Киевская Русь в XI--XII веках 5 страница

болезней, а от внешних причин, -- от усиления Москвы, которым выражалось

стремление великорусского племени к государственному объединению.

 

 

Литва

Рядом с расцветом политической жизни в Новгороде и

Суздальско-Владимирской Руси мы замечаем оживление и усиление Волыни и

особенно Галича. "Центр жизни перешел в Руси южной от Днепра к Карпатам, --

говорит проф. Бестужев-Рюмин; -- это перенесение средоточия исторической

жизни становилось заметным уже давно, хотя князья продолжали добиваться

Киева и перед самым почти взятием его татарами велись из-за него распри...

но несмотря на эти распри Киев уже пал еще после взятия его войсками

Боголюбского" (1169)... Жизнь историческая нашла себе новое русло: руслом

этим была земля галицкая. Но Мономаховичам, утвердившимся на Волыни и в

Галиче, пришлось бороться за власть с могучим галицким боярством, которое

выросло там в независимую от князя политическую силу и выносит большое

давление иноземных соседей: татар, поляков, угров и литвы. Открытая война и

дипломатическая игра с этими соседями окончилась победой не Галича. Волынь

перешла под власть Литвы в середине XIV в., а за обладание Галичем та же

Литва спорила с 1340 г. с Польшей. Галичу выпала недолгая слава, и та миссия

соединения южной и западной Руси, которая, казалось, была суждена именно

Галичу, перешла от него к Литве.

Благодаря тому, что Литовское государство составилось преимущественно

из русских областей, жило общей политической жизнью с Польшей и имело

постоянные, хотя и враждебные сношения с немцами, оно заинтересовало своей

судьбой не только русских, но и польских и немецких историков; в немецкой и

польской литературах есть очень серьезные труды по литовской этнографии и

истории. Немецкая литература располагает такими солидными сочинениями, как

Voigt, Geschichte Preussens (1827 --1837) Roppel und Caro, Geschichte Polens

(1840--1869). В польской литературе после старых баснословий, вроде Нарбута

Dzieje starozytne narodu Litewskiego и др.) и Лелевиля Dzieje Litwy i Russi

и др.) явились очень хорошие монографии по литовской истории, например:

Стадницкого (ряд монографий о литовских князьях: Sunowie Gedumina и др.),

Вольфа (Wolff, Rod Gedumina), Смольки (Smolka Szkice hisloryczne и др.),

Прохаски (Prochazka, Ostatni lata Witolda, 1882; Szkice historyczne z XV

weku, 1884) и ряд прекрасных изданий памятников в сборнике "Monumenta medii

aevi historica, res gestas Poloniae illustrantia" (в котором принимают

участие и другие ученые: Соколовский, Шуйский, Левицкий). Что касается

русских ученых, то они прежде мало обращали внимания на историю Литвы, и

только в последнее время развилось сознание, что Литва была государством по

населению русским и что изучение ее, с точки зрения этнографической и

исторической, составляет интерес первостепенной важности для русского

историка. в Литве, история которой шла иным путем, чем история Москвы,

сохранились чище и яснее некоторые черты древнерусской жизни, и русское

общество в Литве осталось в своей массе верным своей народности, хотя и

поставлено было в тяжелые условия жизни и развития. Из старых историков

Карамзин в своей "Истории Государства Российского" почти ничего не говорит о

Литве; Соловьев, хотя и отмечает литовские события, но отдел о Литве у него

менее обработан, чем история Московской Руси. В трудах ученых позднейшего

времени история Литвы выступает в более полном виде. Отметим из более ранних

монографий: Владимирского-Буданова, "Немецкое право в Литве и Польше" и др.;

Васильевского "Очерк истории города Вильны" и др.;

Антоновича "Очерк истории Великого княжества Литовского" (в

"Монографиях по истории западной и юго-западной России", т. 1, 1885 г.;

Дашкевича "Заметки по истории Литовско-Русского княжества". Для

первоначального руководства следует взять только что названный труд

Антоновича, у которого находится свод достоверных известий о Литве с начала

ее истории до уний с Польшей; обстоятельный критический обзор этого труда

составлен Дашкевичем в его "Заметках"; Антонович и Дашкевич взаимно

дополняют один другого, и в их трудах мы имеем первую научно-достоверную

историю Литвы. Затем в "Истории России" Иловайского история Литвы излагается

на разных правах с историей Москвы. Подробные обзоры литовской истории

находим также в "Русской Истории" Бестужева-Рюмина. Наконец, в позднейшие

годы появились монографии: Владимирского-Буданова: "Поместья Литовского

Государства", "Формы крестьянского землевладения в Литве" и др.; Любавского

"Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства" и

"Литовско-русский сейм";

Леонтовича "Очерки истории литовско-русского права";

Максимейко "Сеймы Литовско-Русского государства до 1569 г."; Лаппо

"Великое княжество Литовское" во 2-й половине XVI в. (два   тома);

Довнар-Запольского "Государственное хозяйство вел. княжества Литовского" и

"Очерки по организации западнорусского крестьянства в XVI в.". Из популярных

изложений литовской и западнорусской истории следует упомянуть; Беляева

"Рассказы из русской истории", т. IV; Кояловича "Чтения по истории Западной

России" и превосходный курс проф. М. К. Любавского "Очерк по истории

Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно" (М. 1910).

Племя, известное под названием литовского, является рассеянным с давних

пор на Балтийском поморье, между Западной Двиной и Вислой; на востоке оно

распространяется на весь почти бассейн реки Немана и своими крайними южными

поселениями достигает до среднего течения Западного Буга. Литовцы, как можно

заключить по остаткам литовского языка, составляли самостоятельную ветвь

арийского племени, близкую славянам. По немногочисленным сведениям, дошедшим

до нас о первоначальном быте литовцев, мы можем указать в Х и XI вв.

следующие народности или племена, на которые распалось литовское племя: на

севере литовской территории, на правой стороне Двины жило племя, называемое

летгола; к югу от него по левому берегу Двины -- жемгола или семигола; на

полуострове между Балтийским морем и Рижским заливом -- корс или куроны; к

западу между устьем Немана и Вислы -- пруссы. Они разделялись на десять

колен; название двух прусских колен "судинов" и "галиндов" находим у

Птоломея, писателя II в. по Р. X. Он помещает их на тех же местах, где они

были позже, на основании чего ученые склонны думать, что литовское племя

поселилось у Балтийского моря очень рано. По бассейну Немана жили: жмудь по

нижнему течению и литва по среднему течению. Наконец, по реке Нареву

простирались поселения последнего литовского народа ятвягов. Что касается до

быта литовцев в древности, то, как замечено было выше, сведения о нем

скудны. Религия их состояла, вероятно, в поклонении силам природы.

Исторические известия об именах литовских божеств (за исключением разве

Перкуна) и религиозных обрядах (за исключением немногих) подвергаются

сильному подозрению со стороны позднейших ученых и часто опускаются в ученых

трудах. По дошедшим до нас сведениям можем заключить, что у них существовал

очень влиятельный класс жрецов, находящихся в подчинении у главного жреца

Криве или Криво-Кривейто, который пользовался громадным уважением.

Характерной чертой быта литовцев было отсутствие первых начал

государственности, которые, например, у славян выражались основанием

городов. В древнейших летописях, описывающих походы русских на Литву, не

упоминается о городах на литовской территории. Время их возникновения

Антонович относит лишь к XIII в., ссылаясь на летописи, которые впервые под

1252 г. упоминают о литовских городах: "Ворута" и "Твереметь" (Ворута был

расположен в местности, занятой племенем литвой, а Твереметь -- в местности,

занятой жмудью). Дашкевич говорит, что летописи под 1252 г. упоминают не об

основании городов, а об их существовании; основаны они были, по его мнению,

немного раньше. Наряду с отсутствием в древнейшей Литве городов, как

объединяющих центров, заметно и полное отсутствие политической власти. До

половины XIII в. польские и немецкие летописи, описывая столкновения

литовцев с соседними народами, не только не называют литовских вождей, но не

упоминают о существовании каких бы то ни было правителей; до половины XIV в.

упоминаются лишь вожди, но власть их простиралась на незначительные округа;

в летописях на незначительном пространстве территории обыкновенно указывают

на целую группу таких начальников. Это были скорее представители отдельных

родов, чем племенные правители. Таким образом, литовское племя до половины

XIV в. не только не составляло государства, но даже сплоченных племен, а

представляло массу небольших волостей, управляемых независимыми вождями без

всякой политической связи между ними. Только тождество происхождения, быта,

языка, преданий и религиозного культа объединяло отдельные части этого

племени. Но опасность со стороны внешних врагов заставила литовцев ускорить

процесс своей политической организации и заменить опиравшуюся на

нравственное влияние власть жрецов властью князей. Этими врагами были

немецкие рыцари, которые с начала XIII в. появились на окраинах литовской

земли с целью обращения литовцев в христианство и вместе с тем в крепостную

зависимость от победителей. К концу XIII в. немцы подчинили себе пруссов,

земли летголы и жемголы и приблизились к поселениям собственно литвы и

жмуди;

но эти народы, в то время как их современники боролись с немцами,

успели уже создать довольно крепкий государственный строй и оказали сильное

сопротивление последним; этому помогли те отношения, в какие стали литва и

жмудь в XIII в. к русским. Одновременно с возвышением Владимирской Руси (в

XIII в.) русские западные княжества, соседние литовскому государству, --

Смоленское, Полоцкое и другие, -- вследствие нападений внешних врагов и

внутренних неурядиц, слабеют и делятся на мелкие части. Междоусобиями

русских князей пользуются литовцы, которых сами русские призывают на помощь

и вмешивают в свои распри. Они, помогая той или другой стороне, вторгаются в

жизнь русских и пользуются этим для своих собственных целей. Раньше всего

литовцы вмешиваются во внутренние дела Полоцкой земли, знакомятся с ее

положением, свыкаются с мыслью о ее слабости и внутреннем устройстве. С

конца XII в. литовцы уже не ограничиваются участием в полоцких междоусобиях,

но начинают предпринимать походы с целью территориального захвата. С XIII в.

литовцы начинают вторгаться и в другие русские княжества, так, например, в

Новгородскую землю, в Смоленское и Киевское княжества. Кто были первые

литовские князья, неизвестно; самые ранние известия о них, и то легендарные,

дошли до нас только от XIII в. В XIII в., по литовским преданиями, Эрдивил,

современник Батыя, предпринял поход на русские земли и завладел Городном;

в то же время другой литовский князь -- Мингайло предпринял будто бы

поход на Полоцк и основал в нем второе литовское княжество. Эти известия о

первых литовских княжествах на русской почве, однако, недостоверны. Первое

достоверное княжение -- княжение Миндовга. Миндовг, сын Ромгольда, около

1235 г. завладел русским городом Новгородском (Новогрудеком) и основал там

полурусское, полулитовское княжество. Расширяя свои владения на счет русских

и литовцев, он действовал с помощью русских против литовцев и с помощью

литовцев против русских. В стремлении к расширению своего княжества он

встретился с двумя врагами: с возвышавшимся на юге Галицким княжеством и с

Ливонским орденом. Миндовгу (точнее, его сыну Войшелку) удалось заключить

договор с галицким князем Даниилом, под условием уступки Роману, сыну

Даниила Галицкого, русских земель, занятых Миндовгом Литовским, но с

признанием верховной власти Миндовга над этими землями. Этот договор,

выгодный для Миндовга, был скреплен брачным союзом дочери Миндовга с сыном

Даниила Шварном. Что касается Ливонского ордена, то Миндовг умиротворил его,

приняв крещение в 1250 г. и выдав ордену грамоты на литовские земли, ему

прямо не принадлежащие. Так завязывалось и формировалось первое Литовское

княжество, распавшееся, однако, после Миндовга, убитого вследствие заговора

против него удельных князей.

После его смерти в Литве произошли междоусобия, вследствие которых

Литовское княжество в значительной степени потеряло приобретенную при

Миндовге силу и внутреннюю связь; однако оно уже настолько окрепло при

Миндовге, что не могло окончательно разложиться после его смерти.

Основателем же могущества Литовского княжества считается Гедимин, хотя и

предшественник его Витень много сделал в этом отношении.

О происхождении Витеня и Гедимина и времени их вокняжения летописи не

дают точных сведений. В рассказах летописцев мы встречаем известия о военной

деятельности Витеня (1293--1316) и Гедимина (1316--1341), причем характер их

военных действий указывает на новый переворот, происшедший во внутреннем

строе Литовского княжества. У Витеня и Гедимина были уже дисциплинированные

войска вместо прежних нестройных ополчений. Войска эти предпринимают осаду

городов, умеют брать приступом укрепления, им знакомо употребление осадных

орудий. Литва защищена не только дремучими лесами и болотами, но

укреплениями, замками и городами, жители которых несут правильно

распределенные государственные повинности и главным образом обязаны защищать

свои города и крепости. Перемена в организации военных сил государства

произошла от прилива русской народности, на которую главным образом

опирались литовские князья; доказательством этого служат известия летописей,

в которых постоянно встречаются названия ополчений Витеня и Гедимина не

литовских только, а литовско-русских. Участие русских не ограничивалось

только военной помощью литовским князьям; они участвуют в дипломатических

делах, правят посольства от литовских князей, имеют влияние и на внутреннее

управление Литвы. Так, главным сподвижником Гедимина был русский человек

Давид -- воевода Гродненский. По дошедшим о нем сведениям, он занимал

высокое положение в стране, пользовался большим влиянием на внутреннее

управление Литвой; по словам литовских источников, он занимал первое место

после великого князя; кроме того, ему была поручена охрана одной из

важнейших крепостей, Гродны, и начальство над армиями в тех походах, в

которых Гедимин лично не принимал участия; в одном из таких походов Давид

был изменническим образом убит одним мазовецким князем Андреем.

Гедимин, как и его предшественники, держался завоевательной политики;

однако летописи и предания часто приписывают ему завоевание таких областей,

которые или были покорены Литвой уже после его смерти, или же были

присоединены к Литве мирным образом. (Так, например, мы находим в летописях

известия о походе Гедимина на Волынь и Киев в 1320 г., причем летописцы

передают это, как достаточно верный факт; изображают битвы, результатом

которых якобы явилось подчинение Волыни и Киева;

между тем из более подробного изучения этих рассказов и сличения с

более достоверными источниками видно, что это вымысел). При таких

недостоверных источниках историческая критика может только указать на

некоторые земли, присоединенные Гедимином к Литве: Киевскую, Полоцкую,

Минскую, Туровскую, Пинскую и Витебскую. Когда мы сообразим количественное

отношение территорий, населенных русскими и литовцами, то увидим, что около

двух третей территории было занято русскими, так что в первой четверти XIV

в. Литовское княжество приобрело значение сильного центра, около которого

группировались более слабые русские области. Московское государство

находилось в таком же положении; политика как московских, так и литовских

князей была одинакова: те и другие стремились стягивать более слабые русские

области вокруг сильного политического центра.

Между Москвой и Литвой в XIV в. находилась целая полоса княжеств,

которые служили предметом споров между этими двумя державами; Гедимин

соперничал с Москвой из-за влияния на дела Пскова и Новгорода и затем из-за

влияния на смоленских князей. Известно, например, что во время несогласий в

Новгородской земле, происходивших из-за стремления Пскова отделиться от

Новгорода, псковитян поддерживала Литва, а Новгород -- московские князья.

Из-за этой полосы слабейших земель и развилась постоянная и непрерывная

борьба Москвы с Литвой в XIV и XV вв.

Гедимин оставил семь сыновей, между которыми и поделил литовские земли.

Из них Ольгерд получил Крево и Витебск, Кейстут -- Троки, Гродно и Жмудь, а

младший, Явнутий, -- столицу Вильно. В. Б. Антонович, вопреки старому

мнению, что после Гедимина великим князем стал считаться Явнутий,

высказывается в том смысле, что Явнутий, как самый младший и неопытный в

делах правления, не мог быть назначен отцом на великое княжение; он

поддерживает свое мнение тем, что в источниках о влиянии Явнутия как

великого князя на событие того времени не упоминается; напротив, каждый

удельный князь действует вполне самостоятельно: заключает договоры с

иностранцами, предпринимает походы. Поэтому Антонович и предполагает, что в

данный промежуток времени скорей никто не наследовал старшего стола, пока

Ольгерд и Кейстут не вступили в союз с целью восстановить в Литве

великокняжескую власть. По мнению же Бестужева-Рюмина, великокняжеский

престол достался именно младшему Явнутию, как и позднее Ольгерд тоже отдал

великокняжеский престол своему младшему сыну Ягайло. Это говорит Бестужев,

указывая на известный обычай, схожий со старым гражданским обычаем: по

"Русской Правде" отцовский дом доставался младшему сыну. Однако Явнутий

недолго оставался на великокняжеском престоле. Кейстут в союзе с Ольгердом

сверг  Явнутия, и Ольгерд был провозглашен великим князем. Другие князья

должны были признать его власть и обязались повиноваться ему, как великому

князю и верховному распорядителю их уделов.

Антонович дает нам следующую мастерскую характеристику Ольгерда:

"Ольгерд, по свидетельству современников, отличался по преимуществу

глубокими политическими дарованиями, он умел пользоваться обстоятельствами,

верно намечал цели своих политических стремлений, выгодно располагал союзы и

удачно выбирал время для осуществления своих политических замыслов. Крайне

сдержанный и предусмотрительный, Ольгерд отличался умением в непроницаемой

тайне сохранять свои политические и военные планы. Русские летописи, не

расположенные вообще к Ольгерду вследствие его столкновений с

северо-восточной Русью, называют его "зловерным", "безбожным" и "льстивым";

однако признают в нем умение пользоваться обстоятельствами, сдержанность,

хитрость, -- словом, все качества, нужные для усиления своей власти в

государстве и для расширения его пределов. По отношению к различным

национальностям, можно сказать, что все симпатии и внимание Ольгерда

сосредоточивались на русской народности; Ольгерд, по его взглядам,

привычками и семейным связям, принадлежал русской народности и служил в

Литве ее представителем". В то самое время, когда Ольгерд усиливал Литву

присоединением русских областей, Кейстут является ее защитником перед

крестоносцами и заслуживает славу народного богатыря. Кейстут -- язычник, но

даже его враги, крестоносцы, признают в нем качества образцового

христианина-рыцаря. Такие же качества признавали в нем поляки.

Оба князя так точно разделили управление Литвой, что русские летописи

знают только Ольгерда, а немецкие -- только Кейстута. О характере борьбы

Кейстута с немцами мы находим блестящую страницу в уже указанной книге

Антоновича (с. 99). Крестоносцы делали ежегодно на Литву набеги, называемые

"рейзами". Литовцы платили ордену тем же, но так как литовские нападения

требовали больших приготовлений, то они бывали вдвое реже. Таким способом

шли войны из года в год, составляя главное занятие литовцев и русских в

течение всего княжения Ольгерда. Эти набеги, более или менее опустошительные

и кровопролитные, обыкновенно не приводили к окончательному результату, и

больших и решительных битв было мало; в княжение Ольгерда их насчитывают

две: на реке Страве (1348) и у замка Рудавы (1370). Они не имели никаких

последствий, хотя немецкие летописцы придают этим битвам решительный

характер и преувеличивают размеры побед. По отношению к Руси Ольгерд

продолжает политику своего отца. Он старается влиять на Новгород, Псков,

Смоленск; поддерживает тверских князей против Москвы, хотя его вмешательство

в этом случае и неудачно. Соперничество Ольгерда с Москвой в стремлении

подчинить русские земли, пограничные с Литвой, и в Новгороде и Пскове

склонялось в пользу Москвы, но зато Ольгерд  умел захватить северную Русь:

Брянск, Новгород-Северский и др.

После смерти Ольгерда на престол вступил Ягайло, и наступило время

династического соединения Литвы с Польшей в унии 1386 г. Соединение это было

предложено Польшей с целью направить силы обоих государств на общего врага,

на немцев. Успех был достигнут. Соединенные литовско-русские и польские

войска нанесли немцам роковой удар под Грюнвальдом (Танненбергом, 1410), и

сила немецкого ордена была сломлена навсегда. Но были и другие результаты

унии, неблагоприятные для Литвы. Литва была вполне русским государством с

русской культурой, с господством русского князя и православия. А между тем

уния политическая, по мнению Ягайло и католиков, должна была вести к унии и

религиозной. Поляки стремились окатоличить "языческую" Литву и ввести в ней

"культуру", т.е. польские обычаи. Языческая Литва была давно уже очень

слаба, и борьба, направленная против нее, скоро перешла в борьбу с

православием. Именно таким образом в новом государстве создались

обстоятельства, которые должны были дурно отозваться на его политическом

могуществе, и вследствие национального и вероисповедного внутреннего разлада

Литва начинает клониться к погибели в то самое время, когда она достигает,

казалось бы, полного расцвета своих сил. Это было при Витовте. В русской

части Литвы уния и в особенности принятие католичества официальными лицами

не могло обойтись без протеста:

русские с той поры, как Ягайло стал польским королем, захотели иметь

своего особого князя, что заставило их сгруппироваться сначала вокруг Андрея

Ольгердовича, попытка которого захватить власть, однако, окончилась

неудачей. Тем не менее в Литве неудовольствие против унии все росло, чем и

воспользовался сын Кейстута -- Витовт. Заручившись союзниками, он вступил в

борьбу с Ягайло, и тот в конце концов должен был уступить Литву Витовту и

признать последнего князем литовским.

Литовскому государю предстояла теперь задача охранять независимость

своего государства от Польши, но ум Витовта на этот раз не подсказал ему, на

какое начало должен он опереться в этом деле. Каро говорит, что Витовта

считали своим и католики, и православные; язычники же думали, что в нем не

угас дух предков. В этом была и его сила, и его слабость. Действительно,

сближаясь со всеми, будучи нерешителен, меняя несколько раз свою религию,

Витовт не мог твердо и прочно опереться на сильнейший в Литве элемент, на

русскую народность, как мог бы сделать чисто православный князь. Русские в

конце концов отнеслись к Витовту, как к врагу Руси вообще: "Был убо князь

Витовт прежде христианин (говорит летописец), и имя ему Александр, и

отвержеся православныя веры и христианства и прия Лядскую... а помыслил

тако, хотел пленити русскую землю, Новгород и Псков". Раз образовался такой

взгляд, Витовт лишен был надежнейшей опоры для его политики, клонившейся к

образованию из Литвы единого независимого государства, но окончившейся

тесным сближением с Польшей. Все княжение Витовта наполнено блестящими

делами, но вместе с тем Польша все больше и больше приобретала влияние на

Литву. В 1413 г. в городе Городле собрался польско-литовский сейм, на

котором торжественным актом был скреплен союз Польши с Литвой. На основании

Городельского акта подданные великого князя литовского, принимая

католичество, получали те права и привилегии, какие имели в Польше лица

соответствующего сословия; двор и администрация в Литве устраивались по

польскому образцу, причем должности в них предоставлялись только католикам.

Укрепляя польское влияние в Литовском государстве, Городельская уния

отчуждала от литовской династии русскую православную народность и послужила

началом окончательного разделения и вражды Литвы и Руси. Литва же с этого

момента, все более и более подпадая под влияние Польши, наконец окончательно

сливается с ней в нераздельное государство.

 

 

Московское княжество до середины XV века

 

Начало Москвы. Во второй половине XIII и начале XIV в. на

северо-востоке Руси начинает возвышаться до сих пор незаметное княжество

Московское. Прежде чем перейти к определению причин и хода возвышения этого

княжества, скажем несколько слов об его главном городе ~ Москве. Начнем с

первых известий о Москве и не будем касаться басен о начале Москвы,

приведенных у Карамзина (т. II, примеч. 301). Первые упоминания о Москве мы

встречаем в летописи не ранее XII в. В ней рассказывается, что в 1147  г.

Юрий Долгорукий пригласил своего союзника, князя Святослава Ольговича

Черниговского, на свидание в Москву, где они пировали (учинили "обед") и

обменялись подарками. При этом не говорится, что Москва была "городом", так

что можно подумать, что в 1147 г. она была селом, вотчиной князя. Это

представляется вероятным тем более, что есть известие о построении

Москвы-города в 1156 г. Известие это таково: "Того же лета (6664) князь

великий Юрий Володимерич заложил град Москву  на устниже Неглинны выше реки

Аузы". Прямой смысл этих слов, действительно, говорит, что город Москва был

основан на девять лет позже княжеского обеда в Москве-вотчине. Но этому не

все верят: истолковать и объяснить последнее известие очень трудно.

Во-первых, оно дошло до нас в позднем (XVI в.) летописном Тверском сборнике,

автор которого имел обычаи изменять литературную форму своих более старых

источников. Нельзя поэтому быть уверенным в том, что в данном случае

составитель сборника не изменил первоначальной формы разбираемого известия;

его редакция отличается большой обстоятельностью и точностью географических

указаний, что намекает на ее позднее происхождение. Таким образом, уже общие

свойства источника заставляют заподозрить доброкачественность его сообщений.

Во-вторых, автор Тверской летописи, заявив об основании Москвы в 1156 г.,

сам же повествует о Москве ранее: он сокращает известие Ипатьевской летописи

о свидании князей в Москве в 1147 г. и ничем не оговаривает возникающего

противоречия, не объясняет, что следует разуметь под его Москвой 1147 г. Это

прямо приводит к мысли, что автор в данном случае или сам плохо понимал свой

разноречивый материал, или же в известии о построении города Москвы хотел

сказать не совсем то, что можно прочесть у него по первому впечатлению. И в

том, и в другом случае обязательна особенная осторожность при пользовании

данным известием. В-третьих, наконец, сопоставление известия с текстом

других летописей убеждает, что автор Тверского сборника заставил князя Юрия