VI. Общие рассуждения и следствия

Вот такова, примерно, картина народностей Европы; какая пестрота, которая только еще становится путаннее, если прослеживать ближе ко временам, доступным нам. Такого не бывало в Японии, Китае, Индии, вообще ни в одной стране, географическое положение или государственный строй которой изолировал ее от остальных. А ведь в Европе за Альпами нет большого моря, так что можно было бы подумать, что народы

^14* «Исторический опыт о цыганах» Грелльмана, 1787; «Новый урожай знания языков» Рюдигера, 1782²⁸.

475

будут примыкать здесь друг к другу плотно, словно стены. Взгляд, брошенный на географическое положение и основные черты этой части света, на характер наций и связанные с ними исторические события, дает нам, однако, совсем иной ответ.

1. Посмотрите-ка к Востоку, вправо,— вы увидите возвышенность чудовищных размеров,-— это так называемая азиатская Татария; если вы будете следить за всей путаницей европейского средневековья, то вы можете вздохнуть вместе с Тристрамом: «Вот откуда пошли все наши несчастья!»²⁹ Я не могу исследовать, все ли северные европейские народы и насколько долго жили там; ведь некогда вся Северная Европа была ничем не лучше Сибири и Монголии, этой прародительницы монгольских орд; и здесь и там кочевым народам было присуще, было наследственно свойственно медленно, лениво передвигаться с места на место, управляться ханами. А если, сверх всего этого, Европа к северу от Альп, очевидно, представляет собою опустившуюся плоскую равнину, которая простирается от той самой населенной народами татарской возвышенности на Запад вплоть до океана, следовательно, представляет собою равнину, на которую должны были низвергаться, изгоняя отсюда других, находящиеся ближе к Западу орды, как только одни варварские орды начинали теснить другие, то тем самым длительное татарское состояние Европы было, так сказать, задано географически. Вот такая неприятная, на наш взгляд, картина заполняет на целую тысячу лет и долее того всю европейскую историю, и ни одно царство и ни один народ не могут остановиться, то ли потому, что сами они привыкли странствовать, то ли потому, что другие давят на них. И поскольку совершенно невозможно отрицать, что в Старом Свете великие азиатские горы с их европейскими отрогами чудесным образом разделяют климат и характер севера и юга, то к северу от Альп мы, что касается нашего европейского отечества, можем утешиться лишь тем, что по нравам и жизненному укладу своему мы принадлежим к продолженной в сторону Европы, а не просто к изначальной азиатской Татарии.

2. Европа, особенно по сравнению с северной Азией,— это страна с более мягким климатом, страна с реками, побережьями, мысами, бухтами. уже благодаря этому судьба европейских народов была решена благоприятным для них образом. У Азовского и у Черного моря народы находились вблизи от греческих колоний, от богатейших центров торговли тогдашнего мира; все народы, которые останавливались в своем пути здесь или даже •основывали здесь царства, знакомились с разными народами, приобретали даже известные знания наук и искусств. Но в первую очередь для северных обитателей Европы Восточное море послужило тем, чем для Южной Европы было Средиземное море. Прусское побережье уже благодаря торговле янтарем стало известно грекам и римлянам; какая бы народность ни жила на этих берегах, к какому бы племени она ни принадлежала, здесь всегда, больше или меньше, занимались торговлей, а эта торговля вскоре связывалась с черноморскими торговыми путями и простиралась даже до Белого моря; тем самым между Южной Азией и Восточной Европой, между азиатским и европейским Севером создавалась некая общность

476

народов, к которой причастны были и совсем нецивилизованные народности^15*. Скандинавские берега, побережье Северного моря вскоре стали-полниться купцами, пиратами, путешественниками, искателями приключений, которые готовы были плыть к любым берегам, которые достигали» всех европейских стран и морей, которые совершали в своей жизни удивительные вещи. Белый соединяли Галлию и Британию, и даже Средиземное море не миновали варварские походы: варвары совершали паломничество в Рим, они служили и торговали в Константинополе. Благодаря всему этому, особенно когда пришло время великого переселения народов, в этой малой части света были заложены основы великого союза народов,. ради которого, помимо их ведома, потрудились уже и римляне-завоеватели,— союз такой едва ли и мог осуществиться где-либо помимо Европы. Ни в одной части света народы не перемешались так между собою, как в Европе, ни в одной они не переменились так сильно, переменив места жительства, а вместе с тем и образ жизни, нравы и обычаи. Жителям многих стран было бы теперь трудно сказать, особенно отдельным семьям и лицам, к какому роду, к какому племени они принадлежат, происходят ли они от готов, мавров, евреев, карфагенян, римлян, происходят ли они от гэлов, кимвров, бургундов, франков, норманнов, саксов, славян, финнов, иллирийцев и в каком порядке смешивалась кровь у их предков. Тысяча причин размыла и изменила на протяжении веков прежний племенной¹ состав многих европейских наций, а без этого слияния едва ли мог бы пробудиться к жизни общий дух Европы.

3. Что теперь наиболее древних обитателей этой части света мы находим лишь в горах или на самых крайних оконечностях материка, что они оттеснены туда — это естественнонаучный факт, параллели к которому можно отыскать во всех уголках земли, включая острова Азиатского океана. На многих таких островах особое и, как правило, более грубое племя народов населяет горы — по всей видимости, это древнейшее население страны, которое вынуждено было уступить юным и дерзким пришельцам; разве могло быть иначе в Европе, где народы более, чем где-либо, теснили и гнали друг друга? Но длинные ряды названий племен сводятся к немногим основным и главным, и, что наиболее странно, в разных областях мы находим одни и те же народы, живущие по соседству,. как будто они следовали друг за другом. Так, кимвры шли за гэлами, немцы — за кимврами и гэлами, славяне — за немцами, так занимали он» свои страны. Как слои почвы, слои народов следуют в нашей части света одни за другими, часто смешиваясь, но всегда так, что их первоначальное положение можно еще распознать. Исследователям обычаев народов, их языков следует поторопиться, чтобы не потерять время, пока слои еще различаются; ибо все в Европе склоняется к тому, чтобы национальные характеры постепенно стирались. Но только историк человечества должен остерегаться одного: ни одно племя людей не должно пользоваться его-

^15* Весьма полезные материалы — в «Истории немецкой торговли» Фишера, ч. I.

477

преимущественной любовью, чтобы не были урезаны за счет того одного другие племена, обойденные славой и счастьем по своему положению и историческим обстоятельствам. И от славян учился немец; кимвры и латыши могли бы, наверное, стать греками, если бы положение их среди других народов было иным. Мы можем быть весьма довольными тем, что именно народы, отличавшиеся сильным, красивым, благородным телосложением, целомудренными нравами, здравым рассуждением и честною душой,— немцы,— захватили римский мир, а не гунны и не болгары; но считать по этому самому немцев народом, избранным богом для Европы, народом, которому, по причине природного благородства, принадлежит целый мир и которому, ради такого его преимущества, должны по-рабски служить другие народы,— это было бы неблагородной гордыней варвара. Варвар царит, образованный завоеватель несет культуру.

4 Ни один народ в Европе не достиг культуры сам по себе; напротив, каждый стремился держаться своих прежних грубых нравов, насколько это только было возможно, чему способствовал и плохой, жестокий климат, и необходимость дикого военного уклада всей жизни. Ни один европейский народ не знал, не изобрел собственных букв; и испанские и северные рунические письмена берут начало в письменности других народов; вся культура Северной, Западной и Восточной Европы —это растение, выросшее из римско-греческо-арабского семени. Много времени потребовалось этому растению, прежде чем народ мог прорасти на этой куда как суровой почве, пока он принес первые, еще очень кислые плоды; но даже и для этого потребовалось странное средство — чужеземная религия,— и только тогда, путем духовного завоевания, было достигнуто то, чего не смогли достичь римляне-завоеватели. Итак, прежде всего нам следует рассмотреть это новое средство культуры, цель которого была огромна, а именно нужно было все народы образовать и сложить в один-единственный народ, счастливый в современном и в будущем мире; и это средства нигде не действовало столь сильно, как в Европе.

Он видит: пышно знак взнесен, который

Льет упований и надежды свет,

Что тысяч душ притягивает хоры

И тысячам сердец дает ответ,

Что смерти сокрушает приговоры,

На стольких вьется знаменах побед!

Отрадный ток по членам протекает.

Он видит крест и взором поникает³⁰.

КНИГА СЕМНАДЦАТАЯ

За семьдесят лет до падения иудейского государства в государстве этом родился человек, произведший неожиданный переворот¹ и в царстве мыслей людских, и в их обычаях, и жизненном укладе. Этот человек был Иисус. Родившись в бедности,— хотя род свой он вел от древнего царского дома,— в самой некультурной части страны, вдали от книжной мудрости этой дошедшей до крайней степени упадка нации, он большую часть своей короткой жизни прожил тихо и незаметно, а затем, подвигнутый небесным видением на реке Иордан, собрал вокруг себя двенадцать учеников — людей того же сословия, что и он сам, прошел вместе с ними значительную часть Иудеи, а потом разослал их во все стороны возвещать близящееся новое царство. Это царство, возвещенное им, сам он называл царством божиим, царством небесным, войти в которое могут только избранные, вступить в которое звал он людей, призывая их к чистым добродетелям духа и души, не к исполнению внешних обязанностей и обрядов. Самую подлинную гуманность содержат в себе те немногие речи, которые остались от него; гуманность доказывал он всей своей жизнью и запечатлел своей смертью; так, и самого себя он любил называть «сыном человеческим»². Естественным следствием того положения, в котором он находился, было как то, что в своем народе он нашел немало приверженцев, особенно среди нищих и угнетенных, так и то, что он очень скоро был убран с пути теми, кто угнетал народ с видом ханжеского благочестия, так что мы не можем даже точно назвать время, когда он выступил открыто.

Что же такое было это грядущее царство небесное, которое провозвещал Иисус, чаяние которого влагал он в сердца людей и которое сам стремился приблизить? Всякая речь, всякое деяние, совершенное им, показывают, что это царство не было властью земной,— таково было и последнее ясное исповедание им своей веры перед судьею³. Духовно спасая свой род, он хотел воспитать людей божиих. которые всегда, при каком бы законе они ни жили, из чистого принципа споспешествовали бы благу других и, даже претерпевая муки, царили бы в царстве истины и доброты. Что некоторое намерение подобного рода только и может быть целью Провидения, заботящегося о нашем роде человеческом, целью, достижению которой только и могут способствовать все мудрые и добрые люди на земле, чем чище мысли их и стремления,— это само по себе ясно; ибо

479

какой же иной идеал человеческого совершенства и счастья может быть у человека на этой земле, если не эта деятельная во всем чистая гуманность?

Почтительно склоняюсь я перед тобою, перед благородным ликом твоим, о глава, о родоначальник царства столь всеобъемлющего и долговечного, царства столь великих целей, столь простых и живых начал, столь действенных побудительных причин, что даже сфера земной жизни казалась слишком узкой. Нигде во всей истории я не встречаю больше подобного переворота, который бы был подготовлен в краткое время, столь-незаметно, который столь слабыми орудиями и столь неожиданным образом был бы распространен и возделан по всей земле — во всем добром и злом, как этот переворот, доведенный до всех народов не под именем твоей религии, твоей веры, то есть живого, направленного на благо всех людей твоего замысла, но, по большей части, под именем веры в тебя, то есть в виде бездумного почитания твоего лика и твоего креста. Твой ясный ум все это предвидел, и называть твое имя всякий раз, когда перед нами — мутное ответвление от чистого источника, значило бы профанировать твое имя. И насколько это возможно, мы не будем называть твоего имени; пусть твой кроткий облик останется в одиночестве у истоков всей истории, которая берет с тебя свое начало.