Подмосковная усадьба Абрамцево

Усадьба находится в 60-ти километрах от Москвы, на исторических землях Сергия Радонежского. Известна она давно, еще с XVI века, и называлась тогда Абрамково, потому что это возвышенное место обрамлялось лесом и рекой. Позже его стали называть на московский манер – Абрамцево.

Имение Абрамцево находиться между Хотьковским монастырем и Троице-Сергиевой Лаврой. Посреди старинного парка стоял барский дом с мезонином. Каждое лето и значительную часть весны и осени Аксаковы жили здесь. По поводу покупки этой усадьбы Сергей Тимофеевич пишет такое стихотворение:

«Вот, наконец, за все терпение

судьба вознаградила нас,

мы, наконец, нашли именье

по вкусу нашему как раз.

Прекрасно местоположенье,

гора над быстрою рекой,

заслонено от глаз селенье

зеленой рощею густой.

Там есть и парк, и тропы с тенью,

и всяко множество воды.

Там пруд, не лужа по колени,

и дом годится хоть куды».

Тихая, размеренная жизнь на лоне природы, близость тихой речки Вори располагала Аксакова к занятиям творчеством. Несмотря на ухудшающее здоровье – болезнь глаз – он работает здесь над "Семейной хроникой" и "Детскими годами Багрова-внука", прибегая к помощи своих дочерей, которые под диктовку записывали за ним главы повестей. Все, в основном, работы были написаны в Абрамцево, к примеру, «Записки об ужении рыбы». Ободренный успехом этой первой книги он пишет следующую, которая называется «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Здесь в Абрамцево частыми гостями были Гоголь, Щепкин, Загоскин, Погодин, Тургенев, Хомяков.

В семье Аксаковых было принято дарить друг другу подарки. В музее сохранилось много рисунков из семейных альбомов. Портрет младшей сестры Машеньки, написанный старшей сестрой Верой Аксаковой. Нельзя не обратить внимание на письменный стол, за которым работал Сергей Тимофеевич, на любимое зеленое кресло Аксакова.

Сергей Тимофеевич умирает в 1859 году. И эту усадьбу Софья Аксакова, младшая дочь, выставляет на продажу. Покупает ее Савва Иванович Мамонтов. Он приезжает в эту усадьбу, здесь ему все нравится, и немаловажным является то, что предыдущий владелец этой усадьбы — С. Т.Аксаков. Как говорил С. И. Мамонтов: «Здесь сохранился и бродит дух старика Аксакова». При жизни они знакомы не были, но Мамонтов был знаком с творчеством писателя. И прежде чем восстанавливать усадьбу, С. И. Мамонтов собирает вещи, принадлежащие Аксакову, и практически восстанавливает его рабочий кабинет. С. И. Мамонтов продолжает традиции Абрамцева. Здесь совершенно необыкновенная природа. И если С. Т. Аксаков эту природу живописал словом, то друзья Мамонтова — художники писали ее красками. Здесь жили и работали молодые художники, имеющие сейчас мировое значение: Васнецовы, Поленов, Врубель, Суриков, Нестеров, Остроухов, Неврев.

Дважды в течение XIX века Абрамцево, благодаря своим владельцам, становилось культурным центром России. Творческие традиции усадьбы, заложенные Сергеем Тимофеевичем Аксаковым, не утрачены и в наши дни. Сюда приезжают молодые художники, поэты, которые пишут стихи, картины. Проводятся литературные вечера, художественные выставки. Этот живописный уголок русской природы по-прежнему воодушевляет и вдохновляет. Здесь сохранился русский дух, здесь Русью пахнет. Хочется верить, что и в XXI веке этот тихий уголок останется носителем и хранителем великой русской культуры [5].

В кругу писателей – классиков

Аксаковские «субботы»

Сергей Тимофеевич Аксаков занимает особое место в истории русской культуры не только благодаря своему замечательному литературному творчеству. Дом Аксаковых в течение многих десятилетий был центром притяжения для большого круга писателей, журналистов, ученых и театральных деятелей.
В 20 — 30-е годы в его доме регулярно по субботам собирались М. С. Щепкин, М. Н. Загоскин, М. П. Погодин, А. А. Шаховской,А. Н. Верстовский, Н. И. Надеждин и многие другие.

Постепенно этот круг стал пополняться друзьями его детей Константина и Ивана славянофилами: А. С. Хомяковым, И. В. Киреевский,Ю. Ф. Самариным. На десятилетия дом Аксаковых стал одним из важнейших мест, где зарождалось, и развивалось движение славянофилов.

После того как Аксаковым было приобретено именье Абрамцево, частыми посетителями там стали: Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, С. П. Шевырев и многие, многие другие.

Сам Сергей Тимофеевич Аксаков, его супруга Ольга Семеновна и дети Константин Сергеевич, Иван Сергеевич, Вера Сергеевна Аксаковы создавали и поддерживали в своем доме, как атмосферу гостеприимства, так и высокий уровень интеллектуальных дискуссий.

Аксаков и Гоголь

«Гоголя как человека знали весьма немногие.

                                                              Даже с друзьями своими он не был вполне,

                                                             или лучше сказать, всегда откровенен…».

С.Т. Аксаков

В истории русской литературы немного примеров отношений между двумя писателями, которые были бы столь искренни, исповедальны и в то же время драматичны, как отношения С. Т. Аксакова и Н. В. Гоголя. Писатели были очень разными: открытый, прямой и горячий в своих увлечениях Аксаков, замкнутый, не очень общительный Гоголь. В одном из писем к Аксакову Гоголь даже слегка упрекал друга в излишней пылкости: «Один упрек вам следует сделать – в излишестве страстного увлечения во всем, как в самой дружеской привязанности и сношениях ваших, так и во всем благородном и прекрасном, что ни исходит от вас».

Об их первых встречах С.. Аксаков вспоминал: «Я обратился к нему с искренними похвалами его «Диканьке», но, видно, слова мои показались ему обыкновенными комплиментами, он и принял их очень сухо. Вообще в нем было что – то отталкивающее, не допускавшее меня до искреннего увлечения и излияния, к которым я способен до излишества».

Различие характеров – «лед и пламень» - не мешали дружеским отношениям. Аксаков и Гоголь как бы дополняли друг друга. Любви Аксакова к Гоголю, проницательности, дару психологического анализа мы обязаны точностью и правдивостью созданного им литературного портрета Гоголя.

«Гоголя как человека знали весьма немногие, - писал С. Т. Аксаков. – Даже с друзьями своими он не был вполне, или лучше сказать, весьма откровенен… Кроме природного свойства замкнутости, это происходило от того, что у Гоголя было постоянно два состояния, творчество и отдохновение. Разумеется, все знали его в последнем состоянии… Одни называли его забавным весельчаком, обходительным и ласковым; другие – молчаливым, угрюмым и даже гордым; третьи – занятым исключительно духовными предметами… Одним словом, Гоголя никто не знал вполне…»

Переписка Гоголя с друзьями только и могла открыть его характер, его размышления, его чувства. Особенность переписки Аксакова и Гоголя состояла в том, что главное внимание в них сосредоточено на боли души каждого из них, то уязвленной и оскорбительной, то изнемогающей в трагически неразрешимом противодействии с действительностью.

В этих письмах – исповедях приоткрывается не только драма Гоголя, приведшая его к смерти, но и совсем не ровная и не безмятежная внутренняя жизнь Аксакова. Видно, как много ему пришлось ему передумать и пережить. Гармоническое отношение к миру выстрадано им. В одном из писем к Гоголю он писал: «Я много перемыслил, перечувствовал, принимал, отвергал, сомневался и, по прошествии немалого времени, переболев душою и духом, наконец, дал себе ответы на многие вопросы; ответы, может быть неполные, неудовлетворительные, но такие по крайней мере, которые восстановили тишину и спокойствие в возмущенной душе моей…».

Однако гармония примирения не всегда устраивала С. Т. Аксакова. Он осуждал в себе слабость характера, которая мешала ему активно противостоять тому, что его возмущало. Об этом он взволнованно сообщал Гоголю: «…живость и непостоянство характера… заставляли меня зажмуривать глаза и бежать прочь о ослепительного и страшного блеска, всегда лежащего в глубине духа мыслящего человека… Я добровольно кидался в толпу непризванных, я наклёпывал на себя их пошлость и таким образом отделывался от трудных подвигов разумной жизни».

Выясняется, как много значил Гоголь в душевной жизни С. Т. Аксакова. Гоголь поддерживал в нем дух непримиримости, неуспокоенности. «Я бывал даже увлечен, ослеплен вами, - писал Аксаков Гоголю, - и помню, что один раз написал к вам горячее письмо, истинно скорбя о том, что я сам как христианин неизмеримо далек от того, чем бы я мог быть».

Для Аксакова Гоголь был близкий его душе человек, который требовал заботы и участия, но и сам мог придать ему твердости. «Он, - писал Аксаков, - стал передо мной, лицом к лицу, поднял со дна души давно заброшенные мысли и говорит: «Пойдем вместе! Я вот что делаю с собой. Помоги мне, а я потом помогу тебе».

Однако душевная жизнь Гоголя была подчас так мучительна, что ему не всегда удавалось быть для Аксакова поддержкой и опорой. И чаще Аксаков старался уберечь Гоголя от развивающегося в нем вместе с болезнью душевного холода, равнодушия, мистицизма. «Вы ходите по лезвию ножа! – предостерегал Аксаков, видя новые настроения Гоголя. – Дрожу, чтоб не пострадал художник!.. чтобы творческая сила чувства не охладела от умственного напряжения отшельника».

С трепетом и горечью Аксаков замечал, что беда (перемена гоголевского отношения к действительности) надвигалась. Видя, как Гоголь все более осуждает то, что сам создал, Аксаков писал сыну Ивану: «Я сделаю все, что может сделать друг для друга, брат для брата и человек с поэтическим чувством – теряющий великого поэта. До тех пор я не успокоюсь совершенно». Искреннее участие и стремление Аксакова спасти друга от душевного разлада и разрушения заставили Гоголя признаться: «Друг мой! Я изнемог. Вот все, что могу сказать теперь. Что же касается до неизменности моих сердечных отношений, то скажу вам, что любовь, более чем когда-либо прежде, теперь доступнее душе».

Самые тяжелые минуты были пережиты Аксаковым в связи с появлением из печати книги Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями». Это была, по словам Аксакова, «горечь огорченной дружбы к человеку и оскорбленного чувства уважения к великому таланту». Все свое огорчение и неодобрение Аксаков высказал в письмах к Гоголю. Гоголь уже находился в состоянии тяжелой болезни, но все же вынужден был признать: «Да, книга моя нанесла мне поражение, но на это была воля божия».

Мучительный период напряженности в отношениях Аксакова и Гоголя закончился печальным примирением с обеих сторон.

Гоголь писал одному из друзей: «Храни бог от размолвки даже с людьми менее мне близкими, чем Аксаков! Что я меньше любил Аксаковых, чем они меня, это совершенная правда, и зачем мне это скрывать? Но дело в том, что я теперь больше люблю все то, что достойно любви, чем когда-либо прежде; стало быть, неминуемо должно быть, что и любовь моя к друзьям моим стала большею, чем когда-либо прежде. Это также правда, и ее ты передай Сергею Тимофеевичу, если только он действительно на меня в неудовольствии».

Гоголь в этот период жил в Риме, и Аксаков очень надеялся, что его вылечит возвращение в Россию: «Полное выздоровление вы получите только на родной почве, подышав родным воздухом своей земли. Если вам почему-нибудь будет тяжело жить в Москве постоянно, то у меня есть премилый уголок в пятидесяти верстах от Москвы, в котором я надеюсь жить даже по зимам… дом у нас большой и хорошо расположенный. Вы будете иметь спокойное и удобное помещение; при нас или без нас – это все равно. Не нужно говорить, рады ли будут вам ваши искренние друзья».

Из всего мемуарного наследия Аксакова его воспоминания о Гоголе, объединенные в книгу «История моего знакомства с Гоголем», являются наиболее значительными. Это и документально подтвержденные материалы о Гоголе, необходимые исследователям творчества и биографии писателя; это и портрет Гоголя-человека, мастерски написанный художником.

Такое сочетание, характерное для литературных воспоминаний Аксакова, придает особое обаяние книге писателя о Гоголе.

Аксаков рассказал о великом писателе предельно правдиво и искренне, воздав дань восхищения силе его таланта и не утаив моментов глубокого расхождения с ним.

   Пережив вместе с Гоголем весь сложный путь его исканий, Аксаков после смерти писателя поставил своей целью рассказать потомству все, что он знал о Гоголе-человеке. В 1853 году, в первую годовщину после смерти Гоголя, Аксаков обратился «ко всем друзьям и людям, коротко знавшим Гоголя», с призывом подробно и искренне рассказать о своем знакомстве с ним, для того чтобы дать будущим биографам Гоголя достоверные материалы для составления полной и правдивой биографии великого писателя.

Аксаков вплотную принялся за книгу в 1854 году. Толчком к работе послужила рукопись, полученная им от П. А. Кулиша, «Опыт биографии Гоголя», которая хотя и произвела на Аксакова благоприятное впечатление, но в то же время потребовала от него обстоятельного разбора и исправлений. «Я сидел несколько дней, - писал Аксаков сыну, - и написал целую тетрадку замечаний и дополнительных сведений. Это занятие подняло со дна моей души воспоминания о Гоголе, и мне стало совестно, что до сих пор не исполнил священного долга его памяти потомству: не написал историю моего знакомства с Гоголем со включением всей нашей переписки».

«История моего знакомства с Гоголем» Аксакова состоит из двух частей: первая – воспоминания, охватывающие период с 1832 по 1843 год, написанные самим автором; вторая – тщательно, с большой хронологической точностью подобранный материал писем, дневников и прочих документов, хранящихся в семейном архиве Аксаковых.

Само заглавие книги «История моего знакомства с Гоголем» говорит о том, что автор хоте рассказать не только о Гоголе, но и о своем отношении к нему в разные периоды знакомства, потому можно с полным основанием сказать, что в книге два главных героя: Гоголь и Аксаков[4, с. 91].

 

Литературная критика

 

В литературной биографии Аксакова заслуживает особого упоминания сложная история его взаимоотношений с журналом «Московский телеграф». Издатель его Н. Полевой представлял либеральное направление в русской журналистике и был во многом идейным противником писательского круга, к которому Аксаков принадлежал. Сам Аксаков занимал позицию, скорее, сочувствующего наблюдателя, чем участника полемики: известно всего несколько статей на эту тему, среди которых: «Ответ на антикритику г-на В. У.» (1829), «Ответ г-ну Н. Полевому» (1829) «Разговор о скором выходе II тома «Истории русского народа»» (1830). Фактом этой полемики стал и демонстративный выход Аксакова 1829 году из членства в «Обществе любителей российской словесности» в знак протеста против избрания членом этого общества Н. Полевого.

В ходе полемики с «Московским телеграфом» Аксаковым было опубликовано и «Письмо к издателю «Московского вестника» <О значении поэзии Пушкина>» (1830 год). Заметка эта примечательна тем, что в ней Аксаков не только дал высокую оценку творчеству Пушкина ещё при жизни поэта, но и защитил его от несправедливых нападок критики.

В 1829 году вышел из печати известный роман Ф. В. Булгарина «Иван Выжигин», вызвавший бурные споры в литературных кругах. Московские литераторы И. В. Киреевский, М. П. Погодин написали посвященные ему критические статьи. К ним присоединился и Аксаков, опубликовавший в «Атенее» свою статью под псевдонимом Истома Романов. Эта статья стоит особняком в его творчестве и носит во многом концептуальный характер. Он формулирует в ней некоторые свои эстетические принципы и понимание жанровых особенностей романа.

В 1830 году Аксаков публикует в «Московском вестнике» статью «О заслугах князя Шаховского в драматической словесности» и рецензию «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году». Сам он расценивал их как характерные для своего творчества того периода и, поэтому позднее вновь перепечатал их в сборнике «Разные сочинения С. Аксакова» в 1858 г.

Последней его литературно-критической работой стала небольшая заметка «О романе Ю. Жадовской «В стороне от большого света»» опубликованная в «Молве» в 1857 году.

 

Аксаков – цензор

 

В 1826 году после ряда безуспешных своих попыток организовать ведение хозяйства в оренбургском поместье, Аксаков вынужден переехать в Москву на постоянное место жительства и вновь поступить на государственную службу. По рекомендации А. С. Шишкова, в то время министра просвещения, летом 1827 г. он получает должность цензора в Московском цензурном комитете. Пребывание его на этой должности было не долгим. В 1828 году Николай I утвердил новый Цензурный устав, предполагавший более строгий отбор членов комитета. Несмотря на ходатайство московских литераторов, друзей Аксакова он был уволен с должности.

В 1830 произошло событие, имевшее серьёзные последствия для Аксакова. В № 1 «Московского вестника» был анонимно опубликован фельетон «Рекомендация министра» (http://az.lib.ru/a/aksakow_s_t/text_1830_rekomendatzia_ministra.shtml),

который очень не понравился императору Николаю I. В связи с этим московским губернатором было произведено расследование. После того, как был арестован цензор, пропустивший фельетон, и опасность нависла над редактором журнала М. П. Погодиным, отказавшимся раскрыть имя анонима, Аксаков явился в полицию и сам заявил о своем авторстве. В III Отделении на него было заведено дело и только благодаря личному заступничеству кн. А. А. Шаховского перед А. Х. Бенкендорфом, Аксаков не был выслан из Москвы.

Испытывая материальные затруднения, Аксаков продолжал добиваться возвращения на службу, и летом 1830 года несмотря на историю с фельетоном «Рекомендация министра» ему все же удалось вновь занять должность цензора. В круг его обязанностей входила проверка текущих печатных материалов от рекламных листков до литературных произведений, а также журналов: «Атеней», «Галатея», «Русский зритель» и «Телескоп».

Серьёзную проблему для Аксакова-цензора представляла необходимость курировать журнал «Московский телеграф». Как уже отмечалось, издатель его Н. А. Полевой во многом был идейным противником Аксакова и естественно подозревал его в предвзятости. В первый период его цензорской деятельности между ними регулярно возникали трения, и когда в 1830 году руководство вновь возложило на него чтение этого журнала, Аксаков отказался от этого, чтоб не подавать сомнения в своей объективности.

К своей деятельности цензора Аксаков подходил исключительно добросовестно, обращая внимание не только на содержание, но и на художественное качество текстов. Он не отличался особой суровостью, но и либералом тоже не был. Так он приостановил из-за неблагоприятной политической ситуации публикацию «Марфы посадницы» М. П. Погодина, которую сам же ранее разрешил, внес серьёзные купюры в «Стихотворения» А. И. Полежаева.

В 1831 г. вышел первый номер журнала «Телескоп», в котором была опубликована статья Н. И. Надеждина «Современное направление просвещения», вызвавшая неудовольствие властей. Аксаков как цензор получил выговор. В ответ он написал резкие по форме объяснительные письма начальнику жандармского управления в Москве и самому руководителю III Отделения А. Х. Бенкендорфу.

Новое строгое замечание Аксаков получил за разрешение на публикацию статьи «Девятнадцатый век» И. В. Киреевского в № 1 журнала «Европеец». Журнал был закрыт. Мнение руководства о деятельности Аксакова становилось все менее благоприятным. Последней каплей стала публикация допущенной им сатирической баллады «Двенадцать спящих будочников» Е. Фитюлькина, вызвавшей вновь гнев императора. В феврале 1832 г. Аксаков был уволен из Цензурного комитета [2, с. 457].

Театральная критика

Критическое наследие С.Т.Аксакова не очень велико по объему. Но в различные периоды своей жизни и особенно в конце 20-ых - начале 30-ых годов он охотно выступал как критик, чаще театральный. Аксаков был постоянным театральным обозревателем «Вестника Европы», «Московского вестника», «Галатеи» и «Молвы».

А началось все еще в гимназические и студенческие годы, когда молодой Аксаков в Казани впервые побывал в театре, а затем был избранным директором и актером любительского студенческого театра при Казанском университете.

Уже в раннюю пору увлечения театром ему была свойственна самостоятельность суждений и широта взглядов; эмоциональная восприимчивость уживалась в нем с изрядной долей критицизма.

В 1827г. трибуной Аксакова – театрального критика - стал «Московский вестник», издаваемый М.П.Погодиным. Здесь он фактически возглавлял театрально–критический отдел, а в 1828 году по инициативе Аксакова при журнале появилось «Драматическое прибавление», которое он редактировал.

Критический стиль Аксакова сложился рано и фактически не менялся. Со временем лишь углубились эстетические воззрения и большую ёмкость обрели выводы и обобщения. Но принцип построения рецензии сохранился неизменным; преимущественный интерес к актерскому мастерству оставался определяющей чертой его статей.

Аксаков откликался на разные явления театральной жизни: писал о постановке оперы А.Н.Верстовского «Пан Твердовский», о представителях многочисленных водевилей, о драмах Шекспира, о пьесах Коцебу, о феерических балетах ит.д. Для него это не было постылой, но необходимой работой, зарабатыванием средств существования, как иногда для Белинского, например. Аксаков не видел в жизни театра фактов незначительных, не подлежащих разбору. Всё для него по-своему было важно, хотя, конечно, не равноценно.

Его излюбленные жанры – короткая рецензия и театральное обозрение. Он не пишет теоретических объемных статей. Почти не касается социальных проблем. Спектакль его интересует как эстетическая данность. Аксаков – критик не скрывает своего индивидуального, субъективного отношения к происходящему на сцене.

Отзывы Аксакова – неоценимый материал для историка театра. Они всегда эмоционально окрашены. Дар проникновения в душевный мир актера, чуткость и реакция зрителя ощутимы в самом тоне аксаковских статей. Сосредоточенность на проблемах актерского мастерства была следствием особенной его натуры, его восприятия. Размышляя над природой актерского мастерства, Аксаков пришел к выводу, что «талант – первое условие для успеха».

Он считает, что в проявлении творческой индивидуальности очень важна свобода, раскованность фантазии. Анализируя игру того или иного актера, он всегда показывал в чем сила и слабость его игры.

Новый стиль актерской игры Аксаков связывал прежде всего с именем П. Мочалова. В соревновании двух великих русских актеров - Мочалова и Каратыгина, олицетворявших соответственно эпохи романтизма и классицизма на русской сцене, Аксаков безоговорочно встал на сторону Мочалова. Сравнению и анализу игры этих актеров посвящено «Второе письмо из Петербурга», опубликованное в «Московском вестнике» за 1828г.

Игра Мочалова открыла Аксакову многие вещи в искусстве, о которых он раньше и не ведал. Оценивая его игру, он не находил слов восхищения. В ней была правда, простота в малейших оттенках человеческой речи, человеческих ощущений! Она казалась Аксакову совершенной. Но иногда, когда актер старался, знал, что от него ждут блестящей игры, все выходило плохо. Аксаков видел, что талант Мочалова развивается будто сам по себе, без ведома актера и считал это признаком гения по инстинкту.

Критик дает оценку игре актеров, замечает тончайшие нюансы трактовки образов, детали костюмов и декораций. Таким образом, из частных наблюдений вырисовываются контуры всего спектакля.

Драматургические принципы классицизма ему кажутся уже устаревшими, жанры – не способными осветить сложность современного мира, современных характеров.

Провозвестником нового театра, театра реалистического, для Аксакова стал М.С.Щепкин, с которым он познакомился в 1826году. Михаил Семенович к тому времени уже три года выступал на московской сцене, на которую попал не только благодаря своему таланту, но и трудолюбию, так как за короткий срок ему пришлось избавиться от южного говора. В 35 лет он добился того, что стал говорить чисто по-московски. Терпение и упорство актер проявил и в работе над голосом, который от природы был у него не сильным. Будучи добросовестным и дисциплинированным, Щепкин ни разу не пропустил репетиции, ни разу не опоздал, и так было до конца его служения театру. Это восхищало Аксакова и являлось, по его мнению, примером «взыскательного художника».

В 1828 году в «Московском вестнике» за подписью «ЛРТ» (Любитель русского театра) С.Т.Аксаков опубликовал заметку «Нечто об игре г-на Щепкина». Она защищала великого актера от нападений«Северной пчелы» - газеты, издаваемой в Петербурге Ф.Булгариным. Одновременно Аксаков давал свое понимание щепкинского таланта: «В его игре, - писал он, - восхищаешься чем? Смешными местами и сильным огнем (иногда даже излишним). Не смотря на то, что цельность их всегда предпочитает пустому блеску». Привлекало критика в Щепкине и другое.

Аксаков часто говаривал, что актеры бывают двух родов – одни талантливы, но пренебрегают систематическим трудом и полагаются исключительно на вдохновение (к этому разряду, кстати, принадлежал Мочалов), другие, наделенные скромными способностями, выезжают за счет ежедневной кропотливой работы. Щепкин представлял редкое соединение гения и труда.

Все это Сергей Тимофеевич писал по личным наблюдениям: чтение и заучивание роли проходило в его доме; не раз наблюдал он, как «посреди шумных речей и споров, Щепкин о чем-то задумывался, чего-то искал в уме или памяти; это означало, что актер мысленно возвращался к своей роли, которая вследствие сказанного кем-нибудь из присутствующих меткого слова вдруг освещалась новым светом...»

Несомненной заслугой Аксакова было то, что Щепкина он воспринял как провозвестника реализма на сцене и чутко уловил его демократизм. После памятного бесплатного спектакля для солдат и офицеров (13 сентября 1826г.) Аксаков недаром специально отметил, что солдаты награждали Щепкина эпитетами «хвата, молодца, ловкача» и проч. Щепкин для Аксакова – мера подлинного искусства. В его игре он находит огонь и чувствительность, тонкость, искренность, разнообразие и сложность психологической жизни. Главное же достоинство исполнительской манеры Щепкина Аксаков видит в верности изображаемых характеров, в простоте и естественности его существования на подмостках.

Критик выше всего ставит способность актера вникнуть в суть духовного мира героя и подчинить задаче выражения его весь комплекс своих психофизических средств. Мастерство и талант идут здесь рука об руку и не мыслимы друг без друга.

Живой интерес к творчеству актера – реалиста Аксаков сохранил до конца своих дней. В статье к 50-летию сценической деятельности М.С.Щепкина, к слову сказать, лишенной панегирика, он сделал серьезный анализ творчества актера и подчеркнул общественное значение его таланта, охарактеризовал его роли как выражение национального самосознания.

Хорошо зная театр изнутри, чувствуя актёра, Аксаков даже отваживался спорить с распределением ролей. Это известная история, когда он был не согласен с распределением ролей в «Женитьбе» и убеждал автора в том, что Щепкину(по его темпераменту и «свойству характера») больше подходит роль Кочкарева, а не Подколёсина. Естественность и простота – вот два термина, которыми чаще всего оперирует Аксаков. Пусть на сцене люди будут представлены, как писал Аксаков, «не на ходулях, а в настоящем их виде». Не изящество жеста, не декламационное мастерство, а умение показать сложность человеческого характера – вот задача актера, которой должен он подчинить все свои физические и духовные «средства».

Осознавая какое воздействие оказывает театр на душу зрителя, С.Т.Аксаков пишет: «Хотя иные не признают влияния театра на ход образования и нравственности человеческой, но, кажется, в этом нельзя сомневаться; конечно, никто не выйдет из театра лучшим, нежели в него вошел; никакой порочный уже человек не исправиться; но семена, западающие в сердца невинные, непременным образом для них самих пускают рост и дают благое направление их нравственности, предохраняя её от будущих уклонений».

Новые тенденции в критике Аксакова особенно крепнут с начала 30 – х годов. Этому способствовала демократизация русской сцены, появление плеяды первых актеров – реалистов: Щепкина, Рязанцева, Потанчикова. На теоретическую платформу Аксакова воздействовало творчество Пушкина и Гоголя, которые выдвигали иные нормы искусства, формировали диалектический взгляд на человека и общество.

В это же период С.Т.Аксаков много пишет о публике, о её равнодушии к отечественному театру. По его словам, заезжий актёришко из Парижа, намного ниже мастерством, соберет больше народа и успеха, чем свой, русский, актер.

Аксаков пропагандирует свободу для развития искусства, широты идей. В письме своему другу С.Шевыреву он пишет о необходимости создания нового театра, народного! По его мнению, необходимо отмести все рамки и условия. «Начать надо с низшего сословия (ибо нет еще актеров для хорошего тона), наш репертуар – лоскутный ряд; свое тоже выкроено по чужой мерке; разных опытов (кроме народных) было много, большая часть неудачных...Теперь надобно явиться русскому Шекспиру, путь готов, указан неудачами других, он сделает чудо...»

Сергей Тимофеевич высоко ценил звание критика. Отлично понимая неизбежность субъективных оценок, он считал, что главное для критика – это искренность и бескорыстие в суждениях. Это было этическое кредо Аксакова критика [1,c. 418].

 

Список используемой литературы

1. Аксаков, Сергей Тимофеевич. Собрание сочинений: в 5 т. / С. Т. Аксаков; общ.ред., авт. вступ. ст., авт. примеч. С. И. Машинский, худож. Л. Хайлов. - Москва: Правда, 1966 -. - (Библиотека Огонек"). Т. 4. - 1966. - 479 с.: ил. 418 стр.

2. Аксаков, Сергей Тимофеевич. Собрание сочинений: в 5 т. / С. Т. Аксаков; общ.ред., авт. вступ. ст., авт. примеч. С. И. Машинский, худож. Л. Хайлов. - Москва: Правда, 1966 -. - (Библиотека "Огонек"). Т. 5. - 1966. - 488 с.: ил.

3. Аксаков Сергей Тимофеевич [Электронный ресурс]. – Режим доступа:http://www.epwr.ru/quotauthor/513/ (дата обращения: 20.08.2018).

4. Войтоловская, Э. Л. С.Т. Аксаков в кругу писателей-классиков: документ.очерки. – Ленинград: Дет. Лит., 1982. – 220 с.

5. Мемориальный дом-музей Сергея Тимофеевича Аксакова [Электронный ресурс]. – Режим доступа:http://aksakov.info/index.php?id=94 (дата обращения: 07.08.2018)