IV. Об инстинктах животных

Об инстинктах животных прекрасная книга написана покойным Реймарусом^9*; эта книга, как и другая сочиненная им, — о естественной религии — непреходящий памятник неутомимого духа изысканий, основательности и любви к истине. После ученых, весьма четко изложенных рассуждений о видах инстинктов у животных, Реймарус пытается объяснить их преимуществами животного механизма, органов чувств н внутренних ощущений, но при этом полагает еще, что неизбежно принять существование предустановленных сил природы и прирожденных умений, не терпящих дальнейших объяснений, особенно если речь идет о художественном инстинкте животных. Я не верю в это: ведь нет направления более ясного, нет предустановления более совершенного, чем то, что запечатлела природа своим творениям, составив махину всякого из них и наделив эту махину определенными — такими-то, а не иными — силами, чувствами, представлениями и ощущениями, короче говоря, всем присущим такому-то существу органическим строем.

Когда творец построил растение и наделил его такими-то частями, такими-то силами, благодаря которым растение могло притягивать и перерабатывать лучи света, воздух и другие тонкие вещества, проникающие из воздуха и воды, когда далее творец посадил растение в положенную ему стихию, где всякая часть может естественным путем проявить существенные свои силы, то творцу, как я полагаю, уже и не пришлось придавать такому своему творению какой-то иной слепой силы роста, произрастания. Ведь всякая часть растения совершает положенное ей, коль скоро ей присущи живые силы, и так во всем явлении в целом виден результат взаимодействия сил, результат, который мог получиться и выявиться лишь при таком, а не ином составе частей. Все силы, которые творят в природе, все, каждая по-своему, — силы живые: внутри себя они должны заключать нечто такое, что соответствует наружному видимому действию, — так полагал Лейбниц, и этому же учит нас вся аналогия природы. Если нет у нас слов для обозначения такого внутреннего состояния, в каком находится растение или даже еще более низкие силы, то это просто недостаток нашего языка, однако когда мы говорим об ощущениях, то всегда имеем в виду лишь внутреннее состояние, какое становится возможным благодаря нервной системе. И в растении должно быть хотя бы темное соответствие ощущению, хотя бы его темный аналог; а если аналогии нет, то и никакое новое влечение, никакая приписываемая целому новая сила произрастания ничему нас не научит.

Итак, уже в растении мы замечаем два инстинкта: инстинкт добывания пищи и инстинкт продолжения рода; результат действия инстинктов

9* «Общие наблюдения над инстинктами животных». Гамбург, 1773; равно как начатые им же «Наблюдения над особыми инстинктами животных» с приложением прекрасной в богатой материалом статьи Й. А. Г. Реймаруса о природе зоофитов¹⁰.

70

художественные творения, до которых далеко даже живому насекомому возводящему свои постройки; эти художественные творения — росток и цветок. Когда природа переводит растение или камень в царство животных, она яснее показывает нам. что это такое — инстинкты органических сил. Полип цветет как растение, а между тем — это животное, он ищет себе пропитание, он, словно животное, поглощает эту пищу, он пускает ростки, и ростки эти — живые, это — животное, и он заново восстанавливает любую часть — вот величайшее создание искусства, какое когда-либо творило живое существо. Есть ли что-либо более искусное, чем домик улитки? Пчелиные соты ему уступают, и нить гусеницы и шелковичного червя тоже уступит такому искусному цветку. А как же создала природа этот домик? Она создала его с помощью органических сил — они заключены были в бесформенной массе вещества, где едва намечены отдельные члены, и витки раковины просто следовали за движением солнца, создавая правильное строение. Извлеченные изнутри тела частицы составляли основу — так паук вытягивает свою нить из брюшка — и воздуху оставалось лишь присоединить к основе более твердые и жесткие частицы. Как мне кажется, такие переходы учат нас тому, на чем зиждутся все художественные инстинкты самых искусных животных, — они зиждутся на органических силах, действующих в такой-то массе вещества, с помощью таких-то членов тела, и не иначе. Больше или меньше тут ощущении, зависит от нервной конституции живого существа, но и помимо нервов существуют подвижные мышечные силы и волокна, ткани тела, в которых течет растительная жизнь, происходит рост и восстановление, — такие два рода сил, независимых от нервной системы, с избытком восполняют все, чего недостает живому существу, — мозг и нервы.

Так сама природа подводит нас к художественным влечениям, которые люди обычно склонны приписывать лишь некоторым разновидностям насекомых, — не по какой иной причине, но просто потому, что их творения больше бросаются в глаза, а кроме того, мы можем сравнивать их с нашими собственными зданиями и сооружениями. Чем утонченнее орудия живого существа, чем живее и изящнее его восприятия, тем менее удивительным покажется встретить такие их проявления, на которые не способны уже животные более грубого строения, сколько бы иных преимуществ ни было у них. Именно то, что живое существо — столь микроскопических размеров, именно его тонкость и изящество и способствовали художественной деятельности, потому что деятельность такая — не что иное, как конечный результат всех ощущений, восприятии, всех действии живого существа.

И в этом случае примеры — лучше всего; неутомимое усердие Сваммердама, Реомюра, Лионне, Рёзеля¹¹ яркими красками нарисовало нам такие примеры. Когда гусеница прядет кокон, она делает то же, что и другие живые существа во время линьки, ко только более искусно. Змея сбрасывает свою кожу, птица — перья, линяют многие наземные животные; они вместе с линькой как бы молодеют и обновляют свои силы. И гусеница омолаживается, но только изящнее, искуснее и резче; она сбрасывает

71

свою кожу с отростками, так что некоторые из ножек ее остаются на ней, и посредством медленных или более быстрых переходов вступает в совершенно новое состояние. Гусеница служила лишь собственному пропитанию и благодаря этому в первом своем возрасте накопила нужные для будущего силы; теперь же ей предстоит послужить сохранению своего рода, теперь кольца ее трудятся и новые члены рождаются, чтобы сложился нужный для размножения облик. Итак, придавая органическое строение этому живому существу, природа попросту разобщила разные возрасты и инстинкты и подготавливает наступление их особыми переходными периодами — все это у гусеницы получается столь же непроизвольно, как у змеи, сбрасывающей свою шкуру.

Паутина для паука — не что иное, как продление самого себя, своего тела. Это необходимо ему для добывания пищи. Полип протягивает свои конечности, чтобы схватить добычу, и для того чтобы удерживать ее у него выросли когти; так и у паука появились выступы, между которыми он вытягивает нить и ловит добычу. И этого сока у паука хватает на всю его жизнь, на все его паутины, а если охота неудачна, приходится прибегнуть к насильственным средствам или умереть. Творец, придавший органическое строение телу паука и всем внутренне присущим ему силам, органически создал его затем, чтобы паук ткал паутину.

Не что иное и республика пчел. Разновидности пчел созданы каждая для своей цели, а живут они все вместе, потому что ни одна разновидность не может существовать по отдельности. Рабочие пчелы собирают мед и строят соты — к этому приспособлено их строение. Они собирают мед, как и всякое животное, которое ищет себе пропитание, копит его и укладывает в порядке. Они строят ячейки, как и всякое животное, которое строит себе дом, каждое по-своему. Будучи существами бесполыми, они кормят молодь, живущую в улье, как и всякое животное, которое кормит своих детенышей, и они убивают трутней, как и всякое животное, которое убивает других животных, пытающихся похитить у него запасы пищи и обременяющих его дом, где оно живет. Все такое не происходит, конечно, без смысла и толка, но толк тут — пчелиный, и смысл — пчелиный, и не простой механизм, как выдумал Бюффон, но и не развитый математический и политический разум, как выдумывали другие. Душа пчелы замкнута в таком органическом создании и тесно сплетена с ним. И пчела творит так, как то отвечает ее душе, — искусно, изящно, но в тесном, узком кругу. Улей — мир ее, а занятие пчел творец разделил между тремя разновидностями их.

Поэтому слово «умение» не должно вводить нас в заблуждение; подобное органическое искусство появляется у некоторых существ сразу же после их рождения. Мы должны упражняться, чтобы что-то уметь, но не так у животных. Если их органическое строение достигло полного развития, то и силы их играют и цветут. Камень падает, цветок цветет — вот где настоящее умение: камень падает, а цветок цветет, каждый согласно своей природе. Кристалл складывается быстрее и правильнее чем пчела строит соты и паук ткет паутину. В кристалле — слепой органи-

72

ческий порыв, и кристалл не может ошибаться; а пчела и паук устроены сложней, пользуются не одним, а многими членами тела, и потому могут ошибаться. Если все орудия и члены тела настроены на один тон, создается здоровая и могучая их гармония, все обращено на достижение одной цели — это и есть умение; нужно только, чтобы было живое существо, достигшее своего полного развития.

Теперь мы видим, почему и неудержимый инстинкт, и безошибочное умение ослабевают по мере того, как живые существа поднимаются выше и выше. Животные развивались, стремились, ощущали, строили согласно правилам искусства — все это проявление одного и того же органического принципа природы и, по сути дела, все это выражение единой органической силы; но если теперь органическое начало природы распределяется между все большим количеством орудий и разнообразно построеиных членов, то чем более в каждом из них заключен свой особый мир, тем больше препятствий, тем больше ложных путей возникает перед живым существом, тем слабее инстинкт и тем сильнее власть воли и произвола, а тем самым и заблуждения. Различные ощущения нужно еще уравновесить друг с другом, а уж потом объединить и направить на одну цель; итак, прощай, инстинкт, всецело увлекавший за собою живое существо, прощай, руководитель, не ведавший ошибок. Темная способность возбуждения была замкнута в узком, изолированном кругу, она, можно сказать, заключала в себе некое всеведение и всемогущество, а теперь все разъединено, распалось на ветви и веточки. Живое существо способно учиться и должно учиться, потому что от природы ему дано меньше знаний; ему приходится упражняться, потому что от рождения оно мало что умеет делать; но, продвигаясь вперед, изощряя и распределяя свои силы, оно получает в свое распоряжение новые средства деятельности, множество тонких орудий, с помощью которых можно взвесить ощущения и выбрать наилучшие среди них. Широта и более тонкое согласие всевозможных действий возмещает живому созданию интенсивность его былых влечений; оно способно теперь лучше прежнего наслаждаться своим существованием, свободнее и многообразнее применять свои силы, пользоваться всеми членами воего тела. Рассмотрим же некоторые из поразительно прекрасных и мудрых законов постепенного поступательного развития живых существ — творец шаг за шагом приучает их связывать понятия, представления, чувства учит свободнее ользоваться разными органами чувств и членами тела.

73