III. Закон отрицания отрицания. 2 страница

Понятие «сущности» получает своё дальнейшее развитие в работах Ленина и Сталина. В борьбе с Троцким и Бухариным по вопросу о профсоюзах, где Ленин даёт краткую характеристику диалектической логики, он требует от нас «изучать: во-первых, — сущность разногласий, и, во-вторых, — развитие партийной борьбы. Необходимо и то, и другое, — говорил Ленин, — ибо сущность разногласий развёртывается, разъясняется, конкретизируется (а сплошь да рядом и видоизменяется) в ходе борьбы»[260].

Ленин развивает дальше учение марксизма о сущности, уделяя особое внимание развитию сущности и её конкретизации, выясняя связь сущности с конкретными явлениями, с кажимостью, с несущественным — их соотношение, их единство. Кант не только оторвал мир явлений от мира «вещей в себе», но одновременно превратил кажимость явлений действительности в нечто чисто субъективное. Подвергнув острой критике субъективизм Канта, Гегель подчеркнул объективное значение кажимости, видимости непосредственно данного мира явлений. Он показал, что кажимость вещи есть проявление самой вещи, её сущности в одном из моментов её движения, что кажимость, видимость вещей есть особое выражение, проявление самой их сущности. Гегель показал, что внутренняя сущность вещей не есть нечто неподвижное, оторванное от мира явлений, что кажимость, видимость вещей не есть «ничто» в смысле объективно несуществующего, как это думают кантианцы. Кажущееся, видимое — это несущественные стороны вещи, «ничто», но и эти несущественные моменты одновременно отражают определённый момент в движении самой объективной сущности вещи. Но идеалист Гегель видит в движении от сущности к видимости чисто логическое движение — «от ничто к ничто». Ленин исправляет здесь идеалиста Гегеля, указывая, что движение даже к исчезающему «несущественному» есть всегда движение «от чего-нибудь», подчёркивая при этом материалистический характер понятия сущности и её связь с конкретным миром явлений, с «несущественным». «Несущественное, кажущееся, поверхностное чаще исчезает, — комментирует и исправляет Ленин Гегеля, — не так «плотно» держится, не так «крепко сидит», как «сущность». Например: движение реки — пена сверху и глубокие течения внизу. Но и пена есть выражение сущности»[261].

Не только сущность, но и всё несущественное имеет объективное значение: сущность выражает общее единство, необходимую внутреннюю связь вещей, а всё несущественное, отбрасываемое нами при анализе сущности, — это отдельные факты, единичное, случайное, внешнее существование вещей. Но и внешнее существование каждого единичного объекта также имеет свою основу во внутренней сущности, во внутренних связях, закономерностях данного предмета. С другой стороны, общее существует только в отдельном, в единичном, так и сущность вещей нельзя представить себе вне самих вещей, вне единства сущности и её проявлений, вне опосредствований этой сущности, т. е. вне осуществления её в реальной действительности. Сущность того или иного явления нужно изучать во всех связях предмета, в его развитии, на конкретных ступенях этого развития, в процессе борьбы, которая ведётся за ход его развития.

В целом ряде выступлений Ленина в связи с развитием революции 1917 г. можно проследить этот единственно правильный подход к изучению классовой сущности исторических явлений. Так в «Письмах о тактике», критикуя позицию Каменева, Ленин отмечает, что старые большевистские формулы о революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства в общем подтверждены историей, но конкретное их осуществление в действительности получилось более сложным. Февральская революция означала переход власти к буржуазии. Однако при этом народилось и существовало побочное правительство в лице советов рабочих и солдатских депутатов, добровольно отдающих свою власть буржуазии уже в апреле 1917 г. начинается возмущение обманутых оборончеством народных масс, и в этом «суть кризиса, который надо строго отличать от мнений, предположений отдельных лиц и партий». Далее Ленин анализирует суть манёвра буржуазии, заключающегося в том, чтобы превратить меньшевиков и эсеров в придаток при буржуазном правительстве. В связи с этим он вскрывает классовую сущность борьбы кадетов и меньшевиков против большевистской партии. Ленин выясняет суть классовой позиции мелкой буржуазии, стремящейся занять «среднюю линию» в классовой борьбе. Каковы бы ни были внешние формы, суть заключается во взаимоотношениях классов».

Во время июльских событий Ленин выясняет видоизменение сущности лозунга «вся власть советам», а также сущность тех условий, которые в предшествующий период делали возможным мирный путь развития революции. «Суть дела состоит в том, что власть нельзя уже сейчас мирно взять»[262], власть на деле перешла в руки военной шайки; нельзя принимать обманчивую внешность правительства Керенского за сущность и не видеть его бонапартистской сущности. Ленин доказывает Каутскому и К^о, что «экономическая сущность капиталистической эксплуатации нисколько не затрагивается заменой монархических форм правления республиканско-демократическими»...и т. д.и т. д.

С такой же чёткостью выясняет Ленин классовую сущность учения Маркса о государстве и коренное отличие пролетарского государства от буржуазного: «Сущность учения Маркса о государстве усвоена только тем, кто понял, что диктатура одного класса является необходимой не только для всякого классового общества вообще, не только для пролетариата, свергнувшего буржуазию, но и для целого исторического периода, отделяющего капитализм от «общества без классов», от коммунизма. Формы буржуазных государств чрезвычайно разнообразны, но суть их одна: все эти государства являются так или иначе, но в последнем счёте обязательно диктатурой буржуазии. Переход от капитализма к коммунизму конечно не может не дать громадного обилия и разнообразия политических форм, но сущность будет при этом неизбежно одна: диктатура пролетариата»[263]. Так же отчётливо характеризует Ленин главную сущность диктатуры пролетариата: «Главная сущность её в организованности и дисциплинированности передового отряда трудящихся, его авангарда, его единственного руководителя, пролетариата»[264].

Глубокий анализ сущности Октябрьской революции и сущности диктатуры пролетариата мы находим у т. Сталина. Сущность Октябрьской революции т. Сталин видит в двух её особенностях: во-первых, в том, что диктатура пролетариата родилась у нас из власти, возникшей на основе союза пролетарских и трудящихся масс крестьянства при руководстве со стороны пролетариата; во-вторых, в том, что диктатура пролетариата утвердилась у нас как результат победы социализма в одной стране, капиталистически мало развитой, при сохранении капитализма в капиталистически более развитых странах. Есть с ущественная, принципиальная разница между диктатурой буржуазии, т. е. диктатурой эксплуатирующего меньшинства над эксплуатируемым большинством, и диктатурой пролетариата, т. е. диктатурой большинства над меньшинством эксплуататоров. «Сущность советской власти заключается в том, что наиболее массовые и наиболее революционные организации тех именно классов, которые угнетались капиталистами и помещиками, являются теперь «постоянной и единственной основой всей государственной власти, всего государственного аппарата»[265].

В связи с этим большую теоретическую важность для материалистической диалектики имеет критика т. Сталиным попытки т. Зиновьева отождествить понятие диктатуры пролетариата с понятием диктатуры партии. Как указывает т. Сталин, Ленин лишь в определённом смысле понимает под диктатурой пролетариата в сущности диктатуру его организованного и сознательного меньшинства, т. е. партии — именно в смысле руководящей роли партии. «Сказать — «в сущности», — разъясняет т. Сталин мысль Ленина, — ещё не значит сказать — «целиком». Мы часто говорим, что национальный вопрос есть в сущности вопрос крестьянский. И это совершенно правильно. Но это ещё не значит, что национальный вопрос покрывается крестьянским вопросом... Диктатура пролетариата по объёму шире и богаче руководящей роли партии»[266].

Партия осуществляет своё руководство через советы, через посредство масс, чутко прислушиваясь к их голосу. Зиновьев не видел этих посредствующих звеньев, через которые находит своё осуществление руководство партии. Согласно Зиновьеву диктатуру пролетариата непосредственно осуществляет партия. Зиновьев отождествлял, стало быть, сущность диктатуры пролетариата в определённом смысле («руководства») с конкретной формой её осуществления.

Согласно всем этим указаниям Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина сущность предмета или вопроса, его «ядро» мы должны не только выявить, «вылущить» из «несущественных», т. е. случайных, единичных фактов: мы должны одновременно рассмотреть движение этой сущности, её становление, переход в форму своего проявления, её осуществление. Сущность любой вещи не мёртвая неподвижная абстракция, некая «сама себе тождественная» сущность, не «вещь в себе», но внутренняя закономерная связь явлений, их основа, для правильного понимания которой нужны различные конкретные моменты её проявления. Стало быть, мы должны видеть в самой сущности единство противоположностей, живое единство тождества и различия позитивного (положительного) и негативного (отрицательного), движение, переход от одного к другому.

В процессе исторической практики общественного человека вместе с понятием сущности получает своё развитие и другая, более конкретная однопорядковая категория, показывающая, как сущность связана с формой своего проявления и развития. Это понятие основания, основы. «Философы более мелкие, — поясняет Ленин, — спорят о том, сущность или непосредственно данное взять за основу (Кант, Юм, все махисты). Гегель вместо или ставит и, объясняя конкретное содержание этого «и»[267].

«Сущность» и «основа» — понятия одного порядка. Основа — та же сущность, взятая во внутренней необходимости её перехода в своё опосредствование, выражает не только взаимопроникновение противоположностей, но и их борьбу. Основа выражает действительную связь этих противоположностей. Тождество и различие, необходимость и случайность, причина и действие — оба противоречивых момента, рассматриваемые раздельно, превращаются друг в друга. «И тогда, — замечает Энгельс, — должны прийти на помощь «основания»[268].

В историческом развитии различное становится тождественным, а в тождественном обнаруживаются различия, необходимость проявляется в форме многообразных случайностей и т. д. Чтобы не затеряться в этом вечном и непрерывном взаимодействии явлений, чтобы не прийти к эклектизму и софистике, мы должны вскрыть основание, решающее начало в данном противоречивом процессе, мы должны выявить, на какой основе протекает данное взаимопроникновение противоположностей.

Механисты обычно отрывали основу от обоснованного, не видели перехода основания в своё следствие. Для философов-идеалистов типа Лейбница «основание» было чисто логическим понятием, посредством которого они пытались рационалистически объяснить закономерность явлений. Закон «достаточного основания» как более гибкая и субъективистская формулировка выдвигался ими против якобы «механистического» изучения причинной связи явлений. Всё существующее имеет своё «достаточное основание», — гласила эта пустая и расплывчатая формула. Гегель уже отличает от чисто логического «формального основания» «реальное основание», действительно порождающее данное следствие, понимая, однако, под ним определённую ступень развития духа.

Практика пролетарской борьбы ставит перед Марксом и Энгельсом самый трудный вопрос — об основах общественной жизни. Преодолевая и обобщая достижения современного ему знания, Маркс преодолевает гегелевский идеализм, вкладывая в понятие реальной основы новое, материалистическое содержание. В области общественной жизни мы имеем дело с экономическим базисом как реальным основанием, на котором вырастают политические формы и идеологические надстройки. Историческая практика пролетариата даёт дальнейшее развитие понятию основы в работах Ленина и Сталина. Крупная промышленность, говорим мы, — материальная основа социалистического хозяйства. Нельзя было дальше развиваться на двух различных экономических основах, на основе крупной социалистической промышленности и на основе мелкого сельского хозяйства, указывал т. Сталин, обосновывая лозунг коллективизации сельского хозяйства. Мы выделяем главное в том особенном и новом, которое Ленин внёс в сокровищницу марксизма, когда говорил об основах ленинизма.

В любой вещи и любом процессе мы обнаруживаем внутреннюю связь различных внешних свойств, «опосредствований», проявлений, взятых в единстве с их внутренней сущностью, с проявляющейся в них закономерностью. Понятие внешнего и внутреннего — поэтому оба необходимы для характеристики процесса развития. Для понимания характера развития любого процесса мы должны исходить из его сущности, стало быть из его внутренних связей и отношений. Такова подлинная основа развития, и этого не понимают механисты, стремящиеся свести развитие к ряду внешних положений или искать его основу во внешнем толчке. Но неправильно было бы забывать и ту роль, которую для развития играют внешние условия, в которых получают своё конкретное развитие внутренние свойства вещи; неправильно, как это делают меньшевиствующие идеалисты, ограничивать развитие выведением его из внутренних свойств предмета, не учитывая роли внешних условий для развития. Мы исходим из единства внутреннего и внешнего в развитии природы, и общества, причём ведущую роль играет внутренняя закономерность, скажем, внутренняя закономерность развития определённой формации.

Сущность отнюдь не находится по ту сторону явлений. Явления, проявления сущности отнюдь не есть нечто более низкое, чем сама сущность явлений, как то, полагала кантианская философия. Напротив того, мир явлений есть более богатое, определённое, конкретное бытие, чем взятая сама по себе, оторванная от своих проявлений сущность, потому что конкретные проявления сущности предполагают наличие в них внутренней связи. Развитие обнаруживает объективную противоположность сущности и явлений, поскольку каждое отдельное явление неполно выявляет сущность. Но само развитие материи делает эту противоположность — сущности и явлений, внешнего и внутреннего, основания и обоснованного — относительной; оно даёт разрешение их противоречию, развитие осуществляется лишь при активной роли и внутренних и внешних условий. Единство внутреннего и внешнего, единство сущности и формы проявления — вот важнейшее положение, которое красной нитью проходит через всю марксистскую диалектику.

Это единство получает яркое выражение в содержании. Содержание всякого явления одновременно и сопоставляется со своей формой и в то же время предполагает определённую форму: содержание и порождает форму и включает в себя эту форму.

Стоимость — это то экономическое содержание, в котором кристаллизуется его сущность — общественный труд и которое одновременно находит свою «определённость формы» в меновой стоимости. Материальные отношения производства — это общественное содержание, принимающее каждый раз ту или иную «исторически социальную определённость», т. е. форму определённых производственных отношений, определённой экономики: капиталистической, социалистической и т. п.

Содержание и форма находятся в диалектическом единстве: они переходят одно в другое, проявляются одно в другом, обусловливают развитие одного в другого. «Форма, — говорит Гегель, — есть содержание, переходящее в форму, содержание есть форма, переходящая в содержание»[269]. Форма поэтому не пассивна в процессе развития: как существенный момент содержания форма обратно активно воздействует на ход развития содержания и на его изменения. В противоположность всякому идеализму марксизм, говоря о единстве содержания и формы, подчёркивает ведущую роль содержания — в противоречиях и в борьбе содержания и формы. Содержание порождает, обусловливает, предопределяет свою форму. Но одновременно оно всегда предполагает наличие той или иной формы. Нет неоформленного содержания, равно как и нет бессодержательной формы. Форма — это закон строения содержания, его определённая структура, представляющая его существенный момент, но обусловленная сущностью данного явления. «Форма существенна, — указывает Ленин. — Сущность формирована так или иначе в зависимости и от сущности»[270].

Форма таким образом не чужда сущности, содержанию и в то же время противостоит ему как особый, определяющий момент сущности, содержания. Они взаимно проникают друг в друга в единстве предмета и процесса развития. И тем не менее объективную основу (сущность) этого единства мы всегда должны искать в содержании, не отождествляя его с формой.

Историческое развитие ведёт к тому, что внутреннее превращается во внешнее и обратно. Это приводит к тому, что форма как бы отделяется от содержания. Оно получает своё собственное, относительно самостоятельное развитие. Форма противопоставляется содержанию как нечто внешнее, препятствующее его развитию; она иногда отстаёт от развития содержания и противоречит его дальнейшему развитию. В процессе развития поэтому имеет место «борьба содержания с формой и обратно. Сбрасывание формы, переделка содержания»[271]. Старая форма, ставшая внешней содержанию, сбрасывается в его дальнейшем развитии путём преодоления сопротивления формы. Окончательно утверждается новая, созревшая вместе с содержанием форма и начинает активно способствовать его дальнейшей переделке. Так именно обстоит дело с производительными силами и производственными отношениями с политико-правовыми формами и экономическим содержанием современного капиталистического общества.

Исторический материализм уделяет основное внимание противоречиям и конфликтам между материальными основами производства и его социальной формой. Противоречие содержания и формы занимает важное место в марксовом анализе капиталистического общества. Выявив противоречивую сущность товарного производства, Маркс далее конкретизирует её как противоречие между общественно необходимым содержанием стоимости и формой стоимости (меновой стоимостью). С другой стороны, анализируя внешние проявления капиталистической действительности, Маркс учит различать между экономическим содержанием товарных сделок и их юридическими формами.

Диалектическое движение экономических категорий товара, стоимости, денег, капитала, прибавочной стоимости, ренты и т. д., проанализированных Марксом в «Капитале», отражает классовые отношения людей. Вещь, продукт труда, принимает форму товара с присущим ему противоречием не в силу натуральных естественных свойств этого продукта, а в силу определённого отношения людей в процессе производства и распределения. Так обстоит дело и со всеми другими экономическими явлениями.

В рецензии на «Критику политической экономии» Энгельс говорит: «Политическая экономия имеете дело не с вещами, а с отношениями между людьми и в конечном счёте — между классами, но эти отношения всегда связаны с вещами и проявляются как вещи»[272].

Маркс ту же мысль выразил следующим образом:

«Товары не могут сами отправляться на рынок и обмениваться между собой... Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых обитает в этих вещах»[273].

Идеалисты типа Рубина, и механисты вроде Бухарина, Бессонова, А. Кона и др. извращают это основное диалектико-материалистическое положение. У первых получается кантианский отрыв формы от содержания, выхолащивание всякого содержания. Механисты же, напротив, совершенно не понимают роли и значения социальной формы, не видят своеобразия закономерностей различных общественных формаций и тем самым также не понимают действительных процессов общественного развития и классовой борьбы. Следовательно, всюду, где Маркс раскрывает диалектику товара, денег, капитала, стоимости, прибавочной стоимости и т. д., мы имеем дело по существу с общественными отношениями, принявшими вещную форму. Экономический закон движения капиталистического общества, вплоть до его последней стадии — империализма, — представляет выражение и отражение развития и роста классовых противоречий между буржуазией и пролетариатом.

Здесь лежит тот пункт, который коренным образом отличает марксизм от буржуазных теорий. Сознанию буржуа представляется, что товар, деньги, стоимость, капитал обладают естественными свойствами, которые определяют отношение к ним людей и отношение людей друг к другу. «В глазах последних, — говорит Маркс, — их собственное общественное движение принимает форму движения вещей, под контролем которого они находятся, вместо того чтобы его контролировать»[274]. Критика Марксом товарного фетишизма, составляющая одну из блестящих, если не самую блестящую главу в «Капитале», впервые срывает туманное покрывало с буржуазных экономических отношений. Диалектический метод Маркса обнаружил здесь себя во весь свой рост, со всей остротой и чёткостью. Диалектика Маркса за вещной формой товара вскрыла общественное содержание. Марксова критика натурализма, механистического подхода к общественным явлениям показала специфичность качества общественных отношений. Тем самым дана разгадка тайны идеологии, а в частности буржуазной идеологии, состоящая в том, что всякая идеология отражает общественные отношения людей.

Проблема формы и содержания получает у Маркса развёрнутое изложение также при анализе вопроса о производительных силах и производственных отношениях. В введении «К критике политической экономии» Маркс писал: «Диалектика понятий, производительные силы (средства производства) и производственные отношения, диалектика, границы которой подлежат определению, и которая не уничтожает реального различия»[275]. Диалектика производительных сил и производственных отношений есть диалектика содержания и формы. В «Капитале» Маркс, не игнорируя реального различия между производительными силами и производственными отношениями, устанавливает их единство. В самом деле, отношения мелких товаропроизводителей, нашедшие себе отражение во внутренне противоречивом характере труда и товара, определяются разбросанностью и ограниченностью средств производства мелкого земледелия и ремесла. Капиталистические отношения покоятся на отделении средств производства от непосредственного производителя. Наконец социалистическое обобществление средств производства неизбежно сопровождается обобществлением производства, распределения, установлением плановости и т. д. Это взаимное проникновение производительных сил (содержания) и производственных отношений (формы) последовательно показано в «Капитале» на таких экономических явлениях, как стоимость, заработная плата, кризисы и т. д. Роль производительных сил в образовании стоимости (проблема среднего общественно-необходимого времени); роль производительных сил в деле обогащения капитала и обнищания рабочего класса (эксплуатация женского и детского труда), создания «резервной» армии труда, падения заработной платы рабочего ниже стоимости рабочей силы и т. д. в связи с ростом органического состава капитала; наконец кризисы — яркий показатель того, что производственные отношения уже стали оковами для производительных сил, — на всём этом Маркс мастерски обнаружил диалектическое единство и различие производительных сил и производственных отношений.

Маркс установил не только эту взаимосвязь между производительными силами и производственными отношениями. Он точно указал основу этой связи. Содержание определяет форму. В свою очередь форма как содержательная форма не остаётся внешней содержанию, представляет форму развития содержания. Уровень производительных сил определяет производственные отношения, хотя последние суть формы развития производительных сил. Этого, например, не понимал Прудон, который полагал, что не развитие средств производства определяет соответствующее разделение труда, а, наоборот, разделение труда вызывает необходимость в определённого рода средствах труда:

«Для Прудона, который, если и видит вещи, то видит их навыворот, разделение труда, в смысле А. Смита, является на свет раньше мастерской, между тем, как, ею-то и обусловливается его существование»[276].

Понятия формы и содержания имеют особую важность и для научно-классового анализа империализма. Так, критикуя вздорное мнение оппортунистов, будто интернационализация капитала является средством мира между народами, указывая на то, что международные тресты и картели — ярчайшее выражение внутренней борьбы между капиталистами, Ленин говорит: «форма борьбы может меняться и меняется постоянно в зависимости от различных, сравнительно частных и временных причин, но сущность борьбы, её классовое содержание прямо-таки не может измениться, пока существуют классы... Подменять вопрос о содержании борьбы и сделок между союзами капиталистов вопросом о форме борьбы и сделок (сегодня — мирной, завтра — немирной, послезавтра — опять немирной) — значит опускаться до роли софиста»...[277] Так на примере лозунга соединённых штатов Европы, выдвинутого Троцким, Ленин показывает, как лозунг соединённых штатов мира по своему экономическому содержанию оказывается тождественным с социализмом после, победы пролетарской революции и как в условиях капитализма этот троцкистский лозунг тождественен с защитой империализма и ведёт к неправильным представлениям о невозможности победы социализма в одной стране.

В другом случае, в «Детской болезни «левизны», проводя линию борьбы на два фронта — с правым и «левым» доктринёрством в понимании методов борьбы международного коммунизма, Ленин указывает, что новое могучее содержание работы компартии (борьба за соввластъ, за диктатуру пролетариата) «может и должно проявить себя в любой форме, и новой и старой, может и должно переродить, победить, подчинить себе все формы не только новые, но и старые»...[278]

Диктатура пролетариата представляет собой основное содержание пролетарской революции. Это фундаментальное положение Ленина и Сталина находит своё конкретное проявление при рассмотрении ряда более частных вопросов. Таков, например, вопрос о новой форме. пролетарской демократии. «Формы демократии неизбежно сменялись в течение тысячелетий»[279], — замечает Ленин. Нелепо предполагать, что глубочайшая в мире революция произойдёт в рамках старой парламентской, буржуазной демократии, «без создания новых форм демократии»[280]. «Советская власть, — говорит т. Сталин, — является новой формой государственной организации, принципиально отличной от старой, буржуазно-демократической и парламентарной формы, новым типом государства»[281]. Реальное содержание этой новой формы пролетарской демократии, реальное содержание тактики пролетариата составляют уничтожение классов и построение социалистического общества. «Пролетариату нужно уничтожение классов — вот реальное содержание пролетарской демократии, пролетарской свободы..., пролетарского равенства... Кто не понял этого содержания диктатуры пролетариата (или, что, то же, — советской власти или демократии пролетарской), тот всуе приемлет это слово»[282].

Диктатура пролетариата является основным содержанием пролетарской революции и в то же время новой формой государства, в которой происходит борьба за полное уничтожение классов. Но новое могучее содержание может использовать для своего развития и старые формы, подвергнув их коренному изменению. Таковы национальные формы культуры, в которых развивается новое, интернациональное, пролетарское содержание при диктатуре пролетариата.

Иногда определённое содержание может выступать и во внешне противоположной ему форме. Таковы, например, капитулянтское, контрреволюционное содержание и «левая» форма троцкистской фразеологии. «Капитулянтство на деле, как содержание, «левые» фразы и «революционно»-авантюристские замашки, как форма, прикрывающая и рекламирующая капитулянтское содержание, — таково существо троцкизма»[283].

V. Закон, причина, цель.

Материалистическое познание явлений природы, общества и мышления в их всеобщей связи, познание сущности каждой отдельной вещи в её единстве с проявлениями этой сущности приводит нас к рассмотрению господствующих в природе и обществе законов, к выяснению закономерности развития.

Понятие закона отражает существенное отношение, т. е. отношение сущности; закон действует по отношению к явлениям, осуществляется в них не как внешняя сила, но как свойственная самим явлениям объективная, имманентная, внутренняя тенденция их развития. Закон выступает как всеобщая форма их внутренней связи.

«Понятие закона, — замечает Ленин, — есть одна из ступеней познания человеком единства и связи, взаимозависимости и цельности мирового процесса»[284].

Энгельс показывает, как исторически постепенно развивается познание нами закономерности природы — как от более частных обобщений мы постепенно в течение тысячелетий переходим к «суждению всеобщности». Практика и техника материального производства играют здесь решающую, определённую роль. Уже в доисторические годы знали практически, что трение порождает теплоту, но прошли тысячелетия, пока создалось суждение: трение вообще есть источник теплоты. Лишь в эпоху промышленного капитализма, в связи с изучением тепловых источников энергии, Майер и Джоуль выдвигают обобщение: всякое механическое движение при помощи трения превращается в теплоту. Дальнейшее обобщение ведёт к более универсальному закону: любая форма движения при известных условиях превращается в другую форму движения. Так исторически развивается познание общих законов природы.