Глава восьмая новые времена — дела и надежды

 

 

1. Приключения в «райском уголке»

Русские в Россе после Кускова перешли под начальство Павла Ивановича Шелихова, родственника «российского Колумба». Жизнь и работа продолжались, на полях и в мастерских трудились исправно. Вот только колония становилась откровенно убыточной: промысел котика сокращался из-за огромного количества разноплеменных браконьеров, действовавших в здешних ничейных водах, а поля были слишком маленькими. К 1830 г. доход составлял примерно четвертую часть годовых расходов…

Людей не хватало катастрофически! Все прежние планы Рылеева, Мордвинова, Завалишина об освоении Калифорнии «вольными землепашцами» пришлось оставить. Каких бы превосходных слов ни заслуживало царствование Николая I, но факт остается фактом: о заморских территориях государственная власть по недостатку средств не заботилась совершенно, занятая в первую очередь европейскими делами.

А потому отношения с индейцами перешли в новое состояние. Можно встретить печатные уверения, будто обитатели Росса с окрестными индейцами жили в совершеннейшем мире и согласии, этаком сердечном единении. Исторические детали — вещь упрямая. Некоторая идиллия и впрямь сохранялась — но до определенного времени. Потом, к началу тридцатых годов, нехватка рабочих рук заставила начальство Росса пойти на те же самые меры, за которые русские до того частенько порицали испанцев, насильно захватывавших себе работников. Русские действовали точно так же. В период жатвы регулярно происходила форменная охота на краснокожих. Сохранились подробные свидетельства, принадлежащие перу русских начальников: к индейцам за несколько дней до «уборочной кампании» посылали переводчиков с приглашением поработать. Если они отказывались идти добровольно, ночью на селение налетал конный отряд, палил в воздух, потом хватал побольше женщин и удалялся восвояси с пленницами. Мужья волей-неволей тащились следом и в обмен на освобождение супружниц должны были отработать на полях. Не красит это наших предков, ох не красит, но что ж поделать, если именно так и происходило. Слабым утешением может служить то, что эта многолетняя практика все же обходилась без вооруженных столкновений и человеческих жертв: тамошние индейцы вовсе не походили на лихих наездников, которые в голливудских вестернах с превеликим азартом занимаются исключительно тем, что день-деньской носятся на горячих конях по прерии, охотясь за скальпами бледнолицых. Народ был оседлый, безлошадный и смирный: ежегодные «осенние призывы» они с философской грустью воспринимали как неизбежное зло. Будь они обозлены на русских всерьез,  крепость Росс давно бы уже подверглась нападению — в те же годы испанские миссии часто горели, как спичечные коробки…

С именем тогдашнего правителя Росса связана еще одна романтическая история, где снова, как во времена Резанова, фигурирует красавица и влюбленный кавалер — только на сей раз златовласая красавица была русской, а влюбленный — краснокожим…

Александр Гаврилович Ротчев был человеком незаурядным — писал стихи, переводил Шекспира, собрал в Россе большую библиотеку на нескольких языках (ну и на индейцев каждый год охотился, как это было только что описано, всякий раз возглавляя экспедиции). В свое время в Петербурге он женился на красавице княжне Елене Гагариной, как тогда выражались, «уводом» — без родительского согласия. Естественно, на приданое рассчитывать было нечего, и в поисках средств к существованию небогатый Ротчев поступил на службу в Российско-Американскую компанию.

Так вот, летом 1841 г. он с женой, двумя русскими учеными и несколькими промысловиками отправился в путешествие в глубь Калифорнии. Там их захватили в плен индейцы. Причина как раз и была самой что ни на есть романтической: местный вождь краснокожих в красавицу Елену давненько был влюблен без памяти. Вот и решил на ней жениться, а законного мужа, чтобы не портил идиллию, без затей прикончить.

Хорошо еще, что местные старейшины устроили затянувшееся на всю ночь обсуждение этой незатейливой идеи: резать русских или не резать, жениться вождю или оставить это дело? А утром прискакали в немалом количестве кем-то предупрежденные испанцы, окружили селение и предъявили влюбленному ультиматум: или он, охладив ведром холодной воды буйствующую плоть, всех отпускает, или благородные доны вместе с русскими из Росса устроят тут такое, что мало никому не покажется. Старейшины, зная, что испанцы в таких случаях церемониться не любят, заявили вождю, что ему следует поставить общественные интересы выше личных. Пленников пришлось отпустить… Чем не сюжет для романа или фильма? Кто бы взялся…

Самое интересное, что крепость Росс со всем ее разросшимся хозяйством, строго говоря, существовала в Калифорнии на «птичьих правах» — единственным зыбким обоснованием ее прав был тот самый документ, который некогда Гагенмейстер дал индейским вождям, чтобы оставили на нем отпечатки пальцев.

Правда, в тамошних условиях и такие права годились… Независимую Мексику трясло.  Если во всех остальных новопро-возглашенных южноамериканских государствах все как-то быстро устаканилось, то в Мексике творилось такое, что и бардаком не могло быть названо, разве что из чистой вежливости. В течение 1832–1855 гг. президентство там тридцать шесть раз переходило из рук в руки. В среднем власть менялась каждые семь месяцев. Лично мне решительно непонятно, как в таких условиях мексиканцы не тронулись умом окончательно…

В отдаленной Калифорнии, отрезанной от остальной страны горами и пустынями, дело обстояло чуточку благопристойнее — там  перевороты случались раз в несколько лет, что на общем фоне смотрелось прямо-таки сонным царством.

В 1836 г. молодой чиновник, носивший еще и чин сержанта, поддавшись общей тенденции, захотел в Бонапарты. Фамилия у него была интересная — Кастро. Солдат под рукой у него не имелось, а потому он собрал в Сан-Франциско сто двадцать отпетых головушек, позвал еще сорок охотников на бобров (выходцев из Северной Америки) и с этой невеликой кучкой народа в два счета захватил в городе Монтерей, тогдашней столице Калифорнии, единственную пушечную батарею. Законный губернатор взялся было протестовать. Воинство Кастро бабахнуло по стене его резиденции одним-единственным ядром — чего вполне хватило. Губернатор тут же вышел за ворота, отдал шпагу и заверил, что целиком и полностью на стороне новой власти, после чего Кастро произвел себя в диктаторы Калифорнии, а заодно и в генералы, что было, в общем, логично: приличному диктатору негоже ходить в сержантах, коллеги по ремеслу станут насмехаться, да и народ уважать не будет. Вот так легко и просто было захватить власть в Калифорнии…

Самое забавное, что самозваный генерал Кастро (которого в других источниках именуют еще Альварадо), после этого и в самом деле просидел в диктаторах целых шесть лет. Потом из Мексики прислали «настоящего» генерала, который прогнал Кастро, но просидел в правителях всего два года, пока его не сверг частным образом некий Пико — опять-таки с кучкой штатского вооруженного народа — и устроился в главном кресле на четыре года.

Правда, буквально пару часов в октябре 1842 г. столица Мон-терей побывала под американской оккупацией. Но это опять-таки была форменная комедия. Некий американский командор Джонс плыл на своем корабле близ Калифорнии. Отношения меж Мексикой и США к тому времени в очередной раз осложнились — а британцы, в то время владевшие нынешним американским штатом Орегон, грозили, что в стороне не останутся. Увидев в море британскую эскадру, Джонс решил: началось! Недолго думая, он пристал к Монтерею, высадил десант и без единого выстрела занял город. Калифорнийцы, привыкшие к таким забавам, пожали плечами и продолжали прежние занятия. Разобравшись через несколько часов, что никакой войны нет, Джонс очень вежливо извинился за необдуманную выходку, взял под козырек и уплыл восвояси. Таковы были калифорнийские будни. Все эти забавы, надо уточнить, крепость Росс нисколечко не затрагивали, русских никто не пытался утеснять, зная, что народ в крепости собрался не самый мирный и постоять за себя может…

В те же годы появилась возможность совершенно законным образом не только утвердить свои права в Калифорнии, но и значительно расширить  колонию!

Молодая мексиканская республика, как ни удивительно, при столь оживленной внутренней жизни ухитрялась еще и вести внешнеполитическую деятельность. Она была крайне озабочена тем, чтобы получить международное признание. И русские дипломаты получили недвусмысленный сигнал:  в случае, если Российская империя официально признает мексиканское государство, Мехико в благодарность официальнейшим образом не только признает русские права на Росс, но передаст России новые земли в Калифорнии.

Российский посланник в Вашингтоне Бодиско, ярый государственник, стал бомбардировать Петербург депешами: «Обе Калифорнии ускользают из рук слабеющего мексиканского правительства, которое за его признание Россией в свою очередь признало бы наши права на Бодегу и Росс, а возможно будет расположено расширить район нашей возникающей колонии».

Понимания при российском императорском дворе эта идея не встретила. Во-первых, Николай I по своим убеждениям был последовательным противником всяческого «республиканства» и никаких свежеиспеченных республик не признавал принципиально — таковы у него были жизненные и политические принципы, что поделать… Во-вторых, буквально в то же время сама  Компания обратилась к правительству с ходатайством об упразднении своих владений в Калифорнии — как совершенно убыточных. Бодиско был против, но от него ничего не зависело…

Так что без малейшего принуждения Компания сама, добровольно, с превеликой охотой рассталась с калифорнийскими владениями. Росс был продан мексиканскому гражданину швейцарского происхождения Зуттеру (Саттер, Шуттер) за тридцать тысяч долларов — в сентябре 1841 г.

Зуттер — фигура интересная и трагическая. Он основал в Калифорнии обширные сельскохозяйственные плантации, которые назвал Новой Гельвецией («Гельвеция» — по латыни как раз и будет «Швейцария») и собирался завести «образцовое хозяйство»: пашни, скотоводство, фруктовые сады, лесопилки.

Но, прежде чем рассказать о трагической судьбе Зуттера, сделаем небольшое отступление, чтобы коснуться еще одной интересной и подзабытой темы: двух независимых республик, вошедших в состав США, Калифорнии и Техаса.

Калифорнийскую республику провозгласили летом 1846 г. в городе Сонома местные поселенцы, охотники, скотоводы и фермеры. Знамя республики было белым, с изображением медведя гризли и красной пятиконечной звездой. В советские времена об этом если и упоминали вскользь, то, как правило, сваливали все на «происки Вашингтона», возжелавшего-де оттяпать кусок суверенной Мексики.

На деле все было сложнее — и, если хотите, благороднее. Во главе новой республики стояли уважаемый фермер Уильям Айд и ученый, путешественник Джон Фримонт, офицер американской армии, военный топограф. В провозглашении Калифорнии участвовали и русские поселенцы, бывшие обитатели Росса — после его продажи промышленники в большинстве своем уплыли на Аляску, а «вольные поселенцы», землепашцы и мастеровые, наоборот, большей частью остались в Калифорнии.

Намерения были самые благие — предполагалось, что будущее государство будет «республикой свободных земледельцев» (Фримонт был горячим сторонником этой идеи). Вот только благие помыслы столкнулись с большой политикой, романтики не признающей. Время стояло самое неподходящее для идеалистов, мечтавших о сообществе вольных пахарей…

Вскоре началась война меж Мексикой и США — истины ради уточню, что началась она с нападения мексиканских отрядов на пограничные американские города. В Калифорнии высадились американские регулярные части. В их составе воевала против мексиканцев и «армия» независимой Калифорнии, под тем самым знаменем со звездой и медведем — «Калифорнийский батальон» под командованием Фримонта. Очевидец писал: «Закаленные пограничные жители, охотники, следопыты, разведчики, фермеры, бывшие матросы, наездники и скотоводы в широкополых шляпах с низкими тульями, в синих фланелевых рубашках или куртках из оленьей кожи — вот как выглядят солдаты Фримонта».

После окончания войны калифорнийцев «отблагодарили» совершенно неожиданным образом: батальон был распущен, республику «аннулировали», а командовавший американскими частями в том районе генерал Кирни арестовал Фримонта и отдал под суд за участие в «незаконном мятеже» — то есть за провозглашение Калифорнийской республики.

Судьи, надо отдать им должное, генерала не поддержали, справедливо заявив, что на территории США Фримонт, собственно говоря, мятежей не устраивал, а потому непонятно, за что его судить. Военные своей властью лишили Фримонта офицерского звания и уволили из армии. Флаг упрятали куда-то на склад, а фермерам велели возвращаться к привычным занятиям. Причина была проста: серьезные люди, тогдашние господа олигархи нацелились на райские калифорнийские земли, и самодеятельность фермеров и охотников, вздумавших жить своим умом, была не к месту…

С независимым Техасом обстояло несколько иначе. В отличие от Республики Звезды и Медведя, просуществовавшей несколько месяцев чисто формально, Техас десять лет был независимым, вполне самодостаточным государством, признанным США, Францией, Англией и Голландией. В 1836 г. тамошние поселенцы объявили Декларацию независимости, составленную по образцу американской. Мексика срочно направила на подавление регулярные войска. Техасские рейнджеры (первыми на континенте вооружившиеся некоторым количеством револьверов Кольта) эту регулярную армию в два счета расколотили и даже захватили в плен командующего генерала Санта-Анна — хотя всего мужского населения в Техасе было три тысячи триста человек.

Самое интересное, что поначалу США не хотели новую республику признавать, опасаясь обострения отношений с Мексикой. И президент Техаса Хьюстон прибегнул к форменному шантажу:, пригрозил, что если в Вашингтоне независимость Техаса не признают, Техас «обратится к другому другу» — прозрачный намек на Англию, не скрывавшую своего интереса к Техасу и обещавшую экономическую и политическую помощь. В Вашингтоне намек поняли и ломаться перестали.

Техас, самый большой штат США (если не считать Аляски), был независимой страной десять лет. А дальше… Дальше, увы, повторилась калифорнийская история: в страну помаленьку стали просачиваться  плантаторы-рабовладельцы, прибирать к рукам власть и влияние, в конце концов Техас был присоединен к США в качестве рабовладельческого штата. Что некоторым его гражданам, оставшимся в меньшинстве, было не по нутру — в Техасе до сих пор существуют политические движения, борющиеся за независимость, и они сплошь и рядом не похожи на то скопище карикатурных идиотов, какое порой можно увидеть в голливудских боевиках, где их делает одной левой очередной Клинт Иствуд…

Итак, к 1848 г. и Техас, и Калифорния перестали быть независимыми…

И вот тут-то бабахнуло]  В Калифорнии обнаружили золото — богатейшие россыпи!

Первооткрыватель известен доподлинно — плотник Джемс Маршалл, пришедший из США мормон. Золотые самородки он попросту нашел в… канаве, которую прорыл для спуска воды из пруда, на берегах которого строил мельницу.

И понеслось. Началась знаменитая «золотая лихорадка», старательно описанная в десятках приключенческих романов и фильмов.

Через горы и пустыни в Калифорнию хлынули десятки тысяч искателей удачи. На караваны нападали индейцы, попавший в снежную западню на перевалах отряд Доннера занялся, чтобы выжить, людоедством — но люди шли и шли. В Калифорнии моряки дезертировали с кораблей целыми экипажами во главе с капитанами, солдаты бежали из казарм, канцелярии обезлюдели, английская Компания Гудзонова залива, британский аналог РАК, моментально лишилась трети своих служащих — кинулись в Калифорнию мыть золото.

Многотысячные толпы, не признавая никакой такой «священно частной собственности», моментально форменным образом разгромили и разграбили хозяйство Зуттера, который, оставшись нищим, не смог расплатиться с РАК за Росс. Часть денег он, правда, отдал — но приказчик Компании, стервец, положил их в карман и дал тягу, пользуясь всеобщей неразберихой.

Люди прибывали тысячами — от городских бедняков до генерального прокурора Гавайского королевства, который, без сожалений оставив свой высокий пост, вместе с прочими по колено в ручье мыл золото. Столица Калифорнии Монтерей опустела,  как после эпидемии чумы.

Состояния вмиг сколачивались фантастические — и столь же легко можно было расстаться с жизнью или просто вытянуть несчастный билетик в этой шалой лотерее. Попутно начались разработки богатейших калифорнийских серебряных жил. Один американский бедолага продал застолбленный им участок за шесть тысяч долларов, полагая, что совершил великолепную сделку. За последующие семь лет серебра в его бывшем владении извлекли на несколько миллионов долларов. Бедолага стреляться не стал, но за несколько месяцев тихонько уморил себя вискарем…

Калифорнийская золотая лихорадка сама по себе — увлекательнейшая тема, но рассматривать ее подробно мы не будем, поскольку это лежит за пределами нашего повествования. Все схлынуло  через несколько лет, когда сняли сливки. Первооткрыватель калифорнийского золота Маршалл, особых капиталов не составивший, умер в сумасшедшем доме (позже ему поставили памятник). Зуттер много лет судился с американским правительством, требуя возмещения убытков, но, ничего не добившись, стал кем-то вроде городского сумасшедшего и в конце концов умер от инфаркта на ступеньках Конгресса, куда нес очередной ворох челобитных…

И вот тут-то Российско-Американская компания взвилась,  сообразив, что потеряла. Николай I повелел «объявить Российско-Американской компании, что полезно бы оной заняться по примеру других частных лиц добыванием золота в Калифорнии».

В 1849 г. Компания послала в Калифорнию партию старателей: четыре русских и шесть тлинкитов под начальством поручика Корпуса горных инженеров Дорошина. За пару месяцев они добыли и доставили на Аляску шестьдесят два килограмма  золота, за которое получила от казны более сорока пяти тысяч рублей, что в полтора раза превышало продажную цену Росса. В 1851 г. люди Компании добыли в Калифорнии золота еще на шестнадцать тысяч рублей. На том дело и кончилось.

Вообще-то винить в том, что русские отстранились от калифорнийского золота, следует не чью-то нераспорядительность или «козни бюрократии», а. менталитет  работников Компании. Это в первую очередь были промысловики пушного зверя, и их специфическое мышление прямо-таки категорически сопротивлялось добыче золота. Подробное описание этой логики оставил Завалишин, хорошо разбиравшийся в проблеме, — когда уже в 1865 г. писал воспоминания о Калифорнии.

Сибирские охотники-зверопромышленники в свое время, копая для различных надобностей ямы, часто находили не просто крупицы золота, но и большие самородки. Однако, нисколько не поддаваясь алчности, всякий раз… закапывали найденное обратно, выбрасывали в воду, «промышленники давали друг другу страшное заклятие отнюдь не объявлять о том начальству и даже просто не рассказывать никому о том в собственной семье». Ходили слухи, что нарушителей клятвы, случалось, и убивали…

Причины просты: золото охотникам только мешало,  отвлекая от основного занятия. Одни считали его «дьявольским наваждением, с помощью которого нечистый хотел отвлечь их от прямога и выгоднога промысла дорогога пушнога зверя». Другие опасались более материальных неудобств: устрой начальство золотой прииск, обязательно нагонит для работы ссыльнокаторжных, самих местных жителей привлечет, да еще нагрузит их, как водится, всевозможными повинностями: провизию поставляй, подводы давай, беглых каторжников лови… Наконец, поскольку по тогдашним законам все добытое золото принадлежало казне, боялись, что начальство, если принесешь ему найденное, решит, что добытчик часть утаил и затаскает по судам.

Одним словом, подальше от греха… Золото было не счастьем, а серьезным жизненным неудобством. А ведь именно сибиряки, проникшиеся подобными идеями, как раз и составляли большинство русских сотрудников Компании в Калифорнии. Потому дело там и не пошло. (А впоследствии, уже на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, когда в Сибири широко распространилась золотодобыча, месторождения, собственно говоря, не искали — проводники сплошь и рядом приводили геологов прямиком к давно известным россыпям, которые местное население много лет согласно своим взглядам на предмет обходило десятой дорогой…

Вольная Республика Звезды и Медведя очень быстро вошла в состав Соединенных Штатов, и только ее старый флаг до сих пор хранится где-то в музее. Русские, что печально, ушли из Калифорнии по своему собственному желанию — как ни прискорбно. Но именно так и обстояло, и винить кого-то постороннего тут нечего…

 

 

Холодное дыхание Севера

На Аляске, наоборот, долгое время обстояло совершенно иначе — Русская Америка лишь приумножила прежние достижения. После Баранова вплоть до заката  ею управляли исключительно приглашенные Компанией на «контрактную службу» военно-морские офицеры — неплохие организаторы.

В 1827 г. в Петербурге скончался один из последних «людей осьмнадцатого столетия» Булдаков.

В 1835 г. Николай I наконец-то удовлетворил просьбу РАК о «пенсионном обеспечении» отработавших свое служащих. Теперь вольнонаемным русским «мещанам и крестьянам» разрешалось оставаться в Америке. Поселенцы освобождались от всех государственных платежей и налогов, а Компания снабжала их жильем, инструментом, скотом и семенами.

У берегов Русской Америки дымили пароходы. Первенцем стал в 1838 г. купленный в США «Суффолк», но уже через три месяца на собственной верфи в Новоархангельске заложили собственный «Николай I», корпус для которого выстроил опять-таки местный: корабельный мастер креол Осип Нецветов. Там же построили еще и «Мур», который потом продали в Калифорнии, а на вырученные деньги спустили на воду другой, гораздо больше, названный в честь Баранова. Новоархангельская верфь заработала настолько профессионально, что именно на ней англичане предпочли чинить свой пароход «Бивер». В отчете не без гордости упоминалось: «Таковое исправление иностранного судна в нашем порте, равняющееся почти постройке онаго вновь, может свидетельствовать о хорошем состоянии колониального Адмиралтейства».

А пароходы появлялись новые и новые… Как и школы для мальчиков и девочек. Учились там в первую очередь дети русских рабочих и креолы. Самых одаренных выпускников посылали в Санкт-Петербург, где они главным образом обучались в Училище торгового мореплавания на Адмиралтейских Ижор-ских заводах. Хотя некоторые, особо способные, закончили даже Технологический институт и Кронштадтское штурманское училище. Поскольку после окончания учебы «стипендиаты» Компании обязаны были отработать в Русской Америке 10 лет, Аляска постоянно получала хороших специалистов.

И, разумеется, продолжалась добыча пушнины и покупка ее у туземцев. Что интересно, уже тогда в полной мере использовались «природоохранные» технологии. Было настрого предписано, чтобы индейцы и эскимосы не охотились на беременных самок и молодняк — за принесенную в скупку шкурку «молоди» попросту ничего не платили. На Кадьяке на несколько лет вводили запрет на добычу каланов, тюленей и лис. И, более того, пушного зверя разводили, а потом выпускали в море, и в леса — каланов, лисиц и песцов. На некоторые острова завезли и выпустили даже чернобурых лисиц, раньше там не водившихся.

Вот только со временем вопреки предыдущей практике пришлось в меновой торговле с индейцами использовать и ром, и ружья — поскольку поблизости обосновалась английская Компания Гудзонова залива, охотно снабжавшая туземцев и тем и другим. Конкуренции ради приходилось и самим пускать в ход спиртное (ружья, интересная деталь, специально делались с красными прикладами, потому что именно такие индейцы любили и платили за них дороже).

В 1835–1840 гг. с юга, из английских владений, в Русскую Америку пришла оспа и несколько лет прямо-таки бушевала. Русских и креолов, имевших прививки, это не затронуло, а вот местные  умирали тысячами. С «материка» срочно доставляли вакцины и ставили прививки всем: как «зависимым инородцам», так и вольным индейцам из глубины материка. Индейцы приезжали прививаться сами, со всеми чадами и домочадцами — а вот кадьякские алеуты, по каким-то своим заморочкам прививку отвергавшие категорически, умирали сотнями… Как водится, некоторые индейские племена объявили, что это зловредные русские наслали на них хворь. До больших столкновений дело не дошло, но все же было убито трое русских, якобы «распространявших заразу». Правда, другие племена рассерчали не на русских, а на своих краснокожих соседей — наколдовали заразу, ироды! И начались уже междоусобные столкновения. Меня, честно говоря, как-то не тянет списывать все эти инциденты на «дикость туземцев» — поскольку во вполне цивилизованной Франции в 1831 г., во времена эпидемии холеры, крестьяне отчего-то решили, что «хворь напускают» на них парижане, чтобы «завладеть землей», — и начали колошматить дубьем всякого, по их мнению, похожего на парижанина, отчего произошли серьезные беспорядки на обширной территории, подавляющиеся регулярной кавалерией…

Туземцы-то как раз цивилизовались помаленьку, по крайней мере внешне. Один из русских путешественников, попавший в жилище индейца из «вольных», дивился немало: в вигваме красовались русской работы стулья, скамейки, котлы, кружки, ножи и топоры, под потолком висела «люстра» из шести масляных ламп, а сам хозяин щеголял в смазанных сапогах, шароварах, русской косоворотке и картузе…

Вот только сплошь и рядом туземцы вели себя, как во времена Баранова, с дикарским простодушием то и дело хватались за томагавки или что там у них в данный момент было под рукой…

Краткая печальная хроника.

1836 г. На баркас, где находилось 9 человек, напали у побережья эскимосы, одного убили, всех остальных переранили. Русский отряд избежал гибели благодаря промысловику Курепано-ву: детина огромного роста схватил топор и, действуя на манер былинного Ильи Муромца, не просто разогнал нападавших, но еще и захватил их байдару, на которой русские и спаслись.

1839 г. Эскимосы вырезали возле низовья реки Юкон русскую артель, выменивавшую пушнину у местных жителей.

1848 г. На реке Медной индейцы атна уничтожили экспедицию Руфа Серебренникова, изучавшую внутренние районы Аляски.

1851 г. Опять-таки на Юконе погибли два сотрудника Компании и английский лейтенант с военного шлюпа. Правда, на сей раз акция индейцев была предпринята не против бледнолицых конкретно, а против индейского же селения — но всех, кто там был, уничтожили, не разбирая цвета кожи…

1855 г. Снова на Юконе. Нападение на русскую факторию — слава богу, без человеческих жертв.

А в начале пятидесятых воинственные тлинкиты в который раз начали против русских форменный джихад…

Началось — как частенько случалось впоследствии даже и в двадцатом столетии — с банальных драк на базаре Новоархан-гельска меж русскими и индейцами. Тогдашний правитель Ро-зенберг предъявил индейцам ультиматум: если будут и дальше безобразничать, он не то что их выставит, а вообще больше с ними торговать не будет.

На другой день индейцы ранним утречком предприняли настоящий штурм Новоархангельска: часть тлинкитов с ружьями засела у стены снаружи, а другие приставили заранее припасенные лестницы к башне с пушками и полезли ее завоевывать. Часовой поднял тревогу, выскочившие караульные без всяких церемоний скинули вниз первых трех, успевших взобраться на башню. Остальные отступили.

Начались мелкие провокации вроде нападений на рыбаков, расхищения их улова и попыток воспрепятствовать ловле. Появился вооруженный пароход «Николай I» и навел порядок. Тлинкиты, не унимаясь, продолжали проказничать. Это уже мало напоминало набеги разукрашенной орды Скаутлельта и Котлеа-на в былые времена: гордые краснокожие разоряли русские огороды, выломали стену у амбара и украли оттуда инструменты и несколько пудов соленой рыбы, а потом дважды делали подкоп под крепостную стену Новоархангельска и утащили из прачечной немало белья. Согласитесь, на «героические времена» Баранова это уже походит мало. Краснокожий ворюга, под свист русских улепетывающий с охапкой белья под мышкой или пучком свеженадерганной моркови, выглядит как-то совсем не романтично и героем приключенческого романа совершенно не смотрится. Положительно, измельчал гордый краснокожий — а какие красочные типажи попадались во времена Скаутлельта…

Вскоре под стеной Новоархангельска «местные» индейцы всерьез принялись резаться с «дикими» — дело было в какой-то старой кровной мести. «Дикие», потеряв всего двух, успели перерезать не менее сорока «местных». «Местные», жаждая реванша, стали устраивать у крепости маневры и тренировки с пальбой — от которой едва не пострадали жители Новоархангельска. «Дикие» обстреляли шлюпку с корвета «Оливуца», потом пароход «Баранов» и затеяли драки с часовыми.

Кончилось это нападением ста пятидесяти «диких» на небольшое поселение Компании верстах в двадцати от Новоархангельска. Один служащий Компании был убит, один ранен, остальные спаслись, но были ограблены до нитки.

Весной 1854 г. в Новоархангельск перебросили с «материка» 22 военных матроса и около сотни солдат сибирского полка — не столько из-за индейцев, сколько в связи с полыхавшей уже Крымской войной.

Тлинкиты снова предприняли попытку взять штурмом Новоархангельск. Началось форменное сражение — большой отряд вооруженных современными ружьями индейцев пытался ворваться в крепость, навстречу им вышли солдаты с тремя полевыми пушками… Позже чиновники Компании признавали, что дело обстояло крайне серьезно, и, если бы не этот отряд с пушками, крепость вполне могла быть взята…

Всего в этом бою погибли двое русских, еще четверо умерли от ран, кроме того, ранены были пятнадцать. Как водилось и в более цивилизованных армиях, свои потери индейцы категорически отказались обнародовать, сообщив, что они, мол, незначительные.

Многие обоснованно полагали, что произошло все от чрезмерной мягкости нынешних властей. В официальном донесении в Петербург так и писалось: «Причины эти заключаются в постепенно возраставшем своеволии дикарей, от слишком кроткого и снисходительного с ними обращения, которое они вероятно объясняли себе нашей слабостью в силах и положили возможным воспользоваться через то легким грабежом и добычею». Баранова на них, обормотов, не было…

По результатам сражения случилось первое и единственное в Русской Америке вручение боевых российских наград. Солдатский Георгиевский крест получил тяжело раненный в бою матрос Васильев, еще двое военных моряков, один солдат и служащий РАК были награждены Георгиевскими медалями «За храбрость», а прапорщик Алексей Баранов — орденом Св. Анны 4-й степени.

После этого произошло еще несколько мелких нападений на одиночные русские лодки, но постепенно воцарился мир — наверняка еще и потому, что в Новоархангельск дополнительно перебросили из Охотска сотню солдат. Больше индейцы воевать не пытались.

Нужно признать, что порой повод к неудовольствию давали и сами русские. В конце апреля 1838 г. из Новоархангельска бежали трое служащих Компании — двое русских и креол. Оба русских еще в прошлом году пытались сбежать к англичанам, но индейцы изловили и привезли обратно в крепость, где «дезертиров» как следует выпороли.

На сей раз эта теплая компания два месяца пробегала на воле. Сначала ни с того ни с сего застрелили двух плывших куда-то «диких» индейцев, потом вырезали две индейских семьи (11 человек, за исключением двух девушек, которых прихватили с собой). Потом ввязались в перестрелку с каким-то индейским отрядом, потеряли одного из своих — а оставшиеся двое, видя, что на воле становится жарковато, вернулись и сдались начальнику Дионисьевского редута. Туда же очень быстро прибыл отряд индейцев, чтобы согласно традициям кровной мести перерезать всех и все сжечь.

Кое-как удалось договориться — и потому, что в поддержку русских выступили окрестные индейские «кунаки», и оттого, что к берегу подошел бриг Компании. В полном соответствии с индейскими традициями пришлось отдать в виде «платы за кровь» товаров на 1200 руб., а обоих варнаков увезли судить на «материк».

В попытках как-то повлиять на воинственных тлинкитов решили с санкции императора учредить звание «Главного колош-ского вождя». Вот только подошли к делу формально, не собрав предварительно сведений о подлинной расстановке сил внутри индейских племен. Подыскали крещеного тлинкита Михаила Кухкана, устроили пышную церемонию провозглашения его «Главным вождем» — в новоархангельском соборе, в присутствии всего начальства Компании и индейских «аристократов». Кух-кану торжественно вручили царские дары: парчовый кафтан, кушак с бахромой и треуголку с перьями (обошлось все это более чем в тысячу рублей).

Вот только небогатый и малоавторитетный Кухкан и среди своей-то общины особого почета не имел — а остальные племена и вовсе относились к нему наплевательски. Так что затея с «Главным вождем» закончилась совершеннейшим провалом, да вдобавок принесла нешуточные денежные убытки…

А теперь о том, как при государе императоре Николае I обращались с заносчивыми конкурентами-британцами. История примечательная и поучительная, поскольку ничем не напоминает времена Плешивого, когда перед «цивилизованными европейцами» почтительно расшаркивались даже тогда, когда они были категорически не правы. Порядки завелись другие —  никто теперь не собирался расстилаться мелким бесом перед первым попавшимся иностранным прохвостом…

Текла себе, журчала по Аляске река Стикин (она и посейчас на том же месте невозбранно протекает). Текла по британским землям, потом по русским и впадала себе мирно в Тихий океан. Возле ее устья, на своей законной территории, русские только что выстроили Дионисьевский редут — не особенно помпезное деревянное укрепление с двадцати двумя людьми в качестве гарнизона и небольшими пушками.

В июне 1834 г., у берега означенного редута стоял на якоре 14-пушечный бриг компании «Чичагов», тот самый, что четырьмя годами позже отгонял от редута «немирных» тлинкитов. Командовал ими Д. Зарембо, военно-морской лейтенант на службе Компании.

Тут в море объявилось и вскоре вошло в устье английское судно «Дриад», принадлежащее конкурентам, Компании Гудзо-нова залива. Англичане намеревались войти в реку, пройти по ней до «ничейных» земель и устроить там свою факторию.

Зарембо этому их историческому рейсу категорически воспрепятствовал. Разговор, правда, шел в основном «на пальцах» — никто из русских английского не знал, как и британцы русского, и объяснялись через тех, кто кое-как владел испанским. Но главная мысль лейтенанта была британцам понятна: хрен вы у меня по реке пойдете!

Силой англичане пробиваться не стали — у лейтенанта было 14 орудий на бриге, да и вооруженный пушками редут мог вступить в игру. У самих британцев с артиллерией обстояло скверно. Однако они заупрямились: хотим плыть, и все тут! Факторию хотим! Пушнину скупать желаем!

Зарембо отправил донесение тогдашнему главному правителю Русской Америки барону Врангелю, знаменитому мореплавателю. А к месту действия стали тем временем стягиваться «дикие» тлинкиты, неплохо снаряженные русскими и американскими ружьями. Потом англичане жаловались, что Зарембо, мол, специально натравливал на них воинственных краснокожих, которые их едва не перерезали. На самом деле науськивать краснокожих не было никакой нужды: они озлобились на англичан по собственному почину, из-за экономических мотивов. До того именно это племя держало  дальше по Стикину всю монополию на торговлю пушниной с обитавшими в глубине материка племенами. С русскими они давно разграничили сферы влияния, а вот новые конкуренты в лице британцев им были решительно ни к чему. А потом индейские вожди с дикарской непринужденностью обратились к Зарембо: мол, командир, а чем вообще с этими бакланами торговать? Ща мы с них скальпы поснимаем, минута дела…

Зарембо подобную самодеятельность запретил. Тут вернулся посланный к Врангелю гонец — барон полностью поддерживал действия своего офицера. Индейцы, поигрывая ружьями, с нехорошим интересом присматривались к прическам англичан — и те, решив не дразнить судьбу, уплыли восвояси.

И подняли хай вселенский — настучали своему начальству, а уж оно обратилось к английскому правительству, жалуясь на злобных русских и требуя возмещения неких убытков, которых Компания Гудзонова залива по какой-то неведомой методике насчитала аж сто тридцать пять тысяч рублей.

Лондон взвился, как кот, которому наступили… ну, на хвост. Стал посылать такие ноты, что американский посол даже поторопился донести в Вашингтон: этот инцидент может стать поводом для русско-английской войны…

Во времена Александра, сомнений нет, униженно извинились бы и отсчитали требуемые деньги до копеечки. Но на престоле давно уже сидел не Александр, а его гораздо более умный и дельный младший брат…

Министр иностранных дел Нессельроде отправил Николаю послание, проникнутое здоровым, веселым цинизмом настоящего государственника. Формально,  в силу юридического крючкотворства, писал он, англичане вообще-то правы: последний год действует соглашение 1825 г., по которому они плавать по Стикину вообще-то могут. Но, прибавлял он далее, если англичане и правы юридически, с практической-то стороны их действия нанесут ущерб русской экономике — а раз так, нужно тянуть время и ни в чем не признаваться…

Николай был с такой позицией полностью согласен. И Нессельроде, дипломат опытнейший, принялся со всей серьезностью дурить голову англичанам, цепляясь к малейшим деталям ситуации. Зарембо, писал министр в Лондон, вовсе англичанам не «препятствовал». Всего-навсего передал им письменный протест против плавания по реке. А это вовсе не означает «препятствовать». Вы не согласны, милорды? Тогда давайте подробнейшим образом обсудим понятие «препятствовать», чтобы прийти к единой формулировке. К тому же англичане собирались плыть не по реке в море, а из моря в реку, что опять-таки в договоре 1825 г. должным образом не отражено. Давайте тогда соберемся и уточним окончательно смысл понятия «плавание по реке»…

Одним словом, Карл Вильгельмович Нессельроде, посмеиваясь под нос, подобными крючкотворствами пудрил Лондону мозги ни много ни мало — четыре  года. Утопил их в обширнейшей переписке. А там и ситуация изменилась, «гудзонцы», заинтересованные в налаживании добрососедских отношений с РАК, плюнули и больше ни о какой компенсации не заикались…

Вот, кстати, об отношениях меж РАК и КГЗ. Они и в самом деле наладились взаимовыгодным образом. В Лондоне подписали договор, по которому русские сдавали англичанам в аренду участок побережья вместе с Дионисьевским редутом за хорошую плату и регулярные поставки продовольствия — последнее для русских было крайне важно, учитывая скромные возможности Росса. РАК сосредоточилась на добыче калана и котика, а англичане — на речном бобре, так что и с этой стороны конфронтации не предвиделось.

Обе стороны договорились не поставлять более туземцам спиртное. На решимость главного «гудзонца» Симпсона и главного «аляскинца» Этолина повлиял трагический эпизод, которому они сами стали свидетелями: возле Новоархангельска захмелевший тлинкитский вождь убил индейца из другого племени, едва не началась взаимная резня, которую предотвратило лишь вмешательство русских…

Заняв Дионисьевский редут, англичане переименовали его в Форт-Стикин. Но на этом месте им категорически не везло. Честное слово, какой-то злой рок…

В апреле 1842-го обосновавшиеся в форте британские промышленники устроили вдали от начальства долгий загул с дракой, так увлеклись, что прикончили собственного коменданта. Прослышав о безначалии и пьянках, к форту нагрянули тлинкиты и всерьез собрались его захватить, а «персонал», соответственно, оскальпировать. Спасло британских пьянчуг только прибытие английского парохода и вооруженного пушками русского судна.

В июне 1846-го индейцы вновь осадили форт — с теми же намерениями. Пришел русский пароход с пушками, вразумил буянов. Англичане ныли потом, что это русские подначили краснокожих, но истинная причина оказалась гораздо прозаичнее и комичнее: один из влиятельных вождей «диких» страшно хотел первый раз в жизни покататься на пароходе — но англичане его на борт не пустили. Он разобиделся, ну и…

1847 г. Тлинкиты снова осадили Форт-Стикин — это у них уже, полное впечатление, превратилось в традицию. Приплыл на пароходе лейтенант Зарембо и краснокожих утихомирил.

1847 г. Вы будете смеяться, но тлинкиты… Правильно. Опять взяли форт в осаду и держали в кольце три месяца. Зарембо опять пришлось гнать пароход и спасать коллег по бизнесу.

В следующем году англичане решили плюнуть на невезучее место и вывезли всех своих людей из Форта-Стикин. Укрепление взяли «на сохранение» индейцы из дружественно настроенного к русским племени.

Теперь, отступив немного во времени, вернемся в 1838 год. Для Русской Америки он, увы, ознаменован серьезной утратой: прямо на улице в Петербурге упал и умер, не приходя в сознание, Кирилл Хлебников, один из директоров Российско-Американской компании.

Это был последний  барановский сподвижник «героического времени». Человек яркий, заметный, интереснейший. Купец из Кунгура, более сорока лет он служил Компании. По его собственным подсчетам, за пятьдесят лет странствий прошел по морям сто пятнадцать тысяч миль. Как и Баранов, был грамотеем-самоучкой, изучил испанский язык, читал английских философов, составил словари наречий индейцев Аляски и Калифорнии, бывал на островах Океании, в Бразилии. Там, в музее Рио-де-Жанейро, кстати, он к удивлению своему увидел утварь и оружие с Кадьяка, над которым висела табличка: «Предметы быта африканских негров». Хлебников разыскал смотрителя, объяснил ему истинное положение дел — и подарил музею боевые панцири тлинкитов, маски, образцы горных пород из Русской Америки. Написал «Жизнеописание» Баранова. За год до смерти передал А. С. Пушкину свою рукопись «Введение в историческое обозрение российских владений в Америке», тут же прочитанную поэтом с превеликой охотой — в библиотеке Пушкина имелась и книга Шелихова, и «Описание землицы Камчатской» Крашенинникова.

Ушел последний великан  восемнадцатого столетия…

А мы поговорим теперь о путешествиях россиян в глубь Аляски — об этом обязательно следует упомянуть.

Осенью 1832 г. Федор Колмаков в одиночку проплыл более двухсот километров по реке Кускоквим. Через год с несколькими помощниками в те же дикие, неисследованные места отправился штурман Андрей Глазунов, за три месяца прошедший более двух тысяч верст по рекам и сухопутью. Добрался до мест, где эскимосы русских еще не видывали вовсе и в простодушии своем полагали, что у русских зубы и ногти железные, выдыхают они огонь, а всякого туземца, попавшегося им на пути, съедают вместе с обуткой…

Но самое масштабное путешествие совершил Лаврентий Александрович Загоскин, за что-то разжалованный в матросы лейтенант флота, поступивший на службу в Компанию. Его экспедиция продолжалась около полутора лет. Опять-таки в одиночку пустившись в опаснейшие странствия, он проплыл и прошел по местам, где белых не видывали отроду более пяти тысяч верст. Открывал новые реки и горные вершины, собирал коллекции и вел геодезическую привязку, общался с индейцами, которых другие племена ославили людоедами — но никто его не съел, потому что это оказалось враньем. О своих странствиях он выпустил в Петербурге книгу «Путешествия и открытия в Северной Америке».

Я привожу только самые звонкие  имена. В действительности отважных путешественников было гораздо больше — в том числе и убитый индейцами Руф Серебренников. Изучали они не только сушу, но и морские берега. Все эти походы обобщил главный правитель Русской Америки Тебеньков, составивший «Атлас северо-западных берегов Америки от Берингова пролива до мыса Корриэнтес и островов Алеутских с присовокуплением нескольких мест северо-восточного берега Азии». Этим атласом много лет пользовались потом и русские, и иностранные моряки. Между прочим, 39 листов карт для него гравировали не в Петербурге, а на месте, в Новоархангельске, и сделал это креол Кузьма Терентьев, которого за эту работу Николай I наградил золотой медалью на Аннинской ленте.

А потом Николай I всерьез озаботился окончательным присоединением к Российской империи бесхозного  Сахалина.

Российско-Американская компания к тому времени уже прочно обосновалась и на Дальнем Востоке. Ее корабли возили из китайского Шанхая чай в Петербург — отчего за девять лет компания получила полтора миллиона прибыли (в серебряных рублях). Государство тоже внакладе не осталось, получив с Компании за эти годы более миллиона рублей таможенных пошлин.

В начале 1850-х знаменитый капитан Невельской изучал Амур и побережье с помощью кораблей РАК и ее байдарочных экспедиций. В 1850 г. уже при поддержке Невельского Компания основала в устье Амура селение Петровское.

А в 1853 г. по прямому указанию императора Невельской повел к Сахалину корабль Компании «Император Николай I» с воинской командой и работниками РАК. На берег высадились в заливе Анива — как когда-то Хвостов. И, как Хвостов, обнаружили японское селеньице. Построенное опять-таки на птичьих правах.

В кармане у начальствующего над служащими чиновника РАК лежал указ императора, которым он повелевал Компании немедленно занять остров Сахалин и «владеть им на тех же основаниях, как владеет она другими землями, упомянутыми в ее привилегиях».

Невельской, отправившись на берег к японцам, вежливо и дипломатично попросил уступить русским место для сооружения редута — поскольку землица эта, называя вещи своими именами, вовсе не является исконно японской территорией, а потому русским она, простите, нужнее… Японцы, посмотрев на щедро оснащенный пушками пароход, столь же вежливо согласились немедленно уступить место. Пока на берег еще высаживался десант, японцы еще крепились, но когда стали выгружать восемь орудий, подданные микадо уже не выдержали, сели в лодки, побросав все имущество, и уплыли в поисках лучшей доли. Справедливости ради нужно уточнить, что никто им вслед в два пальца не свистал и обидных жестов не показывал.

Поселение назвали «Муравьевским» в честь генерал-губернатора Восточной Сибири, немало сделавшего для присоединения к России Приамурья. Но уже в следующем году людей и пушки пришлось вывезти — грянула Крымская война…

Русская Америка от нее была ограждена знаменитым «пактом о нейтралитете», который заранее подписала с Компанией Гудзонова залива. Договор гласил: даже в случае открытых военных действий меж Россией и Великобританией компании обязуются не предпринимать каких-либо военных действий друг против друга.

Глава «гудзонцев» сэр Джон Симпсон пошел на это не из благородства. Никакой «классовой солидарностью» бизнесменов тут и не пахло. Англичане заботились в первую очередь о себе:  военный потенциал РАК неизмеримо превосходил «гудзонский». У Русской Америки были и орудия в немалом количестве, и вооруженные пароходы — а «гудзонцы» могли этому противопоставить лишь небольшое количество людей с ружьями, и оттого прекрасно понимали: в случае войны «аляскинцы» раскатают «гудзонцев» как бог черепаху. Да и тлинкиты, прекрасно было известно, склонялись в возможной войне воевать именно на стороне русских — из-за того же отсутствия у британцев пушек и пароходов грабить британцев оказалось бы гораздо легче, чем русских…

«Гудзонцы», побуждаемые сугубо шкурными интересами, оказали на свое правительство нешуточный нажим, требуя «пакт о нейтралитете» утвердить. Правительство на это в конце концов пошло, правда, с оговорками. Лондон признавал, что договор касается только территориальных владений русских, но все русские суда в открытом море «могут подлежать захвату кораблями ее величества». А, кроме того, предупредили, что «берега и порты русских владений могут быть подвергнуты морской блокаде».

Соответственно, и русское правительство внесло в договор «право на захват судов упомянутой компании (то есть Гудзонской. -А. Б.)  и конфискацию их грузов, а также на установление блокады ее берегов и портов». И правильно: какие тут, к черту, двойные стандарты, как с нами, так и мы…

Как ни удивительно, но англичане договор этот соблюдали в течение всей войны, ни разу не предприняв какой-либо агрессии против Русской Америки. А впрочем, умиляться тут нечему: «гудзонцы» выступали в роли заложников, неминуемо ответивших бы своим добром…

А вот в открытом море кораблям РАК приходилось порой проявлять чудеса изворотливости…

Кругосветный корабль Компании «Цесаревич» с пушниной и китайским чаем шел в Петербург — из Новоархангельска мимо мыса Доброй Надежды. Уже на острове Святой Елены капитан, датский шкипер на русской службе Иорьян, узнал, что меж Россией и англо-французско-турецко-сардинской коалицией началась война. К счастью, в порту острова не оказалось ни одного британского военного корабля.

Прекрасно понимая, что его невооруженное судно станет легкой добычей для первого же встречного корабля коалиции, Иорьян поначалу решил плыть в нейтральную Испанию и отстаиваться в ее портах — но это означало бы торчать на якоре неизвестно сколько, тратя на содержание судна и прокорм экипажа немалые казенные денежки. И хитрый датчанин придумал другой способ, правда чертовски рискованный…

В первом же кабаке он уселся пить с немецкими моряками с гамбургского судна — и сообщил им, что намерен, удалец этакий, прорываться через Ла-Манш. Немцы моментально разнесли известие о «сумасшедшем русском» по всем остальным забегаловкам, так что оно быстро достигло ушей британских агентов. Англичане срочно отправили в Ла-Манш четыре военных корабля — поджидать Иорьяна. А Иорьян тем временем обогнул Британские острова с севера,  прошел Северным морем и направился к Гамбургу. За ним погнался оказавшийся поблизости английский фрегат, но Иорьян, подняв на корме флаг Российско-Американской компании, буквально под носом преследователя вошел в гавань нейтрального Гамбурга, чем сорвал аплодисменты у толпы наблюдавшей это увлекательное зрелище зевак. По ходатайству Компании император наградил Иорьяна Св. Анной 3-й степени, а его штурмана Офтер-дингера золотой медалью «За усердие» на Аннинской же ленте.

«Николай I» и «Камчатка» укрывались в Сан-Франциско — «Камчатка» чудом проскользнула мимо специально ее поджидавших английских крейсеров.

А вот кораблю РАК «Ситха» не повезло — его захватили французы у берегов Камчатки и продали у себя как законный военный приз…

Вообще, англичане с французами старательно оттягивались  на дальневосточных владениях РАК, под договор о нейтралитете не попадавших. В июне 1855 г. британский военный пароход перехватил возле устья Амура бриг Компании «Охотск». На абордаж вышли пять британских шлюпок с вооруженными матросами. У командира «Охотска» Юзелиуса было всего 15 «штатских» матросов, так что о сопротивлении речи не шло. Но упрямый шкипер (финн по происхождению) все же оставлять врагу корабль не собирался: по его приказу команда с пассажирами уселась в шлюпки и поплыла к берегу, предварительно запалив  бриг. На борту «Охотска» был груз пороха, а потому судно быстро взорвалось и затонуло, не принеся раскатавшим губы британцам ни пенни прибыли. Часть команды и пассажиров они все же взяли в плен, но другие во главе с Юзелиусом успели добраться до берега и скрыться в лесу. Николай I наградил Юзелиуса золотой медалью «За храбрость» на Георгиевской ленте.

В июне 1855 г. английский пароход «Барракуда» и два парусных фрегата нагрянули в порт Аян на побережье Охотского моря. Где не обнаружили ни людей, ни чего-либо достойного грабежа: служащие РАК заранее вывезли все имущество и эвакуировались сами. От злости британцы взорвали на местной верфи корпус и машину недостроенного железного парохода РАК, не имевшего никакого отношения к вооруженным силам. Они намеревались и пустой город разгромить по исконному обычаю британского рыцарства, но их удержали несколько капитанов американских китобойцев, стоявших в Аяне.

А в сентябре 1855 г. два фрегата, английский «Пиик» и французский «Сибилл», нагрянули к маленькой фактории на курильском острове Уруп и с ходу принялись палить из всех орудий, не принеся никакого вреда — солидные морские пушки не были приспособлены к качественному обстрелу столь жалких домишек, какие только и имелись на Урупе. Доблестные морячки высадили десант и трое  суток охотились по всему островку за разбежавшимися приказчиками РАК и алеутами. Троих все же обнаружили и с превеликим триумфом взяли в плен, а селение старательно сожгли, предварительно ограбив все, что можно. Сперли не только бумаги Компании и пушнину со склада, но еще и вещи из квартиры управляющего — герои, блин… Дело в том, что совсем недавно англичанам с французами весьма качественно надавали по шее героические защитники Петропавловска-Камчатского. Имея немалое превосходство в людях и пушках, союзнички тем не менее вынуждены были отступить позорным образом. Вот и пакостили от обиды, где могли, отыгрываясь на крохотных поселках вроде урупского… И британец, и француз всегда обижаются, получив по морде от «славянских варваров». Унизительно им, видите ли…

Убытки РАК от вышеописанных художеств за время войны составили 132 820 руб. Но, поскольку не бывает худа без добра, их удалось компенсировать, и даже получить прибыль, распродав все залежавшиеся на складах в Новоархангельске товары — других-то не было, и неизвестно, когда будут.

А потом окончилась Крымская война, умер Николай I, и задули иные  ветры… Вовсе уж ледяные.