Экзистенциальная модель бытия человека в мире

Это означает, прежде всего, что человек никогда не существует как изолированный субъект, «сам по себе», обретая при случае вдобавок еще и некое отношение к миру; человек всегда уже есть «в мире». Это тривиальное, на первый взгляд, определение несет большую смысловую нагрузку. Когда говорят «в» чем-то, обычно имеется в виду определенное пространственное отношение между двумя вещами — например, вода находится в стакане, а одежда — в шкафу. Однако мир не есть ни некая вещь, ни вместилище всего сущего. Феномен мира раскрывается через вещи, не просто имеющиеся в наличии, а так или иначе включенные в человеческий обиход, имеющиеся «под рукой». «Подручное» обладает особым характером близости или отдаленности, который не устанавливается простым измерением расстояния, но определяется повседневным обращением и использованием. Именно это имеется в виду, когда говорят: «близкие мне люди», «я так далек от этого» и т.п. Таким образом, мир, «в» котором пребывает человек — это не объективный мир как предмет внешнего и безразличного созерцания, а взаимосвязанность обиходных вещей повседневной человеческой жизни. Соответственно, «быть-в-мире» означает заниматься чем-либо, заботиться о чем-то, использовать что-то и т.п.

Далее, если человек никогда не существует отдельно от мира, то точно также не существует и изолированного Я без Других. Другие — это те, среди которых находятся и от которых себя, как правило, не отличают в усредненности повседневной жизни. Бытие-в-мире конкретизируется как бытие-с (-другими); эта совместность бытия является конститутивным моментом человеческого существования даже в уединении, когда никто другой фактически не имеется в наличии и не воспринимается. Поэтому мой мир всегда уже есть то, что я делю с другими – совместный мир.

Повседневная жизнь человека характеризуется его подвластностью другим; при этом «другие» – это не кто-то определенный, а безличное «все». В повседневном бытии человека нивелируется его личностное начало: он мыслит «как все», судит «как все», поступает «как все». Это «все», обладающее характером усредненности и анонимности, и является подлинным субъектом повседневности, первичной и непосредственной данностью человеку его собственной самости.

Возможность преодоления обезличенности человеческого существования открывается на пути экзистенциального осмысления принципиальной конечности, смертности человека. Усредненной повседневности смерть известна как «смертный случай»: тот или иной ближний или дальний умирает, неизвестные нам люди «мрут» ежедневно и ежечасно. Событие смерти как таковое сохраняет при этом характер заурядности: «в конце концов все умирают», «все люди смертны».

Иными словами, смерть нивелируется до происшествия, которое, правда, отвлеченно касается каждого, но никому лично не принадлежит. Тем самым человек в усредненной повседневности скрывает от себя свою собственную причастность смерти. Но смерть всегда чья-то и является глубоко личной возможность каждого отдельного человека, существование которого представляет собой, по сути, бытие-к-смерти.

Экзистенциальное осмысление смерти ставит человека перед Ничто как возможной невозможностью его дальнейшего существования, поэтому бытие-к-смерти в своей сущности есть страх. В отличие от боязни, страх беспредметен: боится человек всегда какой-то определенной вещи, которая нам в определенном отношении угрожает; страх же возникает от столкновения с Ничто, в котором тонут все определенные вещи и не остается ничего для опоры.

На первый взгляд страх кажется сугубо негативным феноменом, однако именно он выводит человеческое существование из растворенности в обезличенной повседневности. Опыт собственной причастности к Ничто обособляет человеческое существование и раскрывает его как глубоко личностное бытие, как возможность выбора самого себя. Страх перед смертью есть одновременно страх за подлинное бытие-в-мире – бытие на основе собственной свободы.

Экзистенциальная философия не являла собой единой школы, все представители которой придерживались бы общих взглядов. Напротив, к этому течению принадлежат философы, отличающиеся друг от друга как по конкретному содержанию своих концепций, так и по интеллектуальному стилю. Это многообразие позиций довольно трудно представить систематически; отчасти воспроизвести многомерность экзистенциального философствования можно, указав, что позиции его представителей располагаются между двумя полюсами: с одной стороны – спокойное академическое мышление, стремящееся по-новому определить позитивные ориентиры человеческого действования, с другой – политизированная и нигилистически ориентированная философия. В качестве представителей этих крайних ориентаций мы выберем Ясперса и Сартра, на содержательном своеобразии концепций которых следует кратко остановиться. При этом не будем забывать, что общая характеристика экзистенциальной философии, предложенная выше, в равной степени относится к ним обоим.

Для Ясперса обращение к человеческой экзистенции, противопоставляемой обезличенности усредненного существования, является лишь первым шагом. По его мнению, экзистенция не может быть понята из себя самой, но лишь из ее соотношения с трансцендетностью – чем-то потусторонним эмпирическому миру, во что мы не входим, но на котором мы основаны и к которому относимся. Именно трансценденция есть подлинное бытие; это – абсолютное начало, которое можно назвать просто Богом. Трансценденция непознаваема, и тем не менее необходимым образом осознается человеком. Причем на абсолютное начало указывает сам феномен человеческой свободы. Дело в том, что свобода человека неотделима от осознания его конечности, но такое осознание само невозможно без идеи о том, что неподвластно конечности – о безусловном. Поэтому безусловное оказывается действительным для человека в акте его свободного решения. Только посредством свободы, говорит Ясперс, я становлюсь уверенным в трансценденции: посредством свободы я достигаю точки независимости от всего мира, но это происходит именно благодаря сознанию своей глубинной связанности с трансценденцией. Таким образом, подобно тому как человек обретает свое наличное бытие в мире не по своей воле, так и в качестве самобытия он подарен себе трансценденцией.

Тогда можно сказать, что трансценденция есть то, что обнаруживает себя через человеческое бытие в мире. Наше историческое бытие есть встреча экзистенции и трансценденции. Соответственно, экзистенциальная философия – это философия бытия человека, которая вновь выходит за пределы человека, к абсолютному началу. Отсюда – постоянная задача философствования: стать подлинным человеком посредством понимания бытия; или, что то же самое, стать самим собой, благодаря тому, что мы достигаем уверенности в Боге.

Благодаря наличию безусловного конечность человека не остается для человека только неосознанной данностью его наличного бытия. Вообще говоря, конечность как знак тварности присуща человеку так же, как и всему наличному бытию. Однако человеческая конечность свободна от той замкнутости, которой обладает наличное бытие животного: конечность человека сочетается с его незавершенностью, незамкнутостью как знаком его свободы. Человека его конечность вводит в историю, в которой он хочет стать тем, чем он может быть. В качестве незавершимости конечность становится для человека чем-то большим, чем простой факт: из осознанной конечности вырастают задача и возможность. Человек обнаруживает, что он находится в отчаянном положении, но так, что этим ему предъявляется настойчивое требование возвыситься посредством свободы. Таким образом, понимание сущности человека, выходя за пределы всякой научной познаваемости, сводит воедино его конечность и беспредельную возможность, его ограниченность и прорывающуюся через нее свободу.

Экзистенциальная философия, раскрывающая историческое бытие человека, требует беспредельной коммуникации. Поскольку во времени люди не можем обладать единой и вечной истиной и поскольку наличное бытие возможно лишь наряду с наличным бытием других людей, экзистенция постигает себя лишь в сообществе с другой экзистенцией. Это значит, что именно коммуникация являет собой образ открытия истины во времени. В этом тезисе заключены два положения: во-первых, истина есть то, что нас соединяет, а во-вторых, в коммуникации заключены истоки истины. Именно в коммуникации люди находят путь к истине, который теряется в своеволии и замкнутом одиночестве.

В современную эпоху, указывает Ясперс, все яснее осознается, что человеческое бытие принципиально связано с коммуникацией. Ведь все истинное в человеке исторично, однако историчность означает вместе с тем и многообразную историчность. Тогда требование коммуникации таково: принимать исторически другое, сохраняя верность собственной историчности; отказаться от притязания на исключительность из-за того, что это ведет к разрыву коммуникации; вступать в столкновение с другим, превращая борьбу в состязание на почве истины, которая возникает в общности, а не в разобщенности. Ибо подлинная истина возникает только в сближении верований в свете трансценденции. Безграничная готовность к коммуникации – это решение вступить на путь подлинно человеческого бытия. Коммуникация, проясняющая истину, становится главной темой философствования. Утверждение и развитие коммуникации во всех возможностях ее осуществления представляет собой повседневную задачу философской жизни.

Сартр, в отличие от Ясперса, предельно акцентирует уникальность человеческого существования: человеческая реальность несопоставима ни с каким другим видом сущего. Человеческое бытие не есть объект наряду с другими, ее нельзя понять, обратившись к изучению объективного мира. Человек — это прерывание взаимосвязей мира, «дыра в Бытии». Тем самым не только подчеркивается отличие человека от остального мира, но и мир лишается возможности как-то сущностно определять человеческое существование. Человеческая реальность определяет себя самое целиком. Сартр утверждает полную самообусловленность человека в любом его действии: во-первых, ничто «нечеловеческое» не может воздействовать на него в смысле определяющей причины, во-вторых, никакой объективированный продут человеческой деятельности не может служить основанием для последующего акта (человек «заново» свободен в каждом последующем акте, прошлое в этом смысле мертво). Человеческое бытие есть постоянный отход от самого себя, постоянный выход за пределы наличного, вечное «трансцендирование».

У человека нет сущности как чего-то предзаданного и прочно установленного. Сартр говорит, что у человека существование предшествует сущности: что именно представляет собой человек, снова и снова определяется его поступками, при том, что окончательно человеческая сущность не определяется никогда. Человек – это «ничто», в том смысле, что он всегда открыт и незавершен. Или, иными словами, человек – это свобода. Идея свободы является фокусом и основным содержанием версии экзистенциальной философии, предложенной Сартром, а сам он вполне может быть назван философом свободы.

Итак, свобода и ничто — коррелятивные термины: человек свободен именно потому, что у него нет «природы», которая могла бы предопределить его деятельность. Только от самого человека зависит то, каким он будет и каков будет мир, в котором в этом случае ему приведется жить. Тезис «Человек — это свобода» означает, что люди не имеем перед собой никаких моральных ценностей и предписаний, которые бы определяли и оправдывали наши поступки. Всякая попытка оправдать тот или иной поступок принуждающей силой обстоятельств есть не более чем уловка, в которой выражается страх перед личной ответственностью. По мнению Сартра, у человека вообще не бывает непроизвольных действий. Безотчетность эмоций есть выражение расчетливости: падая в обморок, человек просто отрицает ситуацию, которая стала для него непереносима. Любой «непроизвольный эмоциональный приступ» разыгрывается человеком. Человек осужден быть свободным: осужден, потому что не сам себя создал; и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает. Человек всегда может сделать выбор, причем, как указывает Сартр, даже уклонение от совершения выбора также является актом свободного выбора.

Человеческая свобода абсолютна: человек несет на себе всю тяжесть мира и только от него зависит тот мир, в котором он живет. При этом конкретный облик этого мира для Сартра значения не имеет — ему важно подчеркнуть, что все зависит от свободного выбора и действия человека. Человеческая истина — это результат свободного выбора, а это значит, что нет никаких объективных критериев для оценки и сравнения конкретного содержания выбора.

Итак, основное переживание человека, его наиболее сокровенный экзистенциальный опыт — это опыт ничто или свободы. Однако, оборотной стороной свободы является ответственность, столь же абсолютная, как и свобода. Оборотной стороной опыта свободы является поэтому чувство тревоги: человек страшится своей безосновности, ему тяжело вынести бремя ответственности. Поэтому человек пытается списать свои действия на якобы не зависящие от него объективные причины, скрыться за маской социальной роли. Это значит, что неподлинное существование человека является результатом его бегства от свободы вследствие стремления снять с себя бремя ответственности. Но даже это бегство представляет собой результат свободного выбора. Так что можно сказать, что быть свободным – это удел человека.

Сартр предложил крайне индивидуалистическую версию экзистенциальной философии: он не принимает ни идею «бытия-с-другими» Хайдеггера, ни стремление Ясперса позитивно определить экзистенциальную свободу, устанавливая ее связь с трансценденцией и усматривая подлинное самобытие человека в коммуникации. Для Сартра любое социальное установление — этот посягательство на человека ущемление свободы, любая норма неизбежно сопряжена обезличиванием человеческой личности. И хотя Сартр подчеркивает, что акты выбора, которые осуществляет индивид, имеют значение для всех, что тем самым индивид выбирает весь мир, включая других людей, его принципиальная позиция афористично выражена в знаменитом тезисе: «бытие — это индивидуальное приключение».

На примере Сартра особенно заметна ограниченность экзистенциальной модели бытия человека в мире. Отстаивая идеи самостоятельности человека как субъекта мышления и действия, личной свободы и ответственности, противостоя тенденциям обезличивания индивида и превращения его в объект использования и манипуляций, экзистенциальная философия оказалась неспособной рационально определить и обосновать позитивные ориентиры человеческой жизнедеятельности. Ясперсу для обоснования концепции экзистенциальной коммуникации понадобилось вводить идею трансценденции (Бога) как предмета философской веры, у Сартра человеческая свобода оказывается чисто формальной: главное – осуществлять выбор, осознавая его свободный характер и принимая всю полноту ответственности за его возможные последствия; содержание же выбора значения не имеет. По-видимому, резюмируя, можно несколько упрощенно определить экзистенциальную философию как понятийно оформленное выражение органического неприятия конформизма, спонтанно порождаемого динамикой современного человеческого мира.