Раздумье над бывшим болотом 4 страница

 

Когда же сын

Почует силу,

То, жизнь как будто не виня,

Она сама

Посадит сына

На белоногого коня.

 

Посадит прямо, а не криво —

На радость мужу-казаку.

С улыбкой вроде бы счастливой

Ладонью подопрет щеку.

Раздумья черные отгонит

И все же грустно запоет...

Перед глазами —

Кони, кони

И гривы огненно вразлет.

То молодые

С видом бравым

Спешат сквозь пыльную метель

Туда,

Где ждет их призрак славы

Иль смерть

За тридевять земель.

* * *

Метели

В камышовой крыше

Шумят на разные лады.

И в колыбели дремлет Миша,

Еще не знающий беды.

Не дрогнут сомкнутые веки,

Он спит,

Не ведая о том,

Что в мире есть большие реки,

Что Дон не дремлет подо льдом,

Что в этом мире

Горя много,

Как много света и тепла,

Что позовет его дорога

На столь великие дела.

И мать над люлькой напевает,

В раздумье не скрывает слез.

Каким он вырастет,

Не знает,

Лишь только бы счастливым рос.

Лишь только б жил, беды не зная,

И за добро платил добром.

И песня с первых дней родная,

Как сон, касается крылом.

 

И станет песенной

Основа

Его души, его любви.

И он высоким, страстным словом

Расскажет всем,

Что мир — в крови.

И жить так людям не годится.

Расскажет всей планете он,

Что кровь людская — не водица,

Что ею переполнен Дон.

 

Он полной чашей

Выпьет горе

С родной землей, с родной страной,

Лишь только б Мелихов Григорий

Пришел навеки

В дом родной.

Сквозь заблужденья и потери

Пришел калека из калек.

А шар земной сумел поверить,

Что в нем остался

Человек...

 

Да, в человека верить надо,

Плоды безверия страшны.

ЧтО Дантов ад,

Коль круги ада

И на земле нам суждены.

 

Пусть суждены!

Была б родная

Земля

И реки и моря.

А за морями — там иная,

И хорошо, что не твоя.

* * *

Он стал писателем не сразу.

Винтовку

Родина дала

Ему задолго до рассказов,

Где правда века ожила.

 

Он был солдатом продотряда,

Когда стране был нужен хлеб.

В пятнадцать лет

Со смертью рядом

Степями шел.

В пятнадцать лет,

Не радуя врагов слезами, —

Все это было так давно! —

Глядел

Открытыми глазами

В размытые глаза Махно.

 

Его случайно

Не убили

И до смерти не засекли. —

И злобою не ослепили,

И вырвать веру

Не смогли.

 

Земля

С рождения вселила

В него всю силу доброты.

Земля всем сердцем говорила,

Что злоба

Горше слепоты.

 

И, переплыв стремнины горя,

Он в правду верить не устал.

Он, сам с собой порою споря,

От сердца злобу отметал...

 

С родной женою

Всюду вместе.

Деля с иен радость и тоску,

Работал

Грузчиком на Пресне,

Мостил булыжником Москву

Любой работой не гнушался,

Чтоб по ночам

Писать о том,

Как старый мир за жизнь держался,

Как новый возникал при том.

Так правота «Донских рассказов»

Народной стала правотой,

Всех покорив

Навеки,

Сразу

Своей жестокой простотой.

 

С ним люди правдою делились,

И правде собственной

Потом

Они как чуду удивились,

Когда явился «Тихий Дон».

В нем увидали коммунисты

Себя как бы со стороны

И путь

Нелегкий и кремнистый

Рожденной Лениным страны...

 

В труде росла Страна Советов,

И люди новые росли,

И «Тихий Дон»

Шагал по свету

На многих языках земли.

 

И там, где старый мир держался

На лютой злобе и штыках,

Незримо «Тихий Дон» сражался,

Уже оставшийся в веках.

Он жил в борьбе,

Под гул снарядов

Шагал в Испании на бой,

С бойцами из Интербригады

Борясь с фашистскою чумой.

Его жестокий мир заметил,

Свою погибель усмотрел.

А он,

Не думая о смерти,

В кострах фашистских

Не горел!

* * *

Фашизм...

И слово-то какое

Паучье, как и те кресты,

Что Гитлер собственной рукою

На карте мира поместил!

И от звериной,

Лютой злобы

Спасенья как бы не дано.

Объекты важности особой

Крестами

Мечены давно.

 

Крест —

На Варшаве и на Праге.

На Осло, на Париже —

Крест!

С паучьими крестами флаги

В Европе зашумят, как лес.

 

На Лондоне,

На Амстердаме —

Кресты.

И в неземном бреду

Огромный крест как будто вдавлен

В пятиконечную звезду.

 

Еще безмолвствуют раскаты

Грядущих битв, кровавых гроз,

А будущей Европы карта

Уже похожа на погост.

 

А на подробных картах летных

Крестами

Мечены мосты,

Невы ажурные пролеты,

Над Исаакием кресты.

Крестом

Проспект помечен Невский

И Петр, взирающий окрест.

Чайковский, Глинка, Достоевский —

На каждом был поставлен

Крест.

 

Крест

Над Кремлем,

Где свет алеет,

Свет, ненавистный силе тьмы.

И тяжкий крест

На Мавзолее,

На всей истории Москвы.

 

Легли кресты

На Минск, на Киев,

Где своды Золотых ворот,

Легли — тяжелые такие! —

На все, чем славен наш народ.

На все,

Что создано веками

Еще за сотни лет до нас

Руками пращуров,

Руками

Твоими, наш рабочий класс!

Крест

Над землей,

Где Дон струится,

Где тих волны усталой плеск.

И крест

На Вешенской станице,

На доме Шолохова

Крест.

* * *

В станице Вешенской

Порою,

Когда на сотни верст темно,

Звездою, вставшей над горою,

Светилось яркое окно.

 

За тем окном

В немой печали

Над судьбами людей рыдал

Писатель.

(Слез его ночами

Никто, конечно, не видал.

Невидимые миру слезы

Он молча выплакал в тиши.

Неудивительно, что в прозу

Влилась поэзия души.)

 

Потом чему-то он смеялся

По-детски,

Глядя за окно,

Где мрак ночной зарей сменялся,

Где вот уже совсем светло.

 

А он того не замечает.

Жена ненужный гаснт свет,

Стакан дымящегося чая

Внося неслышно в кабинет...

 

В станицу Вешенскую гулко

Ворвался петушиный крик.

Здесь певчий каждого проулка

Имеет

Собственный язык.

 

Сбегают к водопою кони,

Спешат на пашню казаки,

И солнце плещется в затоне,

Не доставая дна реки.

 

Вновь не до сна.

То в город надо,

То ждет обком, то ждет партком,

То хлопоты насчет детсада

Иль пенсии для земляков.

 

И с виду неприметный вроде,

Такой безбрежно молодой,

Он жил заботой о народе,

Его судьбой, его бедой.

 

Он жил,

Чем рядом люди жили,

Горел доверчивым огнем

Вдали от сплетен,

Что сложили

Дельцы досужие о нем.

 

Скрывая имена и лица,

Шептали бездари в народ:

Мол, у него

Дворец в станице,

А в банке, мол, открытый счет.

 

Но ни дворца,

Ни в банке счета.

Была открытой лишь душа

Для всех,

Кто жил земной заботой,

Одной с ним верою дыша.

Его богатство — вся Россия,

Жена и старенькая мать,

Две милых дочери,

Два сына,

Родня в дому — не сосчитать.

 

Его богатство —

Мир героев,

Рожденный в творческой тиши,

Мир человека,

Что утроил

Открытый счет его души.

И, недругов не замечая,

Он все же знал, как их зовут

(Ему таланта не прощая,

Поныне, здравствуя, живут).

 

Он их жалел.

А что им жалость?

Их озлобляло во сто крат,

Что славил Шолохов Державу

Не ради славы и наград.

 

Он славил свой народ

И этой

Народной славой гордо жил.

Одной шестою частью света

По праву сына дорожил.

Работал не переставая...

 

И «Поднятою целиной»

Гордились люди,

Создавая

Грядущий день страны родной.

 

Да, с книгами его в те годы

Мы возводили Днепрогэс,

Магнитку ставили,

Заводы

В краях, где был дремучий лес.

По-чкаловски взмывали в небо

И поднимали целину,

Чтоб не мелело море хлеба

В Сибири или на Дону.

 

Мы вырастали на просторе

Великих дел страны,

Как вдруг

Запахло порохом и горем

И почернело все вокруг.

 

В далеких залпах на границе

Беду Отчизны разглядев,

Покинул Шолохов станицу,

Шинель солдатскую надев.

 

Звала Советская Россия,

Как только мать умеет звать.

— Благослови, Анастасия

Даниловна, родная мать!

И ты благослови, Мария

Петровна, верная жена!

Не плачьте, милые, родные,

И без того

В слезах страна...

 

В слезах и в горе

Украина,

И Белоруссия в слезах,

На пепелищах печи стынут

В смоленских стонущих лесах.

Под гнетом рабства люди стонут

В чаду невиданной войны.

Могилы Пушкина,

Толстого

Пришельцами осквернены.

 

Жесток накат фашистской стали.

Но, верность Родине неся.

Мы верить не переставали,

Что победить народ нельзя!..

 

Шагали сквозь огонь солдаты.

И с ними

Шолохов шагал.

Науку ненависти

Свято

Он рядом с ними постигал.

 

И той жестокою порою

Не уходил с передовых.

Он в павших на войне героях

Не мертвых видел,

А живых.

 

И под пером его воскресли

Сыны,

Достойные любви,

Достойные высокой песни,

Что зарождалась

На крови...

* * *

Снега растаяли,

И лето

Уже вошло в свои права.

Обидно, что не те рассветы,

Не та над Доном синева.

 

Над редким домом

Дым струится.

Проулки тесные тихи,

Ведь редко у кого

В станице

В те дни остались петухи,

Да и оставшимся не в радость

Рассветы летние встречать.

Они,

От грома канонады

Давно оглохшие,

Молчат...

 

Ни звука в шолоховском доме.

И только слышно далеко,

Как мать

В дымящийся подойник

Коровье цедит молоко.

 

Потом глядит,

Как мимо дома,

Чуть слышно галькою шурша,

В рассветные туманы Дона

Идут солдаты не спеша.

 

Каким бы словом их приветить,

Какою лаской обласкать,

Ведь не у каждого

На свете

Жива

В такое время мать.

 

Что ждет их, молодых, бедовых,

В таком неведомом пути?

Кому прийти

К родному дому,

Кому до дома

Не дойти...

 

Молчит Даниловна.

И долго

Туманится печальный взгляд.

Внучата со снохой за Волгой —

Даст бог, воротятся назад.

 

Даст бог, живым вернется Миша.

Он жив.

Солдаты говорят,

Что голос Миши

Миру слышен,

Что он сильнее, чем снаряд.

Надежда

Издавна врачует,

Как солнышко над головой.

И сердце верит,

Сердце чует,

Что сын воротится живой.

* * *

И надо ж было так случиться!

Однажды,

На исходе дня,

Вернулся Шолохов в станицу,

С ним возвратилась вся родня.

 

(Какой же верой верить надо

В победу нашу,

Чтоб семья

Под гром недальней канонады

Вернулась в отчие края!)

 

Как ласточка,

Что на дороге

Подняться хочет от земли,

Рванулась мать,

Да только ноги

К порогу как бы приросли.

 

Налились сладкою истомой.

Вот и дождалась своего.

— Спасибо, — тихо шепчет, —

Дома.

Одной-то в доме каково!..

 

И дом как будто ожил сразу.

И вновь

Теплом жилья запах.

Раскрыл для внуков ясноглазых

Со скрипом

Двери нараспах.

 

В печи живое дышит пламя,

Огонь доверчиво горит,

Запахло добрыми блинами,

Над самоваром дым парит.

 

Доволен Шолохов,

И, словно

Помолодев на много лет,

Заходит снова он и снова

В осиротевший кабинет.

 

Здесь протекло столетье ровно

За старым письменным столом...

— Ну что ж, Мария свет Петровна,

Давай-ка вспомним о былом.

 

Приятно вспомнить о хорошем,

Чем был наполнен белый свет.

Про то, что было тяжкой ношей,

И вспоминать охоты нет.

 

Они сидят как молодые,

Коль поглядеть со стороны.

И гладит Шолохов седые

Родные волосы жены.

 

О, сколько довелось им вместе

Хлебнуть беды

За двадцать лет!..

И день грядущий

Неизвестен,

Ему опять на фронт чуть свет.

* * *

А фронт — за Доном.

Злобный ворог

Живет хозяином высот.

За вороном

Взмывает ворон,

И каждый в чреве смерть несет.

 

И каждый озабочен целью.

Лишь кто-то думает о том:

Чей дом невдалеке от церкви

Стоит,

Помеченный крестом?

Дон... Дон...

Штурвал рукам послушен.

И ветер за стеклом свистит.

Но только внешне равнодушен

Пилот,

Что к Вешенской летит.

Дон... Дон...

Звучит давно знакомо.

И дом,

Помеченный крестом,

Является, бесспорно, домом,

Откуда вышел «Тихий Дон».

 

Ну что ж, пилот, тебя оценят —

Продемонстрируй мастерство...

Все ближе,

Ближе,

Ближе к цели

Машина черная его.

 

То ль ощутив чужое горе,

То ли прозрев,

Он понял вдруг,

Что некий Мелехов Григорий —

Пускай не брат ему, не друг! —

Стал близким

По судьбе, по сути,

По совести, что с древних лет

Роднит людей, чьи гибли судьбы

В водоворотах страшных бед.

 

И у него есть дом,

В котором

Вся жизнь его заключена,

Есть мать,

Отец,

Любимый город,

Детишки,

Ждущая жена.

 

А что, как нет родного дома,

Взяла война да унесла?

Судьба Григория

Знакомо

Пилоту сердце обожгла.

 

Зачем он здесь,

Виновник крови

Людей, рожденных мирно жить,

Зачем же отсвет мирной кровли

Он должен смертью затенить?

Ведь не родился же он зверем!

И, бомбы под крылом неся,

Пилот решительно поверил,

Что победить народ нельзя.

Ну, можно уничтожить город

Во имя призрачных наград

Или обречь его на голод,

Как обречен был Ленинград.

А дальше что?

Народ нетленен.

Пусть даже он порабощен,

Но жить не станет на коленях —

Отмстит

Иль будет отомщен!

 

Во имя будущего мира,

В последний раз взглянув на дом,

Он бомбы сбрасывает

Мимо —

Вдруг в закипевший тихий Дон.

И под зенитный гром орудий

В степи сажает самолет

И, поднимая к небу руки,

Сквозь плен

К родной семье идет.

* * *

Вослед за ним

С аэродрома

Другой был поднят самолет.

Вот он над шолоховским домом

Винтами гулко воздух рвет.

Привычный гул ласкает ухо,

Все ближе,

Ближе.

Ближе цель!

Неторопливо

Из-под брюха

Стекает

Смертная капель.

И все.

Еще одно мгновенье,

И, охмелев, как от вина,

Фашист доложит с нетерпеньем:

— Я «Коршун»,

Цель поражена...

 

Фашист прицеливался с толком.

Но дом не дрогнул,

Только мать,

Убитая шальным осколком,

Осталась во дворе лежать,

С немым укором и вопросом

Она руками развела,

Рассыпав золотое просо,

Что курам бережно несла.

 

Да, коршун налетел недаром,

Не скажешь, будто невзначай.

Ей не испить из самовара

Не тронутый родными чай...

 

Седеют волосы у сына.

Ступило горе на порог.

— Прости за все, Анастасия

Даниловна!.. Не уберег.

 

Кто знал,

Что встреча будет краткой,

Что провожать тебя чуть свет

Туда,

Откуда нет обратной

Дороги,

Не было и нет...

 

Копалась темная могила

Под вражий гул над головой.

(Разведка точно доложила,

Что прибыл Шолохов домой.)

 

Шли самолеты из-за Дона,

Бомбили дом со всех сторон,

Но ни один не тронул дома,

Был дом как бы заговорен.

Он как бы сам в тот день сражался.

Израненный, он побеждал

Хотя бы тем,

Что он держался

За землю, на которой встал.

 

И с ощущеньем той же силы

Ушел,

Покинув дом родной,

Солдат России,

Сын России,

Чей путь нетленен под луной.

* * *

Подумать только! —

Волжским плесам

Машины Гитлера видны.

Их беспощадные колеса

Донской касаются волны...

 

Так было,

Но на всю планету

Мы гордо вдруг произнесли:

— За Волгой нет земли!

При этом

За Доном тоже нет земли.

 

Снега кровавыми бинтами

Покрыли землю на сто верст.

Солдаты Сталинграда встали

Богатырями

В полный рост.

 

И в грохоте стволов бессонных,

В безбрежном гуле канонад

Возник

Над миром потрясенным

Победным залпом:

— Сталин-град!

 

Сыны народов той Державы,

Что силой Партии жила,

Большой огонь в те дни сдержали,

Грозивший выжечь все дотла.

Вздыхала Волга обреченно

И очищала берега.

И с берегов могучих Дона

Мы гнали

В логово

Врага!..

 

Да, мы прошли путем былинным

Через несметные бои

И привели к стенам Берлина

Машины грозные свои.

 

Через кровавые окопы,

Через потери матерей

Мы тли дорогами Европы,

Неся добро душе своей.

 

Кресты фашистские стирали

С порабощенных городов

И, умирая,

Умирали

Во имя будущих годов.

 

Друзей навеки провожая,

Мы верили

В победный час...

«ОНИ

За Родину сражались», —

Так Шолохов сказал

О НАС!

 

О НАС

На переломе века

Он все, что ведал, рассказал,

Судьбу простого человека

С судьбой народною

Связал.

Он одарил нас вечным светом,

Добром таланта своего,

Он сам частица НАС,

И в этом —

Залог бессмертия его.

Частица НАС и НАШЕЙ силы,

Что нам сама земля дала...

Благодарю за то Россию,

Что Шолохова родила,

Что под раздольным небом синим

Его от смерти сберегла,

Что в горький час смогла приветить,

Что вновь грядущие века

Увидят, как над Доном светит

Настольной лампы в кабинете

Огонь,

Что ярче маяка!

С ним в радости

Или в ненастье

Народ свободно говорит.

 

Горит огонь

Друзьям на счастье,

На горе недругам

Горит!

 

Республика Бессмертия

Поэма

 

Вечная слава Героям,

павшим в боях за свободу

и независимость нашей Родины.