Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. С. 35.

2 Цит. по: Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М., 1990. С. 95).

Древние философы, как известно, старались жить в соответствии со своим учением. Гносеологической установке скептиков - эпохэ (воздержанию от суждения) - соответствует в поведении идеал атараксии, т.е. глубокого спокойствия и невозмутимости [3].

3 Ataraxia - есть без-беспокойность души (от глагола tarag - потрясаю, волную, смущаю, беспокою и т.д.). В романе А.И. Солженицына "В круге первом" друзья забавно упрекают одного из главных героев, Нержина, кстати, частично автобиографическое лицо, провозглашавшего себя последователем Пиррона и Монтеня, за отклонение от пирронической этики (Солженицын AM. В круге первом. Гл. 9 // Сочинения. Т. 1; вообще в этом романе рассыпано множество упоминаний, так или иначе касающихся философского скептицизма). Положительным примером скептической атараксии может, наверно, служить флегматичный майор Мак-Набс из жюль-верновских "Детей капитана Гранта".

Но действительно ли душевное состояние атараксии соответствует гносеологической эпоха?

"Выраженная в двух словах, *** сводится к следующему двухсоставному тезису: "Я ничего не утверждаю"; "не утверждаю и того, что ничего не утверждаю". [Здесь] как оказывается, мы явно нарушаем закон тождества, высказывая об одном и том же подлежащем... противоречивые сказуемые. Но мало того.

И та, и другая тезиса являются утверждением: первая - утверждением утверждения, вторая - утверждением не-утверждения. К какой из них неизбежно применяется тот же процесс [...] Процесс пойдет далее и далее, при каждом новом колене удваивая число взаимопротиворечащих положений. Ряд уходит в бесконечность, а рано или поздно, будучи вынуждены прервать процесс удвоения, мы ставим в неподвижности, как застывшую гримасу, явное нарушение закона тождества. Тогда получится властное противоречие, т.е. зараз: А есть A; А не есть А.

Не будучи в состоянии активно совместить эти две части одного положения, мы вынуждены пассивно предаться противоречиям, раздирающим сознание. Утверждая одно, мы в этот же самый миг нудимся утверждать обратное; утверждая же последнее - немедленно обращаемся к первому... Теперь далеко уже сомнение, - в смысле неуверенности: началось абсолютное сомнение, как полная возможность утверждать что бы то ни было, даже свое не-утверждение [1]. Скепсис доходит до свободного отрицания, но не может перескочить и чрез последнее, так что обращается в бесконечно-мучительное томление, в потуги, в агонию духа... Безумное вскидывание и корча, неистовое топтание на месте, метание из стороны в сторону - какой-то нечленораздельный философский вопль... Уж конечно, это - не атараксия. Нет, это наисвирепейшая из пыток, дергающая за сокровенные нити всего существа; пирроническое, поистине огненное (Пир - огонь) терзание" и т.д. [2]

1 Читатель, знакомый с формальной логикой, видит, что тезис скептицизма представляет собой "запрещенное" высказывание, утверждающее собственную ложность. Математическая логика изгоняет подобные парадоксы тем, что их невозможно сформулировать на формальном языке исчисления высказываний или подобном. Это, конечно, не устраняет проблему как таковую (см.: Клина С.К. Введение в математику. М., 1959). Суть дела - в возможности "рекурсивной ссылки" на саму себя, которая глубоко связана с проблемами обоснования теории множеств. Кстати, на некоторых формальных языках, используемых в компьютерном программировании, можно символически записать "запрещенное" высказывание, включив его в предписания компьютеру. Тогда действия компьютера по такой программе будут моделировать душевные метания в тисках "переживаемого" противоречия, описанные в данном отрывке. (В конце концов компьютер придется принудительно остановить либо из него " пойдет дым ", как говорят программисты.)

2 Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. Письмо второе: Сомнение. С. 35-37 и след.

Если вернуться к чисто гносеологическому анализу, мы и тут получим неизбежное саморазрушение скептицизма. Если все на свете относительно, то относительно и это утверждение относительности и, следовательно, "абсолютизм" вовсе не побежден релятивизмом. Относительное имеет смысл в связи с неким абсолютным, а вне этой связи теряет свой смысл. "Скептицизм Юма, - пишет Н.О. Лосский [1], - остановился на полдороге [и] учения Юма, последовательно развитые до конца, приводят к еще более радикальному, но зато уже саморазрушительному скептицизму" [2]. Юм считал все "общие положения" своего рода верованиями, делая исключение только для математических истин, чисто аналитических, по его мнению. Но это неверно, потому что математические аксиомы хотя бы представляют собой синтетические суждения (не тавтологии). По Юму, даже описания внешних впечатлений не могут быть сочтены строго научными: в них неизбежно есть элемент "верований", т.е. если следовать Юму, строго говоря, невозможны даже история и география как науки. "Таким образом получается саморазрушительный скептицизм, считающий верованием все, кроме моментального единичного восприятия [3]. Очевидно, такой скептицизм должен относиться с сомнением и к самому себе, т.е. к своей теории знания, имеющей притязание состоять из общих положений, и в этом смысле он разрушает сам себя" [4].