Глава I о методе действенного анализа 4 страница

Невольно вспоминается знаменитое изречение Гете: «Творчество — это самоограничение!»

Толстой писал А. А. Фету: «...работаю мучительно. Вы не можете себе представить, как мне трудна эта предварительная работа... Обдумать и передумать все, что может случиться со всеми будущими людьми предстоящего сочинения... обдумать миллионы возможных сочетаний Для (того) чтобы выбрать из них 1/1000000, ужасно трудно. И этим я занят»[40]. А. П. Чехов: «...Я...никогда не писал непосредственно с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно или типично»[41].

Действительно, у настоящего писателя нет ничего лишнего. Каждая ситуация, каждое событие, каждый характер, пусть даже самый эпизодический, необходим для раскрытия главной мысли. Но у драматического писателя основное средство для выражения своей мысли — это создание борьбы, происходящей на глазах у зрителя и заставляющей зрителя принять участие в этой борьбе: то есть зритель должен стать на сторону одной из борющихся сторон. Борьба эта может быть самой разнообразной. Могут бороться противоборствующие группы людей, может один человек бороться против всех остальных; могут все бороться с кем-то или с чем-то, находящимся вне реальной достигаемости всех действующих лиц; противоборствующие силы могут находиться в одном и том же человеке, и тогда борьба будет происходить в его сознании, в его душе...

Но настоящий писатель всегда построит свое произведение так, чтобы его тенденция (пусть глубоко скрытая) была обязательно почувствована зрителями, то есть чтобы зрители понимали, на чьей стороне находятся симпатии автора.

Лев Толстой считал, что «...как нельзя утаить в мешке шила, так нельзя в художественном произведении скрыть то, что составляет предмет любви автора»[42].

А. Н. Островский на этот счет высказывался также абсолютно уверенно: «...Идеалы должны быть определенны и ясны, чтобы в зрителях не оставалось сомнения, куда им обратить свои симпатии или антипатии»[43].

А так как симпатии или антипатии должны возникать по воле автора к одной из борющихся сторон, то поэтому уже в самом на чале пьесы писатель обязательно закладывает начало того конфликта, вокруг которого должна будет развиваться и расти борьба по ходу всей пьесы. Но конфликт может возникнуть только вокруг какого-то явления, события... Это событие не обязательно должно носить глобальный характер. Как мы уже видели, столь глубокое произведение, как «Горе от ума»,— произведение, отразившее целую эпоху российской жизни,— начинается с конфликта вокруг очень незначительного на первый взгляд случая — «Молчалин задержался в комнате Софьи более, чем следовало бы...». Но вернемся к «Бесприданнице».
Глава VII
ИСХОДНОЕ СОБЫТИЕ И УЧАСТВУЮЩИЕ В ЭТОМ СОБЫТИИ ХАРАКТЕРЫ

 

Пьесу «Бесприданница» начинают два человека, которые вовсе не являются главными действующими лицами пьесы. Но ведь такой писатель, как Островский, очевидно, не случайно начинает пьесу с забот буфетчика Гаврилы и слуги Ивана. Ведь не стал бы Островский выводить на сцену персонажи, которые заняты проблемами, совершенно не связанными с главной проблемой произведения.

Вот что писал Островский по поводу повести А. Ф. Писемского «Тюфяк»: «...Эта повесть истинно художественное произведение. Мы можем сказать это смело, потому что она удовлетворяет всем условиям художественности. Вы видите, что в основании произведения лежит глубокая мысль, и вместе с тем так ясно для вас, что зачалась она в голове автора не в отвлеченной форме, не в виде сентенции, а в живых образах, для первого взгляда, как будто случайно сошедшихся в одном интересе ... (Разрядка моя.— А. П.) Едва ли нужно повторять, что высказанное нами составляет единственное условие художественности»[44].

«Живые образы, сошедшиеся в одном интересе» — трудно точнее сформулировать основной закон всякой драмы! И уж коли авторство этого положения принадлежит Островскому, то вряд ли стоит предполагать, чтобы в своей писательской деятельности Островский отступил от самим же им открытой важнейшей теоретической закономерности.

Наверняка интересы начинающих пьесу персонажей Гаврилы и Ивана должны «сойтись в одном интересе» со всеми другими, более важными персонажами пьесы, чтобы мысль автора была выражена «не в виде сентенции...» Но как отыскать эти интересы живых сценических образов, через что выражаются эти интересы? Только через борьбу, только через конфликт, возникающий в результате какого-то совершившегося события. Следовательно, нам надо прежде всего отыскать событие, диктующее поведение и Гаврилы, и Ивана. Итак, чем же занят Гаврило? Знает ли он о приезде Паратова? Нет. Следовательно, пока это не событие для него. Знает ли он о готовящейся свадьбе Карандышева и Ларисы или о сегодняшнем обеде Карандышева? Ни он, ни Иван об этом не упоминают, да и никаких приготовлений к обеду Карандышева они делать не могут, так как (это выясняется в III акте) тетка Карандышева сама покупала продукты и наняла какого-то повара. Ивана же Карандышев приглашает «служить у стола» только в конце I акта.

Стало быть, ни готовящаяся свадьба, ни карандышевский обед не могут быть событием ни для Гаврилы, ни для Ивана. Давайте все-таки еще раз попристальнее взглянем на предлагаемые обстоятельства и на отношение к ним Гаврилы и Ивана.

Может быть, какое-нибудь из предлагаемых обстоятельств, кажущееся на первый взгляд не столь значительным, на самом деле и определяет поведение и Гаврилы, и Ивана.

Прежде всего, кто такой Гаврило? Островский в перечне действующих лиц пишет: «Гаврило — клубный буфетчик и содержатель кофейной на бульваре». Почему Островский указывает на то, что Гаврило клубный буфетчик? Ведь в пьесе ни разу он не действует как клубный буфетчик. Вообще слово «клуб» произносится в пьесе всего один раз: Кнуров, недовольный обедом у Карандышева, говорит: «Я, господа, в клуб обедать поеду, я не ел ничего».

Зритель, который не прочтет афишу или программку, никак не сможет догадаться, что, кроме того, что Гаврило владеет бульварной кофейной, он еще и служит в каком-то клубном буфете. Так для чего же Островский настаивает на том, что он, прежде всего, клубный буфетчик? Очевидно, Островскому было важно, чтобы актер, играющий Гаврилу, знал об этом предлагаемом обстоятельстве.

Допустим, если сегодня кто-либо из авторов в перечне действующих лиц, рядом с именем эпизодического персонажа, пишет: «лифтерша, пенсионерка» или «чистильщик обуви, лицо кавказского типа», то в нашем сознании обязательно возникают какие-то типические черты подобных персонажей.

Совершенно очевидно, что во времена Островского для актера, прочитавшего на своей роли «клубный буфетчик и содержатель кофейной на бульваре», эти слова наполнялись каким-то живым смыслом. Возникало, очевидно, что-то очень знакомое, часто встречающееся...

Но сегодня для нас ни «клубный буфетчик», ни «владелец кофейной на бульваре» почти никаким смыслом не наполняются. Очевидно, мы должны понять, что означало быть клубным буфетчиком во времена Островского.

Прежде всего, что такое был клуб? Какие были клубы в то время? В Москве был знаменитый «Английский клуб». Попасть в члены этого клуба было далеко не просто и дворянам. Членство этого клуба бывало часто предметом гордости. Многие тратили массу усилий, чтобы добиться этого. Английский клуб был одним из наиболее старых московских клубов. Позже, во времена, описываемые Островским, помимо дворянского клуба, появились и другие клубы: офицерские собрания, клубы для нижних чинов, приказчичьи и купеческие клубы...

В 80-е годы прошлого века (время написания «Бесприданницы») новый класс России — молодая буржуазия (бывшее купечество) наступал «на пятки дворянам» во всех сферах жизни. Купеческие клубы в крупных городах не только ни в чем не уступали дворянским, но часто и превосходили их и в роскоши, и в той бурной жизни, которая проходила в стенах этих клубов. Клубы часто служили местом, где заключались миллионные сделки и тут же по этому поводу устраивались грандиозные пиршества и веселье. Конечно, на этих пирушках наживались в основном хозяева клуба, хозяева ресторана, но кое-что перепадало и буфетчикам...

Очевидно, в подобном купеческом клубе долгие годы работает в буфете и Гаврило. Наконец, накопив деньги, он открыл свое маленькое дельце — кофейню на бульваре. Случайно ли он выбрал именно это место? Где обычно устраивались и устраиваются подобные заведения? Во-первых, в том месте, где бывает много людей, а во-вторых, только там, где у людей может возникнуть потребность посидеть за рюмочкой вина или чашечкой кофе (или чая), поговорить о делах или просто провести время... Очевидно, это место на бульваре, на берегу Волги, недалеко от пароходной пристани, привлекло Гаврилу, прежде всего, своими деловыми возможностями: люди, встречающие пароход, ожидающие парохода или просто приехавшие в город, могут зайти в кофейню, проезжающие мимо города во время стоянки парохода также могут здесь перекусить (ведь в те времена далеко не на всех пароходах были буфеты!). А сколько на пароходах уже в то время перевозилось грузов? Почему бы дельцам не обмывать свои сделки тут же у Волги, в кофейне у Гаврилы, не обязательно ехать для этого непременно в клуб. А захотят устроить пикничок с выездом на ту сторону Волги — опять же заведение Гаврилы все может исполнить в лучшем виде! Почему бы и гуляющей по бульвару публике не зайти в заведение Гаврилы? Ведь какая прекрасная публика расхаживает вечерами, а по воскресеньям и днем по бульвару! С чем может сравниться в эти часы приволжский бульвар, разве только с петербургским Невским проспектом?!

«Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере, в Петербурге — для него он составляет все...

Все, что вы не встретите на Невском проспекте (читай — «приволжском бульваре».— А. П.), все исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками; дамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках... Тысячи сортов шляпок, платьев, платков — пестрых, легких ослепят хоть кого. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стебелей и волнующейся блестящею тучею над черными жуками мужского пола. Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда... Люди... большей частью... занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, словом, большею частью все порядочные люди. В это благословенное время... происходит главная выставка всех лучших произведений человека...»[45]

Да, и в Бряхимове на приволжском бульваре (почти, как на Невском) гуляет по праздникам толпа «чистой публики»! Но, в отличие от Петербурга, где все, по мнению Гаврилы, открыто, свободно могут войти в кофейню или кондитерскую и выпить шампанского, здесь по воскресным дням почти никто не пьет. «По воскресным дням надо богу молиться, а не водку пить!» Поэтому простой люд «с тоски» напивается после обедни дома, а «чистая публика» заходит только... чтобы газетку почитать французскую... В воскресенье чопорно гуляют парочки по бряхимовскому бульвару и следят за нравственностью друг друга. Даже такие состоятельные и, казалось бы, независимые люди, как Вожеватов и Кнуров, и те вынуждены считаться с мнением общества — вынуждены пить шампанское из чайников — не дай бог, если кто узнает, что они «с утра пьют шампанское...».

Пустует заведение Гаврилы по воскресеньям!.. Ах, как ненавидит Гаврило своих земляков за их темноту — «По старинке живем!..» И как он завидует тем, кто может уехать отсюда в Петербург или за границу — завидует он Кнурову: «...С кем ему разговаривать?.. Он и живет здесь не подолгу от этого самого, да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит в Москву, в Петербург, да за границу, там ему просторнее...» Потому и не любит Гаврило Кнурова, за глаза обзывает «идолом», что в любую минуту может Кнуров уехать отсюда туда, где есть «с кем разговаривать!»

Особенно погано Гавриле в праздники — в воскресные дни, в час после поздней обедни, то есть в 12 часов дня. «По праздникам всегда так. По старинке живем: от поздней обедни все к пирогу да ко щам, а потом, после хлеба-соли семь часов отдых...» Только «чистая публика» гуляет по бульвару, а эта и вовсе по воскресеньям не пьет... По воскресеньям и пароходы-то почти не ходят, один только «Самолет» за весь день проплывает...

12 часов, то есть полдень воскресного дня, очевидно, всегда самое «мертвое» время для заведения Гаврилы. Очевидно, он чуть ли не заставляет себя в это время идти в свою кофейню. Посмотрите, как он ругает всех горожан за их воскресные обычаи. Сколько желчи, личной обиды в его словах!..

Слуга Иван — тот молод, тот еще надеется, что скоро кто-то придет к ним: «Вон и Кнуров показался, может быть, и Вожеватов зайдет»... Иван расставляет стулья, а Гаврило стоит неподвижно и только «ругает» всех и вся...

Предлагаемые обстоятельства «опять полдень воскресного дня»,— пожалуй, самое главное, самое «ведущее предлагаемое обстоятельство» и для Гаврилы, и для Ивана. Вокруг этого события существует конфликт Гаврилы и с этим распроклятым городом Бряхимовом, и со слугой Иваном.

«Опять полдень воскресного дня!» — является ли это событием и для Кнурова? Попробуем разобраться.

Судя по всем дальнейшим поступкам, Кнуров очень хочет добиться близости Ларисы. Если воображение Кнурова еще до встречи с Вожеватовым действительно уже было целиком занято Ларисой, то, очевидно, он должен был знать, что в последние дни, примерно в это время, Карандышев, по выражению Вожеватова, «таскает Ларису на бульвар». А коли так, то, возможно, поэтому Кнуров в последние дни именно в это время прогуливается по бульвару, чтобы лишний раз увидеть Ларису? Но если бы дело обстояло именно таким образом, то Кнуров не мог бы не заметить то, что замечают давно другие: с каким победным видом шагает рядом с Ларисой Карандышев!

«...Голову так высоко поднял, что того гляди наткнется на кого-нибудь... Кланяется — едва кивает...» У Кнурова, естественно, должен был бы возникнуть вопрос: почему в последнее время Огудаловых в их прогулках постоянно сопровождает именно Карандышев? А коли такой вопрос бы возник, то он тут же узнал бы о готовящейся свадьбе Ларисы с Карандышевым...

По автору же, не только о свадьбе Ларисы, но и о прогулках Карандышева с Ларисой по бульвару Кнуров ничего не знал. Он впервые услышал обо всем от Вожеватова.

Следовательно, если даже Лариса и занимает воображение Кнурова, то все-таки не она причина того, что в этот воскресный час он (по выражению Ивана) «бульвар-то меряет взад и вперед, точно по обещанию...».

Проверим другую версию: Гаврило утверждает, что прогулки Кнурова вызваны необходимостью нагулять себе аппетит перед едой. Если он прав, то такая пунктуальная забота о своем здоровье должна быть определенной чертой характера Кнурова. Человек, внимательно следящий за своим аппетитом, постоянно, изо дня в день, в определенные часы гуляющий ради этого, вряд ли станет без серьезных поводов нарушать свой режим...

Как же поступает Кнуров? Сначала, нарушая прогулку, он садится читать газету... Впрочем, он, может быть устал и решил немного передохнуть, а затем вновь приняться за свой «моцион». Но вот приходит Вожеватов, и Кнуров не только вступает с ним в длительную, причем поначалу совсем не обязательную болтовню «о том и сем», но и начинает вместе с Вожеватовым («с утра!») пить шампанское! Причем, его совершенно не беспокоит, что такие возлияния натощак (в его возрасте!) не «очень полезны» для здоровья... Где же тут забота о здоровье?.. Похоже, что Гаврило ошибается: не забота о здоровье, а что-то иное гонит каждое утро Кнурова к Волге...

В перечислении действующих лиц Островский пишет так:

«Мокий Парменыч Кнуров, из крупных дельцов последнего времени, пожилой человек с громадным состоянием».

Первому исполнителю роли Кнурова на петербургской сцене Ф. А. Бурдину А. Н. Островский писал: «...Я более года думал, чтобы написать для тебя роль спокойную и типичную, т.е. живую; я тебе вперед говорил о ней; в Москве эту роль исполняет Самарин, он горячо благодарил меня, что я даю ему возможность представить живой, современный тип»[46]. (Разрядка моя.— А. П.)В чем же Островский видел типичную современность Кнурова?

Что это были за «крупные дельцы последнего времени»? Восьмидесятые годы прошлого столетия — это было время бурного роста российской буржуазии. Потомки бывших купцов уже давно забыли про «смазные сапоги» и «бороды лопатой». Это были люди, как правило, получившие образование, владеющие языками, часто меценатствующие. И хотя у них была наследственная деловитость, но богатство свое они уже не сами создавали — в лучшем случае, они его приумножали... Они уже давно не занимаются мелкой торговлей, их капиталы вложены в заводы, мануфактуры, пароходные компании. Они члены различных акционерных обществ. У них свои банки... Короче — машина наращивания их капитала давно запущена и работает. Им остается только следить, чтобы она работала без сбоев, да и то не обязательно это делать самим: много есть различных управляющих, директоров и других служащих, которые несут и эти обязанности...

Возможно, что в молодые годы у Кнурова еще была жажда накопления богатств, жажда расширения сферы своего влияния. Возможно, подобная деятельность приносила ему удовлетворение, но в пожилом возрасте человек (тем более, если он образован) иногда начинает задумываться о смысле жизни...

Бывает, что человек, всю жизнь бывший далеким от какой-либо духовной жизни, далекий от волнений при встрече с красотой, с искусством,— этот человек с возрастом начинает постигать что-то такое, мимо чего он проходил почти всю свою жизнь...

Например, владелец мануфактур Третьяков — тот картины начал скупать у русских художников; Мамонтов — частную оперу в Москве создает да и скульптурой увлекается, художникам меценатствует; молодой совсем Савва Морозов и тот радость в меценатстве находит... Но это все в Москве да в Петербурге, а в Бряхимове?!

«...С кем ему тут разговаривать? Есть человека два-три в городе, с ними он и разговаривает, а больше не с кем; ну, он и молчит... Он и живет здесь не подолгу от этого самого. Да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит в Москву, в Петербург, да за границу, там ему просторнее...»

Просторнее ли? Чем еще может удивить Кнурова Петербург или Париж, Цюрих или любой другой уголок мира? Красоты самых фешенебельных курортов, самые прекрасные театры, лучшие оперные певцы, злачные места и продажная любовь самых дорогих парижских кокоток, все увлечения и удовольствия перепробовал Кнуров уже давно... — для него «невозможного мало...» Все довольно однообразно вокруг, а уж в родимом-то Бряхимове такая тосчища — выть хочется!..

Есть, правда, один дом в этом городе — дом Огудаловых... Обнищавшие дворяне. Харита Игнатьевна крутится, еле сводит концы с концами, чтобы хоть как-то прилично содержать дочерей. Их надо «выдавать»... Старших «выдала», а вот младшую... Младшая дочь ее, Лариса, необычное создание, не такая, как все девушки ее возраста и ее круга: она напрочь лишена жеманства, абсолютно не чувствует никакого смущения перед миллионерами (хотя сама нищая!), всегда естественна со всеми. «...Хитрости нет, не в матушку... Вдруг ни с того, ни с сего и скажет, что не надо...

 

Кнуров. То есть — правду?

Вожеватов. Да, правду... К кому расположена, нисколько этого не скрывает...»[47]

 

Благодаря Ларисе в этом доме какая-то особая атмосфера простоты, естественности и... красоты.

 

«Вожеватов....хорошенькая, играет на разных инструментах, поет, обращенье свободное, оно и тянет... бывать у них в доме большое удовольствие...

Кнуров. Действительно, удовольствие — это вы правду говорите»[48].

 

Ах, как поет Лариса!.. В чем дело? В чем секрет такой привлекательности ее пения?! Ведь нет особой силы или красоты в голосе (Кнуров в Милане слушал лучших итальянских певиц!)... И сама-то она, хоть и красива, но Кнуров за свою долгую жизнь и не таких красоток повидал?!

Чем же притягивает к себе Лариса? Может быть, тем, что так мало наблюдает Кнуров у других женщин, когда они встречаются с миллионером Кнуровым: у Ларисы абсолютно естественное, органичное чувство человеческого достоинства; и в других людях она ценит не «миллионы», а только истинные достоинства: смелость, благородство, доброту, чуткость (вспомним ее рассказ Карандышеву о достоинствах Паратова!..). Лариса — не только красивая женщина, Лариса — личность! А когда человеческая личность обладает еще и художественным дарованием, то сила воздействия такой личности — художника на других людей очень велика:

«...Высшая творческая натура влечет... к себе всех... ведет за собою... в незнакомую страну изящного, в какой-то рай, в тонкой и благоухающей атмосфере которого возвышается душа, улучшаются помыслы, утончаются чувства... Это ощущение есть начало перестройки души...» [49]

Вспомним, как (в III акте) и Вожеватов, и Паратов, и Кнуров уговаривают Ларису «спеть хоть что-нибудь», и какое затем восхищение вызывает пение Ларисы.

 

«... Кнуров (Ларисе). Велико наслаждение видеть вас, а еще большее наслаждение — слушать вас.

Паратов (с мрачным видом). Мне кажется, я с ума сойду...

Вожеватов. Послушать да и умереть — вот оно что!»[50]

 

Да, возможно, что тяга Кнурова к Ларисе — это не просто страсть пожилого человека к молоденькой барышне, а нечто иное — нечто большее... И очень бы хотелось Кнурову почаще бывать в доме Огудаловых, но...

«...Много у них в доме всякого сброда бывает... Тот лезет к Ларисе Дмитриевне с комплиментами, другой с нежностями... Так и жужжат, не дают с ней слово сказать...» И потому Кнуров почти не бывает и в этом единственно притягательном для него доме города Бряхимова...

Нет, неинтересно, тоскливо Кнурову в родном Бряхимове... Впрочем, как и всюду!.. Какой-нибудь потомок Кнурова вроде горьковского Булычева в голос завоет: «Не на той улице живу!..»

Но Кнуров пока еще, возможно, стыдится своей тоски, а скорее и не сознает ее до конца. Он только бродит пока молча, как «идол», по бульвару «взад и вперед»... В будни еще туда-сюда: управляющие докладывают, телефоны звонят, телеграммы надо просмотреть... А в воскресенье совсем плохо: тихо, пусто, одиноко, девать себя некуда... А сейчас только полдень. Начинается эта воскресная пытка ничегонеделанья!..

Очевидно, «опять воскресный полдень!» — это ведущее предлагаемое обстоятельство и для Кнурова, ибо оно определяет его поведение...

Посмотрите, как он мрачен: «...входит Кнуров и, не обращая внимания на поклоны Гаврилы и Ивана, садится к столу, вынимает из кармана французскую газету и читает. Справа входит Вожеватов».

Вожеватов сообщает, что он встречал пароход, на котором должен был приехать Паратов... Это сообщение абсолютно безразлично Кнурову.

Далее диалоги продолжаются только между Вожеватовым, Гаврилой и Иваном, а Кнуров все это время молчит.

А Вожеватов? Чем он занят в это воскресенье? Какое событие руководит поступками Вожеватова? Покупка «Ласточки»? Но ведь в момент приезда Паратова, равно как и на протяжении всей пьесы, Вожеватов ни разу даже не вспомнил о «Ласточке»! Может быть, приезд Паратова радует Вожеватова возможностью кутнуть за его счет? Но ведь Вожеватов сам богатейший человек (богаче Паратова), могущий кутнуть в любую минуту, было бы желание и повод...

Может быть, прав Кнуров, подозревающий, что у Вожеватова свои серьезные планы на увоз с собою в Париж Ларисы Огудаловой? Если это так, то, может быть, действительно Вожеватов все продумал заранее и организовал всю «операцию», то есть он специально договорился с Паратовым о покупке «Ласточки»? Может быть, план Вожеватова был примерно таков:

а) приезд Паратова расстроит свадьбу Ларисы;

б) Паратов, сделав свое, укатит (ведь Лариса бесприданница, а Паратову явно нужны деньги — «Ласточку» продает!);

в) Лариса в смятении!

г) является старый друг Вася Вожеватов и «пригревает» Ларису на своей груди.

Кстати, почти все так и получается. И Лариса действительно перед самой гибелью бросается к Вожеватову за помощью. Но Вожеватов не может ей ничем помочь, ибо... проиграл ее только что Кнурову в орлянку и дал честное купеческое слово не мешать!..

Если Вожеватов все так ловко задумал и организовал для своей, выгоды, то зачем же он сам создал условия, при которых он смог «проиграть» Ларису Кнурову? Действительно, зачем он, не успев встретиться с Кнуровым, спешит посвятить последнего во все новости: сообщить и о приезде Паратова, и о готовящейся свадьбе Ларисы, и о давнем романе Паратова с Ларисой,— ведь ни о чем об этом Кнуров прежде не знал?!.

Может быть, Вожеватов так действует по наивности, не понимая, что Кнуров сможет ему помешать? Как-то не верится, что этот деловой человек, «представитель богатейшей торговой фирмы», может быть столь неосторожен в таком важном для него деле...

В чем же тогда причина такого поведения Вожеватова?

Давайте попробуем тщательно и последовательно проследить все поступки Вожеватова по ходу пьесы. Что он делает?

Поначалу он встречает Паратова. Не встретив Паратова, он сплетничает о всех городских новостях, при этом он с удовольствием насмехается над всеми, в том числе и над Ларисой:

«...Она простовата... А бесприданницам так нельзя. К кому расположена, нисколько этого не скрывает. Вот Сергей Сергеич Паратов в прошлом году появился, наглядеться на него не могла... Уж как она его любила, чуть не умерла с горя... Какая чувствительная! (Смеется.)...Потом вдруг появился этот кассир... Вот бросал деньги-то!.. У них в доме его арестовали... Скандалище здоровый! (Смеется.) С месяц Огудаловым никуда глаз показать было нельзя...»[51]

И все это Вожеватов сообщил постороннему человеку о людях, которые считают его близким человеком! (О Вожеватове Лариса говорит: «Мы с малолетства знакомы, еще маленькими играли вместе... Мы почти родные!..»)

Над Карандышевым Вожеватов издевается и за глаза, и совершенно откровенно при всех: при Ларисе, при Огудаловой, то есть при людях, которые почти уже являются родственниками Карандышева: «Пожил бы, кажется, денек на вашем месте. Водочка да винцо! Нам так нельзя, пожалуй, разум потеряешь. Вам можно все: вы капиталу не проживаете, потому его нет, а уж мы такие горькие зародились на свете — у нас дела очень велики, так нам разума-то терять и нельзя...»[52]

Приезжает Паратов. Но он приезжает не один, а с актером бродяжкой, называемым Робинзоном...

 

«Паратов....в дороге скука смертная, всякому товарищу рад.

Кнуров. Еще бы, конечно.

Вожеватов. Это такое счастье, такое счастье! Вот находка то золотая!.. Эко вам счастье, Сергей Сергеич! Кажется, ничего бы не пожалел за такого человека?.. Веселый?.. И пошутить с ним можно?

Паратов. Ничего, он не обидчив. Вот отводите свою душу. Могу его вам дня на два, на три предоставить.

Вожеватов. Очень благодарен, коли придет по нраву, так не останется в накладе...»[53]

 

Вожеватов забыл о покупке «Ласточки». Начинается вожеватовская потеха: возит он Робинзона по городу, дурачит всех горожан, выдавая Робинзона за англичанина...

Следующая «забава» — пирушка за Волгой. Но, чтобы «забава» удалась, необходимо Ларису увезти с обеда, даваемого в ее честь женихом. Для этого надо напоить как следует Карандышева. Вожеватов организовывает эту акцию с помощью Робинзона.

Карандышев пьян — Робинзон более не нужен. Пообещав Робинзону, что отправится с ним завтра в Париж, Вожеватов уезжает кутить за Волгу.

Кутеж окончен...

 

«Кнуров. Кажется, драма начинается.

Вожеватов. Похоже.

Кнуров. Я уж у Ларисы Дмитриевны слезки видел.

Вожеватов. Да ведь они у них дешевы.

Кнуров. Как хотите, а положение ее незавидное.

Вожеватов. Дело обойдется как-нибудь... Что делать-то! Мы не виноваты, наше дело сторона»[54].

 

Хотя мы договорились, что будем констатировать только поступки Вожеватова, но все-таки трудно удержаться от комментирования этих поступков...

Почему Вожеватов уходит от обсуждения положения Ларисы? Может быть, он это делает умышленно, чтобы усыпить бдительность Кнурова, а самому, выждав момент, протянуть «руку помощи» Ларисе?

Дело близится к финалу. Остается, только устранить с дороги Кнурова!

 

«Кнуров. Я все думал о Ларисе Дмитриевне. Мне кажется, она теперь находится в таком положении, что нам, близким людям, не только позволительно, номы даже обязаны принять участие в ее судьбе. Вожеватов. То есть вы хотите сказать, что теперь представляется удобный случай взятьее с собой в Париж?.. Так за чем же дело стало? Кто мешает? Кнуров. Вы мне мешаете, а я вам... Вожеватов. Отступного я не возьму, Мокий Парменыч... Вот лучше всего (вынимает из кармана монету и кладет под руку) орел или решетка? Кнуров....решетка! Вожеватов (поднимая руку). Ваше. Значит, мне одному в Париж ехать. Я не в убытке, расходов меньше. Кнуров. Только, Василий Данилыч, давши слово, держись... Вы купец, вы должны понимать, что значит слово. Вожеватов. Вы меня обижаете, я сам знаю, что такое купеческое слово. Ведь я с вами дело имею, а не с Робинзоном...»[55]

Вот он — решительный момент. Очевидно, сейчас Вожеватов даст бой Кнурову: ведь не ради же Кнурова он проделал столько трудов и совершил столько предательств!!   Как так? Столько усилий затрачено только затем, чтобы легко, так рискованно предоставить все воле случая?! Как же так может действовать деловой человек, «представитель богатой фирмы»?!     Любопытное откровение, не правда ли? А что же тогда, перед приездом Паратова, Вожеватов "не знал, кто такой Кнуров?