Практика коанов как путь к реализации сатори, или достижению просветления 5 страница

Когда Гао был еще новичком, не принявшим полностью монашеский обет, он пришел к Яо-шаню.

Яо-шань спросил его:

— Откуда ты идешь?

— Из Наньюэ, господин.

— Куда ты направляешься?

— В Цзянлин, чтобы принять обет.

— Зачем ты хочешь принять обет?

— Я хочу освободиться от рождения и смерти.

— Знаешь ли ты, — сказал мастер на это, — что существует некто, который, даже не приняв обет, свободен от рождения и смерти?

Шань-дао шел как-то со своим мастером через горы. Мастер — это был Ши-тоу, — увидев ветви дерева, заслоняющие тропу, попросил Шань-дао обломать их, чтобы расчистить дорогу. Ученик сказал:

— Я не взял с собой ножа.

Ши-тоу достал свой нож и протянул его лезвием к ученику. Шань-дао попросил:

— Пожалуйста, подайте мне другим концом.

— Что ты будешь делать с другим концом? — спросил мастер.

Это раскрыло духовный глаз Шань-дао, он пробудился к истине дзэн.

Из этих примеров, выбранных наугад из Передачи Светильника, первой истории дзэн, мы видим, что метод мастеров дзэн был исключительно практичным, но не имел предписанного плана. Если у ученика не было собственного вопроса, мастер пытался извлечь из него таковой, не абстрактный, но исходящий из самой жизни. Существовал определенный круг вопросов, бытовавших среди последователей дзэн, с которыми они и приходили к мастеру. У мастеров также были свои излюбленные вопросы, с которыми они обращались к ученикам. Но со стороны как мастеров, так и учеников не было систематичности в занятиях дзэн.

Один из наиболее часто задаваемых новичками вопросов касался прихода Бодхидхармы в Китай. Это было естественно, поскольку начало дзэн в Китае совпадает с приходом Бодхидхармы из Индии. Желавшие идти по его стопам, естественно, жаждали постичь великое послание Бодхидхармы. С другой стороны, наибольшей популярностью у мастеров пользовался вопрос, откуда и куда направляется вновь прибывший в монастырь. Вопрос «Откуда пришел ты?» не был праздным, поскольку, когда мы действительно знаем, откуда и куда, мы уже являемся мастерами дзэн.

Кроме этих bona /іс/е^[37] последователей дзэн существовало множество буддийских философов, особенно

в ранний период дзэн при династии Тан, которые, цепляясь за свои собственные философские системы, часто вступали в дискуссии с мастерами дзэн. Эти споры представляют для нас занятный спектакль, свидетельствующий не в пользу философов.

Как-то к мастеру Хуэй-чжуну пришел монах. Мастер спросил его:

— Чем ты занимаешься?

— Рассуждаю на темы Ваджраччхедика сутры.

— Скажи, каковы два первых иероглифа сутры?

-ж» ши (то есть «так», санскр. evam)J

— Что же это означает?

Ответа не последовало.

Буддийский философ пришел к Ма-цзу и сказал:

— Могу я спросить, какого учения придерживаются мастера дзэн?

Ма-цзу ответил вопросом:

— Какого учения придерживаетесь вы?

— Я имею честь рассуждать на темы, изложенные в более чем двадцати сутрах и шастрах.

— Так вы действительно сын льва, не так ли?

— Я чувствую себя польщенным, господин.

Ма-цзу испустил тихий долгий вздох. На что философ заметил:

— Это точно так и есть.

— Что это значит?

— Именно так лев выходит из логова.

Мастер промолчал.

— И это действительно так, — опять отметил философ.

— Что значит это?

— Именно так лев лежит в своем логове.

— Когда нет ни выхода, ни возвращения, что тогда?

Философ не ответил. Позже, когда он оставил мастера и уже выходил из ворот, мастер окликнул его:

— О, философ!

Тот вернулся.

— Что такое? — спросил Ма-цзу.

Ответа не последовало, тогда Ма-цзу не выдержал:

— О этот глупый учитель сутр!

Учитель Аватамсака сутры пришел к Хуэй-нэну и спросил:

— Мастер, полагаете ли вы, что нечувствующие существа являются буддами?

— Нет, — сказал мастер, — я так не думаю. — Если бы нечувствующие существа были буддами, это значило бы, что живым гораздо хуже, чем мертвым; было бы куда лучше быть мертвой собакой, мертвым ослом, чем живым человеком. В сутре мы читаем, что тело Будды суть не что иное, как тело Дхармы, рожденное от нравственности (шила), созерцания (дхъя- на) и знания (праджня), рожденное тремя науками (видъя) и шестью сверхъестественными силами (аб- хиджня), рожденное всеми добродетелями. Если нечувствующие существа — будды, то вам, досточтимый господин, лучше было бы умереть прямо сейчас и стать буддой.

Другой учитель Аватамсаки по имени Цзи пришел к Хуэй-хаю и спросил:

— Почему вы не допускаете, что вечнозеленый бамбук — это Дхармакая и что не существует пышно цветущих желтых цветов, которые не были бы прадж- ней?

— Дхармакая [в себе] не имеет формы, но посредством зеленого бамбука она принимает форму; прадж- ня [в себе] лишена чувствительности, но, встречаясь с желтыми цветами, она действует. Праджня и Дхарма- кая не обязаны своим существованием зеленому бамбуку и желтым цветам. Поэтому в сутрах говорится, что истинная Дхармакая Будды подобна пустоте пространства, отражениям луны на воде: формы существуют как отклики на индивидуальные вещи. Если желтый цветок есть праджня, то праджня лишена чувствительности; если зеленый бамбук есть Дхарма- кая, бамбуку свойственно знание того, как действовать в различных обстоятельствах. О учитель, понимаете ли вы?

— Нет, мастер, я не могу следовать за вами.

/ — Если человек прозрел природу своего существа, — пояснил мастер, — он постигнет истину, в каком бы виде она ни представала ему, утвердительном или отрицательном. Он знает, как не привязываться ни к одной из сторон, ибо он постиг принцип вещей в их движении. Но человек, лишенный духовного видения, привязывается к зеленому бамбуку или же к желтым цветам, если тот или те упомянуты. Он впустую теряет время, рассуждая о Дхармакае, он не знает, что есть праджня, хотя и толкует о ней. Поэтому у вас, учителей, всегда распри.

Таким образом дзэн практиковался вплоть до десятого века. Возможно, читателю легче будет уяснить себе положение дел в те времена, познакомившись с выбранными местами из сборника Восемнадцати видов вопросов, составленного Шань-чжао из Фэнъ- яня.¹ Хотя классификация, представленная в этом труде, далека от научной, Вопросы проливают свет на практику дзэн первоначального периода.

1. Вопрос, содержащий просьбу о наставлении и руководстве. Это вопросы, с которыми, как правило,

* Жэнь тянь янь му, то есть Гпаза людей и богов. Ч. II.

новички обращаются к мастеру, желая получить просветление в таких темах, как Будда, значение прихода Бодхидхармы в Китай, сущность буддийского учения, Дхармакая и т. д.

2. Вопрос, содержащий просьбу ученика описать его духовное состояние. Когда монах спросил Чжао- чжоу: «Что скажете вы тому, кто ничего не несет с собой?» — он имел в виду свое собственное состояние. На это Чжао-чжоу сказал: «Неси это и дальше».

3. Вопрос, задавая который вопрошающий пытается уяснить состояние самого мастера. К Дун-фэню, жившему в горной хижине, пришел монах с таким вопросом: «Если бы сию минуту перед вами предстал тигр, что бы вы сделали?» Обитатель хижины издал тигриный рык, монах отпрянул, изображая ужас. Дун-фэн от души рассмеялся.

4. Вопрос, которым вопрошающий обнаруживает сомнение в своих достижениях, желая их подтверждения. Монах спросил Дао-у из Тяньхуана: «Что мне делать, если тень сомнения все еще омрачает душу?» У ответил на это: «Даже придерживаясь единства, ты видишь, какой широтой оно отмечено».

5. Вопрос, выдающий желание вопрошающего выяснить позицию мастера. Монах спросил Чжао-чжоу: «Все вещи сводимы к Единому; но к чему сводится Единое?» Чжоу ответил на это: «Когда я был в провинции Цинчжоу, мне сшили платье весом в семь цин».

6. Вопрос, задаваемый человеком, впавшим в растерянность, не знающим, как продолжать занятия дзэн. Монах обратился к Син-хуа: «Я не в состоянии отличить черное от белого. Молю, просветите меня». Он еще не закончил вопроса, когда мастер отвесил ему хорошую оплеуху.

7. Вопрос, задаваемый с намерением прощупать уровень достижений мастера. Этот вид вопросов был широко распространен в те времена, когда повсюду устраивались монастыри дзэн и монахи путешествовали от одного мастера к другому. Монах спросил Фэн-сюэ: «Как получается, что тот, кто не понимает, не имеет и сомнений?» Ответ мастера был следующим: «Когда черепаха ползет по земле, она не может не оставлять следов на влажной почве».

8. Вопрос, порождаемый неведением. Он, по видимости, не отличается от шестого. Монах обратился к Сюань-ша: «Я недавно пришел в монастырь. Пожалуйста, укажите, как мне продолжать занятия». — «Слышал ли ты бормотание потока?» — «Да, мастер». — «Коли так, тут и вход».

9. Вопрос, задаваемый имеющим свой взгляд на дзэн и желающим увидеть, как мастер оценит его. «Что до мирских знаний и логической ловкости — мне нет до них дела. Прошу вас, задайте мне тему дзэн». В ответ на эту просьбу монах получил от мастера хорошую оплеуху.

10. Вопрос, отсылающий к высказыванию одного из древних мастеров. Монах обратился к Юнь-мэню со словами: «Что следует делать, когда пределы незримы, как бы широко ни были раскрыты глаза смотрящего?» — «Смотреть!»— ответил Мэнь.

11. Вопрос, содержащий цитаты из сутр: «Согласно сутре, все существа наделены природой Будды; как же получается, что они об этом не знают?» «Они знают» — ответил Шоу-шань.

12. Вопрос, содержащий ссылку на общеизвестный факт. «Говорят, океан хранит драгоценный камень, как человек может достать его?» Фэн-сюэ ответил: «Когда приходит Ван-сян, блеск его ослепителен; когда шествует Аи-лоу, волны поднимаются до небес. Чем больше стараешься ухватить, тем дальше ускользает; чем пристальнее всматриваешься — тем больше сгущается тьма».

13. Вопрос рождается из непосредственно наблюдаемого факта: «Я вижу, что вы принадлежите к общине. А что тогда есть Будда и Дхарма?» Ответ Сань-шэна был таким: «Это — Будда, это — Дхарма, знаешь ли ты об этом?»

14. Вопрос, содержащий гипотетический случай. «Этот Будда восседает в Зале; что есть другой Будда?» Цзин-шань ответил: «Этот Будда восседает в Зале».

15. Вопрос, за которым стоит действительное сомнение: «Все вещи таковы, каковыми они и являются от начала; что есть то, что за пределами существования?» «Твое утверждение простое, зачем спрашивать меня об этом?» — ответил мастер.

16. Вопрос с агрессивным намерением. «Патриарх пришел из Индии, что собирался он делать здесь?» Му-чжоу возразил: «Расскажи-ка сам, что он собирался делать?» Монах не ответил. Тогда Му-чжоу ударил его.

17. Вопрос, поставленный прямо и просто. Мыслитель, не исповедующий буддизм, обращается к Будде: «Слова или же не-слова — я не прошу ни того, ни другого». Будда хранит молчание. Мыслитель говорит: «Благословенный действительно исполнен сострадания и благости. Он расчистил облака неясности ради меня, показав мне, как встать на путь».

18. Вопрос, не выражаемый в словах. Философ не буддист пришел к Будде и встал перед ним, не произнося ни слова. Тогда Будда сказал: «Изобилие, воистину, о философ!» Философ восхвалил: «Только благодаря милости Благословенного встаю я ныне на путь».

Из этой несколько путаной классификации мы можем видеть, сколь велико было разнообразие вопросов среди последователей дзэн в первые пять веков его неуклонного развития после Бодхидхармы. В особенности это касается трех веков после повсеместно почитаемого шестого патриарха Хуэй-нэна.

8. Развитие системы коанов и ее значение

Без сомнения, на протяжении этого довольно долгого периода в последователях дзэн не прерывалось возрастание просветленного сознания. В то же время в дзэн имела место тенденция, обычная для вещей этого мира, приводившая к измельчению опыта, вплоть до обращения его в концептуализм. Не изменись положение дел, подлинный опыт мог бы окончательно исчезнуть. Литература же, по большей части состоящая из высказываний мастеров дзэн, утратила бы ясность или превратилась бы в предмет философской дискуссии.

Эта деградация, этот отход от жизни и опыта — феномен, повсеместно наблюдаемый в истории религий. Вначале всегда действует творческий гений, и система вырастает из его опыта. Люди менее одаренные собираются вокруг него, и он старается провести их через опыт, тождественный его собственному; иногда это удается, но неудач все же больше, чем успехов. Из-за того что большинство из нас не обладают достаточной самостоятельностью и творческой силой, нас удовлетворяет следование за лидером, который кажется таким великим, таким недосягаемо высоким. Постепенно система окостеневает и, если не последует период оживления, самостоятельные личные переживания быстро отмирают. В китайской истории дзэн начало упадка совпало с изобретением коанов, хотя их введение и было неизбежно.

Целью системы коанов является искусственное, систематическое вызывание в сознании последователей дзэн тех состояний, которые древние мастера порождали в себе спонтанно. Эта система также направлена на развитие подобного переживания у гораздо большего количества адептов, нежели то, на какое мог надеяться прежний мастер. Таким образом, коан служит популяризации дзэн и одновременно становится средством сохранения опыта дзэн в его подлинности. Аристократический дзэн превращается в демократический, систематизированный и до некоторой степени механизированный дзэн. Без сомнения, в указанном смысле это было упадком. Но не случись этого нововведения, дзэн умер бы еще раньше. Мне думается, что именно техника практики коанов спасла дзэн как уникальное наследие дальневосточной культуры.

Чтобы внести еще большую ясность в наше понимание обстоятельств, обусловивших необходимость развития коанов, я процитирую одного или двух мастеров, живших в одиннадцатом веке. Они позволят нам увидеть, что существовало по меньшей мере два направления, подрывавших позиции дзэн. Первое из них — это учение и практика абсолютного безмолвия, второе — привычка к интеллектуальности, довлеющая над дзэн извне. В абсолютном безмолвии, с которым всегда столь неустанно боролись мастера, часто видели существо учения дзэн, и оно, будучи неизбежным спутником практики дзэн, с готовностью возрождалось вновь и вновь.

Что же до интеллектуального понимания дзэн, то это оружие против живого опыта постоянно берут в руки как некоторые защитники дзэн, так и внешние наблюдатели. Нет сомнений, что именно здесь скрывается самый опасный враг дзэн. Если его не повергнуть решительным образом, он будет поднимать голову вновь и вновь, и особенно громким будет его голос во времена упадка дзэн. В одной из своих проповедей Чжэнь-цзин Кэ-вэнь (1024—1102) говорит: «Если речь идет о дзэн, то опыт для него — это все. То, что не основывается на опыте, находится вне дзэн. Поэтому изучение дзэн должно вырастать из самой жизни; сатори должно быть всепроникающим. Пока не все вычерпано до дна, дверь в мир бесов остается открытой.

Не говорил ли древний мастер, что бесчисленные трупы покрывают ровную и мягкую почву и что лишь те являются истинными последователями дзэн, кто прокладывает путь через тернистые чащи? В наши дни большинство воображает, что дзэн достигает своей цели, когда прекращена всякая телесная жизнь и остановлена деятельность сознания, когда в концентрации, свершающейся в один-единственный миг настоящего, достигается одномоментная вечность, и это — состояние абсолютного прекращения, холодно отчужденное от всего, подобное курильнице в придорожном святилище. К несчастью, они не в состоянии понять, что каким бы желанным ни было это состояние концентрации, оно, стоит лишь приобщиться к нему, препятствует достижению истинного внутреннего восприятия и явлению света, запредельного чувствам».

Да-хуэй пишет в письме к своему ученику Чжэнь- жу Дао-жэню: «Существуют две разновидности заблуждения, преобладающие ныне среди последователей дзэн, как мирян, так и монахов. Одни полагают, что в словах и фразах сокрыты удивительные вещи; придерживающиеся этого взгляда пытаются выучить много слов и фраз. Другие же доходят до другой крайности, забывая, что слова — это палец, указывающий на луну. Слепо следуя указаниям сутр, где

о словах сказано, что они препятствуют верному пониманию истины дзэн-буддизма, эти последователи отрицают все словесные учения и просто восседают с закрытыми глазами, брови же их опущены, как если бы они совершенно умерли. Они называют это безмолвным сидением, внутренним созерцанием, размышлением в тишине. Неудовлетворенные своими уединенными упражнениями, они пытаются соблазнять других, чтобы те также приняли это ложное понимание дзэн и практиковали его. К таким невежественным и простодушным искателям обращаются они со словами: „Один день безмолвного сидения — это шаг вперед”. Какая жалость! Им и невдомек, что они таким образом готовят себя к призрачной жизни. Только отринув эти заблуждения, мы можем надеяться на действительное продвижение в искусстве дзэн. Ибо в сутрах мы читаем, что как не следует привязываться к искусственным и нереальным вещам, выражаемым всеми людьми в словах, так же не следует придерживаться и противоположного взгляда, отрицающего все слова без исключения, забывая, что, будучи правильно понятые, слова несут истину и что слова и их значения ни различны, ни не-различны, но взаимно соотнесены так, что одни без других не могут быть поняты...».

Изречения и беседы мастеров дзэн эпохи Да-хуэя содержат множество подобных рассуждений, на основании чего можно заключить, что, будь дзэн предоставлен наметившемуся в те дни пути развития, он наверняка деградировал бы, превратившись либо в практику безмолвного сидения и молчаливого созерцания, либо в простое заучивание множества изречений и бесед мастеров. Для спасения ситуации, обеспечения дальнейшего здорового развития дзэн мастера едва ли могли сделать что-нибудь лучшее, чем ввести практику коанов.

Что такое коан?

Согласно одному авторитетному мнению, коан означает «публичный документ, устанавливающий образец суждения». Посредством этого документа проверяется истинность понимания дзэн. Коан, как правило, представляет собой утверждение, принадлежащее старому мастеру, или же его ответ на заданный вопрос. Ниже приводятся некоторые примеры, обычно предлагаемые адепту.

1. Монах спросил Дун-шаня: «Кто есть Будда?» «Три цзиня льна», — ответил мастер.

2. Юнь-мэня однажды спросили: «Когда ни одна мысль не возмущает покоя сознания — есть в этом ошибка?» — «Такая же большая, как гора Суме- ру».

3. На вопрос монаха: «Есть ли в собаке природа Будды?» — Чжао-чжоу ответил: «У!» (яп. — му). У буквально означает «нет» или «никакой», но в коане это слово не имеет отношения к своему буквальному значению, это — чистое и простое у.

4. Когда монах Мин догнал бежавшего Хуэй-нэ- на, он хотел выпытать у того секрет дзэн. Хуэй-нэн ответил вопросом: «Каким был твой изначальный облик до того, как ты родился?»

5. Монах спросил Чжао-чжоу: «Каков смысл прихода первого патриарха дзэн в Китай?» «Кипарис во дворе», — ответил мастер.

6. Когда Чжао-чжоу пришел изучать дзэн к Нань- чуаню, он спросил: «Что есть Дао (или Путь)?» Нань-чуань ответил: «Твое обычное сознание — это и есть Дао».

7. Монах спросил: «Говорят, что все вещи сводимы к Единому, но к чему должно быть сведено Единое?» Чжао-чжоу ответил: «Когда я был в провинции Цин, мне сшили платье, весившее семь уин».

8. Когда Пан, старый адепт дзэн, пришел впервые к Ма -цзу, чтобы совершенствоваться в дзэн, он задал такой вопрос: «Кто среди десяти тысяч вещей этого мира не имеет спутника?» Ма-цзу ответил: «Когда ты одним глотком выпьешь всю воду Си Цян, тогда я скажу тебе».

Когда такие задачи предлагаются для разрешения непосвященным, какую цель преследует мастер? Идея коанов — воспитать психологию дзэн в новичке и воспроизвести то состояние сознания, выражениями которого и являются эти странные высказывания. Иначе говоря, постигнув смысл коанов, ученик постигает и состояние сознания мастера, которое есть сато- ри и без которого дзэн остается книгой за семью печатями.

На заре дзэн ученик шел с вопросом к мастеру, который через вопрошаемое оценивал ментальное состояние вопрошающего и решал, какая помощь необходима. Помощи этой иногда было достаточно для пробуждения к реализации. Но зачастую она лишь вела к усугублению смятения, к еще большему недоумению, что вызывало напряжение всех духовных сил, вело к активизации «поисков и ухищрений», о которых мы говорили на предыдущих страницах. На деле мастер предпочитал ждать первого вопроса ученика довольно долго, если таковой вообще задавался. Задать первый вопрос значило уже пройти половину пути к ответу, ибо вопрос приходил как результат напряженного духовного усилия ученика, дошедшего до кризиса. Сформулированный вопрос указывает на то, что кризис достигнут и сознание готово к его преодолению.

Так обстояли дела до распространения техники коанов, что было уже показано на примерах Линь-цзи, Нань-юэ и других.

С течением времени разрастался круг «вопросов и ответов» (яп. — мондо), которыми обменивались мастера и ученики. По мере увеличения объема литературы дзэн его последователи естественным образом предпринимали попытки интеллектуальных решений и интерпретаций. «Вопросы и ответы» перестали быть живыми переживаниями и интуициями сознания дзэн, став предметом логических изысканий. Это грозило обернуться катастрофой, но вместе с тем было совершенно неизбежно. Мастер, стремящийся видеть естественный рост сознания дзэн и способствовать интенсивному развитию традиции, не мог не осознавать действительного положения дел. Отдавая себе отчет в происходящем, он, конечно, стремился сформировать

такой метод, который бы обеспечивал достижение истины дзэн.

Метод, в сложившихся обстоятельствах напрашивающийся сам собой, состоял в отборе утверждений старых мастеров и использовании их как указателей. Указатель должен был действовать в двух направлениях: 1) контролировать работу интеллекта, или, скорее, предоставить интеллекту возможность самому видеть, куда и как далеко идти, осознавая вместе с тем существование недоступной ему области; 2) способствовать созреванию сознания дзэн, приближая окончательный взрыв сатори.

Когда коан действует в первом направлении, происходит то, что нами было названо как «поиск и ухищрение». Не интеллект, образующий лишь часть нашего существа, но вся личность, духовная и телесная, брошена на решение коана. Когда это чрезвычайное состояние духовного напряжения доведено до созревания под руководством опытного мастера, коан сам вырабатывает то, что определяется как опыт дзэн. Тогда достигается интуитивное постижение истины дзэн. Стена, в которую так бесцельно бился йогин до сих пор, рушится, открывая перед ним доселе невиданную перспективу. Без коана сознание теряет указатель и не в силах достигнуть сатори. Психологический impasse — необходимое условие сатори. Ранее, до распространения практики коанов, йогин сам, силой своего духовного напряжения, создавал в своем сознании такой предваряющий указатель. Но как только благодаря накоплению «вопросов и ответов» дзэн подвергся систематизации, необходимость коанов была признана мастерами повсеместно.

Злейший враг опыта дзэн, во всяком случае в начале пути, — интеллект, различающий объект и субъект и на этом различении настаивающий. Различающий интеллект должен быть жестко ограничен, иначе развертывание сознания дзэн невозможно. Коан по своей структуре в высшей степени пригоден для достижения этой цели.

 

При первом же рассмотрении мы обнаруживаем, что в коане просто нет пространства для интеллектуальной интерпретации. Лезвие интеллекта недостаточно остро отточено, чтобы взрезать коан и посмотреть, что в нем содержится. Коан является не логическим положением, но выражением определенного духовного состояния, достигнутого дисциплиной дзэн. Например, какую логическую связь можно выявить между Буддой и «тремя и,зинями льна»; между природой Будды и у; между тайным посланием Бодхид- хармы и «кипарисом»? В учебнике дзэн, известном как Хэкигансю (кит. — Би~янь-1&зи)1 Юань-у высказывает следующие соображения относительно «трех

и,зиней льна» с примерами ложных интерпретаций этого коана:

«Многие в наши дни не приходят к истинному пониманию этого коана; это потому, что в нем нет трещины, за которую они могли бы зацепиться своими интеллектуальными зубами. Я имею в виду, что он слишком прост и в то же время безвкусен. Разные мастера по-разному отвечали на вопрос: „Что есть Будда?” Один говорил: „Он восседает в зале Будды”, другой — „Тот, кто отмечен тридцатью двумя знаками превосходства”. А вот еще один ответ: „Кнут из бамбукового корня”. Непревзойденной остается странность, непостижимость ответа Дун-шаня: „Три

и,зиня льна”. Ответ этот закрывает путь любым размышлениям. Некоторые комментаторы говорят, что вопрос был задан, когда Дун-шань взвешивал лен, что и послужило причиной такого ответа. Другие же предполагают, что со стороны Дун-шаня это было всего лишь уловкой, позволившей избежать прямого ответа; есть и такие, кто считает, что спрашивающий не сознавал того, что сам был Буддой, это, мол, и вызвало уклончивый ответ Дун-шаня. Все такие [комментаторы] подобны трупам, ибо они совершенно не в состоянии постичь живую истину.

Существуют еще и другие, принимающие „три

и,зиня льна” за Будду [пантеистически интерпретируя коан]. Что за дикие и фантастические замечания можно услышать от них! Пока они обольщаются словами, им не проникнуть в сердце Дун-шаня, даже если они доживут до времен Будды Майтреи. Почему? Потому что слова — это только колесница, везущая истину. Не постигая смысла речей старого мастера, они пытаются найти его в словах, но там им не за что ухватиться. Истина — за пределами описания, как это и подтверждает древний мудрец, но именно слова являют истину.

Давайте забудем о словах, когда достигнем самой истины. Это свершится лишь тогда, когда через опыт увидим то, на что указывают слова. „Три цзиня льна” подобны королевской дороге, ведущей к столице: встав на нее однажды, вы с каждым шагом продвигаетесь в верном направлении. Когда Юнь-мэня спросили об учении, идущем дальше будд и патриархов, он ответил: „Клецка”. Юнь-мэнь и Дун-шань рука об руку идут одной дорогой. Когда вы совершенно очищены от нечистоты различений, вам не требуется ничего большего для постижения истины. Монах, желавший узнать, что есть Будда, пришел к Чжи-мэ- ню и спросил его, что имел в виду Дун-шань под „тремя цзинями льна”. „Горы цветов, горы парчи”, — ответил Чжи-мэнь. И добавил: „Вы понимаете?” Монах ответил: „Нет”. „Бамбук на юге, деревья на севере”, — заключил Мэнь».

С технической стороны, коан, предлагаемый непосвященному, направлен на «разрушение корня жизни», на «умерщвление исчисляющего сознания», на «искоренение всего сознания, действовавшего от века», и т. д. Это звучит мрачновато, но конечная цель заключается в выходе за границы интеллекта, а они могут быть оставлены позади только тогда, когда все силы истощены в едином усилии. Логика оборачивается психологией, интеллект — волевым устремлением и интуицией. То, что не может быть разрешено на уровне эмпирического сознания, переносится в более глубокие слои. Так, мастер дзэн говорит: «Если пот никогда не струился по вашей спине, как вы можете увидеть корабль, плывущий против ветра?» «Если вы ни разу не промокли насквозь от собственного пота, не ожидайте увидеть жемчужный дворец, воздвигнутый на одной травинке».

Коан нельзя решить на более легких условиях. Но разрешенный однажды, он подобен камню, которым вы стучали в ворота: ворота открылись, и камень отброшен прочь. Коан полезен, пока духовные врата закрыты; лишь только они распахнулись — о нем можно забыть. За распахнутыми воротами взору открывается нечто совершенно неожиданное, невиданное прежде даже в мечтах. Если обратиться к коану с этой новой точки зрения, каким удивительно глубоким, идеально построенным, напрочь лишенным искусственности кажется он теперь!

9. Практические советы для решения коанов

Ниже приводятся некоторые практические советы мастеров различных эпох, касающиеся практики коанов. Ознакомившись с этими советами, мы увидим, какова была роль коана в развитии сознания дзэн и в каком направлении развивалась система коанов. Позже мы увидим, что расцвет коанов послужил толчком для зарождения нового движения среди мастеров дзэн эпохи Мин: соединению практики коанов с нэмбуцуИ повторением имени Будды. Это стало возможно благодаря тому, что у психологического механизма коанов и повторения имени Будды есть общий знаменатель. (Эта тема будет обсуждаться отдельно в нижеследующих главах.)

Мастер дзэн из Хуанбошаня, живший, вероятно, в начале династии Сун, дает следующие советы практикующим дзэн:

«О братья монахи! Вы можете бойко и даже умно толковать о дзэн, о Дао, можете насмехаться над Буддой и патриархами; но, когда придет время подвести итоги, ваш пустословный дзэн не сослужит вам службы. Прежде вы соблазняли и вводили в заблуждение других, но настанет день, когда вы поймете, что соблазняли и обманывали себя самих. О братья! Пока вы еще сильны и здоровы телом, стяжайте подлинное понимание того, что есть дзэн. Не так уж трудно в конце концов вскрыть замок. И только потому, что вы не дали себе слово умереть в последней канаве, если не найдете путь к реализации, вы говорите себе: „Это слишком трудно, это выше моих сил” Чушь! Если ваша воля крепка, вы найдете смысл вашего коана! Однажды монах спросил Чжао-чжоу: „Обладает ли собака природой Будды?” Мастер ответил на это: „У!” Посвятите же себя этому коану и доберитесь до его смысла. Посвящайте ему день и ночь, сидите вы или лежите, стоите или идете; отдавайтесь ему в течение всех двенадцати страж. Даже одеваясь и принимая пищу, даже отдавая дань естественным нуждам, каждой мыслью сосредоточьтесь только на коане. Изо всех сил старайтесь удерживать его перед мысленным взором. Дни пройдут, прокатятся годы, но в полноте времен, когда сознание ваше будет собрано и настроєно, внезапно придет пробуждение — пробуждение в духе будд и патриархов. С этого момента, впервые и навсегда, куда бы вы ни пошли, нигде и никогда не соблазнит вас мастер дзэн».^[38]