Или аттенюатор Фильтр Дойчей Трейсман и Нормана 2 страница

Негативным следствием произвольного, требующего усилий внимания может быть значительное утомление. В связи с этим Г. Мюн-стерберг пишет: "В конце концов, невнимание не всегда является недостатком ума; оно служит и желательным предохранительным клапаном" (Мюнстерберг, 1910, с. 170). Известно, что решение сложных проблем может придти как бы само собой в моменты отвлечения или отдыха, когда субъект невольно или нарочно прекращает длительную и бесплодную концентрацию на задаче. Так же давно замечено, что специальное внимание к своим телесным процессам может привести к тому, что "настоящая болезнь присоединяется к воображаемым недугам лиц, которые, за недостатком здоровой работы для ума, поглощены разбором собственных ощущений..." (Кар-пентер, 1877, с. 125). У. Де Лоренс собрал целую коллекцию газетных вырезок о случаях смерти врачей-специалистов именно от тех болезней, которые они пристально изучали. Концентрация, по его мнению, лежит вне морали; эта сила может как помочь выздороветь, так и породить заболевание. Она совершенно безразлична к своему результату. "К счастью, как справедливо указывают, число людей, способных концентрироваться, сравнительно невелико, что лишь

подчеркивает опасность и реальность этой великой силы души" (De Laurence, 1938, с. 62).

Вред пассивного внимания может осознаваться в случаях манипуляции нашим поведением рекламой и деятелями шоу-бизнеса. Непроизвольное внимание может стать помехой общению. В связи с этим И. Канг пишет следующее:

"Многие люди несчастны от того, что не способны отвлечься. Жених мог бы сделать хорошую партию, если бы мог не замечать бородавки на лице своей возлюбленной или отсутствие у нее зуба Между тем неприятная особенность нашей способности внимания состоит в том, что мы совершенно непроизвольно обращаем внимание на недостатки других: на отсутствующую пуговицу сюртука, недостающий зуб или привычную ошибку в речи; этим мы смущаем других и одновременно портим себе настроение. — Если главное хорошо, то не только правильно, но и умно не замечать недостатки других, и даже недостатки в нашем собственном благополучии. Но эта способность абстрагироваться есть сила души, обрести которую можно только упражнением" (Кант, 1994, с. 147-148, курсив автора).

К явлениям невнимания относятся, прежде всего, состояния рассеянности. Они различаются как по своему характеру, так и по причинам, которые, предположительно, их вызывают. Рассеянность первого вида может быть результатом усталости, бессонницы, головной боли, монотонной и однообразной деятельности. Превосходное описание этого состояния дает У. Джеймс:

"Большинство людей ежедневно испытывает и не раз нижеследующее состояние: глаза устремляются в пространство, звуки, доносясь извне, сливаются в однообразный смутный гул, внимание рассеивается настолько, что все тело ощущается как бы сразу, а передний план сознания переполняется как бы чем-то, каким-то печальным чувством подчинения бесплодно проходящему времени. На заднем фоне мышления мы смутно представляем себе, что должны что-то сделать: встать, одеться, ответить лицу, говорившему с нами перед этим,— словом, сделать следующий шаг в нашем размышлении. Но почему-то мы не можем сдвинуться. La pensee de derrieie la tete (мысль, копошащаяся где-то как бы на заднем плане нашего ума) еще не может прорваться через оболочку летаргии, которая сковывает наше душевное состояние. Каждое мгновение ожидаем мы, что эта оболочка, наконец, разорвется, ибо не сознаем никаких причин, почему такое состояние могло бы длиться. А

между тем, оно продолжается мгновение за мгновением, и по-прежнему мы куда-то плывем, но вдруг — без всякой понятной нам причины — откуда-то является толчок энергии, что-то невидимое сообщает нам способность подтянуться, сосредоточиться, мы начинаем мигать глазами, встряхиваем головой, идеи, которые таились где-то на задах сознания, приходят в действие — и колесо жизни начинает по-прежнему вращаться" (Джемс, 1902, с. 170).

Нередко такое состояние сопровождается скукой, определяемой как "тягостное чувство от косного, праздного, недеятельного состояния души; томление бездействия"*. При этом виде рассеянности сознание затопляется случайными неконтролируемыми восприятиями и воспоминаниями обрывочного характера. Субъект как бы отключен от тех аспектов внешнего окружения, которые могут иметь значение для выполнения каких-либо планов или намерений. Более того, сами эти намерения у него в данный момент отсутствуют. Дж. Селли называет подобное состояние сонливостью или отупением и отмечает: "Характерными признаками истинного невнимания или умственного безразличия служит уменьшение напряжения и появление, вместо преобладания известных восприятий или представлений, неясного ряда смутных ощущений и мыслей" (Селли, 1912, с. 123). В другом месте он упоминает о попытках произвольного вызывания такого состояния, которые удавались ему и некоторым другим психологам перед засыпанием (Sully, 1892). У. Джеймс пишет, что такое "удивительное состояние торможения" может быть вызвано на мгновение произвольно, путем фиксации глаз в пустоту и что это состояние не следует путать или сравнивать со сном. Скорее оно напоминает гипнотический транс, после которого субъекты на вопрос: "Думали ли вы о чем-нибудь?", отвечают: "Ничего особенного" (James, 1890/1990, с. 261). Теперь известно, что контролируемое погружение в подобное состояние обеспечивают некоторые специальные техники релаксации и медитации.

Равнодушие к значимым аспектам ситуации характерно также для состояния субъективно прямо противоположного рассеянности первого вида. Здесь рассеянность выступает как оборотная сторона медали или негативное следствие глубокой внутренней концентрации. Поэтому такую рассеянность называют мнимой. Иногда, допол-

Даль Вл И Толковый словарь живого великорусского языка В 4-х т Т 4 М Рус яз. 1980, с 212

нительно, различают две ее разновидности — рассеянность поэтическую и рассеянность профессорскую.

О поэтической рассеянности говорят в тех случаях, когда человек находится в состоянии мечтательности или фез наяву. Он пофужен, не замечая ничего вокруг, в неконтролируемый поток приятных мыслей и ярких образов. Английский поэт-романтик С. Колридж с детства отличался склонностью к мечтам и пофужению в мир воображения. Био-фафы и современники называли поэта "демоническим гением", "бо-гоопьяненным человеком" и "великим пророком фантазии", отмечая при этом, что "фантазия насиловала Колриджа". "Заражая энтузиазмом горячие головы слушателей, он держал длинные вдохновенные речи о всевозможных, самых несхожих между собою предметах. В то время его интересовали равно все темы; он способен был увлекаться до самозабвения и однажды не заметил, как какой-то шутник обрезал во время речи длинные полы его "гауна". " Таким он остался и двадцать лет спустя ", — пишет один из исследователей творчества С. Колриджа*. Слушатели, и тогда и позже, зачастую не понимали поэта, хотя и были очарованы прихотливым течением его слов и мыслей. Диалог быстро превращался в монолог С. Колриджа, и он терпеть не мог, когда его прерывали. Его близкий друг, тоже поэт и литератор, Ч. Лэм предпочитал поэтому вести с ним переписку, нежели вступать в какие-либо споры по ходу "разговора", а его выступления характеризовал как проповеди. О рассеянности С. Колриджа можно судить по одному из случаев, который Ч. Лэм, вспоминая, описывает следующим образом:

"Однажды утром я торопливо, поскольку опаздывал, шел из дома в Инфилде в Индиахаус, когда встретил Колриджа, направлявшегося ко мне с визитом; он был переполнен какой-то новой идеей и, несмотря на мои заверения в недостатке времени, затащил меня через ворота пустынного сада на боковую аллею и там, укрывшись от наблюдения за изгородью вечнозеленых кустов, схватил меня за пуговицу пальто и, закрыв глаза, начал красноречивое рассуждение, плавно размахивая правой рукой в соответствии с \ мелодичной речью, лившейся непрерывным потоком из его уст. Я завороженно слушал, однако бой церковных часов пробудил во мне чувство долга. Я понимал, что все попытки вырваться будут безуспешными, и решил сьпрать на его

Жерлицын М Кольридж и английский романтизм Одесса "Экономическая" тип, 1914,с 91

поглощенности предметом размышления. Перочинным ножом я потихоньку срезал пуговицу моего пальто и удрал. Пять часов спустя, возвращаясь домой мимо того же сада, я услышал голос Колриджа и обнаружил его на том же месте, с закрытыми глазами, с пуговицей, зажатой между пальцами и грациозно покачивающего правой рукой — точно таким я его оставил. Кольридж не заметил моего отсутствия"*.

Рассеянность поэта была следствием творческого воображения и потому с лихвой окупалась результатами его философской и поэтической деятельности, казалась простительной чертой и причудой гения. Иную оценку такого рода рассеянности уже применительно к более обыкновенным и распространенным случаям подобного состояния дает И. Кант:

"Одна из душевных слабостей состоит в том, что репродуктивное воображение останавливается на одном представлении и обращает на него большое или продолжительное внимание и не может оторваться от этого представления, т.е. снова сделать свое течение свободным. Если эта дурная привычка становится постоянной и направляется на один и тот же предмет, то это может довести до помешательства. Быть рассеянным в обществе невежливо, а иногда и смешно. Женщины обычно не впадают в такое состояние; разве только когда они занимаются науками. У слуги, если он, прислуживая за столом, рассеян, обычно на уме что-то дурное: либо он что-то замышляет, либо опасается последствия чего-то... у человека, подверженного этому злу, всегда какой-то сонный вид, а в компании он бесполезен, так как слепо следует свободной игре своего воображения, не регулируемого разумом. — Чтение романов не только приводит часто в дурное настроение духа, но и делает рассеянность привычной" (Кант, 1994, с. 233-235, курсив автора).

В состоянии профессорской рассеянности контролируемый и эмоционально нейтральный ход мыслей логически упорядочен и строго направлен на достижение идеальной и отдаленной цели или на поиск решения сложной задачи. Гротескное описание наружности и поведения рассеянных людей этого типа дал Дж. Свифт в образе высшего

* Циг. по Coleridge the Talker / R.W. Amour, R.F. Howels (Eds.) N. Y., L.: Johnson Repr. Corp, 1969. p. 279-280.

сословия лапутян, занятых исключительно и непрерывно либо музыкой, либо математикой. Гулливер рассказывает:

"... никогда еще мне не приходилось видеть смертных, которые вызывали бы такое удивление своей фигурой, одеждой и выражением лиц. У всех головы были скошены направо и налево; один глаз косил внутрь, а другой глядел прямо вверх... Поодаль я заметил несколько человек в одежде слуг. В руках они держали небольшие палки. К палкам были привязаны надутые воздухом пузыри. Как мне сказали потом, в пузыри было насыпано немного сухого гороха или мелких камешков. Время от времени слуги хлопали этими пузырями по губам и ушам лиц, стоявших подле. Я долго не мог уразуметь, для чего это делается. По-видимому эти люди так погружены в глубокомысленнейшие размышления, что почти не способны ни слушать речи собеседников, ни отвечать на них. Чтобы побудить их к этому, необходимо какое-нибудь внешнее, чисто физическое воздействие на органы речи и слуха... Обязанность хлопальщика заключается в том, чтобы при встрече нескольких лиц слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху тех, кто слушает. На прогулках хлопальщик должен время от времени похлопывать своего господина по глазам, ибо в противном случае тот на каждом шагу подвергается опасности упасть в яму, или стукнуться головой о столб, или же столкнуться с другими прохожими" *.

Действительные примеры профессорской рассеянности обычно находят в жизнеописаниях великих философов, изобретателей и ученых. В этом смысле особенно не повезло лауреату Нобелевской премии, математику Д. Гильберту. Из одной публикации в другую кочует следующая история. Однажды вечером, накануне прихода гостей, госпожа Гильберт заметила, что супруг надел неподходящий галстук и послала его в спальню, наказав заменить этот галстук на другой. Гильберт пошел и не вернулся. Когда, обеспокоелная долгим отсутствием мужа, она поднялась в спальню, то нашла знаменитого ученого в кровати, раздетого и почти спящего. Такого типа ошибки, когда из-за нашей рассеянности правильно начатая последовательность действий сбивается в привычную, но в данной ситуации неверную колею, могут быть известны читателю по собственному опыту.

* Д. Свифт Путешествия Лемюэля Гулливера. М.: Детгиз, 1955, с. 221-

222.

Так, вместо набора нового телефонного номера мы набираем привычный номер, начинающийся теми же двумя или тремя цифрами, и неожиданно услышав знакомый голос в полной растерянности понимаем, что позвонили не туда куда следовало. Говорят, что И. Ньютон, отслеживая по часам, варил куриные яйца. Однажды, задумавшись, он положил в воду карманные часы и сварил их, глядя при этом на яйцо. Поскольку за достоверность этого эпизода авторы не ручаются, приведем пример из своего опыта. Бывает, что вместо зубной пасты, перепутав тюбики, мы выдавливаем на щетку крем для бритья и замечаем свою оплошность лишь тогда, когда рот заполняется мыльной пеной.

Как видно из вышеописанных случаев, мнимая рассеянность может проявляться в так называемых ошибках невнимания, возникающих по ходу привычной, автоматизированной деятельности. В Приложении 3 приведен ряд действительных примеров, а также классификация и теория ошибок рассеянности, предложенная Дж. Ризоном (Reason, 1990). Ошибочные действия такого рода входят, по 3. Фрейду, в широкий класс отбросов феноменального мира или явлений психопатологии обыденной жизни (Фрейд, 1989). Специальное исследование сбоев привычных действий показало, что они происходят и довольно часто у всех людей — в среднем три раза в неделю (Reason, 1984а). В обычных условиях бытового поведения эти промашки выглядят довольно безобидно и в худшем случае приводят к незначительным травмам, а чаще всего вызывают только раздражение или смех. "Мы смеемся над рассеянностью как над простым фактом",— пишет А. Бергсон (1992, с. 16). Однако, в определенных ситуациях и видах профессиональной деятельности последствия ошибок невнимания могут быть печальными и даже катастрофическими. "Любой из нас, если он совершенно поглощен чем-либо, становится рассеянным. Воры-карманники, например, пользуются этим, занимаясь своим ремеслом в толпе зрителей циркового представления или уличного шествия",— пишет Дж. Джастроу (Jastrow, 1928, с. 170). В ином, морально-личностном плане предлагает рассматривать невнимание и его последствия Ю.А. Шрейдер: "Совесть требует от нас быть внимательными к людям и ситуациям. В некотором смысле совесть — это обостренная внимательность, позволяющая усмотреть в этически безразличной, на первый взгляд, ситуации необходимость четкой моральной оценки. Когда человек оставил открытым водопроводный кран и не заметил, что в раковине лежит оставленная для мытья миска, через которую вода перельется потом на пол и протечет через потолок нижних соседей, он не делал дурной выбор, т.е. не предпочитал зло добру. Он просто был невнимательным. Совесть напоминает о том, что нужно обращать внимание на

целый ряд вещей, и это может уберечь от дурного поступка. Внимательность важна и в большом, и в малом"*. Укоры совести как одно из возможных следствий ошибки невнимания могут показаться расплатой слишком незначительной в тех случаях, если в результате рассеянности пострадает сам субъект и/или другие люди. "На кухне ошибка "по рассеянности" может быть всего лишь комичной, но та же ошибка в кабине пилотов пассажирского авиалайнера может привести к катастрофе... Отличие заключается не в природе этой ошибки, а в той мере, в какой данные обстоятельства накажут за нее",— подчеркивает Дж. Ризон (Reason, 1979, с. 68). В настоящее время феномены и последствия невнимательности и внимательности как стилей деятельности человека изучают не только инженерные, но и социальные и клинические психологи (см. Приложение 7).

В качестве особого примера мнимой рассеянности можно привести знакомое всем явление пустого взора, на которое указывал уже Августин. Г. Стаут описывает его следующим образом: "Случается, что, пробуждаясь из состояния задумчивости или мечтания, мы ловим себя на том, что пристально глядим на предмет или лицо, стоящее перед нами. Мы смотрим, не видя. Более разительный пример, который легче проверить, встречается часто при чтении. Конвергенция глаз, аккомодация хрусталика и проч., постоянно происходят, когда мы переходим от буквы к букве, от слова к слову. Но опытный читатель не обращает обыкновенно внимания на буквы или слова; его мысли заняты смыслом. Порою случается, что читая вслух, читатель позволяет своей мысли блуждать, так что чтение становится автоматическим процессом. Зрительные приспособления столь же необходимы как и раньше, хотя внимание уже не обращено ни на слова, ни на смысл" (Стаут, 1923, с. 270). Действительно, иногда, читая книгу, мы ловим себя на том, что взгляд привычно скользит по строкам, и рука листает страницы при полном игнорировании смысла текста. Мы встряхиваем головой и замечаем, что думали о чем-то постороннем или наболевшем и затем, довольно точно, возвращаемся на несколько абзацев и даже страниц выше, чтобы возобновить и продолжить вдумчивое чтение. Таким же пустым взором мы нередко смотрим телевизионные передачи и пустым ухом слушаем лектора или собеседника, не понимая смысла увиденного или сказанного. Такая рассеянность замечается нами и окружающими редко, возможно потому, что она, как правило, не приводит к непосредственным ошибкам. К более серьезным и даже плачевным результатам

*Шрейдер Ю. Л. Лекции по этике. М.: МИРОС, 1994, с. 80-81, курсив автора.

может привести пустой взор оператора пульта наведения зенитно-ракетного комплекса или атомной электростанции, шофера, летчика и хирурга. В литературе описан еще один, родственный пустому взору феномен, получивший название временного провала или дорожного гипноза. Он заключается в том, что после выполнения какой-то рутинной задачи, длительной прогулки или ведения машины человек не может вспомнить, что делал, когда и какие места прошел или проехал (Reed, 1974).

Третий вид рассеянности выступает как следствие чрезвычайной подвижности и отвлекаемости внимания. Буквальное значение слова "рассеянность" наиболее адекватно для определения этого состояния. Здесь внимание непроизвольно и хаотически перемещается с одного внешнего объекта на другой, как бы порхает, не задерживаясь длительно ни на одном из них. Рассеянность такого рода характерна для так называемых подвижных помехонеустойчивых детей; поэтому ее иногда называют ученической. Кроме того, она встречается в случаях психопатологии, например, у параноиков. Более обычная ислабая форма этой рассеянности возникает и наблюдается в ситуациях, когда человек вынужден заниматься трудным или малоинтересным делом.

К расстройствам внимания, получившим название старческой рассеянности относят его "плохую переключаемость в сочетании с недостаточно активной концентрацией" (Баскакова, 1989, с. 15). Здесь, в отличие от ученической рассеянности, внимание человека как бы залипает на одном предмете, деятельности или теме размышления, но при этом, в отличие от рассеянности профессорской, его степень невелика и потому такое сосредоточение неэффективно. Здесь можно вспомнить расхожий образ ворчливой и неряшливой старушки, теряющей и закладывающей вещи домашнего обихода; так она может долго искать очки, которые находятся у нее на лбу. Сходное явление рассеянности наблюдается в состояниях депрессии и тревоги, сопровождаемых так называемой умственной жвачкой, когда мышление человека долго и непрерывно занято одними и теми же, повторяющимися и бесплодными мыслями и образами.

Если при характеристике рассеянности подразумевают глобальное невнимание к большей части содержаний сознательного опыта, то в случаях направленного невнимания речь идет об игнорировании специфических действий, восприятий, мыслей и чувств. Так, отмечается известная трудность в произвольном сосредоточении внимания на эмоциональных и даже аффективных (напр., гнев, но не страх) процессах. По мнению некоторых авторов, подтверждаемому данными экспериментальных исследований, намеренное внимание к чувствам приводит к их ослаблению или разрушению. "Если попы-

таться это сделать, удовольствие или недовольство фазу же ускользают от нас и пропадают, а мы обнаруживаем себя внимающими какому-нибудь назойливому ощущению или идее, наблюдать которые вовсе не собирались",— пишет Э. Титченер и приводит следующее высказывание О. Кюльпе: "Широко известен факт, что созерцание, специальное внимание к эмоциям снижают их силу и предотвращают их естественное проявление. Такое уменьшение интенсивности... как проявление тенденции к полному исчезновению аффективных содержаний, прокладывает дорогу к состоянию безразличия... Следовательно, внимание враждебно чувствам, если оно софедоточено прямо на них" (Titchener, 1908, с. 69). Примерно о том же говорит Н.Н. Лан-ге: "... существенное различие чувств и ощущений состоит в том, что ощущения становятся яснее и отчетливее, когда на них мы обращаем наше внимание, чувству же всегда присуща неясность или расплывчатость, и, софедоточивая на нем внимание, мы не столько делаем его яснее, сколько ослабляем и даже совсем уничтожаем" (Ланге, 1914, с. 263). Добавим, что данная закономерность давно учитывается и используется во многих видах религиозной практики и психотерапии.

Существует также обширный класс феноменов избирательного невнимания в когнитивной и моторной сферах. Привычное невнимание распространяется на повторяющиеся события. Мы не замечаем тикания часов, деталей домашней обстановки, давления одежды и обуви, бликов на стеклах очков, биений своего сердца, дыхания, движений языка и глаз. Отсутствие восприятия подобных обстоятельств, событий и процессов понятно и вполне оправдано. Для кого-то невнимание окружающих к своей персоне может оказаться не только полезным, но и необходимым. Так, в отличие от политика, франта и кокетки, детектив и солдат на фронте, рэкетир, вор и шпион, да и просто застенчивый человек не хотят быть замеченными. Индивидуальные и общие зоны невнимания встречаются и в области умственной деятельности. У. Джеймс пишет: "У каждого из нас есть такие темы, от которых мы сторонимся не хуже пугливой лошади, избегая даже о них задумываться" (Джемс, 1902, с. 1.76). Мысли о предстоящей смерти, собственной ущербности, последствиях ядерной войны и многие другие идеи, так или иначе связанные с основами существования, личностью и самооценкой субъекта, редко попадают и с трудом удерживаются в фокусе сознания большинства людей. Столь же трудно сосредоточиться на хорошо известном учебном материале, чьих-то неоднократно слышанных словах и банальных мыслях, не представляющих для нас ни малейшего интереса. "Из действий и речей, хорошо усвоенных и часто повторяемых, не только внимание, но и сознание улетучиваются, и они совершаются и произносятся по привычке, т.е. совершенно механически без сопровож-

дения сознания. Быть внимательным к пустому анекдоту, рассказываемому в десятый раз, выслушивать повествование о крайне мелочных и вполне ничтожных событиях и обстоятельствах, в высшей степени трудно, потому что это значит сосредоточивать свое внимание почти ни на чем",— пишет П.Ф. Каптерев (1889, с. 38). В моторной сфере постепенный уход внимания характеризует процессы стихийного и специального формирования любых навыков и умений.

Не менее разнообразны и внешние проявления внимания. Особенности позы, мимики и взгляда человека позволяют судить о степени и направленности его внимания. Богатым материалом для анализа объективной картины внимания служат произведения искусства фотографии, сюжетной и портретной живописи. Определенным умением различать состояния внимания других людей обладает каждый из нас, поскольку оно необходимо для успешного взаимодействия и общения. Мы достаточно уверенно схватываем внешние проявления разных видов чувственного внимания — зрительного, слухового, осязательного и органического. Специфические картины образуют также внешние признаки интеллектуального внимания в состояниях спокойного размышления, припоминания, напряженной мысли, глубокой думы и экстаза. Различия в характере и степени внимания фиксируются десятками эпитетов. Например, внимание может быть исключительным и рассеянным, широким и узким, напряженным и ослабленным, ленивым и жадным, досужим и заинтересованным, ледяным и восторженным. На разницу пассивного и активного внимания указывают оттенки значений глагольных форм описания восприятия. Можно, соответственно, видеть и смотреть, слышать и слушать, чувствовать запах и нюхать, чувствовать вкус и смаковать.

Точные и яркие описания внимательного и рассеянного поведения встречаются в работах Ч. Дарвина (1896), Н.Н. Ланге (1893), Т. Рибо (1890), И.А. Сикорского (1904). "Прислушивающийся приостанавливает свои шаги, поворачивает в сторону звука то свое ухо, которое у него лучше слышит, прикладывает при этом к уху руку, увеличивая тем самым ушную раковину и собирая благодаря этому большее количество звуковых волн; дыхание его при этом задерживается... Увидевшая дичь охотничья собака переживает как бы судорогу внимания, вся замирая в "стойке" и "пожирая глазами" предмет своего внимания. С другой стороны, педагог в большинстве случаев не ошибается, когда упрекает в невнимательности к его рассказу школьника, то и дело смотрящего в классе по сторонам и болтающего ногами и руками",— пишет СВ. Кравков (1925, с. 75).

Большинство движений при сенсорном или перцептивном внимании имеют явно приспособительный характер, выполняя функцию настройки органов чувств. Роль же и происхождение некоторых других движений понять нелегко. В процессе сильной концентрации,

например, продевая нить в игольное ушко, многие непроизвольно высовывают кончик языка. Особое значение могут иметь задержки дыхания. Установлено, что в ситуациях длительного сосредоточения дыхание становится поверхностным, а временами прекращается вообще. Если студент на трудной лекции зевает, то не всегда потому, что ему скучно или хочется спать — зевота может быть неизбежным следствием предшествующей задержки дыхания. При жалобах учителей и родителей на невнимательность детей, специалисты, прежде всего, спрашивают о состоянии носоглотки ребенка (хронический насморк, аденоиды, гланды и т.п.).

Массивные задержки движений наблюдаются и в случаях интеллектуального внимания — в процессах размышления или припоминания. В состоянии глубокой задумчивости человек обычно направляет свой взор в бесконечность или закатывает, прищуривает и закрывает глаза; иногда затыкает уши, а во время прогулки замедляет шаги и останавливается. Целесообразность таких движений очевидно заключается в отгораживании и перекрытии внешних, отвлекающих источников стимуляции. О "мудреце из Кенигсберга" рассказывают следующее: "Стараясь углубиться в свои размышления, Кант часто во время сумерек устремлял взор на какой-либо отдаленный предмет, большей частью на Лёбенихтскую башню. С течением времени перед башнею выросли тополи в саду соседа, настолько высокие, что листья их прикрыли башню. Эта перемена стала беспокоить Канта, и он до тех пор упрашивал соседа, пока тот не приказал обрубить верхушки своих тополей"*. Более разнообразны, но менее понятны, сопровождающие умственное усилие движения типа наморщивания лба, нахмуривания бровей, почесывания затылка, кусания губ или ногтей, верчения пуговицы или цепочки, игры карандашом или ключами, на-певания или насвистывания.

Явления внимания и невнимания, как субъективные, так и объективные, выступают наиболее ярко и выпукло в условиях дефицита времени, зашумленности и перегрузки необходимой информацией. Типовая ситуация такого рода, определившая особое направление экспериментальной психологии внимания, требует от субъекта одновременного выполнения двух задач. Житейский опыт говорит о том, что люди могут одновременно делать два дела, например, вести автомобиль и разговаривать с попутчиком. Правда, если ситуация на дороге ухудшается или беседа принимает серьезный оборот наступает приостановка одной из деятельностей.

*Филиппов М. М. Эм. Кант. Его жизнь и философская деятельность. СПб.: Изд. Ф. Павленкова, 1893, с. 48.

Яркой иллюстрацией к данному примеру может послужить следующих фрагмент воспоминаний Н. Малкольма о философе Л. Витгенштейне:

"В 1939 году я довольно часто сопровождал Витгенштейна на прогулках... Прогулка с Витгенштейном была делом нелегким. О чем бы мы ни говорили, он начинал думать с такой серьезностью и интенсивностью, что от меня требовалось большое напряжение, чтобы следить за ходом его мысли. Витгенштейн обычно ходил рывками, иногда останавливался, чтобы сказать что-то особенно важное, и при этом смотрел на меня своим пронизывающим взглядом. Затем он срывался с места, но через несколько ярдов замедлял шаг, чтобы потом его ускорить или остановиться, и так до бесконечности. И это неравномерное продвижение вперед сопровождалось наисложнейшим разговором! "*.