Глава 42 месть талмудистов 1 страница

Вопреки возражения гос. секретаря США Хэлла и военного министра Стимсона, как и со стороны министерства иностранных дел Англии, политика англо-американского руководства привела к тому, что Вторая мировая война закончилась “миром возмездия” или вернее, поскольку месть противоположна миру и никогда не может к нему привести, местью победителей, посеявшей, как в свое время и Версальский “мир”, семена новой войны. Ответственность за это ложится на обоих “премьеров-диктаторов” Запада, Рузвельта и Черчилля, подписавших ялтинскую “хартию мести”, сколько бы они ни критиковали этот документ впоследствии. В нем “христианский” Запад совместно с варварским “Востоком” порешили варварскую месть над Европой. Целью настоящей главы будет выяснить, на ком лежит главная и первоначальная ответственность, поскольку оба эти политика впоследствии утверждали, что они действовали по настоянию иных или же под давлением не названных лиц, либо же вообще не отдавали себе отчета в том, что подписывали: трудно найти лучшее доказательство фактического бессилия этих якобы всесильных руководителей военного времени.

В январе 1943 г. на совещании в Казабланке Рузвельт впервые задал тон “слепого возмездия” (Хэлл), “неожиданно потребовав безоговорочной капитуляции” противника. В их ветхозаветном звучании эти слова означали, что никакого “мира” с врагом не будет заключено вообще, что ставило на голову все “принципы”, провозглашенные ранее западными лидерами. Государственный секретарь Хэлл отмечает, что ни он, ни его департамент не были поставлены в известность об этом неожиданном сальто-мортале в американской политике, и что равным образом был “ошеломлен” и сам Черчилль: британский же Форин Оффис настоятельно просил от употребления этого термина воздержаться. Тем не менее, тот же Черчилль (согласно его собственному заявлению в Палате общин после войны) был за его употребление, “но лишь после того, как его употребил президент, не посоветовавшись со мной”. Черчилль добавил, что “если бы британский кабинет был об этом спрошен, он высказался бы против”; тем не менее; в течение долгих лет он настаивал на необходимости совещаний в том же духе “на высшем уровне” между московским диктатором и обоими западными лидерами, не взирая на этот печальный опыт.

Так в 1943 г. в Казабланке впервые было решено отпраздновать возмездие. На основе этого в сентябре 1944 г. был выдвинут “план Моргентау”, явно задуманный в Москве, представленный Гарри Декстером Уайтом его министру, и затем подсунутый м-ром Моргентау Рузвельту, который, вместе с Черчиллем, скрепил его своими инициалами: дух этого “плана” пронизывал решения Ялтинской конференции и протоколы ее совещаний. Сколько бы ни поражался ему впослеаствии Рузвельт (“он не мог понять, как он вообще мог поставить под этим свои инициалы”) и ни сожалел о нем Черчилль (“у меня не было времени детально познакомиться с планом Моргентау... я сожалею, что поставил свои инициалы под ним”), им трудно верить, поскольку оба подписали ялтинское соглашение, законное детище плана Моргентау, хартию мести побежденным. Подписывая ее, оба западных политика причинили Западу больший вред чем все, что могла наделать война; разрушенное бомбами можно отстроить вновь, но разрушенные духовные ценности, плод усилий христианских народов за 19 веков их развития, восстановить труднее, “Восток” не потерял на этом ничего, ибо месть всегда была его варварской традицией, нарушенной правлением царей, но восстановленной в 1917 году. На христианском Западе дело обстояло иначе. В течение долгих столетий Европа постепенно смогла облагородить ведение войны, дикие обычаи древности сменились рыцарским кодексом к концу царствования Людовика XIV, запрещавшим бессмысленные убийства или жестокое обращение с невоюющим населением, как и грабеж его собственности, и предписывавшим неприкосновенность белого флага сдачи и обращение с убитыми, ранеными и пленными противника, как со своими собственными солдатами. Из всего этого со временем выросла международная организация, взявшая на себя, под знаком креста, миссию заботы о каждом солдате, независимо от его национальности или чина. Этот кодекс гуманного ведения войны был вероятно наилучшим первым шагом к окончательному прекращению всех войн, на что обращало свои надежды человечество. Описание войн, которые велись согласно этому кодексу, облагораживает: описание тех, которые им пренебрегали, наполняет отвращением.

Войны 19-го столетия в Европе велись во все большей мере под знаком этого кодекса чести, и их аннаналы свидетельствуют о стремлении человечества к возвышенным идеалам, даже в кровавом деле войны. Так было во время Крымской войны, такими же были и три войны Пруссии против Дании, Австрии и Франции. Их честно вели, и их честно закончили. Темным пятном в военной истории Запада остается гражданская война в Америке, где победители также праздновали возмездие над побежденными. Возможно, что и здесь этого не произошло бы, если бы не убийство президента Линкольна, миротворца и объединителя, на другой день после победы: в тени этого до сих пор нераскрытого преступления вероятно скрываются те же самые революционные заговорщики, которые давно уже управляют событиями в этой стране. За одним этим исключением, войны велись в гуманном духе в Европе и повсюду, куда ступала нога европейца. На пороге нашего столетия разыгралась англо-бурская войта в Южной Африке, и немногие выдержки из дневника бурского полковника Дениса Рейтца, непосредственно после военных действий, показывают, как согласно этому кодексу обращались друг с другом воюющие стороны, всего лишь полвека назад.

Сцена в лагере для английских военнопленных: “Один из пленных попросил поговорить с моим отцом, его звали Уинстон Черчилль... он сказал, что он не солдат, а военный корреспондент, и попросил, чтобы его на этем основании освободили. Мой отец возразил, что, когда его взяли плен, при нем был пистолет Маузера, и что поэтому он должен оставаться здесь. Уинстои Черчилль ответил, что в Судане все военные корреспонденты носили оружие для самозащиты, и это сравнение рассердило моего отца, сказавшего ему, что буры не имеют привычки убивать невоюющих...”.

После бурской победы под Спион-Копом: “Мы провели следующий час или два, помогая английским врачам Красного Креста и партиям носилыциков хоронить их убитых и подбирать их раненых...”. После занятия бурами Данди: “Я видел смертельно раненого командующего английскими войсками, генерала Пен на Саймсона, и мне сестры сказали, “что он не доживет до утра. На утро... я увидел носильщиков с его телом, эавернутым в одеяло, и я сопровождал их до маленькой английской часовни, за которой его похоронили”. Во время осады бурами Дедисмита: “Одному из наших прострелило обе ноги, а другой храбро тащил его на плечах к укрытию, под английским огнем, пока англичане не увидели, что он несет раненого товарища; после этого они оставили еге в покое и дали ему возможность вернуться к нашим линиям, не сделав ни единого выстрела”;... “Громадный солдат вдруг вырос передо мной в темноте... нацелившись на меня штыком, но споткнулся и упал. Он был теперь в моей власти, а мой карабин нацелен ему в бок, но тут мне стало противно убивать его, как собаку, и я велел ему поднять руки вверх...». “Я увидел убитого мной солдата и пришел в ужас, т.к. моя пуля снесла ему полголовы; причиной было то, что как-то в дозоре я нашел в заброшенной лавке несколько разрывных патронов Маузера и взял их для охоты. Я хранил их в отдельном кармане, но в спешке видимо зарядил им винтовку, не заметив этого. Эта ошибка меня очень огорчила... я никогда не стал бы пользоваться подобным оружием. Я выбросил все оставшиеся патроны в ручей...». После боя: “Наших тяжело раненых мы оставили, чтобы их забрали английские санитарные повозки... Англичане, как офицеры, так и солдаты, отличались неизменной гуманностью. Мы это так хорошо знали, что никогда не боялись оставлять им наших раненых, будучи совершенно уверенными в том, что их подберут и о них внимательно позаботятся”... «Мы увидели издали огни поезда, но генерал Сматс не разрешил ни завалить рельсы, ни открыть огонь по приближавшемуся паровозу, из боязни убить гражданских лиц, так что мы стояли и смотрели, как перед нашими глазами проезжали офицеры и прочие лица в вагон-ресторане... не подозревая, что на них смотрят из темноты”... По дороге к подписанию бурами капитуляции: “Мы провели целую неделю со всеми удобствами на борту английского линейного корабля “Монарх”, и английские офицеры и солдаты соревновались друг с другом в гостеприимстве. При всех их недостатках, англичане все-таки великодушная нация... В продолжение всей поездки мы не слышали ни одного слова, которое могло бы задеть нас или оскорбить нашу честь, хотя они и знали, что мы едем подписывать поражение”.

Так ведут себя на войне культурные люди. Сегодня все твердят, как попугаи, что “следующая война уничтожит культуру”, но это лишено всякого смысла, поскольку культура есть состояние духа, которое не может быть уничтожено бомбами, однако она может быть уничтожена такими действиями, как акты мести побежденным в 1945 году. Война, как ее описывал полковник Рейтц, происходила, когда автор этих строк был еще мальчиком, а Кодекс, которому подчинялись он и ему подобные на всех сторонах, как на войне, так и в мирное время, был тем, в котором воспитывалирь англичане того поколения¹. Этот кодекс соблюдался еще и в Первую мировую войну. Автор помнит, как англичане обращались с немецкими пленными, и он же помнит освобождение английских пленных из немецких лагерей во время последнего наступления: обращение было одинаковым на обеих сторонах. Раненые не имели национальности: если они попадали в плен, о них заботились так же тщательно, как если бы они были на своей стороне. Невоенные и гражданское население щадились обеими сторонами, грабеж и насилия стояли вне закона.

Что тогда привело к неожиданному отказу от этого гуманного кодекса по окончании военных действий в последней войне? Народы не изменились за 27 лет, истекших со времени перемирия в 1918 году, они не стали ни более жестокими, ни менее сострадательными, чем раньше. Их ослепили пропагандой, скрывавшей от них истинный характер действий их руководства: а это самое руководство, по его же собственному признанию, действовало по настоянию других лиц или же не знало, что оно подписывает. Так начался разгул мести победителей 1945 года, а культурным людям не оставалось иного, как повторить слова Эдмунда Берка: «Все исчезло: и чувство принципиальности, и целомудрие чести, для которой малейшее пятно было глубокой раной”.

Прелюдией к этому была, задолго до окончания военных действий, бомбежка без разбора гражданского населения уже фактически побежденной страны, которой не было дано возможности честно капитулировать. Английские и американские политики больше всех кричали об убийствах невоенных Германией в обеих войнах, 10-го февраля 1944 г. закончилась Ялтинская конференция, на которой Рузвельт, болтая с глазу на глаз то Сталиным, сказал, что он «становится все более кровожадным” в отношении немцев. 13 и 14 февраля англо-американские бомбардировщики часами сбрасывали бомбы на незащищенный Дрезден, переполненный беженцами, главным образом женщинами и детьми, спасавшимися от наступавшей Красной армии. Точное число убитых, сгоревших и засыпанных в развалинах в течение этого дня и ночи никогда не сможет быть установлено: оценки колеблются между 50 000 и 250 000, возможно даже еще много больше, и, следовательно, больше, чем в Хиросиме и Нагасаки, где были сброшены первые в истории атомные бомбы также на совершенно беззащитное гражданское население; это было сделано вопреки возражениям как американского, так и британского главнокомандующих, генерала Мак Артура и лорда Луиса Маунтбаттена, указывавших, что Япония и без того на пороге окончательного поражения. Изданные до сих пор документы военного времени так и не указывают, кто отдал приказ об уничтожении Дрездена, и все было сделано для того, чтобы не допустить общественного обсуждения этой позорной истории.

Затем последовал приказ генерала Эйзенхауэра остановить англо-американское наступление на линии Эльбы и отдать тем самым Берлин, Вену, Прагу и всю восточную Европу советской солдатне. Это было местью в равной степени врагам и друзьям, означая отдачу половины континента азиатскому порабощению, еще более усиленной варварским приказом (результаты которого были ясны из приведейных ранее показаний свидетелей) союзным армиям силой воспрепятствовать бегству из обреченных территорий на Запад. В этот момент англо-американские пушки были повернуты против многих жертв Гитлера, как и против немецких женщин и детей. Наивысшего пункта это варварство достигло, когда, из лагерей, где были собраны сотни тысяч бежавших разными путями на Запад, множество было выдано обратно их преследователям. Рабство было отменено в британских колониях за более, чем сто лет до того; в Америке оно было отменено президентом Линкольном в гражданской войне 1861-65 г.г.; англо-американские вожди военного времени восстановили рабство в Европе в 1945 году!

Вершиной мести побежденным были т.н. “процессы военных преступников”, самым позорным был Нюрнбергский процесс над главными руководителями национал-социалистической Германии. “Злой дух”, на уничтожение которого народные массы Запада натравливались в течение шести лет войны, не был упомянут ни в обвинении, ни в приговоре, даже в отсутствии, несмотря на то, что его заместитель Мартин Борман (смерть которого была доказана не более, чем смерть Гитлера) был в числе обвиняемых. Это любопытное белое пятно в самом конце карьеры Гитлера столь же загадочно, как и многие другие в его известной до сих пор биографии. В наши дни, когда проникновение агентов мировой революции во все партии, классы и правительства стало общеизвестным фактом, небезинтересно отметить, что в громадной литературе о нем не упоминаются его ранние политические связи, в том числе коммунистические. Венское полицейское дело о нем, по-видимому, исчезло. Будущий командующий его коричневой армии, капитан Рем, рассказывал одному офицеру СА (от которого автор этой книги слышал это впоследствии лично), что когда баварские воинские части выгнали в 1919 г. большевицкое правительство из Мюнхена, то некий Адольф Гитлер был взят в плен в составе личной охраны московского эмиссара Левине и спас свою шкуру тем, что стал осведомителем (что, возможно, и объясняет то, что Рем, хранивший этот компроментирующий секрет, был убит по приказу Гитлера вскоре по приходе последнего к власти²). Название, которое сам Гитлер вначале предлагал для своей партии, было “партия социалистов-революционеров”; самого себя он считал “исполнителем марксизма”, но вовсе не его могильщиком, и он сам говорил Герману Раушнингу, что построил свою организацию по образцу коммунистической. Автор лично встречался с Гитлером раз или два, и изучал эту личность с близкого расстояния в течение многих лет, до и после его прихода к власти; по его мнению, труда, который полностью освещал бы эту личность и ее роль, до сих пор еще не написано.

Послевоенный период характеризовался целым рядом действий, специально разыгранных с целью особого унижения “христианского” Запада, как если бы заключенных заставляли паясничать на потеху своим тюремщикам. Так было в Нюрнберге, где советскому члену трибунала было поручено зачитать ту часть обвинительного акта, в которой говорилось об арестах мужчин и женщин в их домах и их увозе в лагеря принудительного труда. Английские, американские и французские члены суда присутствовали, таким образом, при открытом издевательстве над воспитавшим их европейским судопроизводством: за спиной советского “судьи” вставали тени чекистских подвалов, где людей расстреливали без суда и следствия, и гигантских просторов сибирской тюремной империи, где к тому времени уже в течение 30 лет эксплуатировались миллионы заключенных рабов, отправленных туда без всякой вины и даже подобия какого-либо суда.

Таковы были вершины мести побежденным: в низинах совершались бесчисленные действия более мелочного возмездия, составляющие самые темные страницы недавней истории Запада. Налицо был явный возврат к варварским эпохам: кто вдохновлял его? Чья рука заставляла лидеров Запада поддерживать революционную азиатчину в разгуле ее дикой мести в стиле примитивных, первобытных племене Это отмшение не было “Божьим” в христианском понятии слова; чьим оно было тогда?

Некоторые действия носили явно символический характер, свидетельствуя об авторстве или природе этой мести. Они повторяли, 30 лет спустя, такие же действия, совершенные в период революции в России: талмудистскую похвальбу, запечагленную на стене подвала в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, и причисление к “лику святых” Иуды Искариота. После Второй мировой войны члены германского руководства были повешены в еврейский День Искупления, 16 октября 1946 г., т.ч. их казнь была представлена еврейству как мардохеева месть Аману и его сыновьям. В баварской деревне Обераммергау, где на протяжении трех столетий разыгрывались мистерии страстей Господних, актеры-крестьяне из местных жителей должны были отвечать перед коммунистическим судом за “нацистскую деятельность”. Игравшие Иисуса Христа и апостолов были осуждены; оправдан был один лишь игравший Иуду.

Такие вещи не происходят случайно, и на мести Германии, как и раньше на мести России, лежит явная печать талмудистского возмездия, другими словами мести христианству, поскольку Талмуд является специально антихристианским продолжением дохристианской Торы. Разгул антихристианской мести происходил по обе стороны того, что с тех пор носило название “железною занавеса”, якобы оделявшего “свободный мир” от порабощенного азиатского: в деле отместки побежденным железного занавеса не было, ибо и Нюрнберг, и Обераммергау находились в американской зоне оккупации. Выбором еврейского Судного Дня для повешения нацистских руководителей и германских генералов политическое руководство Запада придало окончанию войны специфический аспект “еврейской мести”. Форма, приданная нюрнбергскому суду, показала назначение проводившейся во время войны гигантской кампании пропагандных фальсификаций, о которой уже было упомянуто ранее. “Преступления против евреев” были выделены в особый пункт обвинения, как если бы евреи чем то отличались от других, а в дни, когда это обвинение зачитывалось, сто миллионов человеческих существ в восточной Европе были выданы преследованиям, часть которых испытали евреи, в соответственной пропорции к их общему числу, в Германии. Из этого особого обвинения был сделан главный его пункт против обвиняемых, основанный на голословном утверждении, будто были убиты “шесть миллионов евреев”, причем со временем слово “убиты” было заменено выражением “погибли”. Любой независимый и беспристрастный суд с самого начала отверг бы иск, предъявленный на основании этого ничем не доказуемого утверждения. В Нюрнберге, однако, ученые юристы, которые в любом частном иске потребовали бы оправдания на основании неточности в десятой доле процента в обвинении, оперировали этой совершенно фантастической цифрой для обоснования осуждения.

Ранее уже было описано, с примерами из еврейских источников, какими методами на протяжении ряда лет евреи были “выделены” из общей массы жертв Гитлера и число их произвольно раздувалось изо дня в день: сожжения нежелательной литературы в Германии превратились в “сожжение еврейской литературы”; концлагеря, в которых 90% заключенных были немцы, превратились в “концлагеря для евреев”; в сообщении военного времени об убийстве “150.000 белоруссов, украинцев и евреев” в оккупированных немцами областях, эта фраза была изменена на “150.000 евреев” и т.д., без конца. “Шесть миллионов евреев”, без тени сомнения принятые судом в Нюрнберге, были заключительным продуктом этого процесса. За шесть лет войны немцы, японцы и итальянцы, с применением самых смертоносных средств современной техники, отправили на тот свет в общей спожности 824,928 британских, англо-имперских и американских солдат и офицеров, торговых моряков и гражданских лиц. Если мы примем, что половина этого числа была убита немцами в Европе, то — если верить приведенному выше утверждению — они убили здесь же в пятнадцать раз большее число евреев. Для этого им было бы необходимо пустить в дело такое количество людей, оружия, транспортных средств, охраны и материалов, с которым они легко могли бы выиграть войну не один раз, а многократно. Эта фантастическая цифра не заслуживала бы даже упоминания, если бы с ее помощью на всю Вторую мировую войну не была наложена печать “иудейской войны”, и если бы это, в свою очередь, не предвещало будущих форм любой третьей войны. Только поэтому она заслуживает рассмотрения.

На протяжении всей истории, с древних времен по наши дни, истинное число живших в то или иное время “иудаистов”, иудеев или евреев не поддавалось сколько-нибудь точному определению: поэтому не может быть точно определено и число их жертв при любых катастрофах, а количество еврейских жертв за Вторую мировую войну не может быть определено еще по многим иным причинам. “Процесс всеобщей мистификации начинается уже в Книге Бытия, продолжаясь на протяжении всей Торы: например, 70 человек, взятых Иаковом с собой в Египет, расплодились за 150 лет до двух или трех миллионов. Во все эпохи соответствующие “оценки” обнаруживают большие, иной раз громадные колебания, и только об “оценках” может вообще идти речь, поскольку само современное понятие “еврей” не поддается ни юридическому определению, ни статистическому учету. Выдающийся еврейский авторитет в данном вопросе, д-р Ганс Кон, пишет в своей статье в “Ежегоднике” Британской Энциклопедии за 1942 год:

“В связи с тем, что во многих государствах, где в 1941 году проживало наибольшее число евреев, в переписях населения не отмечался вопрос о вероисповевании,... точное число евреев во всем мире в 1941 г. не могло быть установлено. По вопросу о том, какие лица подпадают под определение “еврейской расы” вообще не существует единого мнения... В тех странах, где переписи включали вопросы о религиозном происхождении, даже этот религиозный критерий еврейской веры с трудом поддается точному определению. Поэтому предположение, обычно вращавшееся вокруг цифры в 16 миллионов (во всем мире), не может считаться основанным на точных данных. К этой неопределенности относительно общего числа евреев в мире в последние годы прибавилась еще растущая неопределенность их количественного распределения в различных странах и на отдельных континентах. Вероятно более 6 миллионов евреев проживали в Польше и в СССР”.

Трудно представить себе более сомнительные основания, чем это авторитетное мнение, для каких бы то ни было “оценок” (не говоря уже о “статистике”), однако и последующий период времени, когда на этот шаткий фундамент нагромоздились дополнительные неясности в связи с войной и оккупацией, тысячи усердных пропагандистов изобретали все новые “точные” цифры еврейских жертв, под конец сговорившись на шести миллионах! По словам д-ра Кона, “вероятно” более, 6 млн. евреев проживали в 1941 г. в Польше и СССР. В отношении последнего, эти данные не противоречат другому еврейскому специалисту вопроса, проф. Леве (H.M.T.Loewe), писавшему в Британской Энциклопедии за 1937 г., что в СССР проживало 2.700.000 евреев. Четырьмя годами ранее (1933) еврейский журнал “Opinion” определял еврейское население СССР цифрой около 3-х миллионов, официальная же “Большая советская энциклопедия” писала (1953 г.), что “еврейское население Советского Союза составляло в 1930 г. 3.020.000 чел.”.

Сравнительное согласие в данных четырех источников относительно периода 1933-1941 г.г. могло бы навести читателя на мысль, что по крайней мере для одной страны (СССР) число евреев в ней на определенном отрезке времени поддавалось достаточно точному определению. Можно, однако, только констатировать, что в этих статистических джунглях буквально ничего точно определить невозможно. В 1943 г. Советский представитель, еврей Михоэльс, заявил в Лондоне (согласно последнему сообщению еврейской газеты «Jewish Times» в Иоганесбурге, Южная Африка, в 1952 г.), что «сегодня в СССР проживают 5 миллионов евреев”. Эта цифра на два миллиона выше той, что указывалась за 2 года до того, и если она верна, то это очевидно означало, что большинство польских евреев после начала советско-германской войны оказались на советской территории. Однако, в том же номере «Jewish Times» ведущий еврейский журналист, Джозеф Лефтвич, определил еврейское население СССР в 1952 г. в два с половиной миллиона, что означало “потерю в 2.500.000 с 1943 г.”, задав вопрос: “Куда они делись, и как?” По мнению автора этой книги, ответ гласит, что они растворились в одной лишь статистике. Это еще далеко не конец полного конфуза в одной только этой части данного вопроса. Британская Энциклопедия издания 1937 г., сообщая вышеназванную цифру евреев в СССР в 2,7 млн. со слов еврейского знатока вопроса, указывает, что они составляли 6% от всего населения. Народонаселение СССР определялось, однако, в другом томе той же энциклопедии цифрой в 145 млн. а 6% от этого числа было бы 8.700.000 чел.!

Бросается в глаза, что энциклопедии, статистические ежегодники и альманахи только в одном этом вопросе противоречат один другому и не заслуживают доверия. Число примеров могло бы быть автором умножено (например, Всемирный еврейский конгресс определил в 1953 г. еврейское население СССР в полтора миллиона), однако путаться дальше в этом безвыходном лабиринте бесполезно. Все опубликованные цифры представляют собой лишь совершенно произвольные “оценки” и, как таковые, не имеют практической ценности. Профессиональный статистик мог бы написать целую книгу об усердных попытках наших “энциклопедистов” согласовать послевоенные цифры еврейского населения во всем мире с предвоенными, за вычетом “газированных” шести миллионов. Цифры — хитрая штука; вот несколько примеров:

Ведущий американский статистический ежегодник, “World Almanac”, определял в 1947 г. еврейское население во всем мире в 1939 г. в 15.688.259. В позднейших изданиях вплоть до 1952 г. он повысил (не дав объяснения) довоенную цифру на один миллион, доведя ее до 16.643.120 чел. Население 1950 г. он обозначил в 11.940.000 чел., что, если вычесть ее из первой цифры, указывает сокращение почти на 4 млн. (но не на 6 млн.). Однако, даже и эту оценку ежегодник основывает на другой, а именно на том, что в 1950 г. еврейское население СССР составляло 2 миллиона. Это все еще оставляет без ответа вопрос г-на Лефтвича в связи с заявлением Михоэльса, что в 1943 г. в СССР проживали 5 млн. евреев.

Столь же авторитетный британский “Whittaker’s Almanac” долгие годы воевал с той же проблемой. Издания 1949 и 1950 г.г. давали “оценку” мирового еврейского населения в 1939 г. в 16.838.000 чел., в 1949 г. — 11.385.200 чел., т.е. сокращение почти на 5,5 млн. Однако, сложение цифр еврейского населения по отдельным странам приводило к сумме в 13.120.000 (а не 11.385.200). Еврейское же население СССР Whittaker’s за 1950 г. определял в 5.300.000 чел., против цифры в 2.000.000 за тот же год в американском World Almanac.

Оба этих справочника пользуются наилучшей репутацией в смысле проверки и аккуратности сообщаемых ими данных. Ошибки, поэтому, — не их вина: в этой области, и только в ней одной, можно получить одни лишь еврейские “оценки”, а им, по понятным причинам, верить трудно. Мы упомянули о разногласиях в издании 1951 г., указав, что, начиная с 1952 г., Whittaker’s не печатал дальнейших “оценок еврейского населения”, по-видимому отчаявшись получить сколько-нибудь надежные данные. Другие энциклопедии похерили этот вопрос уже в 1950 году, и, наконец, газета “Нью-Йорк Таймс”, ведущая еврейская газета в мире (поскольку она принадлежит издающей ее еврейской семье, а Нью-Йорк в наше время, главным образом, еврейская столица); опубликовала в 1948 году статью, явно претендовавшую на статистическую авторитетность, в которой еврейское население всего мира (через 3 года по окончании войны) исчислялось цифрами между 15,7 и 18,6 миллионами; если любая из этих двух цифр более или менее близка к истине, то это означает, что еврейское население за годы войны осталось на одном уровне или даже увеличилось.

Газетные статьи скоро забываются (если дотошный исследователь не сохраняет их в своем архиве), в то время как пропагандные фабрикации перелаются все время дальше. Так и современные историки, весьма точные во всех остальных вопросах, передают будущим поколениям легенду о “массовом уничтожении” евреев. После войны проф. Арнольд Тойнби закончил свое монументальное “Изучение истории” (Study of History), в восьмом томе которого (1954) стояло: “Нацисты... сократили еврейское население континентальной Европы, к западу от Советского Союза, с примерно шести с половиной до всего лишь полутора миллионов, в результате массового его уничтожения”. Назвав эту фразу “чисто статистическим утверждением”, он тут же в сноске добавил, что она не была таковым: “нет возможности сообщить точные цифры, оснаванные на заслуживающей доверия статистике, и в 1952 г. представлялось маловероятным, чтобы нужная информация когда-либо могла быть получена”. Тойнби объясняет, что его цифры основывались на еврейских подсчетах, содержавших несколько источников возможных ошибок”. В заключение он пишет, что “можно оценивать” число убитых нацистами евреев в пять миллионов.

И эта оценка также лишена всякой исторической ценности. Отправным пунктом для рассмотрения этого вопроса является непреложный факт, что ни 6 млн. евреев, ни любое их количество, близкое к этой цифре, не могло быть “убито” и не могло “погибнуть”, по причинам, приведенным в начале нашего обсуждения; утверждение, сделанное в этом смысле перед Нюрнбергским трибуналом, равносильно оскорблению памяти 825.000 солдат, моряков и гражданских лиц, павших на всех театрах войны; никто, кроме западных политнканов нашего века к подобному утверждению не был бы способен. Число убитых или погибщих евреев никогда не сможет быть установлено, по причинам уже упомянутым или частично отмеченным проф. Тойнби в его цитированном выше примечании. Само понятие “еврей” не поддается точному определению; в статистике евреи большей частью не выделяются вообще; ни в какой период времени число живущих в мире евреев не может быть установлено хотя бы с относительной точностью. Более того, всякие попытки статистического уточнения с помощью данных переписи или иммиграции немедленно объявляются “дискриминацией” или “антисемитизмом”. Даем примеры: