В. Гаршин ЛЯГУШКА-ПУТЕШЕСТВЕННИЦА

Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, лови­ла комаров да мошку, весною громко квакала вместе со своими подру­гами. И весь век она прожила бы благополучно — конечно, в том слу­чае, если бы не съел ее аист. Но случилось одно происшествие.

Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и на­слаждалась теплым мелким дождиком.

«Ах, какая сегодня прекрасная мокрая погода! — думала она.— Ка­кое это наслаждение — жить на свете!»

Дождик моросил по ее пестренькой лакированной спинке; капли его подтекали ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно, что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень и что осенью лягушки не квакают, — на это есть весна, — и что, заквакав, она может уронить свое лягушачье Достоинство. Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.

Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно Поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фыо-фью-фью-фью — раздает­ся в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих да­же и не видно: так они высоко летят. На этот раз утки, описав огромный полукруг, спустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка. — Кря, кря! — сказала одна из них.— Лететь еще далеко, надо по­кушать.

257

И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки не ста­нут есть ее, большую и толстую квакушку, но все-таки на всякий слу­чай она нырнула под корягу. Однако, подумав, она решилась высунуть

 

 

из воды свою лупоглазую голову: ей было очень интересно узнать ку­да летят утки.         

—   Кря, кря! — сказала другая утка.— Уже холодно становится! Скорей на юг! Скорей на юг!

И все утки стали громко крякать в знак одобрения.

—   Госпожи утки! — осмелилась сказать лягушка.— Что такое юг,
на который вы летите? Прошу извинения за беспокойство.

И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть ее, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не про­лезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:

—   Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные, теп­лые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!

Они так кричали, что почти оглушили лягушку. Едва-едва она убе­дила их замолчать и попросила одну из них, которая казалась ей толще и умнее всех, объяснить ей, что такое юг. И когда та рассказала ей о юге, то лягушка пришла в восторг, но в конце все-таки спросила, по­тому что была осторожна:

— А много ли там мошек и комаров?

— О! Целые тучи! — отвечала утка.

— Ква! — сказала лягушка и тут же обернулась посмотреть, нет ли здесь подруг, которые могли бы услышать ее и осудить за кваканье осе­нью. Она уж никак не могла удержаться, чтобы не квакнуть хоть ра­зик: — Возьмите меня с собой!

— Это мне удивительно! — воскликнула утка.— Как мы тебя возьмем? У тебя нет крыльев.

— Когда вы летите? — спросила лягушка.

— Скоро, скоро! — закричали все утки.— Кря, кря! Кря, кря! Тут хо­лодно! На юг! На юг!

— Позвольте мне подумать только пять минут,— сказала лягушка.—
Я сейчас вернусь, я, наверное, придумаю что-нибудь хорошее.

И она шлепнулась с сучка, на который было снова влезла, в воду, нырнула в тину и совершенно зарылась в ней, чтобы посторонние предметы не мешали ей размышлять.

Пять минут прошло, утки совсем было собрались лететь, как вдруг из воды, около сучка, на котором сидела лягушка, показалась ее морда, и выражение этой морды было самое сияющее, на какое только спо­собна лягушка.

—   Я придумала! Я нашла! — сказала она.— Пусть две из вас возьмут в свои клювы прутик, а я прицеплюсь за него посередине. Вы будете лететь, а я ехать. Нужно только, чтобы вы не крякали, а я не квакала,
и все будет превосходно.

Хотя молчать и тащить хотя бы и легкую лягушку три тысячи верст не бог знает какое удовольствие, но ее ум привел уток в такой восторг, что они единодушно согласились нести ее. Решили переменяться каж­дые два часа, и так как уток было, как говорится в загадке, столько, да еще столько, да полстолька, да четверть столька, а лягушка была од­на, то нести ее приходилось не особенно часто.

258

Нашли хороший, прочный прутик, две утки взяли его в клювы, лягуш­ка прицепилась ртом за середину, и вся стая поднялась в воздух. У лягуш­ки захватило дух от страшной высоты, на которую ее подняли; кроме того, утки летели неровно и дергали прутик; бедная квакушка болталась в воз­духе, как бумажный паяц, и изо всей мочи стискивала свои челюсти, что­бы не оторваться и не шлепнуться на землю. Однако она скоро привыкла к своему положению и даже начала осматриваться. Под нею быстро про­носились поля, луга, реки и горы, которые ей, впрочем, было очень труд­но рассматривать, потому что, вися на прутике, она смотрела назад и не­много вверх, но кое-что все-таки видела и радовалась и гордилась.

«Вот как я превосходно придумала»,— думала она про себя.

А утки летели вслед за несшей ее передней парой, кричали и хвали­ли ее.

— Удивительно умная голова наша лягушка,— говорили они.— Да­же между утками мало таких найдется.

Она едва удержалась, чтобы не поблагодарить их, но, вспомнив, что, открыв рот, она свалится со страшной высоты, еще крепче стис­нула челюсти и решилась терпеть. Она болталась таким образом це­лый день: несшие ее утки переменялись на лету, ловко подхватывая прутик. Это было очень страшно: не раз лягушка чуть было не квакну­ла от страха, но нужно было иметь присутствие духа, и она его имела.

Вечером вся компания остановилась в каком-то болоте; с зарею ут­ки с лягушкой снова пустились в путь, но на этот раз путешественни­ца, чтобы лучше видеть, что делается на пути, прицепилась спинкой и головой вперед, а брюшком назад. Утки летели над сжатыми полями, над пожелтевшими лесами и над деревнями, полными хлеба в скирдах; оттуда доносился людской говор и стук цепов, которыми молотили рожь. Люди смотрели на стаю уток и, замечая в ней что-то странное, показывали на нее руками. И лягушке ужасно захотелось лететь побли­же к земле, показать себя и послушать, что о ней говорят. На следую­щем отдыхе она сказала:

— Нельзя ли нам лететь не так высоко? У меня от высоты кружит­ся голова, и я боюсь свалиться, если мне вдруг сделается дурно.

И добрые утки обещали ей лететь пониже. На следующий день они летели так низко, что слышали голоса:

— Смотрите, смотрите! — кричали дети в одной деревне.— Утки лягушку несут!

Лягушка услышала это, и у нее прыгало сердце.

— Смотрите, смотрите! — кричали в другой деревне взрослые.—
Вот чудо-то! /

«Знают ли они, что это придумала я, а не утки?» — подумала ква-кушка.

— Смотрите, смотрите! — кричали в третьей деревне.— Экое чудо! И кто это придумал такую хитрую штуку?

Тут лягушка уже не выдержала и, забыв всякую осторожность, за­кричала изо всей мочи:

— Это я! Я!

259

И с этим криком она полетела вверх тормашками на землю. Утки) громко закричали; одна из них хотела подхватить бедную спутницу на лету, но промахнулась. Лягушка, дрыгая всеми четырьмя лапками, бы­стро падала на землю; но так как утки летели очень быстро, то и она упала не прямо на то место, над которым закричала и где была твердая дорога, а гораздо дальше, что было для нее большим счастьем, потому что она бултыхнулась в грязный пруд на краю деревни.

Она скоро вынырнула из воды и тотчас опять сгоряча закричала во

все горло:

— Это я! Это я придумала!

Но вокруг нее никого не было. Испуганные неожиданным плеском, местные лягушки все попрятались в воду. Когда они начали показы­ваться из нее, то с удивлением смотрели на новую.

И она рассказала им чудную историю о том, как она думала всю жизнь и наконец изобрела новый, необыкновенный способ путешест­вия на утках; как у нее были свои собственные утки, которые носили ее, куда ей было угодно; как она побывала на прекрасном юге, где так хорошо, где такие прекрасные теплые болота и так много мошек и вся­ких других съедобных насекомых.

— Я заехала к вам посмотреть, как вы живете,— сказала она.— Я про­буду у вас до весны, пока не вернутся мои утки, которых я отпустила.

Но утки уж никогда не вернулись. Они думали, что квакушка разби­лась о землю, и очень жалели ее.

Октябрь. 9 неделя

Д. Мамин-Сибиряк