Курукшетра. Путь Абхиманью 12 страница

Арджуна поморщился, потом вновь улыбнулся и продолжал:

— Но вместо слов благодарности от старшего брата Бхима услышал лишь упреки за скорую рас праву над предателем. Может, и правда, следова ло бы его допросить. Юдхиштхира настаивает на том, чтобы мы покинули наш лагерь и жили скрыт но от всевидящего ока Хастинапура.

Арджуна закончил говорить, встал с мягких подушек и пошел искупаться. На берегу продолжалось веселье. Мы с Митрой смешались с толпой танцующих. На полголовы над остальными возвышался могучий Баладева. Он был весь измазан сандаловой пастой, и от избытка выпитого его глаза покраснели, как у разгневанного боевого слона. Он нестойко держался на ногах, но продолжал обнимать за талию свою супругу Ревати.

— Он опять влюблен в свою жену, — сказал кто-то в веселящейся толпе.

Митра поймал за руку какую-то танцовщицу и скрылся с моих глаз. А я отошел к тихой заводи, чтобы окунуться в прохладу озера. Но оказалось, что побыть в уединении мне не удастся: перед самой кромкой воды очень прямо стояла невысокая стройная девушка в серебристой одежде. Но не одежда, а невидимая аура светлой силы, окружавшая ее, заставила меня приблизиться. Словно почувствовав мое присутствие, она медленно обернулась и посмотрела на меня. Спокойно, даже безмятежно остановился на мне взгляд ее удлиненных, как лепестки лотоса, глаз. Серебряная диадема вспыхнула на высоком белом лбу.

У меня захватило дыхание, когда я понял, что стою перед прекрасной северянкой, посетившей полгода назад наш ашрам. Тогда она показалась мне намного старше. Теперь, глядя на ее чистую кожу и свежие губы, я понял, что весьма близок ей годами. Вот только в глубине глаз теплилось что-то, не позволявшее мне признать ее равной себе и просто заговорить… Пожалуй, можно сказать, что она смотрела на меня из безмерной дали Высоких полей, и я был совсем не уверен, что мои слова, обращенные к ней, будут услышаны.

В немом вопросе она склонила голову набок и улыбнулась одними губами. А потом к нам прихлынула толпа веселящихся молодых придворных и увлекла северянку с собой.

Я придержал одного из них за край одежды и, боюсь, не очень вежливо спросил его, кто эта женщина.

— Ее зовут Лата. Она — апсара, дваждырож– денная.

Возвращаться к пирующим не хотелось. Я боялся расплескать радостное предчувствие, наполнившее мое сердце золотистым дрожащим сиянием.

И вдруг на зеркальную поверхность воды сели розовые фламинго. Из толпы пирующих раздались крики восторга и торжества. Ко мне подбежал Митра, тоже захваченный порывом радостного возбуждения.

— Жрецы у священных огней сказали, что их молитвы услышаны. Фламинго — знамение побе ды и счастья! — выпалил он, — Кришна, Баладе ва и Арджуна получили знак, что их путь угоден богам! Слышишь, как радуются их приближенные. Пришло время действий…

Я молча кивнул головой, не желая рвать оцепенение сердечной молитвы и объяснять другу, что грациозные, сияющие, как заря, птицы не имели никакого отношения к делам царей. В моей душе ровно и ясно горел огонь веры, что эти фламинго сегодня указывали путь к счастью лишь одному человеку — мне.

Надо сказать, что первое знакомство с Арджу-ной несколько разочаровало меня и Митру.

Он мало похож на дваждырожденного, — сказал Митра Крипе. — Воин, уставший в боях, царь без царства, но не повелитель брахмы, не мудрый риши.

Подождите судить, — ответил Крипа. — Наши братья по-разному используют брахму: — кто-то для возжигания огня в чакрах, кто-то для сжигания врагов. И Кришна, и Арджуна такие же дваждырожденные, как и ваш учитель. Но на них уже пал отблеск богатства и власти, придав золотые и кроваво-красные тона их огню.

— А мне показалось, что жрецы, сопровож давшие Кришну и Арджуну, больше похожи на дваждырожденных, — сказал я.

Крипа пожал могучими плечами:

— Все, что они умеют, это читать мантры да лить в огонь жертвенное масло. Они искусны в принесении жертв и пении гимнов, но разве может дым сгоревшего на алтаре масла изменить законы Вселенной? Мудрые властелины знают, что карма неодолима, а река времени уносит на своих волнах даже великих мудрецов и богов. Здесь, в Двараке, нас хранит могучий зонт брахмы, поднятый Кришной и Баладевой. Простые люди не знают этого, но почитают обоих царей как посланцев неба. Поистине, это они смогли вселить надежду в сердца рода ядавов и вернуть им былую доблесть. Поверьте, что и Арджуна обладает настоящим могуществом. Оно не так заметно в мирное время. Но я бы не хотел быть в числе его врагов.

— Говорят, Арджуна — воплощение самого небесного воителя Индры, сказал Митра с улыб кой. — Я, конечно, понимаю, что это легенда, но чараны в один голос твердят, что в сражениях он неодолим.

Крипа ответил:

— Просто у Арджуны были хорошие настав ники. Что же касается неуязвимости в бою, то будь вы царскими сыновьями, и на вас могли бы ока заться доспехи стоимостью в тысячу коров. Но главное — постоянные упражнения, они творят чудеса, а потому начнем тренировки. Дух бойца должен найти надежную опору в собственном теле, — так сказал нам Крипа. — Ищите не фор му, а состояние.

И действительно, я почти не помню упражнений, которые он заставлял нас делать изо дня в день, но никогда не забуду удивительного ощущения потери собственного тела. Я был не сгусток костей и мышц, а текучая вода, прозрачный невесомый туман, гибкий болотный тростник. Мое тело где-то отдельно от сознания бежало трусцой под палящим солнцем круг за кругом. И не моя воля, а сильный спокойный голос Крипы управлял движениями, как свежий ветер парусом корабля:

— Ты расслаблен, ты прозрачен, ты легче пуха… Ты опираешься о воздух, ты ощущаешь его упругость. Ты, как флаг, колышешься в восходя щих воздушных потоках. Каждого человека нео боримый поток кармы погрузил в сосуд тела. Но ты можешь выйти из сосуда, растечься по всей земле, не зная границ и препятствий. Расширяя сознание, мы начинаем воспринимать и меч вра га, и мысли, и весь мир… Выходя из тела, ваш дух должен наступать неотвратимо, как прибыва ет вода во время прилива. Проникая в замыслы врага, заблаговременно подави их. Но сохраняй доспехи духа. Никогда не выходи из гармонии. Воспарив духом, ты потеряешь тело. Заразившись настроением врага, станешь подвластным его рит му. Осознав свое единство со всем миром, при мешь в себя его силы. Мощь облаков и гор станет твоей мощью…

А потом мое тело застывало, повинуясь команде Крипы, на широко расставленных ногах, и в вытянутой руке длинный бамбуковый стержень лукаказался тяжелее древесного ствола. Голос Крипы твердел, наливался силой:

— Ваши тела сами по себе насыщаются огнем. Клубы пламени рвутся от горла в живот и дальше в кисти рук и ступни ног. Это не воздух, это огонь вокруг вас. Дышите пламенем, наливайтесь огнен ной силой. Теперь вы и сами — языки пламени, раскаленные клинки, не знающие преград. Ваши стрелы полетят огненными мыслями, ваши руки прожгут деревянную доску. Вы разнесете любую преграду. (И вдруг почти шепотом) Но вы може те принять огонь в сердце и вновь стать нежными и прозрачными, как речная волна. Отбросьте все мысли, откройте все двери. Пусть сила свободно течет по вашим телам. Нет сомнений, нет мыслей, нет вообще ничего, кроме свободно льющейся сквозь вас брахмы.

Наши ноги увязали в земле. Тела с трудом продирались сквозь воздух, соленый пот жег глаза. Но напротив стоял Крипа, окутавший нас невидимым плащом своей воли и говорил:

— Боец всегда помнит о ничтожности своих усилий и все ниспосланное кармой принимает с благодарностью, как новое испытание стойкости и мастерства. В мгновение ока земля может сте реть нас в порошок, утопить нас в океане, обру шить на нас горы. Мы можем погибнуть хоть зав тра, оступившись на краю крепостного рва, по пав под стрелы врагов, но пока мы живы, мы — бойцы, и наша дхарма — долг и сражение… Вы ходя на поле для состязаний, вы должны занимать ся так, как будто это последняя в вашей жизни воз можность подготовиться к бою. То, что вы успее те познать в искусстве владения оружием, долж но будет спасти вам жизнь и помочь выполнить свой долг. Нам не дано предвидеть будущее. Се годня ночью может внезапно подойти армия не ведомых врагов. В рощах на склоне горы, где вы гуляете со своими подругами, на вас могут напасть разбойники. Раз вы назвали себя бойцами, то жизнь неизбежно обрушит на вас испытания: вра гов с поднятыми мечами или болезни, или преда тельства… Не важно, какое щупальце изначаль ного мрака протянется к вам. Чтобы не сбросить раньше времени обузу плоти, вы должны быть го товыми к бою всегда!

Я невольно покосился на стены, окружающие дворец. Но враги пока через них не лезли.

Митра передернул плечами и со свистом рассек воздух ребром ладони:

— Карма! Кшатрий рожден сражаться, значит, будем сражаться, как сумеем…

Черные брови Крипы сошлись на переносице, как крылья коршуна, падающего на добычу.

— В Сокровенных сказаниях говорится: «По сылать необученных на войну, все равно, что за ранее прощаться с ними». Если вы не постигнете науки боя, то неумолимо попадете под тяжесть кармы — в бою причина и следствие следуют, как конные телохранители за колесницей царя. Просто не может быть, что вас не убьют.

Но когда же мы будем готовы? — воскликнул Митра.

Когда будете видеть в своих руках не меч, а полосу света.

Крипа поколебался мгновение и добавил:

— Похоже, ты, Муни, не будешь готов никог да. В твоем сознании не укладывается мысль об убийстве.

Я был ошеломлен, разбит, унижен. Стало неимоверно трудно заставить себя встретиться взглядом с наставником и Митрой. Они как-то сразу отодвинулись от меня, закрытые горячим маревом стыда. Горло пересохло, щеки горели.

— Но почему, Учитель? — услышал я голос Митры, — Муни управляется с мечом не хуже, чем я…

Я кивнул головой. Крипа видел мою сущность. Разве не предупреждал меня риши, что мысли от дваждырожденных не скроешь. Мне нравились уп-ражения с мечом, но до тошноты явно представлялось, как отточенный кусок бронзы втыкается в чей-то мягкий живот и пузырится в ране горячая кровь. Даже в своем воображении я ни разу не смог преодолеть ужаса и отвращения убийства. Медитации не помогали. Способность отождествлять себя с другими существами наложила запрет на пролитие крови.

— Меч не делает человека воином, — ответил Крипа. — Наш друг не может и не хочет убивать. Молодец!

Я поднял глаза. В глазах наставника светилось искреннее уважение.

Муни, это совсем не унизительно … так чувствовать. Те, кто способны воплощаться во все живое, теряют способность наносить вред. Это не страх убийства, это осознание своей высшей связи со всем живым… Дваждырожденные прошлого были такими. Многие поэтому и погибли…

Но я смогу заставить себя убивать кшатриев врага… — не очень уверенно пообещал я.

Крипа невесело улыбнулся:

— Тогда это не будет убийство, если — кшат риев, а не женщин? Не обманывай себя. Убийство — всегда убийство, хоть для кшатрия, хоть для ре бенка. И за любую отнятую жизнь придет карми ческое воздаяние. Здесь ты еще можешь взвеши вать, решать, сомневаться, определяя свой путь. Но в бою воин уже не должен допускать колебаний, споров с самим собой. Пока подчинись потоку. Кар ма сама скоро поможет тебе сделать выбор. И он будет либо правильным, либо НЕИЗБЕЖНЫМ.

Я смирился. Наши занятия продолжались. Иногда прямо на тренировочном поле Крипа принимался рассказывать нам истории о великих сражениях и подвигах героев. Однажды Митра попросил его вспомнить о том, как осваивали военную науку братья Пандавы. Думаю, что Митрой в ту минуту руководило желание увлечь наставника разговором и передохнуть в теньке. Но Крипа расслабиться нам не разрешил, а предался воспоминаниям, стоя на солнцепеке перед нашими окаменевшими в неподвижности измученными телами.

Первым наставником царевичей стал патриарх Дрона, не имевший равных среди дваждырожденных в стрельбе из лука.

Но ведь сейчас Дрона живет при дворе Ка-уравов, — удивился Митра.

Карма иногда ведет жизнь человека извилистыми тропами, — сказал Крипа. — Но я уверен, что Пандавы и сейчас чтят его как Учителя. Его отцом был великий отшельник, подвергавший себя суровой аскезе у истоков священной реки Ганги. Однажды этот отшельник увидел на берегу прекрасную апсару, которая после омовения выходила из воды совершенно нагая. Риши, с детства соблюдавший обет целомудрия, на этот раз не выдержал. Говорят, он излил семя в глиняный сосуд, из которого в надлежащее время появился на свет Дрона.

Чего только не выдумают чараны! А сколько песен будет создано еще — ведь Дрона по-прежнему полон сил и доблести. Его брахма не знает границ. Подобно огню, пожирающему жертвенную пищу, Дрона сжигает кшатриев, встречаясь с ними в битве. Ливни его стрел способны сметать воинов несмотря на крепость их доспехов. Разумеется, лучшего учителя для Пандавов и Каура-вов Высокая сабха не могла и пожелать.

Когда царевичи вступили в пору своей юности, Дрона обернул вокруг бедер шкуру черной антилопы и отправился в Хастинапур. Пандавы играли в деревянный мяч на одной из пустошей близ города.

Бхима — самый сильный из Пандавов, но далеко не самый предусмотрительный, забросил мяч прямо в колодец, что был вырыт неподалеку. Начальник стражи, привлеченный разгневанными криками молодых царевичей, побежал к колодцу, вокруг которого столпились все пятеро наследников престола. Колодец был глубокий, и никто не мог придумать, как достать плавающий на поверхности воды деревянный скользкий мяч.

Вдруг к колодцу приблизился человек, одетый по обычаю брахманов, но в руках вместо посоха он нес связку дротиков, а на боку его в деревянных ножнах, украшенных красной тканью, качался меч. Неизвестный в шкуре антилопы крикнул через головы стражи, обращаясь к царевичам: «Если вы позволите показать вам мое искусство, я охотно достану мяч для вас». Царевичи с удивлением оторвались от края колодца, посмотрели на кричавшего, потом заговорили между собой.

Начальник стражи возражал, но царевичам очень был нужен мяч, поскольку терять время на посылку гонца за новым, по детскому их нетерпению, ужасно не хотелось. Неохотно повинуясь, начальник стражи приказал подвести странника. А тот, подойдя к краю колодца и глядя на мяч, вдруг язвительно улыбнулся и сказал: «Тьфу — на силу кшатриев, тьфу — на такое ваше искусство в оружии! Вы, родившиеся в роду Бхараты, не можете достать мяча»…

То, что после этих слов голова незнакомца еще оставалась на плечах, можно объяснить только тем, что у начальника стражи от такой наглости просто отнялись руки, а до царевичей оскорбительный смысл сказанных слов еще не успел дойти. Незнакомец же в следующую секунду схватил свои дротики и метнул их один за другим, да так точно, что первый воткнулся в мяч, второй — в тупой конец первого, третий — в тупой конец второго, — и мяч оказался насаженным на крепкую деревянную рукоятку, за которую его и извлек в ошеломленной тишине незнакомый мастер оружия.

Первым пришел в себя Юдхиштхира: «Мы преклоняемся перед тобой, о брахман. У других такого не увидишь. Кто же ты, что мы можем для тебя сделать?» Незнакомец улыбнулся и сказал: «Опишите Бхишме мою внешность и мои способности. Он сам непременно узнает меня».

Это был Дрона! С того дня он стал наставником юных царевичей, обучая и сыновей Панду и сыновей Дхритараштры с такой тщательностью и самоотдачей, как будто это были его собственные дети. Но, как уверяют чараны, самым любимым его учеником был всегда Арджуна. Именно для младшего сына Кунти военная наука стала способом познания себя, открытой дорогой к высотам мира Брахмы.

Редкий брахман с таким упорством и отрешением читает молитвы, с каким Арджуна постигал тонкости искусства кшатриев. Однажды Дрона велел ученикам стрелять в чучело ястреба, привязанного на вершине дерева. Когда Юдхиштхира прицелился, Дрона спросил, видит ли он ястреба? «Да, — ответил старший Пандава, — и ястреба, и дерево, и всех вас!»

Тогда Дрона сказал: «Отойди, тебе не поразить цель». И другие его ученики, взявшись за лук, говорили, что видят мишень и все вокруг, и никто из них не попал в чучело ястреба. Один Арджуна, натянув тетиву, сказал, что не видит ничего, кроме ястребиной головы. И когда Дрона, удовлетворенный, разрешил ему пустить стрелу, то все увидели, как на землю упала отсеченная голова птицы.

Однажды Арджуна спросил Дрону, нельзя ли научиться стрелять в темноте. Дрона уклонился от ответа, так как считал, что ученики должны сами постигать важнейшие тайны искусства. Но в тот же вечер, когда сгустились сумерки, и Пан-давы вместе с наставником сидели за вечерней трапезой, Дрона вдруг нагнулся и дунул на единственный светильник в комнате. Стало темно, но, разумеется, никто не пронес пищу мимо рта. Все продолжали спокойно есть, и вдруг в темноте раздался взволнованный голос Арджуны: «Я понял! Простая привычка творит чудеса!»

Найдя правильный ответ, Арджуна начал тренироваться в стрельбе с удвоенной силой. Со временем он достиг такого совершенства, что однажды смог поразить стрелой крокодила, плывущего под водой, и спасти тем самым жизнь беспечно купающимся друзьям. Его часто называют Савьясачин, что значит «стреляющий из лука с обеих рук». И все это достигнуто только благодаря упражнениям в стрельбе и сосредоточении!

— Но я слышал, что Арджуна смог овладеть искусством видеть в трех мирах, — подал голос Митра. — Хоть я и не знаю, что это такое, но ча раны поют, что постичь его можно только просто яв шесть месяцев в неподвижности.

Я не рассмеялся только потому, что у меня на это уже не было никаких сил. Мы с Митрой не могли простоять неподвижно и двух часов. Что бы ни говорили легенды про Арджуну или других подвижников, я понимал, что подобный подвиг человеку вообще не под силу.

—– Арджуна получил это знание в дар. Ему не понадобились аскетические подвиги. Чараны утверждают, что это было так: Арджуна, странствуя со своими братьями, столкнулся на берегу реки с якши. Между ними произошла ссора, закончившаяся поединком. Арджуна, прекрасно стрелявший в темноте, сжег огненными стрелами колесницу своего противника. Только вмешательство благоразумного Юдхиштхиры спасло жизнь полубогу. Чтобы выкупить свою жизнь, якши отдал Арджуне своих белых коней и посвятил в тайное искусство видеть невидимое.

А почему Арджуна не научил других? — спросил Митра.

Потому что так устроен мир. Можно подарить сокровища, трон, оружие, но духовный опыт обретается каждой отдельной сущностью в собственных сомнениях, трудах и страданиях. Тогда он имеет значение для зерна твоего духа. Впрочем, у вас не будет шести свободных месяцев для аскетических подвигов, даже если бы вы и захотели. Очень скоро, я чувствую, нашему братству понадобится не ваша неподвижность, а действия.

Дослушать рассуждения Крипы мне тогда не удалось, так как, не выдержав напряжения и солнечного жара, я рухнул без сил на жесткую землю. Несколькими мгновениями позже упал и Митра, сохраняя на своем лице улыбку превосходства. Он все-таки доказал, что выносливее меня.

Потом пришло время и нам с Митрой учиться стрелять из лука. Снова часами простаивали мы в неподвижности, держа на вытянутой руке тяжелые боевые луки. Конечно, это оружие было знакомо мне и прежде. Но луки, которыми пользовались охотники в моей деревне, были сделаны куда проще, к тому же, стрелы были редкостью, и охотники прилаживали к лукам широкие тетивы для стрельбы камнями.

Теперь же в наших руках было боевое оружие, и для меня трудности начались уже с попытки просто натянуть тетиву из скрученных оленьих жил. Приходилось упирать один конец лука в землю, левой рукой и коленом сгибать его, а правой рукой нацеплять петлю тетивы. Перед стрельбой мы обматывали кисть левой руки защитным ремнем, а на пальцы правой одевали кожанные наперстки, предохраняющие кожу от порезов. В общем, мне многому пришлось учиться заново.

Митра с луком обращался вполне уверенно, но управлять стрелами при помощи брахмы он умел не лучше меня, то есть вообще не умел. К тому же, он опрометчиво полагал, что во время своей службы при дворе раджи уже постиг все тонкости владения оружием. Начинать все заново вместе со мной ему не хотелось.

Тогда Крипа повесил на веревке полый коровий рог и предложил устроить состязание. С десяти шагов рог, чуть раскачиваемый ветром, показался для меня неуязвимой целью. Я попробовал пустить стрелу без особой надежды на успех и, конечно, промазал. Митра целился и приноравливался так долго, что его левая рука, державшая лук, стала дрожать от напряжения. По-моему, он промахнулся еще больше, чем я.

Потом перед мишенью на расстоянии двадцати шагов встал Крипа. Он широко расставил ноги в канонической стойке «треугольника», медленно поднял лук, мягко, почти нежно, оттянул тетиву сгибом большого пальца к самому уху и секунду помедлил, словно прислушиваясь, что шепчет ему на ухо соколиное оперение стрелы. Через мгновение тетива уже билась в широкий кожанный браслет, защищающий кисть левой руки. Стрела пронзила рог так же точно, как нить входит в игольное ушко в руках умелой мастерицы.

— Как поет тетива! Как удобно ложится стер жень в руку, отзываясь на каждое прикосновение хозяина. Услышьте мелодию грозного оружия. Найдите свой мотив, и ваши стрелы полетят не прерывным лучом света. — сказал Крипа.

Увиденное заставило задрожать от восхищения мое сердце. Было в искусстве Крипы что-то от дрожания золотой струны вины, медитации, сложного храмового ритуала. Я обернулся к Митре. Он тоже не остался равнодушным:

— Представляешь, так можно и с колесничи ми драться! Раз… И стрелу по оперенье прямо в глаз … и плевать на любые доспехи! — восклик нул мой друг.

Крипа отложил лук.

— Прежде чем побеждать врага, надо одержать победу над шестью своими главными противника ми: страстью, гневом, жадностью, гордостью, недо мыслием и высокомерием. Полное сосредоточение на главной цели даст возможность вашим стрелам

лететь вслед мысли. Когда стреляет Дрона, кажется, что стрелы в полете догоняют одна другую. Савья-сачин может метать стрелы с обеих рук с такой частотой, что они кажутся тучей саранчи. Стрела, летящая в цель, убивает чисто. Если по отношению к войне можно говорить о милосердии, то именно лук до наших дней считается самым милосердным оружием. Что может быть омерзительнее рубки на мечах или боя на палицах! Многие из наших братьев просто не могли заставить себя взять в руки оружие, которое предназначено для отрубания кусков плоти живого человека. А что испытывает человек, обладающий брахмой, раскраивая череп врага… — Крипа даже содрогнулся от отвращения.

Однако Бхимасена и Дурьодхана именно в бою на палицах достигли наибольшего совершенства, — заметил Митра. — Я слышал рассказы, что даже тренируясь, они были сосредоточены только на одном желании: проломить голову друг другу.

Да, ты, к сожалению, прав, — вздохнул Крипа. — Многие наши братья потеряли остроту сопереживания. Бхимасена обучен и рукопашному бою, то есть он способен убить человека голыми руками. Для этого надо забыть о том, что твой противник — живое существо, то есть ненавидеть его до помешательства. Всеми видами оружия владеет Арджуна, но, думаю, даже у него не хватило бы духу убить человека голыми руками. — Словно что-то вспомнив, Крипа как бы про себя добавил — Но ведь Бхимасена — не единственный из дваждырожденных, потерявший дар сострадания. Кровь, однажды пролитая, тянется за человеком всю жизнь, искажает его чувства, туманит разум. Тяжелая карма у Бхимы. Вся мощь его брахмы теперь направлена только на убийство. Мне страшно подумать о том, что ждет его впереди. Если бы рядом с Бхимасеной не было бы благого влияния его братьев, он мог бы превратиться в ракшаса. Несколько поколений назад Высокая сабха исключала таких людей из узора. Но сейчас жестокое время, и многие наши заповеди нарушены.

Но ведь вы сами говорили, что долг кшатрия — убивать, — сказал я.

— Убивать, когда это необходимо, но не на слаждаться убийством. Однажды, когда я еще был молод и обучался стрельбе из лука у Дроны, к нам в ашрам пришел сын царя нишадов Экалавья. В нем неожиданно пробудилась брахма, как и в тебе, Митра. Но он не попал вовремя в поле зрения на ших учителей. Тренируясь самостоятельно, он на учился метко стрелять. Но он не постиг законов благого поведения и пришел к Дроне с единствен ной целью — стать лучшим стрелком из лука. Бла городства и сострадания в нем было не больше, чем в людоеде из дикого леса. И когда Дрона от казался обучать его своему искусству, он ушел в леса и стал жить как аскет. Экалавья сделал из гли ны идола, похожего на Дрону, назвал его своим учителем и начал упорно тренироваться. Его не интересовало ничего больше в этом мире. Поистине, им овладел ракшас. Однажды мы с Дроной встретили его в лесу — заросшего волосами, с коростой из грязи, одетого лишь в шкуру черной антилопы. С нами была собака, почуявшая его издалека. Как видно, она приняла его за зверя и громко залаяла. Экалавья пустил стрелы по звуку сквозь сплошную листву и попал собаке прямо в открытую пасть. Несчастное животное издохло у нас на глазах. Дрона потемнел лицом и сказал Эка-лавье, что он не достоин ниспосланной ему силы. Не знаю, каким волевым усилием Дроне удалось склонить его к подчинению, но после короткого разговора Экалавья схватил тесак и сам отсек себе большой палец правой руки. После этого он уже не мог владеть луком. Жестоко, конечно; но что было делать? Не брать же слово с человека, которым овладел ракшас кровожадности.

— Значит Арджуна сейчас самый искусный стрелок? — спросил Митра.

Крипа с сомнением потеребил бороду:

— У Арджуны есть соперник — это Карна, сын колесничего. Правда, в народе говорят, что настоя щим его отцом был сам бог солнца Савитар. Он дваждырожденный, и в минуту душевного напря жения его окутывает брахма такой силы, что окру жающим заметно сияние и кажется, что он одет в естественный панцирь. Впрочем, Арджуна, воспи тывавшийся при дворе, понятия не имел о Карне и встретился с ним лишь в день, когда Дрона счел, что пришло время царевичам показать свое искус ство. Неподалеку от Хастинапура была возведена арена и беседки для знати, чуть подальше плотни ки соорудили скамьи для простого народа. В день, когда созвездия благоприятствовали, Дрона призвал царевичей принять участие в состязаниях.

Повелитель Хастинапура Дхритараштра вышел в сопровождении своей супруги Гандхари и матери Пандавов Кунти. Он очень сожалел, что из-за своей слепоты не может наблюдать состязание. И сказал Дроне: «Сегодня я завидую людям, имеющим зрение, людям, которые увидят моих сыновей, исполненных доблести и преуспевших в искусстве владеть оружием. Ты совершил великое дело, о лучший из дваждырожденных»!

И сказав так, царь в сопровождении женщин вошел в беседку, украшенную жемчужными сетками. И вся его свита, и жены сановников разместились на разукрашенных террасах в ожидании зрелищ. Чараны поют, что посмотреть на состязание сошлось так много простого люда, что все пространство вокруг арены волновалось подобно морю. Солнце близилось к закату, и слуги зажгли огонь в тысячах бронзовых светильников.

В круг света вступил Дрона, облаченный в белые одежды. Его серебряные волосы и борода были умащены светлой сандаловой мазью и украшены венками из белых цветов. Он вышел в окружении своих учеников Пандавов и Кауравов, подобно тому, как на небе восходит месяц в сопровождении звезд. Громким голосом он провозгласил имена своих учеников. После этого начались состязания. Первым среди стрелков из лука был, бесспорно, Арджуна.

Потом Бхимасена и Дурьодхана показали, насколько искусно они владеют палицами. Их поединок был таким ожесточенным, что народ пришел в неистовство. Повсюду раздавались крики, кое-где началась потасовка. Дхритараштра, ощутивший эти волны ярости, приказал Дроне остановить поединок.

Противники разошлись. С одной стороны арены Бхиму, разгоряченного схваткой, окружали четверо Пандавов, против них стеной стояли многочисленные Кауравы во главе с Дурьодханой. И вдруг на арену вышел Карна в простом панцире. На поясе его был меч, а в руках он держал лук. Единственным его украшением были тяжелые золотые серьги. Они ловили отблески светильников, посылали мягкий лучистый свет на его впалые щеки, и казалось, что его лицо освещено солнцем. Чараны не скупятся на слова восхищения, когда сочиняют песни о Карне. Они сравнивают его с золотистой пальмой, могучим львом, самим богом Солнца. Его появление потрясло не только певцов, даже патриархи Высокой сабхи были удивлены его способностями и больше всего тем, что такой человек оставался вне нашего братства. Потом выяснилось, что он долгое время жил в какой-то глухой деревеньке среди джунглей. Но хоть отец его и служил сутой-колесничим в армии Дхритараш-тры, сам Карна в городе почти не бывал, а жил затворником в доме своей матери. Нрава он был замкнуто-недоверчивого и, рано почувствовав свой дар, никому о нем не рассказывал. Отец научил его обращаться с оружием, а брахма помогла достичь совершенства. И тогда Карна решил, что ему пора отправляться в Хастинапур. Неумолимая карма привела героя на помост в проклятый день противостояния Пандавов и Кауравов.

— Но почему вы говорите «неумолимая кар ма»? На состязание его привел случай, а выбор он сделал сам, — осмелился сказать я.

Учитель вздохнул:

— Как только Карна ощутил в себе мощь брах– мы и кшатрийскую доблесть, он перестал принад лежать самому себе. Все, что он с детства узнал от кшатрия-отца, все, что ощутил в себе ясно, как зов раковины, влекло его в бой. Он был обречен искать достойного противника. Значит, его встре ча с Арджуной была предрешена. Они были рав ны по силе и доблести, как сыновья одной мате ри. Поэтому для человека, познавшего законы кар мы, нет ничего удивительного, что сын суты при народно оспорил титул лучшего стрелка у Ард жуны. Карна послал свои острые, без изъяна, стре лы точно в мишень, наслаждаясь властью над ними. И не понимал он, окутанный майей гордости, что сам уже лишен выбора и выпущен в неведомую цель безжалостной рукой неизвестного бога. Успех Карны необычайно обрадовал Дурь-одхану. «Наконец-то нашелся достойный соперник Арджуне! — воскликнул он. — Благодарение судьбе, что ты явился сюда. Располагай же мною, как желаешь, о могучерукий!» Эти ласковые речи размягчили сердце Карны, не привыкшего к учтивому обращению. И он ответил Дурьодхане: «Я желаю дружбы с тобой». Поддавшись уговорам благодетеля, Карна хотел вызвать Арджуну на единоборство. Но многие советники Дхритараштры воспротивились этому. Поединки велись боевым оружием, и все понимали, что кипение страстей может заставить соперников биться насмерть. Тогда кто-то из придворных, опытных в правилах ведения поединков, сказал, что Арджуна, происходящий из рода царей, не должен сражаться с сыном простого колесничего. Услышав это, Карна склонил голову от унижения. Но Дурьодхана смог воспользоваться и этим. Он провозгласил громовым голосом: «Если Арджуна считает ниже своего достоинства биться с простым кшатрием, то я дарю Карне престол в стране Анга. Пусть жрецы сейчас же совершат обряд помазания на царство».