Авансцена или пáрное дефиле

МЕХ 9/1 ИЛИ ДЕВЯТЬ ЛЕТ ОДНОГО ДНЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

Генерал

Боевой Генерал с шашкой на боку, в галифе с лампасами и в простреленной на одном из фронтов каракулевой папахе производил смотр артиллерийского подразделения Царского Села, размещавшегося в бывших конюшнях лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка. Он кинул взгляд на здание за забором и поинтересовался: что это там за жёлтый дом? Адъютант доложил, что это Военно-морское инженерное училище имени Вождя мировой революции.

– Наверное, и бассейн у них есть, неплохо бы поплавать?!

Генералу доложили, что бассейна нет.

– Не порядок. Надо построить. Они же – моряки. – Разочаровался генерал. – А пока, хотелось бы провести с флотскими политинформацию.

Адъютант сделал соответствующие пометки в блокноте и позвонил морякам. Те радушно приняли Генерала, и собрали курсантов-гардемаринов в актовом зале клуба.

Лейтмотивом политинформации было проходившее в эти шестидесятые годы под руководством Партии и Правительства сокращение Вооружённых Сил СССР и Военно-морского флота, в частности.

На вопрос из зала: «Кто же будет бороться с подводными лодками противника?!», – Командующий артиллерией уверенно ответил:

– Для этого у нас имеются подводные танки. А вы, товарищи курсанты, должны учиться плавать, самостоятельно держаться на воде. Думаю, в скором будущем, мы построим для вас бассейн. Я поговорю с начальником морских учебных заведений. Обещаю! – И нескончаемые аплодисменты перешли в бурные рукоплескания и обратно.

И через несколько лет в Военно-морском училище открылся бассейн.

 

Сын Генерала, как водится, тоже стал Генералом. По наследству от папы ему перешли артиллерийские войска и адъютант. Адъютанту от Генерала-старшего по наследству достался штабной УАЗик и в свою очередь – Генерал-младший.

В середине восьмидесятых годов, во время проведения очередных крупномасштабных учений Объединённых вооружённых сил стран Варшавского договора, Генерал-младший на УАЗике “заскочил” с проверкой в Чехословакию. За рулём сидел адъютант, который когда-то с Папой освобождал эту гористую местность от фашистов, и поэтому они быстро домчались по заросшим партизанским ущельям до расположения вверенных частей.

Время “Ч” артиллерийской подготовки было назначено на 12.00. Генерал-младший находу выскочил из кабины, хлопнул дверцей и приказал командиру батареи открыть огонь незамедлительно, потому что ему ещё надо было успеть “заехать” в Германию.

До времени “Ч” оставалось тридцать минут.

В десяти километрах по правому флангу, куда были развёрнуты артиллерийские орудия, готовился к наступлению танковый батальон. Командир танкового взвода Старший лейтенант Закир Шарипов сидел на броне с солдатами и, всматриваясь в небо над горами, ждал сигнала. В 11.45 батальон должен был начать наступление и к времени “Ч” освободить учебный полигон, куда должны были приземлиться артиллерийские снаряды. Вместо бело-красных огней в небе, перед танком упал и разорвался 130-миллимитровый снаряд. Солдаты погибли, а Закиру осколком разорвало ахиллесово сухожилие.

На вопрос Адъютанта – где хочет Старший лейтенант продолжить службу, Закир ответил – дома. У адъютанта кроме полковничьих погон, двух Орденов Славы, трофейного Вальтера и УАЗика ничего больше с собой не было, и он предложил Закиру в подарок УАЗик. Старший лейтенант ответил «Служу Советскому Союзу!» и с благодарностью отказался. Службу он продолжил дома в Узбекистане и дослужился до полковника. В 2006 году он успешно отразил очередную атаку ваххабитов, прорвавшихся со стороны Киргизии, где жили его мама, а также брат и сестра с семьями, уволился и уехал в Россию, где в своё время окончил военное училище и Академию.

В течение вот уже более двадцати лет, два раза в неделю ему делают перевязки ахиллесовой пяты. Он давно уже, наверное, привык к боли и не стискивает по ночам зубы.

И вот только один раз заскрежетал, когда приехал в Россию и пришёл к Имаму – познакомится с диаспорой.

Его проводили в закуток, где за небольшим столом сидел Большой человек, перед которым на столе лежал раскрытый Коран, и личное дело полковника З.Р. Шарипова. В разговоре за закрытыми дверями Большой человек выразил Закиру всевозможные знаки уважения к его боевой доблести и правоверному веропослушанию, и предложил пройти переподготовку в Великобритании, а после поехать к маме.

– Я инвалид, у меня ранение.

 

– Мы пошлём Вас в Германию, где вам сделают операцию. Вы и ваша семья ни в чём не будут нуждаться.

– Вы извините, у меня четверо детей, школа-садик и всё такое, и работу уже нашёл хорошую в строительной сфере.

– Вы не торопитесь, подумайте! – закончил встречу Большой человек и протянул визитку только с именем и немецким телефоном. – Позвоните.

Закир испросил у имама: можно ли мусульманину быть захороненным по христианскому обычаю лёжа в гробу, а не сидя на пятках, как того требует ислам, вышел на улицу и закурил.

К мечети подъехал экскурсионный автобус, из него вышла группа молодых людей в спортивных костюмах, и имам проводил их в закуток.

__________________________________________________________________

 

 

 

Протокол о намерениях

 

Одновременно со списанием морально и технически устаревшего Военно-морского флота наша страна начала строить новый флот – Океанский. В результате принятого в верхах Протокола о намерениях были разработаны проекты кораблей, конечно же, не имевших аналогов в мировой практике, в том числе и самого большого в мире Десантного корабля небывалой доселе конструкции. По заданию Партии эскизный проект этакого вот корабля был готов к октябрю 1965 года. Ещё через двадцать пять лет со стапелей Балтики сошёл уже третий, доработанный корпус оригинального проекта, который мог загрузить на борт 50 тяжёлых танков, 500 человек десанта и пару вертолётов. Кроме того, в специально отведённой камере корабль мог перевозить десантные катера на воздушной подушке или другие малотоннажные плавсредства.

С этим ограниченным контингентом он мог выйти, например, из Кольского залива, проследовать без пополнения запасов в Средиземное море, обогнув Европу, и недельки через три встать на рейде Марселя. Или ткнуться носом в Лазурный берег и высадить гусеничную технику и пассажиров прямо на пляж, например, в Каннах, для участия в кинофестивале.

 

Морские пехотинцы в чёрных беретах, хромовых сапожках и с аксельбантами при этом могли бы украсить привычно красную для них ковровую дорожку, замерев в почётном карауле и провожая платоническим взглядом Софи Лорен и Катрин Денёв. А, снятый и представленный каким-нибудь нашим режиссером фильм по роману Василия Павловича Аксёнова «Остров Крым» уж наверняка бы получил Золотую пальмовую ветвь Каннского международного кинофестиваля. Вечером с корабля произведут салют из всех башенных орудий и скорострельных пулемётов. Катера на воздушных подушках, вертолёты, разноцветные шарики – ликованию не будет предела. В благодарность за участие в организации торжества дирекция и участники Каннского МФК снабдят Советский БДК топливом и провиантом на обратную дорогу. А восторженные зрители в соплях и слезах будут махать носовыми платочками от Кардена, провожая с пляжа в открытое море аниматоров.

 

 

И вот через четыре года, в 1993 году этого десантного красавца поставили к причалу, и я, выживший в Тюва-Губе, в ноябре перешёл на него служить.

Поднявшись на борт, я проследовал по вертолётной площадке в надстройку корабля, в каюту Командира, расположенную в её верхнем ярусе. В каюту вела широкая ярко освещённая лестница, покрытая красной ковровой дорожкой. Поручни были надраены и блестели медью саксофона, перед каютой в почётном карауле замер вестовой, а по корабельной трансляции передавали джаз – на корабле проводилась Большая приборка.

– Товарищ Капитан первого ранга, Старший лейтенант Буровцев, прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы: назначен на должность командира электротехнической группы Боевой части пять.

Командир, по всему было видно, расстроился – он ожидал Шона Коннери или, по крайней мере, Никиту Сергеевича Михалкова. В зале трёхкомнатной каюты был сервирован праздничный стол на 24 персоны. Фарфор и стекло с логотипами корабля парадно блестели в лучах палубного фонаря, наполнявших каюту через большие прямоугольные иллюминаторы.

– Вы, Старший лейтенант, что умеете делать? – с неожиданным интересом, и с показавшимся мне подозрительным для данного времени суток блеском в глазах, обратился ко мне Командир.

– В каком смысле, простите?

– Ладно, иди, служи, Группман. Ещё вернёмся к этому вопросу. Механику обязательно представься.

 

 

Своего нового начальника, командира БЧ-5, я нашёл в кают-компании. Он сидел за фортепьяно и исполнял под транслируемый джазовый аккомпанемент второй концерт Сергея Рахманинова.

– Команде руки мыть, бочковым накрыть столы, – прервал новаторскую музыкальную композицию голос Дежурного по кораблю.

Механик закрыл инструмент и встал мне навстречу. Представившись друг другу, мы познакомились; впрочем, мы и раньше были знакомы, как механики одного соединения. И он пригласил меня в свою каюту помыть руки.

 

Каюта располагалась возле кают-компании, и следовавшие на обед офицеры по одному или группами заглядывали к “Меху”. Из молочного аллюминиевого бидона Мех зачерпывал эмалированной кружкой и наливал из неё по 50 грамм аперитива каждому жаждущему в приготовленную посуду. Данный узаконенный обряд проходил по неофициальному Протоколу посещения корабля как – “Зайти к меху на Военно-морской переЪздон”.

Офицеры собрались в кают-компании и, в ожидании Командира, продолжили начатый в каюте Командира БЧ-5 разговор. Я в очередной раз отметил для себя, что объём бидона строго соответствует количеству офицеров и мичманов.

– Товарищи офицеры! – скомандовал Старпом, и все приняли положение «Смирно», взглядом провожая к столу вошедшего в кают-компанию Командира.

– Товарищи офицеры, прошу к столу!

– Товарищи офицеры! – вторил Командиру Старпом, и обед начался.

Голос Старпома был до боли знакомым, и я разглядел в присевшем за дальним столом Старшем помощнике своего бывшего Командира МДК-76 – Кузьмина Виктора Ивановича, чему я искренне обрадовался. Он ответил мне улыбкой и развёл руками.

За моим столом разговор зашёл о предстоящем событии: на корабль должны были прибыть портные из флотского ателье, что бы снять с офицеров и мичманов мерки для пошива парадного обмундирования. Поэтому-то в субботу и был собран весь экипаж.

Главный вопрос для обсуждения за обеденным столом был пока один – зачем была нужна каждому ещё одна парадная форма, к тому же, как выяснилось полностью белая, включая ботинки, и это на Севере.

Механик в разговор не вступал, а был сосредоточен на компоте. В голове он пытался сформулировать второй вопрос и складывал картинку из пазлов последних приказов и приказаний, сообщений в прессе, давних и недавних исторических событий, тактико-технических возможностей корабля и белых ботинок.

 

Всё складывалось, не хватало только двух цифр – числа и объёма – когда и сколько. Он дождался, когда Командир закончит обедать, поблагодарил вестового, пожелал присутствующим приятного аппетита и вышел из-за стола.

– Максим, Володя, Игорь, зайдите после обеда ко мне, – обратился он к нам, своим группманам, и направился в свою каюту.

Мы застали командира нашей Боевой части за столом, производившим манипуляции с логарифмической линейкой.

 

 

Корабельный инженер-механик, оставивший в своё время ради морских просторов третий курс физико-математического факультета Казанского Университета, он навсегда полюбил математические формулы, уравнения и расчёты. Посовещавшись, мы вынесли вердикт: корабль готовится к походу во Францию. Дата – 6 июня. Цель похода – участие в праздновании 50-летия высадки союзническими войсками десанта в Нормандии. Механик взял циркуль, который принёс по его просьбе штурман, и мы склонились над картой – всё сошлось: означенная в Формуляре корабля характеристика автономности плавания как раз позволяла ему дойти до Ламанша и вернуться без пополнения запасов обратно.

Игорь, Командир дивизиона живучести, напомнил присутствующим объём полной заправки топлива, и Володин вопрос: Кто нам даст столько? – ещё не родившись, стал угрозой выкидыша планируемому в Верхах мероприятию.

– Штурман, пошли доложим Командиру. А вы идите и контролируйте приборку, – распорядился командир БЧ-5.

Но дежурный по кораблю объявил по трансляции окончание приборки, потому что на борт поднялись портных дел мастера. Уже к вечеру они сняли полторы сотни мерок. К этому времени, после трёхчасового доклада Механика и Штурмана, Командир уже абсолютно воспарял духом и заказал для себя у портных вдобавок к парадной форме – смокинг, бабочку и камербанд.

 

В понедельник ателье было под завязку загружено внеплановой работой. Эксклюзивный заказ пока придержали.

Меня в этот день Механик отправил в Мурманск на топливные склады разведать обстановку. На складах обстановка была напряжённая и, как говаривал мой прежний начштаба Пашутин – до конца не ясна. Я увидел, как возле административного корпуса над козырьком наспех, но качественно сколоченного бунгало, два бритоголовых детины со стремянок устанавливали вывеску – название компании, которое сегодня уже стало брендовым. Тружениками руководил одетый в малиновое кашемировое пальто водитель редкого по тем временам Гранд Чероки.

 

 

Я зашёл в приёмную и сказал писарю ПДП (простого делопроизводства), что мне к начальнику по очень важному вопросу. Писарь доложил и пригласил меня войти.

Начальник подписывал какие-то бумаги и попросил меня присесть подождать, пока он закончит “одно дельце”. В кабинет зашёл водитель джипа и поставил возле стола начальника два увесистых кожаных баула, опечатанных сургучом. На мешках и сургучных печатях красовался знакомый мне уже логотип.

Начальник скрепил бумаги печатью и один экземпляр передал водителю. Второй экземпляр он небрежно положил на кожаные мешки. Я прочитал заголовок: «Протокол о намерениях двух сторон».

Проводив посетителя, начальник смерил меня взглядом, выслушал и, закурив, произнёс:

– Старлей, вопрос не может быть важным или не важным – он всего лишь Вопрос, важным может быть только дело, которое поможет его разрешить. Подожди, – одёрнул он меня, открывшего было рот. – Вопрос я понял, повторять не надо, но ты мне ответь на встречный вопрос: вот Ты – по какому ко мне делу и от кого?

– Да я, собственно, с корабля на … Вообщем, командир корабля меня послал узнать: есть ли на складе вот столько вот топлива? – и я протянул ему заявку.

 

 

– Во Францию нам надо, на Парад.

Начальник прочитал заявку, потом кинул взгляд на фирменные мешки и, затушив сигарету, сказал:

– Мне вот тоже во Францию надо. – Он поперхнулся и поправил себя – Мечтаю в Канны на кинофестиваль съездить, кино прОсто обожаю, второй видик уже заездил, – и он указал на столик в углу позади меня, на котором стоял жужжащий ВМ-21 и старенький телевизор с застывшим на паузе черно-белым изображением кадра из второй части «Крёстного отца».

– В 90-м наши приз получили, – продолжил начальник, – Лунгин за «Такси Блюз», смотрел? А в этом году на фестиваль Михалков поедет, покажет какое-то «Утомлённое солнце», что ли. Но мне больше «Криминальное чтиво» понравилось, я бы ему,..Ъ, все призы отдал, будь моя воля.

– Да уж, о..Ъ фильм. Товарищ подполковник, так что всё-таки по нашей заявке? Предварительно хотя бы? – утомлённый его блюзовым настроением я решил перейти к делу.

– Топливо пока есть, но что завтра будет – не знаю, у нас реорганизация, поставщики и … ну, вообщем, будет команда из Москвы, так мы и НЗ вскроем! – и он, воодушевлённый неожиданной перспективой, пробарабанил ладонями по столу. – Правда, у них там, в Москве, тоже сейчас – свои дела.

 

 

– Тяжело стало. Я тут подстричься зашёл, так парикмахер меня всю дорогу спрашивал, где я работаю. Я ему – на топливных складах, а он через минуту опять спрашивает. Я расплачиваюсь и спрашиваю у него – со слухом, что ли плохо, а он мне в ответ: когда, мол, вы говорите о топливном складе у вас волосы дыбом встают – мне и подстригать легче.

 

 

– А мы Вас с собой возьмём во Францию, в Довиль, а там и до Канн недалеко – часов семь на поезде, через Париж, кто его знает, как всё сложится. Мы Вас подождём, – улыбнулся я, встал, отдал честь и попрощался.

– Да нет, я уж как-нибудь сам, – рассмеялся начальник.

 

Сказал – сделал. Весной 2001-го года он промелькнул на телевизионных экранах – в Каннах, в составе американской делегации в компании с братьями Коэнами, представлявшими фильм «Человек которого там не было». Герой фильма работал парикмахером и ему, по большому счёту, было наплевать на то, чем он занимается, по его словам “он просто стриг волосы”, но увидев возможность повернуть ход событий, он это сделал.

 

 

Бывший начальник топливных складов был одет в смокинг, на белоснежной манишке красовалась бабочка, объёмная талия была подтянута кушаком. На цветном шнурке был закреплён бэйджик: «Willis Peter, Promoter». Идея представить на кинофестивале фильм в чёрно-белом изображении принадлежала ему. Фильм получил главный приз за режесуру.

 

К концу зимы нам пошили парадную белую форму и выдали под роспись, а ещё через месяц – забрали обратно и вычеркнули в вещевом аттестате последнюю строку. С топливом что-то у них там, в штабах не срослось, и Корабль, впрочем, как и весь флот, остался стоять у пирса, и вскоре был “намертво приварен” к причалу и превратился в многозвёздочный отель.

На его борту теперь постоянно останавливались московские генералы и разные медийные знаменитости, а то и целая труппа какого-нибудь приехавшего на гастроли театра, или размещался коллектив Ансамбля песни и пляски совместно с мужской сборной нашего Флота по зимним видам спорта. В каюте Командира расширенный штат вестовых не успевал производить перемену блюд и мыть-менять посуду. А в танковом трюме к палубе были привинчены клубные стулья, натянуты многофункциональный экран и занавес, и организован зрительный зал, где в благодарность за гостеприимство артисты по выходным дням развлекали представлениями экипаж, а по средам Командир показывал новинки мирового кинематографа.

 

Всё остальное, свободное от представлений время, экипаж занимался тренировками и учениями. Офицеры и мичманы заполняли журналы боевой подготовки, ухаживали за матчастью, пополняли запасы провианта, денно и нощно блюли дисциплину матросов и поддерживали военно-морской блеск и лоск – марку Корабля-отеля. Командир однажды, после очередного доклада Механика и Штурмана, даже обратился к Командующему флотом с Рапортом – с просьбой вернуть экипажу белую форму. Рапорт Командир передал Старпому, и Виктор Иванович показал его мне:

– Помнишь, мех, свой рапорт Командующему? Как думаешь – что мне с этим делать?

– А вы, Виктор Иванович, Устав откройте – там всё написано, – и мы дружно расхохотались.

Командир оставил себе белые лакированные ботинки и одевал их с чёрной парадной формой при встрече гостей. Отвороты тужурки он перешил на манер смокинга, а золотые звёзды на погонах и офицерский кортик придавали ему статус победителя Международного конкурса метрдотелей. Для полноты антуража не хватало только бабочки.

Ранней весной меня вызвал к себе мой непосредственный начальник электромеханической службы Соединения и предложил перевестись на корабль, который проходил сейчас ремонт в Польше, и механик совсем некстати написал рапорт на увольнение.

За это он, без обиняков, попросил презентовать ему радиоприёмник «Океан». В начале нового столетия писали, что он попросил ещё кого-то о чём-то и получил срок, а его партнёр сел в кресло законодательного собрания одного из центральных городов России и до сих пор мельтешит на экранах телевизоров.

А тогда, в марте месяце 94 года я пригласил своего начальника к себе на День рождения, и мы обменялись подарками. И я стал готовиться к поездке: посещать типовые корабли данного Польского проекта на нашем Соединении, знакомиться с технической документацией и общаться с механиками, которые уже прошли польский ремонт, а некоторые – и не один.

В связи с новыми обстоятельствами, открывшимися в моей военной карьере, Командир и Механик корабля, на котором я продолжал числиться группманом, наложили на меня, на время подготовки моих заграндокументов, функциональные обязанности эдакого Администратора по внешним связям – встреть-отвези-привези, купи-передай, отведи-приведи, иногда – достань. Так я достал Командиру бабочку, вожделенный им камербанд и большой белый зонт, чему он несказанно был рад и отметил меня в благодарственном приказе. Теперь, когда закапали весенние дожди, Дежурный по кораблю раскрывал белоснежный зонт над головой Командира, выходившего к трапу для встречи гостей, а после убирал его в оружейку арсенала, и оружейку ставил под охрану и на звонковую сигнализацию. Жизнь на корабле просто кипела, и я был захвачен этим круговоротом, который всё чаще и чаще сопровождался звоном арсенального колокола.

 

В это же время я сошёлся с Капитан-лейтенантом Яном Калинкиным, который был недавно назначен на должность командира одной из Боевых частей на звёздный Корабль-отель. До этого он год простоял на другом корабле в Польше. И он поведал мне обратную сторону загранремонта.

______________________________________________

 

 

ТРАДИЦИИ

 

Согласно традиции, сложившейся на протяжении многолетних партнёрских отношений двух стран, Судоверфь города Гдыни наряду с официальными мероприятиями организовала и неофициальное – во знаменование российского Флота и в честь готовности Российского корабля к выходу из ремонта, а попросту – ремонт пора уже было прекращать.

Западную часть континента жарило июльское солнце. В пятницу утром на причал нового европейского государства к трапу корабля, на котором в этот момент поднимали Военно-морской Андреевский Флаг, был подан заводской экскурсионный автобус цвета морской волны и надписью “Stoczni Gdynia”, и офицерско-мичманский состав, после подъёма Флага, перешёл с одного борта на другой. На борту корабля остался только командир и мичман-продовольственник: они остались готовить корабль к празднованию Дня ВМФ. Модернизированные заводчанами багажные отсеки автобуса уже были забиты под завязку, как и установленные дополнительные топливные баки. Водитель с пышными усами, в бело-синей форме и солнцезащитных очках закрыл дверь, включил кондиционер и новенькую опцию охлаждения багажных отсеков, и вырулил из ворот верфи. Путь лежал в столицу Западного Поморского воеводства – город Щецин. Экскурс по истории мест, вдоль которых проносился автобус, проводил Кшистов Сбыхович, Директор верфи по внешним связям. Кроме него и водителя от польской стороны больше никого не было.

В просторном салоне был оборудован холодильник, микроволновая печь и туалетная кабинка.

– Европа,..Ъ, – ахнул механик, заглядывая в холодильник.

– Паны Офицыры, угОщайтись, – пригласил к холодильнику Кшистов и второй завтрак начался. Пиво, разогретая картошечка фри с колбасками, кофе, сигариллы.

– Не хватает только свежей прессы, б..Ъ и бильярда, – резюмировал Лёня.
– Вшистко бендже спожонку, панОве, – улыбнулся Директор по связям.
Часа через четыре, не заезжая в Щецин, автобус переехал Одер и остановился в лесу у живописного озера с пляжем, оборудованным шезлонгами и душевыми кабинками. От пляжа на озеро выходил пирс, к которому были пришвартованы прогулочные лодки, моторные катера и несколько яхт с опущенными мачтами – над водоёмом стоял полный штиль.

На берегу размещалась база отдыха судостроителей из Щецина, которую коллеги из Гдыни арендовали на два дня для проведения означенного мероприятия. Водитель открыл багажные отсеки и все дружно крякнули: “Россия,..Ъ..Ъ..Ъ..?!” и грянули хором: “Гиб-гиб УРА!”. Троекратно!

Собравшихся туристов обдало холодным воздухом и на свет стали появляться коробки с номерной водкой Smirnoff 57 и пивом Jever. За коробками последовали три свиных окорока, обтянутых плёнкой. Из другого отсека выгрузили восемь ящичков с клубникой, помидорами, огурцами, редиской и зеленью. И хлеб.

– А шампанское есть? праздник всё-таки?! – спросил у водителя штурман, поставив на землю коробку с №57.

Кругом все суетились: то взваливая коробки, ящики и окорока на плечи, то ставя их на землю, в ожидании, когда Кшистов наконец-то объявит начало банкета или хотя бы – куда всё это нести.

– В холодильнике, в нижнем ящике забери, – ответил водитель на хорошем русском языке и покачал головой.

– А вы откуда так хорошо русский знаете?

– У меня жёнка русская. Смотрите, ребята, поаккуратнее! Жара, видите, какая стоит! И далеко не заплывайте, здесь глубоко.

– Да мы ж моряки! – растянулся в улыбке замполит, взвалив на плечо свиную ляжку, и отвёл свободную руку с растопыренными пальцами в сторону.

– Я за вами завтра приеду, вечером, – шутя, погрозил капитан автобуса пальцем.
Штурман вынес из салона автобуса пять бутылок игристого вина, потом вернулся и вынес ведро приготовленного продовольственником шашлыка.

Водитель в это время протёр зеркала, вытряхнул коврик, снял галстук и расстегнул ворот белой сорочки. Постояв, покурив перед дорогой и выпив бутылочку пива, он сел за руль и отправился в обратный путь.

Прибывших быстренько разместили по номерам, в каждом из которых стояло две кровати, наполненный разными бутылочками бар, телевизор, два кресла и журнальный столик со свЕжей прессой, по которой так все соскучились.

Кшистов собрал всех на улице, на берегу у озера под установленным навесом – за накрытым холодными закусками столом.

Начали с водки, продолжили шампанским, потом опять водочки выпили, здравицы, пожелания от польской стороны, потом от русской, потом покурили, выпили по холодной бутылочке Jever-а, разделись до плавок и пошли купаться. Механик разбежался по пирсу с распахнутыми как крылья руками и, не добежав до конца причала, взлетел ласточкой и упал на деревянный настил. Натянутая поперёк причала цепь лопнула и с глухим бряцанием упала позади него. Тут залаяла собака. К механику притруссил Бассет Хаунд и лизнул его в разодранную щёку. Тот сел на корточки, обнял собачку, потрепал её за уши, потом встал, помахал всем руками, разбежался и прыгнул в воду.

Бассет подошёл к краю причала, повилял хвостом, шлёпнулся в озеро и поплыл вслед за ним. Они подружились. Все тоже дружно помахали им руками, крикнули “Россия чемпион!” и попрыгали в воду. Праздник начался!

Ребята быстро освоились и уже через пару часов вовсю гоняли футбол, играли в бамбинтон, вообщем – прыгали и резвились. Собака при этом ни на минуту не отходила от механика, отбирала у всех мяч и воланчики, и таскала ему добычу. За Бассетом волочился поводок и каждый норовил на него наступить. Пёс при этом смешно подпрыгивал, тявкал, и рвалась к механику. Кшистов зажаривал окорок, а замполит занимался шашлыком.

Как-то незаметно к компании присоединились двое немцев. Их звали Гервиг и Бурхард, им было лет по пятьдесят и оказалось, что бассет хаунд принадлежит Гервигу. Немцы помогли Кшистову перенести от бара-ресторана гриль и установить его у навеса, и он с нашего разрешения пригласил их к столу.

Пролился грибной дождик и все собрались отобедать – шашлык уже был на подходе. Бурхард принёс бутылку Remy Martin, поставил её на стол и сел рядом с механиком. Механик взял в руки круглую бутылку, прочитал этикетку и спросил у немца:

– Что значит ХО?! – и показал при этом на коробки с водкой, – вот это Хо-Хо!

Кшистов перевёл Бурхарду и тот добродушно рассмеялся.

– Это Икс О, экстра олд значит, двадцать-тридцать лет выдержки, – пояснил Кшистов, который, как выяснилось, отлично разговаривает по-немецки и, с его слов сносно владел французским, – За то и держат.

Гервиг открыл бренди, разлил по рюмочкам и встал, что бы произнести тост.
– За знакомство, – произнёс он на чистом русском языке.

– Это ж Вы как? по-русски-то? Прозет! – поинтересовался замполит.

Немец произнёс короткую речь на родном языке, засмущался и даже покраснел. Кшистов перевёл, что Гервиг часто пил с русскими моряками на Рюгене, в городе Засниц и по-русски выучил только тосты.

– Кшистов, спроси у него, что он там делал? – вступил механик и разлил ИксО по фужерам.

Гервиг стал рассказывать, а Кшистов переводил.

Гервиг служил до 90 года в Фольксмарине ГДР Фрегатенкапитаном и командовал дивизионом кораблей в Заснице, а потом их объединили с западногерманским Бундессмарине, и теперь они все просто немецкие моряки – Дойчмарине. В Заснице раньше базировались Советские малые противолодочные корабли, и офицеры по праздникам ходили друг к другу в гости. Так и выучил.

– А Бурхард?

А Бурхард в 92-м, полтора года тому назад, приехал принимать у него дела и одажды утром объявил Боевую тревогу с криками: “На горизонте Русский вымпел!”. На горизонте действительно появился отряд советских противолодочных кораблей и торпедных катеров с развивающимися флагами, которые, лихо разрезая волны, приближались к военно-морской базе теперь уже Дойчмарине. Ему объяснили, что эти флаги здесь с 45 года, и по графику вывода советских войск с территории бывшей ГДР эти маленькие кораблики до конца года будут находиться здесь. Он же знать этого не мог, потому что служил раньше в Бундессмарине.

– Да пускай себе постоят ещё пару месяцев, они же никому не мешают? А? Гер Бурхард? А мы с вами в гости к ним сходим, посмотрите, как у них там всё славно устроено. Ребята хорошие, я ручаюсь, – уговаривал НАТОвца Гервиг.

Тогда с ним случился гипертонический криз, а ещё через полгода инфаркт, как раз в тот день, когда базу покинул последний советский корабль. Сейчас там из русских иногда швартуется только фрегат «Мир» с туристами на борту, построенный, кстати, в Гданьске, – закончил пересказ Кшистов.

– Да, знаю, у меня на нём кореш вторым помощником ходит, – вступил в рассказ штурман, – получает пять штук зеленью, два языка, что б попасть туда, выучил, три года пороги оббивал. Зато тепе-ерь! Эти туристы в конце ещё премии раздают – мама-дорогая! Ну, а кто он по званию?

– Я же скАзал, Гервиг – Фрегатенкапитан, капИтан вторУву ранга по ващЕму, ну а Бурхард…, – Кшистов переспросил у Гервига, и перевёл, – значИмо так, курва матка, э-э, можИмо скАзать и АдмИрал, старше полкУвника. То есть так.

Механик встал и принял стойку смирно. Все повскакивали со своих мест и тоже вытянулись, глядя на механика. Кшистов видя такое дело, тоже подскочил и уронил стул.

– Господин Адмирал! – улыбаясь в усы, заговорщески произнёс механик, выждал паузу, и – Прошу пожаловать Вас к нам на борт! – и все дружно рассмеялись, стали наполнять бокалы, фужеры и рюмки. – И Вас, капитан Фрегата! – механик подошёл и протянул немецким коллегам наполненные до краёв фужеры.

Радостно залаяла собака, в баре-ресторане включили музыку и моряки стали отплясывать. Адмирал мрачно посмотрел на фужер с Remy Martin, обдумывая или вспоминая что-то, потом выпил его мелкими глоточками до дна и улыбнулся. На него сразу накатило праздничное настроение, он тоже стал притопывать и прихлопывать, и потом присоединился к танцующим. А Гервиг стал обсуждать с Кшистовым здоровье Флотиленадмирала.

Вечером механик играл с Адмиралом Бурхардом в бильярд и называл его уже Борей. А Гервига все называли Гришей. Боря громил меха в пух и прах, и тот выкатывал из ресторана пиво, и в полночь они пошли к механику в “каюту”, бассет Гервига не покидал механика ни на минуту.

Ещё через несколько часов, когда они ещё и опустошили бар, Адмирал поднял на механика глаза и спросил его по-русски:

– Серёжа, а почему я тебя понимаю?

– Потому что ты Русский, – невозмутимо ответил мех и закусил орешком.
– Я Русский?! А ты?

– А я немец.

– А я?! Русский? – Боря затрясся, обхвати голову руками и зарыдал.

Механик еле того успокоил и проводил его в свой номер.

Утром все проснулись к подъёму флага, но подъёма никакого не было. Это Кшистов, как дежурный по кораблю, ходил по номерам и всех будил. Все требовали пива, но оно закончилось ещё в полночь. И решено было ехать в ближайший магазин. Не протрезвевший, впрочем, как и все, Механик взялся разрулить ситуацию и стал собирать деньги, но собака его постоянно дёргала за штаны, мешалась под ногами и просилась на улицу. Он пытался её вытолкнуть, но та не отвязывалась. Кшистов вызвал такси и объяснил водителю цель поездки. Мех запрыгнул на заднее сидение, и хотел было закрыть за собой дверь, но пёс лез за ним. Он стал злиться и отпихивать собаку ногами, но бассет упирался и скулил. Дверь всё-таки хлопнула, и бассет запрыгал за отъезжающей машиной. Водитель поддал газку и подъехал на выезд к воротам базы, в зеркало он увидел лежавшего на спине пса в придорожной пыли – перебирающего лапами воздух. Оказалось что ещё с вечера, когда механик потащил Адмирала в бильярдную, он привязал бассет хаунда на поводок к своему запястью, и после, уже находясь в состоянии глубокой амнезии, ничего не чувствовал. И утром ничего не почувствовал, когда повернул голову и увидел большие пьяные слезящиеся глаза. “Надо ж так нажраться” – подумал он про себя, но когда прочухался ото сна – увидел, что это собачка спит рядом с его рукой, закинутой за голову.

Механик привёз пива, и все вывалили на пляж, и развалились под лучами утреннего солнышка. День прошёл в умиротворённой похмельной атмосфере без всяких приключений. После обеда проводили и попрощались с коллегами из Дойченмарине.

Вечером приехал автобус и ближе к полуночи привёз всех на родной отремонтированный корабль.

Утром Дня Военно-морского флота экипаж построился на торжественный подъём Военно-морского флага и праздничных флагов расцвечивания. После торжественного мероприятия офицеры и мичманы собрались в кают-компании.

А год тому назад, 26 июля 1992 года, Командир и замполит Малого противолодочного корабля, базировавшегося последний день в Засниц, произнесли поздравительные речи, потом проиграл горн и вахтенные стали поднимать флаги. Над кораблём распустился знакомый всем собравшимся только по историческим фильмам бело-голубой Андреевский флаг.

– У нас что – опять монархия? – зашептался штурман с механиком.

– Чёрт его знает, что у них там творится!

– А кто царь?

– Хрен его знает! Вечером уже будем в Балтийске – разберёмся. – Надо было прессу свежую читать, а не шашлык вчера с замполитом жарить. Поинтересовался бы у него.

– Да, он, смотри – сам, по-моему, сегодня только узнал.

_______________________________________

К штабу дивизиона Дойчмарине подъехала скорая помощь и в неё на носилках занесли Флотиленадмирала Алекса Бурхарда фон Штольце в предынфарктном состоянии. За руку его держал Фрегатенкапитан Гервиг Виденбаум.

 

 

 

 

МЕЖФЛОТСКИЙ ПЕРЕХОД

 

А начиналось всё так. В начале декабря 93 года, в то время, когда я рыскал по Питеру в поисках смокинга, кордебанда и бабочки для Метрдотеля звёздного Корабля, еле державшийся на плаву другой десантный корабль, носящий теперь имя мужественного героя Чеченской войны, буксиры оттащили от причала и дали кораблю пенок под разваливающийся зад. Корабль накренился на правый борт, до того поддерживаемый стенкой пирса, механик с разгончика крутанул единственный уцелевший движок, в котором давно выпала половина поршней, а старпом просигналил гудком на всякий случай SOS. Из дымовой трубы, заделанной кирпичом, вырвался форс пламени, пошёл чёрный масляный дым и корабль тронулся, скрепя колесами штурвала и одного гребного вала. Второй гребной вал не проворачивался. Лопасти обоих винтов были погнуты, и одна, не выдержав нагрузки, сразу оторвалась и затонула тут же в Кольском заливе.

Нужно было, во что бы то ни стало пройти три тысячи миль до Балтики, найти город Гдыню, да ещё и судоверфь с каким-то нерусским названием, и поставить корабль в ремонт.

– Надо было,..Ъ, раньше затонуть у причала, – посетовал командир. Но этого не допустила судоремонтная мастерская соединения и механик корабля. Да и Адмирал не разрешил. А сейчас уже развернуться и подойти к причалу, что бы затонуть, корабль не мог – поздно, обещали дойти. Из Москвы в бинокль за кораблём наблюдал, пересчитывая выделенную на ремонт волюту, ответственный представитель Росвооружения.

Корабль мог двигаться только вперёд. Он шёл как старый конь, отпугивая порванными леерами чаек и топча борозду кильватерного следа, оставленного, пронёсшимся мимо него на подводных крыльях, белоснежным норвежским катамараном, курсирующим между Мурманском и Тромсё.

Командир соединения приказал загрузить на корабль дополнительный запас провианта и вторую бочку годового запаса спирта, на случай, если по пути придётся зазимовать.

– Да и Новый год чтоб встретить, как положено! Да, командир?!” – по-отечески похлопал по плечу командира Адмирал.

Механик со Старпомом разогнали корабль до 8 километров в час, и пошли передохнуть. Военное судно благополучно вышло из залива, и штурман Пётр заступил на вахту. Он ещё у причала выбросил карту, не думая, что придётся когда-то снова прокладывать курс, и теперь ориентировался только по звёздам, благо по астрономии у него была в школе пятёрка, да и полярная ночь в этих широтах позволяла и днём разглядеть Большую медведицу и Андромеду. А дальше к югу оставалось уповать на береговые маяки и проходящие мимо суда, пристраиваясь к ним вслед и пропуская догоняющие.

– Чайка, вот, тоже умная птица, – поделился Пётр своим опытом с молодым
матросом-штурманёнком.
Командир занимался снятием пробы спирта из второй дополнительной
бочки, загруженной продовольственником на корабль в последнюю минуту. Спирт был отменный – питьевой:

– Восемьдесят второй ГОСТ! Превосходно! – прокомментировал командир продовольственнику, отрыгнув в его сторону ректификатом. – Не только вкусён, но и пользителен! Так, Саша, продовольствие растягивать до последнего, может на Шпицберген придётся аварийно зайти – боюсь одним махом до Польши не докондыбаем. И сходи, попроси фельдшера принести мне банку гексовита в каюту, да пусть матросам выдаёт по три витаминки в день – не забывает.

– Слушаюсь, товарищ командир! – ответил ответственный за провиант мичман Шура Копецкий, облизнулся, нюхнув из бочки, и пошёл в медпункт.
На Соединении десантных кораблей флагманский штурман Смолин открыл подпольный тотализатор: делались ставки – дойдёт / не дойдёт – пять к одному, что командир корабля примет решение выброситься на камни. Времени на принятие данного решения оставалось не больше суток, и желающих не столько заработать денег, сколь продемонстрировать свою компетентность в теории живучести корабля, становилось с каждым часом больше. Весть облетела и соседние соединения, по городу поползли слухи, и дошли до штаба флота. Ответственное лицо доложило в Москву, и в Росвооружении всполошились: тут ставки давно были прекращены – на кону в банке лежало восемь миллионов долларов, ещё столько же переведено на ремонт корабля.

Через восемь часов неуверенной ходьбы корабля трусцой, когда было пройдено уже 64 километра, командир корабля построил экипаж, вахтенный приспустил флаг и старпом подкинул серебряный полтинник 25 года, свой талисман. Монета зависла в воздухе, вахтенный дёрнул флаг вверх, старпом скомандовал “Смирно”, и монета упала на палубу “решкой” – решено было на Шпиц не заходить, а идти вдоль берега на расстоянии не более трёх плавательных бассейнов. Старпом раздал экипажу спасательные жилеты.

Механик приволок в каюту командира четыре акваланга, у двух из которых травил редуктор, и офицерско-мичманский состав из 14 человек стал тянуть жребий. Командир отказался от участия в пользу фельдшера, который вообще никак не умел плавать. В итоге жеребьёвки костяк экипажа стал разваливаться у командира на глазах, и тогда он приказал спрятать водолазное снаряжение в оружейку, а все ключи от арсенала сдать ему. Да уж, Командиру было легко отдать такое распоряжение: у него в сейфе лежал пистолет и он мог в любое время застрелиться, а остальным что делать – чем подстраховаться на случай крушения?

Штурман в последний раз посмотрел на Андромеду и повернул корабль “на йух”, как он выразился на украинском наречье, – “куда улетали последние косяки птичьих стай”. Тоже,..Ъ – поэт!

Механик спал в каюте – от него уже ничего не зависело. Ему снилась жена, которая тоже от него сейчас не зависела, и он это очень во сне переживал.
И вдруг раздался непривычный – сначала стук, потом корабль тряхануло, дым из трубы пошёл сильнее и корабль стал стонать всем корпусом. Механик вбежал в машинное отделение и увидел, что неработающий последние три года второй двигатель запустился и пытается самостоятельно провернуть прикипевший к нему от ржавчины гребной вал. Тогда он схватил канистру с маслом и побежал вдоль гребного вала, обильно поливая его смазкой. Вал с благодарностью заскрипел, потом поддался двигателю и начал потихоньку передавать вращательное движение винту, у которого из трёх лопастей осталась одна. Винт забил по воде единственной лопастью как веслом, и корабль увеличил скорость примерно до 12 километров в час.

Писарь СПС готовил в своей каморке к уничтожению шифровальную технику и все секретные документы, и тут заработал телетайп. Он прочитал сообщение и побежал к командиру. В сообщении был Приказ из Москвы – догнать штатовский авианосец последнего образца, курсирующий у берегов Скандинавии, осмотреть его и сфотографировать все его видимые выступающие части, включая антенны, вооружение и палубную авиацию.

Командир достал из сейфа пистолет, разобрал его, разложил на столе на части и принялся их чистить. Почистив минут двадцать оружие, он мужественно принял другое решение: спрятал пистолет в сейф и собрал в своей каюте офицеров и мичманов.

Обрисовав обстановку, он отдал соответствующие приказания командирам боевых частей, попросил продовольственника и фельдшера закатить в его каюту бочку гостовского и налил каждому по сто грамм наркомовских. Все встали и, молча, не чокаясь, выпили “За победу Русского оружия”.

Основная задача была возложена на Ник Никыча, замполита корабля, который увлекался в свободное и служебное время фотографией. Он должен был развернуть в своей каюте фотолабораторию, снарядить старенький ФЭД и выполнить приказ Москвы. В его распоряжение поступал весь экипаж, на его усмотрение. Ещё через сутки на горизонте показался американский флаг – свежий авианосец класса “Нимиц” шёл встречным курсом, но далеко от берега. Командир героически направил корабль в открытое море. Первая же накатившая волна, ударила корабль в нос, вторая – в скулу, створки ворот сорвало с креплений и они зависли над водой – десантная пасть раскрылась, обнажив прогнившую капу уплотнительной резины. Корабль затрясся и накренился ещё больше на правый борт. Палубные матросы схватились за оборванные леера, а в трюм машинного отделения через образовавшуюся в борту небольшую пробоину стала поступать вода. Из треснувшей цистерны в море стало вытекать солярка и моторное масло, уравновешивая поступление воды.

Командир решил воспользоваться ситуацией и приказал передать в сторону авианосца сигнал терпящего бедствие – SOS. Старпом с радостью выполнил приказание, и вскоре авианосец повернул в сторону русского crocodile. Когда американец приблизился и накрыл своей тенью Russian landing ship, на палубу русских неожиданно выскочил офицер с фотоаппаратом и стал фотографировать авианосец.

Отщёлкав плёнку, Ник Никыч быстро вернулся в каюту, проявил её в заранее приготовленном растворе, напечатал снимки на стареньком, перемотанном изолентой фотоувеличителе, отсортировал их в лучах снятого с мачты красного топового фонаря, схватил уже приготовленный ФЭД и снова выскочил на палубу. Разведывательная операция русских заняла четырнадцать минут. В ней были задействованы соответственно кок-контрактчик Вова, который приготовил раствор, механик с изолентой, штурман Пётр с красным топовым фонарём, снятым с мачты, и командир артиллерийской части Дима, зарядивший новой плёнкой фотоаппарат.
Застигнутые врасплох и обалдевшие от русского коварства американцы стали поднимать назад поданные терпящим бедствие спасательные шлюпки, а командир авианосца свесился с борта и показал нашему замполиту кулак. Ник Никыч тут же запечатлел воинствующего империалиста с адмиральскими нашивками и побежал в каюту печатать снимки.

“Нимиц” развернулся и дал предупредительный выстрел из пулемёта. Перед ремонтом с нашего корабля была снята часть вооружения и весь боезапас – ответить ему было нечем. Тогда по приказанию командира механик спустился в танковый трюм, включил насосы и просунул в сорванные створки ворот десантную аппарель – Russian crocodile показал американцам язык. Механик, вдобавок ко всему, вышел на качающуюся танковую сходню, и протянул в сторону авианосца вытянутый вверх средний палец правой руки. Вахтенный офицер авианосца принял этот жест механика за сигнал к высадке десанта и, не дожидаясь, когда на аппарели появятся русские танки и морская пехота, объявил боевую тревогу и доложил в штаб НАТО и Пентагон. Ещё через полчаса авианосец на всех парах скрылся за горизонтом, а в штабе ВМФ в Москве раздался телефонный звонок. Недоразумение было улажено по дипломатической линии за два дня, а командир Соединения и командир десантного корабля были представлены к правительственным наградам.

Воодушевленные победой русские моряки сплотились вокруг командира и привели-таки корабль на Балтику. Здесь уже их преследовали натовские вертолёты и катера Greenpeace и фотографировали тянувшийся за кораблём радужный кильватерный след – из корабля вытекали последние запасы масла и солярки. По приказанию старпома продовольственник сшил наспех из пожелтевших от витаминов скатертей огромный чехол, и, свесившись вместе с фельдшером за борт, они закрывали бортовой номер корабля, дабы быть неопознанными для Европы и помочь избежать бедному молодому Российскому государству международных штрафных санкций.

Корабль вошёл в территориальные воды Польской республики и потерял ход. Ещё через несколько часов он обесточился и потерял управление. В последний момент штурман Пётр развернул корабль по течению и подставил широкую корму северо-западному ветру. Старпом с механиком застопорили рули, и корабль стало сносить на рейд Гдыни.

Командир в это время, посчитав, что свои обязательства перед штабом соединения и Российским государством он выполнил, вытащил на палубу бочку со спиртом, разделся по пояс, сел на неё, плеснул себе в ковшик и стал пить, закусывая гексовитом, новую банку которого ему поднёс фельдшер.
– Теперь, Старпом, дело за тобой и Механиком, передаю власть в ваши руки. Ремонтируйтесь.
– А пистолет?

– Пистолет, пока полежит у меня в сейфе, мне надо подумать, – произнёс командир и посмотрел, свесившись через борт, на ватерлинию – корабль начал тонуть.

Но тут подскочили буксиры и подтащили тонущего к доку. Доккамера подхватила корабль, и док стал подниматься вместе с кораблём. Из развалившейся окончательно кормы вывалился баллер руля и стали выливаться смазочные жидкости, из трюмов машинного отделения по гребным валам за корму стала стекать разбавленная морской водой солярка, корабль коснулся стапелей и треснул ровно посередине. Корма надорвалась, и на стапельпалубу дока упал винт, тот, что был с одной лопастью. Второй винт пока держался, и верфь, не дожидаясь официального начала ремонта, приступила к нему тут же, демонтировав оставшийся винт и вытащив гребные валы. Из трюмов корабля ещё сутки вытекала кишечная жижа, и выбегали на польский берег крысы. Экипаж попросили покинуть корабль, и только командир, как, и положено, остался на палубе.
В течение недели корабль наспех залатали и заварили, придав корпусу цельность, поснимали все механизмы и ободрали заблёванные внутренности жилых помещений. Экипаж вернулся на него и разместился по своим ободранным каютам и кубрикам на уцелевших матрацах. Командира нашли на палубе: он находился в прежнем положении, сидя на бочке, только замёрз: с носа у него свисала рождественская сосулька и очень болели зубы.

– Переохлаждение, – резюмировал фельдшер.

Бочка была ещё наполовину полной, а гексовит закончился. Фельдшер сделал ему несколько внутривенных инъекций глюкозы и попросил пару дней не пить, что бы отремонтировать зубы. Командир доктора послушал, но через два дня хлебнул-таки через шланг из бочки, и у него началась белая горячка: он объявил о прилёте инопланетян. Вооружившись пистолетом, он залез на мачту и стал сигнализировать плафоном от светильника ожидаемым гостям, указывая место посадки. При этом он отпугивал чаек, постреливая из пистолета и тем самым освобождая посадочную полосу. Его госпитализировали и отправили в Россию. Там он был назначен командиром части, которая занималась заправкой ракет, в том числе спиртом.

***
Позже он сел в автомобиль и рыгнул ректификатом в сторону водительского сидения. За рулём автомобиля сидел командир одного из североморских кораблей Сторожев Олег Петрович. И они поехали в отпуск. Через несколько часов Олег Петрович погиб в автокатастрофе.

Замполит НикНикыч, он же Фёдоров Николай Анатольевич умер на Украине в две тысячи каком-то году.

 

Светлая им память.

________________

Механик осмотрев корабль изнутри и снаружи, понял, что ремонт это уже навсегда, написал рапорт и, в связи со складывающимися не в его пользу семейными обстоятельствами, отправился домой к жене.

Ну а я, оформив заграндокументы, познакомился в Балтийске с новым, только что назначенным командиром – Пищаком Сергеем Александровичем, и вместе с ним отправился в Польшу к новому месту службы.

 

 

 

 

 

Авансцена или пáрное дефиле

 

На корабле прогремел ВЗРЫВ. Где-то у меня под задницей, точнее – под диваном в моей каюте, на котором я сидел и попивал чаёк. Да, точно – под моей каютой, но только в стороне, метрах в семи. Кажись – на камбузе.

– Дежурный..Ъ..Ъ..Ъ! Объявляй тревогу! У механика котёл взорвался! Механик, у тебя котёл взорвался, – уже спокойным голосом закончил командир, перезвонив мне, потом бросил телефонную трубку, и с криками выбежал в коридор, пробежал по нему под гром тревожных колоколов, сметая невидимые препятствия на своём пути, и ворвался в мой “кабинет”.

– Механик, у тебя котёл взорвался! – тяжело и тревожно дышал командир.

Увидев меня с подстаканником в руке, командир чуть не…оторопелЪ, а я подумал, что сейчас получу …в лицо.

– Товарищ командир, успокойтесь! Если бы это был котёл, вы бы меня уже лопатой с переборок соскребали.

– А ЧТО ЭТО..Ъ..Ъ..Ъ.., по-твоему?! ХВАТИТ ЧАИ ГОНЯТЬ!!!

– Да успокойтесь, я вам говорю, это на камбузе, наверное, вАрочный котёл! Вот, слышите? Вентиляция дымоудаления заработала. А вот кормовой дизель-генератор, а вот и компрессор. А вот мне из ЦПУ звонят. Я ж тут не просто так, я же механик всё-таки! знаю, что говорю! – повысил я голос, что случалось со мной крайне редко. Да ещё и на командира?! Просто возмутительно.

Командир не стал дожидаться, когда я допью чай и побежал дальше с воплями: “Тревога, б..Ъ! Тревога!”

Через открытую дверь моя двухкомнатная каюта, оборудованная в ремонте кабинетом и спальней с широченной кроватью, гостевым диваном, журнально-обеденным столиком и креслом, стала наполняться пороховым дымом. После четырёх квадратных метров на МДК-76, это были воистину царские апартаменты, и хрен с ним – с дымом. Здесь хоть крыс не было. Я прихватил, на всякий случай, противогаз, помянув добрым словом Терентича, и спустился на главную палубу, к камбузу. В дверях столовой команды сгрудилась кашляющая матросня из БЧ-2, пытаясь высвободиться из ими же самими перегороженного дверного проёма. Командир стоял и кричал им что-то, но звон колокола прямо над дверью столовой не переставал бить набат и делал неразличимыми посторонние звуки и голоса. Из противоположной двери – двери камбуза, вышел кок-контрактчик Вова Супрун и быстро раскидал всех по коридору, не тронув только меня и командира. Досталось даже Дежурному, рвавшемуся на камбуз снимать пробу приготовленного обеда. Мы зашли в столовую, которую корабельная вентиляция успела очистить от дыма, и увидели командира артиллерийской боевой части (БЧ-2), обхватившего голову руками. Между ног у него был зажат гранатомёт, а в потолке зияла опаленная пробоина.

– Да выключите вы эту..Ъю! – вдруг закричал он, – и так голова раскалывается.

Это мой друг Дима решил в субботу провести занятие по специальности: собрал своих матросов и принёс из оружейки чемодан с ручным противодиверсионным гранатомётом и комплектом учебных снарядов.

Из двух гранат: одного муляжа и одного учебного – он почему-то выбрал учебный, который имел пороховой заряд. Ну и … продемонстрировал, как заряжать орудие и нажимать на спусковой крючок.

– Отбой тревоги! – скомандовал дежурный по кораблю, и наши барабанные перепонки в очередной раз разорвало ударами колоколов громкого боя.

 

В следующий раз, на морских учениях, при подходе к берегу для высадки десанта в условиях ограниченной видимости Дима проводил с офицерами штаба занятие по “правилам безопасности при стрельбе из ракетницы”. Выпущенный им горящий магниевый заряд подхватило ветром и направило в сторону выстроившейся на носу корабля швартовой команды. Заряд лишил одного из матросов левой ягодицы. Фельдшер прижёг ранку зелёнкой, но ягодица так больше и не отросла. Диму он долго отпаивал настойкой боярышника.

 

В другой раз он чуть не пристрелил нас со старпомом из подводного автомата АПС: он решил потренироваться в разборке-сборке данного типа стрелкового вооружения, изучить, так сказать, матчасть. Ну и, что-то там у него заклинило после сборки, он позвал нас и, мотая стволом автомата у нас перед носом, жаловался на изобретателя. Потом старпом отвёл ствол в сторону. А автомат возьми да выстрели. Находится рядом с Дмитрием – становилось не безопасным.

 

Командир ещё в Польше, в ремонте сказал старпому – механика и командира БЧ-2 с корабля на сход вместе не спускать. Но всеми правдами и неправдами мы шли по чистым, помытым шампунями улицам Гдыни, распевая на два голоса гимн Кинчева «Мы вместе!». Мы шли по кабакам.

Дмитрий взял с собой в Польшу денег на автомобиль и каждый раз, когда я напоминал ему об этом, разглядывая очередную вывеску бара, он открывал передо мной дверь и говорил, что ничего страшного, мол, будет автомобиль чуть похуже. В итоге он купил японский музыкальный центр и видеомагнитофон. По тем временам середины девяностых – просто несказАнная роскошь. Когда ближе к полуночи не хватало уже денег расплатиться – я предлагал последнему бармену в залог свои очки, но тот, конечно же, отказывался и махал в знак примирения и согласия рукой, показывая при этом на дверь. А так хотелось “продолжения банкета”.

Однажды, после очередной дегустации серьёзных напитков, мы вышли с Димой на пляж, что бы искупнуться и охладить свой пыл. Не доверяя тамошней публике, мы решили купаться по очереди. Когда “очередь” дошла до меня, Дима остался сторожить наши одежды, и, обратив его внимание на мужчину, который как мне показалось, следит за нами, я разбежался, взмахнул “крыльями” и уже в полёте вспомнил, что забыл снять очки.

 

 

 

Вынырнув из морской пучины и выйдя на берег, я увидел свет божий и людей в изображении импрессионистов: какие-то Красные виноградники Ван Гога и Пляж Гогена на одном полотне, только не в Арле или Дьеппе, а здесь – в Гдыне.

 

 

Вместо виноградников я увидел разбросанные на песке спелые персики и дыни, сочные плоды манго, булки, батоны и хлеба, облачённые в яркие купальники и без них. Моей одежды и Димы на полотне изображено не было. Вскоре Дмитрий всё же нарисовался и принёс мне пива, и я отправил его на корабль, что бы он попросил командира пригласить на спектакль российского консула – без очков мне навязчиво продолжало мерещиться, что за мной следят вражеские разведчики. По всей видимости, я отравился этим чёртовым Гордонсом, разбавленным каким-то Бьянко. Бармен – сволочь.

Смеркалось. Наступала вангоговская Звёздная ночь, дополненная прогуливающимися по набережной семейными парами, водоворотом люминесцирующих аттракционов, разнаряженным духовым оркестром, детским смехом и пшековской речью. В инсталляции, на переднем её плане, учувствовал волосатый человек в плавках, бегающий по пустынному пляжу и исполняющий в кульминациях код – фуэте, с целью согреться.

 

 

В разгаре действия на авансцену из-за кулис вышли, по-видимому, ассистенты режиссера. Консула среди них не было, и в зрительном зале он тоже – так и не появился. Один из ассистентов зашел в суфлёрскую будку и вынес из неё джинсы и тапочки волосатого человека. Двое других помогли человеку одеться, влили в него джина, все поклонились морю и ушли за сцену. Занавес закрылся.

Командир и старпом встретили меня на корабле аплодисментами.

________________________________________________________

 

ЙОЛА И ГОНДОЛА

Через две недели домашнего ареста и вынужденных незапланированных репетиций мы с Димой снова сошли с корабля, но под наблюдением командира – порознь, с интервалом в два часа. Гастролировать по городу с одиночными косплей-дефиле у нас не получилось, и мы снова решили выступать парно. Найти в морском городке друг друга оказалось не сложным, мы встретились в насиженном месте и решили сегодняшний день посвятить осмотру достопримечательностей. На набережной мы посетили военный корабль-музей «Блыскавица» и учебный парусник «Дары Поможа». Потом купили мороженое, и пошли гулять по Аллее Яна Павла II, выходящей в Гданьский залив. На крыльце одного из многочисленных яхт-клубов города Гдыня, размещавшихся на набережной аллеи Яна Павла II, стояла знойная женщина и махала нам руками, приглашая зайти. Нас узнавали – вот она слава! Мы поднялись в клуб, и нас сразу посадили за стол, выкатили бочёнок с пивом и подали креветок, кальмаров и прочих морских

Закусок.

 

Оказалось, что мы попали всего лишь на праздник «Дней моря», проходивший в эти дни по всей Польше.

Седовласые бородатые старички-капитаны в клубных пиджаках с золотыми пуговицами и гербами разных клубов на нагрудных накладных карманах устроились на барных стульях.

 

 

Они потягивали бурбон и неистово сжимали в уголках своих обветренных просоленных губ курительные трубки, попыхивали ими и провожали платоническим взглядом молоденьких Ассолей: полдюжины девушек на стройных загорелых ножках, обутые в туфельки-лодочки, бегали между столиками и ними, разносили закуски и при этом подмигивали нам – плотоядным.

При каждом их телодвижении из-под мини-юбочек, так выгодно колышущихся на девичьих бёдрах, выглядывали трусики. А из-под коротеньких шёлковых широкополосных тельняшек, одетых на голое тело, были видны полуокружности грудей, и, на мгновения даже, показывались покрытые мурашками карминовые от загара края сосков. Всё их скромно-нескромное одеяние увенчивалось пушистыми синими помпонами на белых беретах.

 

Нам с Димой тут же захотелось вылить по бокалу пива друг другу на голову. Но тут знойная женщина представила нас публике как русских моряков, и собравшиеся стали хлопать в ладоши и пожимать нам руки. Мы были польщены таким приветствием, вышли на установленный по случаю праздника танцпол и спели и сплясали «Яблочко».

Эх, яблочко,

Да куда котишься?

Ко мне в рот попадешь –

Да не воротишься!

Эх, яблочко,

Да на тарелочке,

Ко мне в рот попадешь –

к милой девочке!

Капитаны аплодировали нам стоя, а две девушки пригласили нас даже потанцевать. В перерыве мы попросили юнг показать нам яхт-клуб, на что они с желанием откликнулись и проводили нас к закрытым эллингам.

 

В од