Загадочная американская душа 11 страница

Для серьезных деловых людей именно такие акции и служат провозглашением войны не на жизнь, а на смерть. Опереточная осада Самтера - не более чем милый красивый пустячок по сравнению с ударом по кошелькам северных магнатов…

 

Карикатура того времени: Линкольн-кот гоняется за разбегающимися мышами штатами

 

После падения Самтера окончательно определились игроки и произошла полная расстановка сил. К семи создавшим Конфедерацию штатам присоединились Северная Каролина, Теннесси, Арканзас и, самое главное, «колыбель страны», Виргиния.

На стороне Севера остались четыре рабовладельческих штата. Точнее говоря, четыре с половиной: часть Виргинии, решившая идти с Вашингтоном, провозгласила себя новым штатом, Западной Виргинией (куда тут же радостно вошли федеральные войска).

Впрочем, все было гораздо сложнее. Поначалу в Союзе остались четыре рабовладельческих штата: Миссури, Кентукки, Мэриленд и Делавер. Два последних так и хранили всю войну верность Вашингтону - а в Миссури и Кентукки очень быстро образовалось по два правительства (южан и северян), по две администрации, по две армии. Кроме «большой» гражданской войны в двух этих штатах вдобавок бушевала еще война «малая» - не только Севера против Юга, но и жителей штата между собой…

В Техасе едва не случилось то же самое - но его губернатор Хьюстон, хотя и был противником отделения, не стал развязывать еще и «малую» войну, а ушел в отставку, заявив: «Я слишком люблю Техас, чтобы вызывать в нем гражданские беспорядки и кровопролитие» (77). Что сберегло немало жизней…

Теперь - о соотношении сил. Оно было категорически не в пользу Юга. На Севере жило 22 миллиона человек, на Юге - 9 (треть из которых составляли чернокожие невольники, на которых никак нельзя было полагаться как на вооруженную силу). На Севере - 110 тысяч промышленных предприятий, на Юге - 18 тысяч. На Севере - вся военная промышленность, на Юге - единственный оружейный заводик в Ричмонде (так что южане порой за неимением лучшего вооружались извлеченными со складов мушкетами времен Войны за независимость). Почти вся металлургическая и текстильная промышленность - на Севере. Две трети банковского капитала и почти все железные дороги - на Севере. Практически все инженеры и квалифицированные рабочие - на Севере. Весь военно-морской флот - у Севера. Почти все научные кадры - на Севере.

Соотношение, прямо скажем, печальное. Югу оставалось полагаться лишь на то оружие, что никогда не числилось в каталогах военной техники, но тем не менее играло важнейшую роль.

Называлось это оружие - дух Юга, дух отваги.

Английский наблюдатель, гвардейский офицер Флетчер, писал впоследствии: «Юг выказал в настоящую войну замечательный дух отваги. Как только завязалась борьба, замолкла мелкая зависть, соперничество и вражда, которые часто делали бесплодными порывы самого великого героизма. Все южное население было проникнуто мыслью, что сражается с иноземным врагом для защиты всего, что ему дорого».

Последующие события показали, что именно на этом «оружии» Юг и продержался в тяжелейших условиях, при вопиющем неравенстве сил целых четыре года…

Итак… После капитуляции форта Самтер Линкольн принялся действовать быстро и жестко, не стесняя себя соблюдением законов и Конституции. Оправившись от первого приступа страха и убедившись, что южане так и не пойдут на Вашингтон, там приободрились и загремели оружием…

«Старина Эйб» ввел федеральные войска в Мэриленд, где солдаты арестовали мэра Балтимора и 19 членов законодательного собрания штата, известных как сторонники Юга. Даже собственные министры Линкольна (и председатель Верховного суда) были против и напоминали, что это противоречит Биллю о правах (арестовывать можно за действия, но не за убеждения!), однако Эйби гнул свое. Мэриленд был передан под прямое управление военных, столица штата окружена войсками и пушками.

Последовали новые аресты - на сей раз за решетку упрятали все руководство полиции штата. И объявили, что малейшая попытка сопротивления закончится пальбой из орудий. Вот так и остался в составе Союза штат Мэриленд - не из убеждений его граждан, а из простого осознания того факта, что на пушки с голыми руками не попрешь, особенно когда все, кто мог бы возглавить сопротивление, брошены за решетку…

Нарушая все писаные законы, Линкольн единолично принялся тратить миллионы казенных денег - на спешное формирование армии. Интересно, что «коренные» англосаксы в нее не спешили и основной упор с самого начала был сделан на ту массу разноплеменных эмигрантов, что осела в США после того, как бежала из своих стран, проиграв всевозможные революционные заварушки: немцы, итальянцы, венгры. Все они большей частью была социалистами. Равным образом и американские социалисты валом валили в армию. Немецкие социалисты из Миссури быстренько собрали полк, выступивший под красным знаменем с изображением разбивающего кандалы молота (время серпа и молота еще не пришло). В Филадельфии не отставали - тамошний немецкий полк возглавил сомнительный «полковник» Бленкер, которому это звание присвоила некая «революционная армия Бадена». По воспоминаниям современника, «среди офицеров были участники фактически всех революционных войн в Европе». Обнаружился и польский полк. Немало удалось завлечь в федеральную армию и ирландцев.

Немецкие полки, польский полк, мадьярский легион, итальянская бригада Гарибальди… Другими словами, скопище весьма специфического народа, который был на всю жизнь отравлен бунтарством и не мыслил себе бытия без какой-нибудь войнушки…

Нужно обязательно упомянуть, что на Севере с самого начала развернулось довольно массовое движение и людей вполне вменяемых, выступавших за то, чтобы мирно отпустить Юг. Речь шла вовсе не о сторонниках Юга. Некоторые видели в этом идеальный выход покончить с дискуссиями о рабстве: пусть Юг живет сам по себе, а Север - сам по себе, жизнь покажет, кто окажется прав. Некоторые (капиталисты, и не мелкие) ровным счетом ничего не теряли после отделения Юга, поскольку не имели там деловых интересов. Некоторые просто-напросто считали, что в теоретическом споре «за» и «против» отделения прав как раз Юг - действительно, если США могли «самопровозгласиться», почему же того самого в рамках американских свобод не может сделать Юг?

Солидные нью-йоркские газеты писали, что сложно жить в республике, «где одна часть пригвождается к другой штыком». «Если рабовладельческие штаты убедятся, что для них лучше быть вне Союза, чем в нем, мы будем настаивать на том, чтобы разрешить им уйти с миром». «Раскол Союза предпочтительнее войны».

Видный аболиционист из Бостона: «Пусть Юг уходит под звуки труб, с развевающимися знаменами, мы с радостью приветствуем уходящего гостя… Привет разделению. Пусть у нас будут только торговые связи, как со всеми другими странами».

Нью-йоркская «Геральд», орган достаточно крупных капиталистических кругов (не имевших на Юге интересов): «Наша единственная надежда на то, что деморализующая, дезорганизующая, подрывная сектантская партия (Республиканская. - А. Б.), послушным орудием которой является „честный Эйби Линкольн“, потерпит крушение, и тогда не будет затяжной гражданской войны».

Кроме того, Линкольном были недовольны многие радикалы, требовавшие от президента немедленного объявления свободными всех негров. Так и не дождавшись от Линкольна этого указа, они стали соображать, что грядущая война, очень похоже, все же затевается не ради благородного освобождения угнетенных негров, а по каким-то гораздо более приземленным причинам.

Многозначительные цитаты из газет аболиционистов: «Действительно, есть Север, но Север только для белого человека. Действительно, Север горит ненавистью к Югу, но не пылает любовью к рабу. Лидером этой войны не является Джон Браун. Вы думаете, что Джон Браун сражался бы за Союз, если бы он мог видеть происходящее?»

«Мистер Линкольн никогда не выражал никакого намерения или желания освободить четыре миллиона рабов. Могут ли аболиционисты участвовать в войне, главная цель которой заключается в поддержании Союза, где защищается собственность рабовладельцев на человека? Для нас время сражаться (если мы решим участвовать в какой-либо войне) наступит тогда, когда все участники войны на одной стороне будут за свободу, а все на другой стороне - за рабство».

Особый цинизм происходившего в том, что северная пропаганда, вовсе не собиравшаяся врать, будто война будет вестись из-за рабства, в то же время принялась раскручивать… светлый образ «изничтоженного злобными южанами Джона Брауна» Кем-то была срочно сочинена и вброшена незатейливая песенка, очень быстро ставшая военным маршем:

 

Тело Джона Брауна покоится в земле,

Дух Джона Брауна шагает по земле…

 

В общем, парни, идем мстить чертовым южанам за нашего Джона Брауна! И многие на это ловились, обряжались в мундир и брали ружье, полагая, будто идут сражаться за благородное дело.

А где-то в тихих гостиных сидели те самые большие боссы, которые протолкнули в президенты «старину Эйби» отнюдь не для того, чтобы он мирно махал платочком вслед уходящему с оркестром Югу. И, будьте уверены, боссы работали вовсю, да и денежек не жалели…

Дело, однако, шло туговато. На Севере хватало сторонников Юга, и далеко не мирных, а главное, тайных - в армии, в правительственном аппарате, в военном министерстве, в составе американских посольств за рубежом, даже в Конгрессе. Во многих северных штатах тайно проходили выучку отряды, которым в «день икс» предстояло захватить власть, создать «СевероЗападную Конфедерацию», объединить ее с южной и «повесить Эйба Линкольна, членов его кабинета и всех аболиционистов». Явление, характерное для всякой гражданской войны. Правда, на Юге не имелось и малейших следов «северного подполья»…

 

Иегуда Бенджамин, один из лидеров Конфедерации

 

Север оказался разобщенным, а вот Юг, наоборот, спаянным - там-то четко представляли, за что воюют и против чего: за родину, против северян, посягавших на независимость Конфедерации. Можно сколько угодно порицать эту незатейливую идею, но именно она сплотила Юг и вдохновила на борьбу…

Формировавшиеся на Севере и Юге армии были, как легко догадаться, совершенно непрофессиональными. В каждом штате, что южном, что северном, имелась своя милиция (ополчение), но на Севере она собиралась в основном для парадов пару раз в год - а вот на Юге, где всегда существовала опасность массового восстания негров, ополченцев учили гораздо серьезнее…

Многочисленные военные историки подчеркивают, что, в отличие от северянина, практически всякий южанин был, по сути, подготовленным солдатом: во-первых, хорошо владел конем и оружием, а во-вторых, жизнь выковывала из всех, кто был связан с плантаторством, неплохих организаторов.

 

Джефферсон Дэвис

 

И на Севере, и на Юге кое-где царило откровенное шапкозакидательство: мы их, кособоких, одной левой! Однако северяне, чересчур полагавшиеся на перевес сил в свою пользу, все же оказались гораздо более безответственными: Линкольн создал так называемые «девяностодневные полки», куда набирали только на три месяца, а потом солдат волен был убираться восвояси - «старина Эйби» искренне полагал, что за три месяца он покорит Юг…

Если на Юге полки новорожденной армии формировали люди известные и уважаемые в своих округах (и зачастую, организовав полк, вступали в него рядовыми), то на Севере все обстояло иначе: любой, у кого имелась определенная сумма денег, получал право сформировать роту или полк, после чего официально получал от государства звание капитана или полковника армии США. Наличие способностей к военному делу власти не интересовало. Вот эти полковники потом и навоевали… (99).

В обоих враждующих лагерях были свои заблуждения и самые иллюзорные планы, быстро опрокинутые жестокой действительностью. Аболы на Севере полагали, что все четыре миллиона южных негров, едва услышат, что с Севера идут «враги рабовладельцев», тут же восстанут и сметут «прогнивший режим» (именно за подобные заблуждения и поплатился жизнью Браун). Люди посерьезнее, пощелкав на счетах, прикинув все преимущества Севера в заводах и крейсерах, в капиталах, железных дорогах и технике, делали вывод: «южные лапотники» ни за что не смогут долго сопротивляться северной махине.

 

Генерал Роберт Ли, командующий войсками южан

 

На Юге, в свою очередь, чересчур уж преувеличивали потребность всего остального мира в южном хлопке - особенно у матушки-Англии. Многие верили, что европейские страны, нуждающиеся в южном «белом золоте», придут на помощь Югу.

Еще в 1858 г. один из сенаторов от Южной Каролины говорил: «Без единого пушечного выстрела и не обнажая меча, мы можем поставить на колени весь мир, если они посмеют начать с нами войну… Что произойдет, если в течение трех лет не будет поставок хлопка? Я не буду подробно останавливаться на том, что каждый из вас может себе представить, но одно не подлежит сомнению: Англия сделает все возможное и мобилизует весь цивилизованный мир, чтобы спасти Юг. Нет, вы не посмеете воевать с хлопком. Нет такой власти на земле, которая посмела бы воевать с ним. Хлопок правит миром».

Оптимизм был, мягко говоря, преувеличенный. Бодрости южанам придало, правда, сделанное перед самой войной заявление английского посла американскому госсекретарю: «Если Соединенные Штаты решаются силой приостановить столь важную для Великобритании торговлю с производящими хлопок штатами, я не отвечаю за то, что может произойти».

Как показали последующие события, южане чересчур уж полагались на свою прародительницу, добрую старую Англию - у которой, как известно, нет ни врагов, ни друзей, а есть лишь постоянные интересы. Ну, а грозные тирады дипломатов еще ничего не значат…

Вступая в должность, Линкольн говорил, обращаясь к мятежным южным штатам: «Правительство на вас нападать не будет. Не будет конфликта, если вы сами не станете агрессорами».

Врал, конечно. Через три месяца после капитуляции Самтера северная армия переправилась через Потомак и вступила на территорию Конфедерации под вопли вашингтонских «ястребов»: «Вперед, на Ричмонд!»

Теперь только шутки кончились и началась настоящая война…

 

Глава седьмая

Кровавые годы

 

Шкуру волк меняет раз в год - нрав никогда.

Б. Франклин

 

 

Северное воинство, браво выступившее на усмирение «проклятых мятежников», было пышно именовано «Великой армией Потомака». Провожали его с большой торжественностью: оркестры гремели, дамы бросали цветы, вашингтонские обыватели, надсаживаясь, вопили:

- Вперед, на Ричмонд!

«Великая армия» состояла из тех самых «трехмесячных добровольцев», отправившихся на войну в поисках приключений и острых ощущений - а также, несомненно, для того, чтобы разжиться на Юге дармовым добром. Никаких других предположений попросту не возникает, когда знакомишься с кадрами «Великой армии». Кроме полка итальянских и немецких социалистов (эти шли воевать пусть за сомнительные, но все же какие-никакие идеи), в составе армии имелся еще 6-й нью-йоркский полк, о котором сами нью-йоркцы говорили: туда невозможно попасть, не оттянув предварительно срок в тюрьме. Еще почище был полк зуавов Уилсона: когда эта доблестная рать, закончив формирование, выступила из Нью-Йорка, там моментально сократилось вдвое количество преступлений, совершаемых ежедневно (99). «Зуавы», надо полагать, увидели прекрасную возможность прикрыть старые уголовные грешки, одним махом перекрасившись из простых уголовников в спасителей отечества. Опять же и пограбить можно неплохо…

Командовал этими специфическими вояками сорокадвухлетний генерал Макдауэлл, прямо скажем, не то что не военный гений, но и никак не военачальник. В мексиканской кампании он участвовал в качестве штабного офицера, строевым командиром не был, никогда не командовал даже ротой. Весной 1861-го он как-то особенно удачно подвернулся под руку - и майора произвели сразу в бригадные генералы (что моментально настроило против него массу северных офицеров, медленно карабкавшихся по всем ступенькам военной карьеры…).

Собственно говоря, во всем этом нет ничего отрицательного - любая война, не обязательно гражданская, дает массу примеров, когда скромные офицеры в небольших чинах взлетают в генералы, а то и в маршалы, а сугубо штатские люди, оказавшись в окопах, становятся классными вояками. Но в нашем случае чуда не произошло…

При известии о вторжении Великой армии навстречу выступили южные полки под командованием того самого генерала Пьера Борегара (они с Макдауэллом не просто заканчивали вместе Вест-Пойнт, а учились в одном классе). Над шеренгами южан впервые взвилось знамя Конфедерации: красное полотнище с синим Андреевским крестом, усыпанным белыми звездами. Солдаты пели только что появившуюся «Южную марсельезу»:

 

Кто пламенно к свободе не стремится,

Кто не откликнется, ее услышав зов?

Не испугают мрачные темницы

Неустрашимых вольности сынов.

Напрасно Юг сносил в былые годы,

Что Север его лживый угнетал.

Мы боремся за светлый идеал,

Наш щит и меч - в руках Свободы!

 

Противники вскоре сошлись возле речушки Булл-Ран, рядом с холмами, железнодорожной станцией и поселком, носившими общее название Манассас (а потому в разных справочниках, энциклопедиях и трудах по военной истории последующие события именуются по-разному: то «бой у Булл-Ран», то «сражение при Манассасе»).

У северян было тридцать семь тысяч человек, у южан - на треть меньше, двадцать две (точные данные по американским источникам). Северяне определенно отправлялись на легкую прогулку - закидать шапками «мятежников». По отзывам современников, у них не было и подобия дисциплины - солдаты толпами выходили из строя, чтобы поискать в лесу ягод, многие с непривычки к военной обуви натерли ноги (несколько человек вообще скончалось от солнечного удара, хотя жара стояла отнюдь не тропическая), а чтобы облегчить ношу, куча народу преспокойно повыбрасывала из ранцев трехдневный сухой паек и прочие пожитки. Офицеры ничего не могли поделать со своими подчиненными - к тому же у многих вот-вот должен был закончиться трехмесячный срок добровольной службы, и они вслух говорили, что совсем скоро развернутся и уйдут, потому что они люди вольные и переслуживать не нанимались…

Южане, наоборот, были бодрыми и сплоченными - они, не забывайте, защищали свою землю от вторгшегося агрессора…

На примыкающих к полю будущего сражения холмах вольготно и с комфортом разместились северные зрители. Практически все светское общество Вашингтона, респектабельные господа и нарядные дамы, толпой отправились вслед за Великой армией в своих лакированных экипажах (у некоторых на облучках сидели чернокожие кучера, рабы, поскольку рабовладения в округе Колумбия никто не отменял, запретили только торговать рабами…)

Светская публика, явившаяся полюбоваться на своих героев, расположилась со всеми удобствами: распаковали корзинки с деликатесами, откупорили шампанское, вооружились биноклями и подзорными трубами, приготовившись насладиться приятным зрелищем.

Тут же, на Манассасских высотах, пребывал человек отнюдь не праздный: знаменитый впоследствии Мэтью Брэди, один из первых энтузиастов фотографического дела, один из первых в мире военных фотокорреспондентов (которых тогда можно было, без преувеличений, по пальцам пересчитать). Он приехал на своем фургоне-фотолаборатории, установил громоздкий ящик фотоаппарата и приготовился запечатлеть славную победу…

А получилось совсем наоборот!

Поначалу северяне уверенно наступали. Им удалось смять левый фланг южан (в некоторых частях были убиты почти все офицеры, и южане растерялись). Победа Великой армии казалась настолько очевидной, что зрители кинулись на поле сражения собирать всевозможные сувениры.

Однако в центре насмерть стояла бригада виргинских ополченцев под командой генерала Томаса Джексона… Генерал был и вовсе скороспелый - всего пару месяцев назад, в прошлой штатской жизни он был… профессором математики! Но это оказался именно тот случай, когда цивильный представитель мирной профессии нашел себя на поле боя…

 

Томас Джексон Каменная Стена

 

Виргинцы стояли насмерть. Впоследствии за этот бой Джексон получит у южан почетное прозвище Каменная Стена. Тем временем генерал Борегар, искусным маневром перегруппировав свои, казалось бы, разбитые полки, нанес контрудар - внезапный и страшный…

Получив приказ атаковать, Джексон велел своим: «Орите, как фурии!» И они заорали… Именно тогда и прозвучал впервые знаменитый боевой клич южан - нечленораздельный хриплый рев, производивший на противника жуткое впечатление. Солдат-северянин вспоминал после войны: «Он вызывал особое, непередаваемое при теперешних обстоятельствах скребущее ощущение, будто позвоночник проваливается вниз. Чтоб понять, надо это почувствовать, и, если вы утверждаете, что слышали клич и не испытали подобного ощущения, значит, вы лжете» (99).

А с фланга наседала южная кавалерия…

Первыми побежали «Зуавы», оставив без прикрытия артиллерийские батареи, тут же захваченные южанами. Очень скоро паника стала всеобщей. Лишь немногочисленные северные подразделения отступали в строгом порядке, ощетинясь штыками и отстреливаясь, - основная масса Великой армии превратилась в драпающую толпу. Вояки, собравшиеся шапками закидать «мятежников», неслись, не разбирая дороги, бросая не только ружья, но и вообще все, что мешало бегству. Бросили всю артиллерию. По свидетельству корреспондента нью-йоркской газеты, вся дорога от Манассаса до Вашингтона была усеяна брошенными пушками, ружьями, зарядными ящиками, повозками, амуницией, мундирами и одеялами: «Полное безумие охватило почти всех. Некоторые умоляли всадников взять их к себе, другие карабкались в повозки, а находившиеся там встречали их штыками. Казалось, все человеческие чувства были забыты. Во многих местах брошенные вещи и имущество превратились в огромную груду и возвышались как монумент нашему позору, воздвигнутый нашими собственными руками» (62).

Конгрессмен из Огайо, зритель: «Мы окликали их, пытаясь сказать им, что никакой опасности нет, призывали прекратить бегство, заклинали остановиться. Мы называли их трусами и прочими самыми обидными словами. Вынув свои тяжелые револьверы, грозили перестрелять их, но все напрасно, жестокая, сумасшедшая, безнадежная паника овладела нами, ими и передалась всем и каждому и спереди, и сзади» (99).

Видя такое дело, припустила спасаться и светская публика, все эти сенаторы, конгрессмены, губернаторы, столичные журналисты, иностранные дипломаты и военные атташе, светские щеголи - и их супруги. Можно представить, как комично выглядела эта неумело бегущая со всех ног толпа джентльменов в атласных жилетах и их дам в платьях до земли, сколько там было визгу, истерик и намоченных штанов…

Две бегущих толпы - незадачливые вояки и перепуганные штатские - столкнулись возле узенького каменного моста через речушку Каб-Ран. Южане, уже забавы ради, шарахнули вслед толпе одним-единственным снарядом - и он лег так удачно, что перевернул прямо на мосту армейский фургон. Паники и столпотворения прибавилось…

Самое смешное, что за бегущими никто и не думал гнаться, - южные части, поредевшие и измотанные, стояли на месте выигранной битвы…

Макдауэлл телеграфировал в Вашингтон: «Бой проигран. Спасайте Вашингтон и остатки этой армии. Переформировать бегущие войска не удастся». Он задержался со своим штабом где-то поблизости, собрал офицеров, и они решили обороняться - вот только их солдаты тем временем голосовали ногами, драпали так усердно, что занять оборону оказалось некому…

Вашингтон оказался беззащитен. Генерал Стентон, будущий военный министр, считал положение столицы безнадежным: «Захват Вашингтона выглядит неизбежным: на протяжении понедельника и вторника он мог быть взят без сопротивления. Поражение, бегство и деморализация армии были полными».

Новый главнокомандующий северян Макклеллан, срочно заменивший с позором снятого Макдауэлла, примчавшись в Вашингтон, застал безрадостную картину: «Я вообще не нашел никаких приготовлений к защите. Войска даже не были расположены на боевых позициях. Ни один полк не был расположен в лагере соответствующим образом, ни одна дорога не охранялась. Всюду был хаос, и улицы, отели, бары были переполнены пьяными офицерами и солдатами - совершеннейшее столпотворение. Многие даже разошлись по домам, и их бегство с Булл-Рана закончилось в Нью-Йорке, Нью-Хэмпшире или в Мэне. Ничто не могло помешать маленькому кавалерийскому отряду войти в город. Решительная атака, без сомнения, привела бы к захвату Арлингтонских высот и отдала бы город на милость батареи нарезных орудий. Если сепаратисты придавали хоть какое-то значение владению Вашингтоном, они совершили величайшую ошибку, не воспользовавшись плодами своей победы при Булл-Ране» (99).

Южане плодами своей победы не воспользовались - еще один аргумент в пользу утверждения, что у них не было захватнических планов. Армия Борегара так и осталась на месте, не сделав ни единой попытки закрепить успех. Почему так произошло, сегодня понять трудно. Скорее всего, как часто случается, не нашлось кого-то одного, решительного, который рявкнул бы: «Вперед!» По многочисленным воспоминаниям ветеранов, южане были безмерно удивлены своей сокрушительной победой и никак не предполагали, что впереди, в Вашингтоне, их ожидают не подготовленные к обороне позиции, а полностью деморализованные толпы…

Вполне возможно, южная кавалерия, ворвавшись в Вашингтон, могла бы одним ударом закончить всю войну. Это не столь уж безумное предположение: в его пользу свидетельствуют многочисленные реалии тех дней. Армии у северян практически не существовало. Бегство из столицы президента и министров нарушило бы управление и теми скудными военными силами, что уже имелись. Непременно воспрянули бы духом сторонники Юга, которых на Севере имелось немало, и оживились бы те северяне (их тоже было немало), кто стоял за мирный договор. Словом, шансы на завершение войны одним ударом были велики… К тому же Юг был бы еще более воодушевлен взятием неприятельской столицы - а иностранные державы, не спешившие официально признавать Конфедерацию, перед лицом столь кардинального изменения ситуации могли и поменять свою позицию…

 

Марк Твен

 

Однако произошло, как произошло. Южане отступили от Потомака…

Единственным из северян, кто не поддался панике во время отступления, оказался человек штатский, тот самый фотограф Мэтью Брэди. Он-то как раз остался на месте со своей неподъемной камерой и сделал массу уникальных снимков драпающего северного воинства. Потом бегущая толпа опрокинула его фургон, и Брэди, заблудившись, трое суток плутал по окрестным лесам, таская с собой громоздкие фотопластинки - в то время изрядно весившие квадраты толстого стекла. Вернувшись в Вашингтон, он проявил снимки… и они, почти все, исчезли навсегда. Историки предполагают, что фотографии были тогда же уничтожены военным министерством, отнюдь не заинтересованным в распространении столь неудобной «наглядной агитации»…

Война раскрутилась, как вырвавшаяся из часов туго свернутая пружина. После первого крупного сражения пути назад не было ни у одной из сторон…

В Миссури добровольцем в армию южан записался молодой лоцман речного парохода с Миссисипи по имени Сэмюэль Клеменс - которого мир впоследствии узнает как великого писателя Марка Твена. Любопытно, что поначалу, во время президентских выборов 1860 г., Клеменс держал нейтралитет - не поддержал ни Линкольна, ни сторонников отделения Юга. Но потом с ним произошло то, что и со многими уроженцами Юга, - образно выражаясь, родина позвала…

Северяне быстро организовали военный речной флот, который по Миссисипи мог проникнуть в самую глубь южных штатов. Им потребовались опытные лоцманы, тут же получившие повестки о мобилизации. Клеменс попросту сбежал в городок Ганнибал, как две капли воды похожий на Санкт-Петербург Тома Сойера и Гека Финна. А через несколько дней вместе с друзьями записался в южный добровольческий батальон, где с ходу получил звание лейтенанта - во время гражданской войны чины раздаются с небывалой легкостью.

Однако повоевать молодому лейтенанту практически не пришлось: Сэм заболел фурункулезом, вывихнул ногу, и товарищи по походу устроили его отлеживаться на близлежащей ферме.

Все эти лишения, надо полагать, окончательно выбили из парня всякую романтику - и желание воевать за кого бы то ни было пропало начисто. Именно в силу сложившейся нелегкой ситуации Клеменсу и пришлось отправиться на Дальний Запад секретарем своего брата, назначенного федеральным правительством на чиновничью должность в «территории Невада». Нужно было где-то пересидеть: для южан Клеменс теперь был дезертиром, для северян - офицером мятежников…

И слава богу, что обернулось именно так: лично мне жутко и представить, что моего любимого писателя могла бы достать шальная пуля (и возникает грустный вопрос: а сколько будущих талантов, о которых мы уже никогда не узнаем, пули и осколки тогда все же достали? Какие потери понесло человечество из-за дурацких войн?).

Отец не менее знаменитого впоследствии писателя Скотта Фицджеральда, кстати, хотя и был в ту пору девятилетним парнишкой, все же напрямую участвовал в войне: ночью переправлял на лодке через пограничную реку разведчиков-южан, что было занятием весьма опасным.