О королеве Селедке и кронпринцессе Треске

Помимо четырехколесного американского труженика «Понтиака» был у меня и еще один добрый помощник — прекрасный быстроходный красавец-катер «Элма». Сделан он был добротно, оснащен прекрасным шведским мотором и выполнен не из новомодного пластика, а из дорогого красного дерева.

Любой человек, живущий или работающий в Норвегии, не может хотя бы часть времени не проводить на воде, в чудесном царстве фиордов. Этот непреложный закон жизни викингов нельзя нарушать.

Очарование норвежских фиордов, притягательная сила здешних морских красот настолько велики, что устоять перед соблазнами северного природного волшебства попросту невозможно. Вот и я время от времени, но чаще всего, конечно, в теплую летнюю погоду, перебирался с суши на море, чтобы насладиться морской прогулкой в компании одного из моих норвежских «источников», конечно.

Картинка Осло-фиорда на всю жизнь запечатлелась в моей памяти. И та, что предстает перед глазами сверху, с высоты птичьего полета, с покрытых елями холмов, обступающих маленький и уютный Осло. И та, которую видишь из лодки прямо с морской глади, над которой встают очертания города. Этот вид завораживает и покоряет своей неземной красотой.

Жаркое летнее солнце. Высокое чистое небо. Голубая даль фиорда, отражающего небеса. Горячий воздух, меняющий ровные очертания городской ратуши. Хорошее настроение. И быстроходная «Элма», оставляющая за кормой длинную, светлую от бахромы пенистых гребешков полоску. Как вам такая картинка?

Кто только не сидел в уютных кожаных креслах на корме моей красавицы «Элмы»?! Был среди них и адмиралы норвежского флота и секретарь посольства Великобритании в Осло. Были и знаменитые гости вроде чемпиона мира по шахматам Михаила Таля и лауреата Нобелевской премии по литературе Михаила Шолохова.

Под ровный стрекот мотора рассуждал на борту моей «Элмы» о переменах в советском руководстве после судьбоносного XX съезда министр рыбного флота Ицков. Хрущев послал его в Осло улаживать с норвежцами очередной рыболовный спор.

— Придется ублажать местных бюрократов, — жаловался он мне. — Не люблю я, понимаешь, этой канителью заниматься. Дома дел невпроворот.

Ладить конфликт с Норвегией министр смог, лишь выплатив из государственной казны норвежцам штраф в 700 тысяч крон. Кремль принес Норвегии официальные извинения. А Ицкову и нашим дипломатам, замаливая грехи, пришлось вдобавок несколько дней кряду потчевать норвежских чиновников пшеничной водкой и белужьей икрой на приемах в советском посольстве. И все ради того, чтобы избежать скандала и замять неприятный инцидент, вызванный головотяпством отечественных чиновников.

Рыболовство для норвежцев в середине прошлого века оставалось не просто одной из ведущих отраслей экономики. Рыба в этих краях спокон веку считалась хлебом насущным. Ведь природа Норвегии скудна, и лишь море отдавало здесь людям свои дары. Благосостояние норвежцев долгие годы во многом зависило от морепродуктов, отудачного лова рыбаков у Бергена, наЛофотенах или где-нибудь вдали от родных беретов в открытом море.

На Лофотенах, где теплый Гольфстрим встречается с холодными водами Арктики, изобилие питательных веществ позволяет плодиться неисчислимым тучам планктона. А планктон — любимый корм для атлантической трески.

За треску на протяжении тысячелетий велись вокруг норвежских берегов кровопролитные войны. Ее мясо, — нежное, белое, слоистое, — всегда было в цене. Теперь треска воюет за собственное выживание. Ее поголовье сократилось. Чтобы обеспечить воспроизводство популяции трески, введены квоты на ее лов.

Лофотенский весенний промысел трески — это настоящая страда для норвежских рыбаков. Точнее говоря, это — вся их жизнь. Такой она была столетия назад, такой останется и в будущем.

Можно без преувеличения сказать, что именно треска была главным военным секретом викингов, залогом их ратных побед на море. На протяжении столетий норвежские рыбаки связывали выловленную ими рыбу за хвосты и вывешивали парами на берегу сушиться на больших деревянных рамах. За три месяца такой сушки треска теряла четыре пятых своего веса и становилась хранилищем чистого белка. Свои питательные свойства она сохраняла на все время долгих морских путешествий. Имея внушительный запас провианта в виде сухой трески, викинги могли совершать длительные морские походы вокруг Европы и даже через Атлантику.

В Норвегии в свое время не уставали говорить: «Наша некоронованная королева — это селедка с кронпринцессой треской». Так было полвека назад. Но времена меняются. Развивается наука, а с ней и промышленность. Ведется разведка полезных ископаемых. В итоге Северное море стало теперь для норвежцев не только источником морепродуктов, но и кладезью нефти. И в скромной некогда экономике страны воцарился новый и могущественный властелин, потеснивший с престола королеву Селедку с кронпринцессой Треской. Ее величество Нефть, это черное золото недр, принесло в последние годы норвежцам и новые доходы, и новые заботы.

Частым гостем моей «Элмы» был вице-адмирал норвежского флота Бьорн Кристиансен. Он был на ведущих командных постах в военно-морских силах Норвегии. Долгие годы работал начальником штаба ВМС по кадрам. Контакты с ним обещали небезынтересный и многообещающий обмен мнениями. Не исключалась, как первоначально полагали в резидентуре ГРУ в Осло, и возможность его вербовки.

С Бьорном Кристиансеном мы сошлись характерами. Оба были морскими офицерами с прямым и открытым нравом. Оба были большими охотниками выпить и закусить. Ну а на «Элме» у меня всегда был приличный запас и черной икры, и севрюги, и русской водки. Сухой лед даже в самую жаркую погоду обеспечивал хорошую сохранность продуктов и нужную температуру для отборной пшеничной водки. Что же касается тем для дружеской беседы, то их было при каждой нашей встрече более чем достаточно.

Оставив вдали берег Осло, мы, как правило, швартовались в одном из небольших заливчиков в глубине Осло-фиорда, где воздух всегда чист и прозрачен. А ключевая вода из горного ручья вкусна и свежа. Там морской ветер доносил со скал терпкий сладкий запах сосны. Там нам никто не мешал.

Я разводил в мангале огонь и над раскаленными углями укладывал нанизанные на шампур ломтики ароматного шашлыка, сдобренные перцем, солью и уксусом. Нежная и сочная баранина запивалась холодной пшеничной водкой, после которой резкость крепкого напитка снималась бархатной и нежной белужьей икрой, обволакивавшей горло соленым и пряным, ни с чем не сравнимым вкусом.

Политика и военные дела, на первый взгляд, занимали в наших разговорах не слишком много места. Мы рассуждали о жизни и природе, об увлечениях и разочарованиях, о людских пороках и талантах. Нам было несложно найти общий язык. Мы были во многом похожи. Но если бы и не были, моя задача оставалась неизменной: сблизиться с норвежцем и определиться в вопросе о возможности его вербовки.

Начальство в этом деликатном деле меня не торопило, понимая, насколько это непросто. Я же внимательно изучал своего знакомого, каждый раз задавая себе один и тот же вопрос, — удастся ли мне это сделать, возможна ли вербовка, пришло ли время для нее или все еще нет?

Пробным камнем в ответе на этот вопрос были беседы о членстве Норвегии в НАТО. Затевал я их крайне редко, внимательно прислушиваясь к ответам вице-адмирала.

— Я, как и вы, тоже против слишком крепких объятий НАТО, — говорил мне норвежец. — Я также против атомного оружия в наших фиордах. Но никак не против Североатлантического союза. Есть политики, которые самодовольно утверждают, что мы маленькая страна и от нас ничего не зависит. Ерунда! Ведь и малый народ может сделать большое дело.

Мы кое в чем соглашались, в чем-то расходились и поднимали тосты за процветание Норвегии, за советско-норвежскую дружбу.

Порой во время дискуссий с Бьорном я пытался разыграть «немецкую карту».

— Вам ведь самым бессовестным образом навязали союз с бывшими нацистскими преступниками, — утверждал я. — Неужели вы так быстро забыли уроки последней войны? Разве вы мало хлебнули горя в те годы? Ваш премьер Герхардсен чудом остался жив в фашистском лагере смерти в Заксенхаузене. Король Хокон Седьмой был вынужден скрываться в изгнании на Британских островах. А теперь на ваших военных базах снова стали командовать бывшие гитлеровцы. Такой ли союз действительно нужен Норвегии?

Однако если несколько лет спустя этот пропагандистский прием в Англии увенчается успехом в моих беседах с сэром Колином Кутом, то в дебатах с Бьорном Кристиансеном он не был столь эффективен. Антигерманский фронт в союзе с норвежским вице-адмиралом мне создать не удалось.

Тем не менее, пикники в Осло-фиорде приносили свои плоды. Порой мне удавалось выудить у своего собеседника интересную информацию, порой совершить запланированную утечку советских «секретных» сведений. Ведь дезинформация тоже помогает разведке получать неплохие результаты.

Еще одним постоянным пассажиром «Элмы» был Калле Рог — крупный норвежский бизнесмен, заядлый автомобилист и лошадник. Для меня он оказался своего рода местным доктором Уардом, верным поводырем по кругам высшего общества Норвегии. В память о друге я на всю жизнь сохранил подаренную норвежцем бронзовую статуэтку его любимого скакуна, выигравшего на бегах и в Норвегии, и за рубежом не одну скачку для своего хозяина.

Калле Рог удивлял своими гигантскими размерами. Весил он никак не меньше десяти пудов. Один за столом мог съесть целого барана и выпить ведро пива. Но был при этом на удивление подвижен и энергичен, как цирковой клоун.

Однажды Калле Рог возвращался из деловой командировки в Лондон. Я встречал его в аэропорту Осло. Норвежец вышел мне навстречу после таможенного контроля довольный и веселый.

— Привет, Юджин, — прокричал он так, что стоявшие вокруг пассажиры невольно переглянулись. — Я их всех надул и провез с собой три бутылки виски.

— Не может быть. Ведь таможней разрешено только две.

Калле Рог радостно похлопал себя по огромному животу и, хохоча, добавил:

— Ну и что! Ведь третья-то уже здесь.

Прежде чем пройти таможенный контроль, он осушил одну из трех купленных им беспошлинно в аэропорту бутылок шотландского виски. Впрочем, для такого гиганта, как Калле, это было делом простым и привычным. Все равно, что для простого смертного опрокинуть рюмку-другую.

Калле Рог был для меня хорошим подспорьем. Перед массивной фигурой этого бизнесмена открывались двери любых норвежских кабинетов. Он познакомил меня со многими нужными людьми. Это чертовски экономило время, которого мне в Норвегии нередко не хватало.

Кроме того, Калле Рог был ходячей энциклопедией по норвежскому бизнесу. Курсы акций ведущих мировых компаний, биржевые перспективы того или иного предприятия, капиталовложения и долги, процентные ставки и налоговые обязательства — все эти данные хранились в его огромной голове надежно, как на компьютерных дисках, появившихся на планете много позднее.

— Юджин, — предложил он как-то мне, — хочешь стать богатым? Я могу помочь тебе в этом. Дело верное. Ты вложишь деньги в акционерное предприятие, ну, скажем, в концерн «Космос», и через пару-тройку лет станешь весьма состоятельным человеком. Разве плохо?

— Что-то больно просто, — усомнился я. — А как же закон о сверхприбыли? Ведь он ограничивает дивиденды на акционерный капитал в твоей стране шестью процентами.

— Больно много ты понимаешь! — Рассердился Калле. — Закон ведь допускает и исключения. В отдельных случаях размер дивиденда может достигать и пятнадцати процентов.

— Ну, на отдельных случаях капитала не составишь, — возразил я.

Но неутомимый Калле Рог продолжал упорно настаивать на своем предложении.

— Опять ты не прав, Юджин. Таких случаев можно иметь сколько угодно. Хоть в день по десятку. Надо только головой хорошо работать. Впрочем, что я тебя уговариваю?! Не желаешь разбогатеть, и не надо. Вы же, русские, все как один против капиталистов, — с искренним разочарованием заключил мой благодетель и больше никогда не предлагал мне стать богатым.

Рассказ девятый

О том, кого я смог завербовать в Норвегии: о «Фебах» и «Марке»

В конце 54-го года мне удалось провести две важные вербовки высокопоставленных офицеров из штаба военно-морских сил Норвегии. Эти агенты долгие годы будут работать на советскую военную разведку, и останутся нерасшифрованными. В Главном разведывательном управлении Генерального штаба Советской армии эта пара моих агентов получит оперативный псевдоним «Фебы».

— Почему именно «Фебы»? И что это за слово? — спросил я как-то резидента.

— Слово, кажется, греческое, — сказал в ответ генерал Пахомов, — а в переводе означает «блистательный».

Такой псевдоним мне пришелся по вкусу. Видимо, начальству они тоже понравились.

«Фебы» во многом походили друг на друга. Назвать их одним и тем же конспиративным именем казалось вполне подходящим делом.

С «Фебом»-первым я познакомился в Хортоне, где располагалась база норвежских ВМС. Однажды военные моряки проводили там нечто вроде «дня открытых дверей». Я, естественно, не мог его пропустить. Там с «Фебом»-первым нас и свел взаимный интерес. Мне нужны были данные о натовских базах в Норвегии, ну, а мой новый знакомый был не прочь заработать на продаже таких сведений. Об условиях сотрудничества договориться не составило большого труда. Несложно было условиться и о порядке совместной работы.

С «Фебом»-вторым судьба свела меня несколько позже в штабе флота, где норвежец заведовал одним из отделов.

Я оказался в этом штабе в связи с предполагавшимся визитом советских военных кораблей в Норвегию. Мне нужно было проговорить с норвежскими властями кое-какие детали этого визита. За официальной беседой в штабе, которая затем была продолжена непринужденным разговором в одном из тихих ресторанчиков Осло, я договорился о дальнейшем сотрудничестве с «Фебом»-вторым.

И в первом, и во втором случае состоялась, как мы говорим, «любовь с первого взгляда». Моя заинтересованность в информации была понятна обоим норвежским офицерам без особых разъяснений. О ней наилучшим образом свидетельствовала сама должность заместителя военно-морского атташе посольства СССР. Что же касается обоих норвежцев, то их стремление к хорошему дополнительному заработку также было нетрудно объяснить. Дороговизна жизни в Норвегии, большие семьи у обоих военных и связанные с этим немалые расходы при скромной, в общем-то, зарплате морских офицеров требовали дополнительных источников дохода.

«Фебы» без особых церемоний дали мне понять, что располагают секретной информацией из натовских источников и готовы ее мне передать за определенное вознаграждение, конечно. Судя по всему, угрызений совести от такой сделки ни один из «Фебов» не испытывал. Наверное, потому, что поставляемая ими информация в основном касалась не норвежских, а американских и натовских вооруженных сил.

К первой же конспиративной встрече со мной оба «Феба» подготовили такое количество материалов с грифом «совершенно секретно», что я едва мог поначалу скрыть свое удивление. Дабы не расхолаживать ни одного, ни другого, я никоим образом не выразил им своего удивления. Лишь отблагодарил «Фебов» крупными денежными суммами, которые были с благодарностью приняты. Подробно объяснил, как и где нам предстоит встречаться в будущем.

Моя работа с «Фебами» продолжалась около четырех лет. Я держал с агентами постоянную связь, получая от них по несколько раз в месяц подборку натовской документации, которая без промедления отправлялась с дипкурьерами в Центр.

Иногда возникала необходимость экстренной встречи. Порой Центру требовалась срочная информация. Тогда мне, естественно, приходилось встречаться с «Фебами» незапланированно. И риск быть обнаруженными, безусловно, возрастал.

Однажды это чуть было не случилось. А дело было так. Начались совместные маневры норвежских и натовских военно-морских сил. «Феб»-первый был вызван в штаб учений в Кристиансан, что на южной оконечности Норвегии. Москва срочно запросила данные об этих учениях. Резидент торопил, и я выехал на незапланированную встречу с «Фебом».

В Норвегии в ту пору не существовало никаких ограничений на поездки по стране для дипломатов социалистических стран, так что нужды в постоянных запросах на разрешение местного МИДа поехать куда-либо не было никакой. Это, естественно, лишало норвежскую контрразведку информации о планах моих поездок по стране, а мне позволяло порой разъезжать по провинциальным норвежским городам относительно беспрепятственно.

Но на этот раз мой «Понтиак» оказался под контролем. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы избавиться от «хвоста», вызвать «Феба» по телефону, накоротке встретиться с ним в близлежащем ресторане и получить интересовавшие Центр материалы по военно-морским учениям. Однако на выезде из Кристиансана дорогу мне перегородила полицейская машина. Я был вынужден остановиться. Подошедший полицейский тут же начал меня расспрашивать:

— Где вы были? Что вы делали в Кристиансане?

Если бы этот коп рискнул заглянуть в бардачок «Понтиака», то моей миссии в Норвегии в одночасье пришел бы конец. Там лежали совершенно секретные материалы, переданные «Фебом». Я, естественно, такого развития событий допустить не мог, поэтому сразу же взялся решительно атаковать полицейского всевозможными обвинениями:

— Как вы смеете останавливать дипломата?! Кто вам дал право меня допрашивать?! Нравится мне этот город. Вот я сюда и приехал. В закрытые зоны не заезжал. Немедленно прекратите этот незаконный допрос. Или я буду жаловаться.

Полицейскому ничего не оставалось, как подчиниться. Опасность миновала, и я благополучно доставил материалы «Феба» в советское посольство в Осло.

Центру, естественно, было важно знать, где и как достают завербованные мною агенты секретные документы. Я предоставил Москве информацию на этот счет. У обоих «Фебов» для получения секретных материалов были прекрасные возможности. И тот и другой работали высокопоставленными штабными офицерами, имевшими допуск к секретной информации. Но если в других странах разведчикам для получения такого рода сведений пришлось бы, по всей вероятности, снабжать завербованных агентов миниатюрными фотокамерами, диктофонами или миникопировщиками, то процедура, действовавшая в середине 50-х годов в штабе норвежских ВМС, максимально упрощала стоявшую передо мной задачу.

По существовавшему тогда в Норвегии положению офицеры штаба сами оформляли акты на уничтожение секретных документов. Сами их и подписывали. Невероятно, но факт. В итоге «Фебы» могли не копировать секретные документы, а выносить их из штаба в своих портфелях. Нужно было лишь оформить фиктивную справку об их уничтожении, что они и делали без особого труда.

В Советской армии и на флоте такое пренебрежение элементарными требованиями безопасности было немыслимо. В Генштабе, например, за уничтожение секретных документов отвечали так называемые «тройки». Члены ее составляли акт и совместно уничтожали документы на глазах друг у друга. Такая процедура обеспечивала как необходимый контроль, так и безопасность. Норвежский же вариант предоставлял отличную лазейку для злоупотреблений. Неслучайно поэтому оба «Феба» нашли возможным ею воспользоваться.

Они периодически оформляли у себя на службе акты об уничтожении направленных им для ознакомления секретных документов, но на практике их вовсе не уничтожали. Проверяющих не было. Таким образом, я получал от «Фебов» значительный объем секретной документации, поступавшей в два ведущих отдела штаба военно-морских сил Норвегии. Ну а в Центр в результате такой работы шел не ручеек, а целый поток секретной информации.

Обеспечение безопасности «Фебов» было достаточно сложным и кропотливым делом. Оно требовало постоянного внимания, максимальной сосредоточенности и осторожности. Мою работу упрощало то, что оба «Феба» были профессионалами высокого класса. Прекрасно понимали значение конспирации. Кроме того, они без особого труда самостоятельно могли определить, какая именно информация могла меня заинтересовать. Скажем, им было ясно, что сама Норвегия с ее тремя дивизиями советскую военную разведку ничуть не интересовала, натовские же планы — совсем другое дело. Особенно планы действий на северном фланге НАТО в случае возможной войны с СССР.

Норвегия была участницей и одним из потенциальных исполнителей этих планов. Допустим, в штабе НАТО создавался фронт в составе пятнадцати дивизий. И хотя в их составе было лишь три норвежских полка, но и они должны были, так сказать, идти с остальными частями в ногу. А для этого норвежцам, естественно, нужно было знать свои цели и задачи: что и где обойти, где нанести удар и так далее. Вот такого рода информация и шла в Центр от обоих его «Фебов».

Оставалось лишь не задерживать оплату услуг норвежских агентов. В среднем оба получали от меня ежемесячно сумму, равную их тройному окладу штабных офицеров. За некоторые документы особой важности мне разрешалось выплачивать «Фебам» премиальные, что случалось, впрочем, довольно часто.

Командировки «Фебов» за рубеж также субсидировались Центром из кассы резидентуры ГРУ в Осло. За рубеж, — преимущественно в Бельгию, Великобританию и США, — часто ездил «Феб» второй. Как правило, это были поездки на различные совещания натовских военных органов. Перед каждой такой командировкой «Феб» получал от меня кругленькую сумму в валюте той страны, куда он направлялся. Ну а я по возвращении норвежца в Осло отправлял в Центр очередную порцию конфиденциальных документов с последнего совещания натовских экспертов.

И все же в море этик важных документов были и свои, так сказать, жемчужины — материалы, представлявшие по тем или иным причинам в то время наибольший интерес для советского военно-политического руководства. Сам я, естественно, не всегда мог правильно оценить приоритетность поставляемых мною материалов, находясь в Норвегии. Да этого от меня Центр чаще всего и не требовал. Когда же я вернулся в Москву, мне было, конечно же, любопытно узнать об оценке Центром тех документов, которые поставляли «Фебы».

Генерал-лейтенант Коновалов, бывший тогда одним из руководителей стратегической разведки ГРУ, отвечая мне на этот вопрос, как-то заметил:

— Обо всех добытых тобою документах сказать не смогу. Они ведь по разным отделам управления разошлись. Но вот мне лично один запомнился очень хорошо. Он поступил от «Феба»-первого, кажется. Речь в нем шла о шумности советских ударных подводных лодок. Тот документ сыграл свою роль в обеспечении стратегической обороны страны. Да и сэкономил нам не один миллион рублей при разработке и строительстве ударных подводных ракетоносцев.

Я и сам запомнил тот документ. «Феб» обратил на него особое внимание. Сказал, что он был подготовлен американской разведкой.

Выпуская в мировой океан наши подводные корабли, ни их создатели, ни их командиры не знают досконально и точно, на каких курсовых углах, что и как у наших лодок шумит во время похода. Американская военно-морская разведка, имея хорошую измерительную аппаратуру, все эти шумы старалась запеленговать. В подготовленном по итогам проведенной работы документе были изложены основные шумовые характеристики советских подлодок. В частности, указывалось, как шумит водяная помпа или какой-то другой узел подводного ракетоносца того или иного типа. Давались соответствующие выкладки, схемы, чертежи.

Для неспециалиста эта информация могла показаться вполне ординарной технической сводкой. Но для экспертов это была бесценная подсказка. Ведь на деле выходило, что в походе за советской лодкой увязывалась американская, и слыша, и видя ее по всему курсу. А командир нашей лодки уверенно вел ее вперед и полагал при этом, что на «хвосте» у него никого нет. Сзади же шел потенциальный противник, готовый в любой момент беспрепятственно нашу лодку уничтожить. И все это происходило благодаря установленным шумам советских ударных ракетоносцев.

Получив американские данные, наши конструкторы и разработчики многие шумы постарались устранить. После этого американские подлодки перестали нас слышать так, как раньше. Это до поры несколько обезопасило наш стратегический подводный флот от возможного превентивного удара. Иначе говоря, если раньше американцы в случае войны могли запустить торпеды и ликвидировать наши ракетоносцы, то данные разведки, то есть сведения, полученные от «Феба», позволили снизить такую опасность. Именно снизить, а не ликвидировать совсем, так как шумность любых, даже самых совершенных подлодок по-прежнему остается для их создателей проблемой номер один.

В те грозные годы середины XX века наш ответ на ядерный вызов США должен был последовать безотлагательно. Ведь «холодная война» была тогда в самом разгаре и в любой момент могла перерасти в войну настоящую. Чтобы уйти от сверхчувствительной американской аппаратуры обнаружения подлодок, наши ученые и конструкторы предложили две революционные технологии. Легкие и прочные титановые корпуса с малой магнитностью — это раз. И жидкометаллические реакторы — это два. Такие реакторы гораздо быстрее набирали мощность и расходовали для пуска минимум энергии.

Шумность новых советских лодок, в частности, АПЛ «Альфа» проекта К-27, была существенно снижена. «Альфу» задумали в конце 50-х. Запустили в начале 60-х. Надо полагать, что свой скромный вклад в тот проект внес и я.

Еще одним моим агентом в Норвегии был молодой и энергичный парень, работавший в Осло на британский Форин офис. Его оперативный псевдоним — «Марк». Он мечтал разбогатеть. И посему охотно приторговывал дипломатическими и иными секретами англичан. Кто знает, может быть на своих гонорарах от ГРУ он и сколотил в дальнейшем неплохой капитал. Но, работая на своем посту в Осло, знал «Марк» не слишком много, а потому и доходы его от сотрудничества с советской военной разведкой были не слишком велики. Кто же будет хорошо платить за пустяковую информацию?!

Тем не менее, обо всех мало-мальски важных событиях в Министерстве иностранных дел Великобритании и в английском посольстве в Осло я знал довольно хорошо. В благодарность за это иногда устраивал для «Марка» поездки на пикник в Осло-фиорде. А когда наступали холода, то местом наших не очень частых совместных походов становился кабачок под названием «Золотой петух», где мы могли в относительной безопасности провести свободное время. Там работали наши люди.

Норвегия была вотчиной британской разведки. Вторая мировая война породнила спецслужбы двух стран. Агентурная сеть СИС в Норвегии была многочисленной и разветвленной. И в середине пятидесятых она уже работала не против общего врага, как было десять лет назад, а против Советского Союза. «Марк» помогал мне лучше ориентироваться в этой борьбе.

В годы войны в Лондоне, как известно, обосновалось правительство Норвегии в изгнании. В Англию бежали не только король Хокон VII и парламент страны, но и тысячи молодых норвежцев, желавших с оружием в руках бороться против немецких оккупантов. Многие из них были определены в центры подготовки диверсантов, организованные британской разведкой.

К союзникам перешел и весь норвежский торговый флот. А по своим размерам это был тогда третий в мире флот, насчитывавший более тысячи кораблей водоизмещением свыше четырех миллионов тонн. Причем, добрую половину этих судов составляли танкерные корабли, столь необходимые союзникам в деле транспортировки топлива для нужд своих вооруженных сил.

Норвегия потеряла в годы войны более половины своего флота. Вклад норвежских моряков в обеспечение успеха союзных сил трудно переоценить. Но важнейшая роль норвежцев заключалась все-таки не в транспорте горючего для англо-американских войск. Главной и наиболее важной их миссией была разведка. Сикрет Интеллидженс Сервис превратила Норвегию в свой разведывательный форпост.

Всего в стране существовало три основные разведывательные сети, созданные британцами. Первая — вдоль побережья Норвегии. В ее задачу входило наблюдение за перемещением флота вдоль изрезанной береговой линии Норвегии. Мало кому известно, что в годы войны практически весь гитлеровский флот базировался в Норвегии. К сорок пятому году немецкий контингент в этой стране составлял около полумиллиона человек. Береговая разведывательная сеть позволяла англичанам отслеживать выходы немецких кораблей в Атлантику на перехват арктических конвоев союзников. Два года продолжалась, например, знаменитая охота на флагмана гитлеровского военно-морского флота линкор «Тирпиц», пока точная информация разведчиков не позволила в 1944 году, наконец, выследить его и пустить на дно.

Вторая сеть из примерно семидесяти разведывательных станций, оборудованных радиосвязью, действовала внутри страны. Третья «паутина» принадлежала исключительно СОЕ — Управлению специальных операций Великобритании, созданному в годы войны для проведения диверсий и саботажа на территории оккупированных фашистской Германией стран и помощи движению Сопротивления.

Через центры подготовки СОЕ прошли тысячи норвежцев. После войны они стали опорой не только для службы национальной разведки, но и для британской МИ-6.

Норвежцы обучались в нескольких разведцентрах на территории Великобритании. Так называемая Независимая норвежская рота № 1 имени Мартина Линге базировалась в центре СОЕ в местечке Авцемор, на севере Шотландии. Линге был одним из первых норвежских разведчиков, погибших в ходе секретной операций СОЕ осенью 1941 года.

Норвежские разведгруппы из Авцемора засылались в Норвегию по маршруту, известному как «Шетландский автобус», с британских Шетландских островов на рыбацких шхунах в шторм и непогоду к берегам родных фиордов.

Часть диверсионных групп проходила подготовку в учебном центре под названием «Станция номер 17», который находился в графстве Хертфордшир. Всего за годы войны выпускники СОЕ провели почти полторы сотни операций. Успех одной из таких вылазок фактически сорвал реализацию немецкого атомного проекта.

Фашисты выстроили в Норвегии наХардингер Плато завод по производству «тяжелой воды». Она была необходима для замедления нейтронов при цепной реакции в атомной бомбе. В феврале 1943 года норвежская группа «Грауз», заброшенная на плато из Великобритании, вышла на объект и после высадки подкрепления проникла на территорию завода. Взорвав хранилище «тяжелой воды» и большую часть ее запасов, норвежцы разрушили последние надежды Гитлера на создание «оружия возмездия».

На исходе Второй мировой в британский плен попали все дислоцированные в этой стране немецкие войска. Осенью 1944 года по команде из Лондона тайная армия норвежского сопротивления «Милорг» и отряды Управления специальных операций провели крупнейшую за годы войны диверсию. Разрушив мосты, переправы и пути сообщения по всей стране, они заперли немецкие части в Норвегии, не позволив гитлеровскому руководству перебросить их на восточный или западный фронт. Заблокированной оказалась полумиллионная группировка войск противника.

Боевое братство, скрепленное в боях — это немала сила. Англия после войны имела в лице Норвегии не только благодарного друга, но и верного помощника. Наша разведка должна была считаться с таким положением дел в стране.

«Марк» рассказывал мне о «друзьях» английского посольства. Эти «друзья» были чаще всего бывшими выпускниками учебных центров Управления специальных операций. Они нередко посещали английское посольство, как в будни, так и в праздники, делились с британцами известной им информацией. Словом, созданная в годы войны разведывательная сеть СОЕ продолжала и в середине пятидесятых усердно работать на Лондон. А значит — против нас. Мой «платный друг» позволял выявлять «доброжелателей» англичан среди норвежцев. О секретных, хорошо законспирированных агентах «Марк», конечно же, не знал. Но кое-какая рыбка заплывала и в его сети. Своим уловом он был рад поделиться со мной и получить заслуженный гонорар. Так в норвежской паутине британцев появлялись слабые места и даже дыры.

Однако к концу пятьдесят восьмого года вся эта карусель бесконечных явок, поездок и конспиративных встреч без отпуска и без выходных в течение пяти лет непрерывной работы довела меня до болезни. У меня началась нервная экзема. Язвы появились сначала на руках, затем на шее и груди.

Чтобы не оказаться на больничной койке, я решил вернуться в Москву. Для Майи Александровны пребывание в Норвегии тоже не осталось безоблачным. В Осло ей пришлось прервать беременность. Мы хотели оставить ребенка. Но наше желание не совпадало с планами начальства. Майя тоже была задействована в оперативной работе. Генералов, — ив Москве, и в Осло, — интересовала лишь непрерывная и эффективная работа их подчиненных. Здоровье и благополучие сотрудников в таких случаях, как правило, в глазах начальства отходят на второй план.

Тогда мы с Майей отважились на маленький семейный бунт. Я понимал, что обрекаю себя на гнев руководства, но купил билеты на самолет и вылетел с женой в Советский Союз.

В управлении Генштаба начальство встретило меня более чем прохладно.

— Когда собираешься обратно в Осло? — сурово спросил меня вице-адмирал Яковлев, один из руководителей стратегической разведки ГРУ в ту пору.

— Никогда! — выпалил я.

— Что?! — возмутился вице-адмирал. — Да я с тебя погоны сниму, мальчишка!

И снял бы, если бы не ребята из английского направления. Это они, узнав о пиковой ситуации, предложили мне после отпуска перевестись в их отдел и быстро помогли этот перевод оформить. Центру пришлось перепоручить «Фебов» военному атташе в Осло генералу Пахомову.

Рассказ десятый