Универсалии экономического роста 6 страница

Разрыв в издержках с учетом риска у конкурентов, поставляющих на международный рынок свою продукцию (готовые товары и сырье), сокращается. что в конечном счете должно снизить эффективность экспортно ориентированных стратегий развития. Хотя стратегии, нацеленные на экс порт услуг, довольно очевидны, например Индия продает США услуги, связанные с колл-центрами и компьютерной поддержкой (т.е. аутсорсинговые услуги), этот рынок еще слишком мал.

Увеличению доли экспорта Китая и «тигров» стали мешать растущая стоимость производства. Один из величайших парадоксов послевоенных лет состоит в том, что очередным плацдармом для развертывания производства и расширения рыночной — читай капиталистической — торговли стал Вьетнам. В соответствии с двусторонним торговым соглашением между США и Вьетнамом, заключенным в 2001 году, объем вьетнамского экспорта в США вырос в восемь раз — с $1,1 млрд в 2001 году до $9,1 млрд в 2006-м. Объем американских поставок во Вьетнам возрос более чем вдвое.

В послевоенной истории США потерпели два поражения в сражениях против распространения коммунизма. Первым было поспешное отступление американских войск под натиском огромной китайской армии, которая пересекла реку Ялуцзян и вторглась в Северную Корею зимой 1950 года. Вторым — наш унизительный провал в Южном Вьетнаме в 1975 году. И все же нельзя сказать, что, проиграв эти битвы, мы проиграли войну. И коммунистический Китай, и коммунистический Вьетнам постепенно высвободились из смирительной рубашки централизованного планирования и повернулись лицом к экономической свободе, которую дает капитализм. При этом и в той, и в другой стране стараются не говорить о переменах вслух. В 2006 году сначала американская корпорация Citigroup, а затем Merrill Lynch получили право торговать вьетнамскими акциями на новой фондовой бирже в Хошимине. Когда Билл Гейтс, богатейший в мире капиталист, посетил Ханой, его приветствовали лидеры коммунистической партии Вьетнама, а толпы людей выражали ему свое восхищение. Неужели чудесам и впрямь нет конца? Идеи играют огромную роль. Капиталистические идеи Америки оказались сильнее, чем ее меч.

Пожалуй, Индия нагляднее любой другой страны, о которой рассказывается в этой книге, иллюстрирует одновременно эффективность рыночного капитализма и стагнацию социализма. Эта страна существует в двух ипостасях: крепнущие ростки современности и древняя культура, которая на протяжении многих поколений препятствовала прогрессу.

Казалось бы, Индии удалось перескочить через характерную для XX века модель трудоемкого экспортного производства, которую взял на вооружение Китай и другие страны Восточной Азии. Индия шагнула прямиком в XXI век. сосредоточившись на оказании высокотехнологичных услуг в глобальном масштабе — наиболее стремительно развивающемся сегменте мировой экономики. Это послужило стимулом для развития индийской сферы услуг в целом, включая торговлю, туризм и строительство, связанное с туризмом. Темпы роста реального ВВП возросли с 3% в период с 1950 по 1980 год до 9% в 2006 году. Столь впечатляющие достижения позволили повысить уровень жизни более 250 млн человек, которые существовали за чертой бедности, имея доход менее $1 в день.

И все же, хотя в начале 1990-х годов ВВП на душу населения в Индии был ненамного меньше, чем в Китае, сегодня он составляет лишь две пятых от уровня, достигнутого Китаем. Индию, где ВВП на душу населения равен $730, опережают даже Кот-д’Ивуар и Лесото. В том, что за последние 1 5 лет Индии не удалось догнать Китай и оторваться от беднейших развивающих ся стран, виновата идеология.

В 1947 году Великобритания предоставила независимость Индии, однако оставила идеологию, которая запала в душу индийской элиты, — фабианский социализм. Идеи фабианцев очаровали премьер-министра Индии Джэвахарлала Неру, сподвижника Махатмы Ганди, которого боготворили в Индии, На протяжении 16 лет после обретения независимости Неру следовал этим идеям и считал рыночную конкуренцию разрушительной для экономики. В результате социалистическая идеология определяла экономическую политику Индии долгое время после того, как страна освободилась от британского господства.

Неру видел в централизованном планировании рациональное выражение воли людей, которые совместно создают материальные блага для многих, а не только для избранных. Как премьер-министр он первым делом позаботился о том. чтобы стратегические отрасли, в первую очередь электроэнергетика и тяжелая промышленность, стали государственной собственностью, и установил жесткий контроль над остальными секторами, которыми управляли знающие, якобы бескорыстные правительственные чиновники.

Вскоре такому контролю — эту систему стали называть «империей лицензий» — были подчинены практически все виды экономической деятельности в Индии. Без лицензии, разрешения или печати нельзя было ступить и шагу. Связанная по рукам и ногам Индия привыкла к неспешному росту, темп которого стали насмешливо называть «индийские три процента». Бюрократия не знала, что делать. Предполагалось, что «научный» подход поможет ускорить экономическое развитие. Однако этого не случилось. А чтобы отказаться от контроля, нужно было забыть об эгалитарных принципах фабианского социализма.

Засилье лицензий, разрешений и печатей душило экономику, а бюрократия вскоре забыла о высоких целях лицензирования и начала чинить произвол. Как я уже отмечал, рассказывая о пирамиде власти китайской коммунистической партии, право принимать решения — это власть. Даже самые принципиальные индийские чиновники уступали ее скрепя сердце, а менее принципиальные торговали ею. Неудивительно, что уровень коррупции в Индии был (и остается) очень высоким.

Бюрократия жестко контролировала почти все сегменты экономики и сдавала свои позиции весьма неохотно. Это сопротивление поддерживали мощные, влиятельные профсоюзы и коммунистические партии, которые играли заметную роль в политике Индии. Социализм — это не просто форма экономического устройства. Опираясь на идею коллективной собственности. он накладывает глубокий отпечаток на культуру, которую исповедует большинство индийцев.

Индия — крупнейшая демократия мира. Демократия предполагает выборность представителей народа, а в случае Индии народ отдает предпочтение тем, кто верит в коллективистские принципы социализма. Многие здесь по-прежнему убеждены, что пекущиеся о благе общества интеллектуалы в составе правительства способны куда лучше распределять ресурсы, чем изменчивые рыночные силы.

В июне 1991 года премьер-министром Индии стал весьма влиятельный функционер Нарасимха Рао, представляющий левое крыло партии «Индийский национальный конгресс». Сорок лет централизованного планирования привели к тому, что экономика страны балансировала на грани краха. Та же порочная парадигма, что погубила Восточную Европу, поставила страну перед необходимостью осуществления крупных перемен. Индии грозил кризис платежного баланса, и Рао к всеобщему изумлению, отступив от давней традиции, начал сворачивать государственный контроль, который душил экономику. Министром финансов он назначил Манмохана Сингха.

Сингх, экономист, ориентированный на рынок, сумел пробить брешь в зарегламентированной экономике. Он стал инициатором либерализации в самых разных сферах и еще раз продемонстрировал, что даже ограниченная свобода и конкуренция могут стать мощным рычагом экономического роста. Острый кризис заставил противников капитализма умолкнуть на некоторое время, что создало условия для дерегулирования. Рыночный капитализм сумел отвоевать плацдарм и продемонстрировать свою эффективность.

Важная составляющая всемирной экономической истории последних лет — события в Китае и Восточной Европе, которые перешли от централизованного планирования к рыночной конкуренции и добились ощутимого ускорения развития экономики. В Индии все складывалось иначе. Разумеется, Сингх осуществил крупные преобразования, однако в ряде ключевых отраслей ему мешала приверженность правящей коалиции к социализму. Даже сегодня за редким исключением фирмы, в которых работает более сотни сотрудников, не вправе увольнять людей без разрешения правительства.

Реформы, начатые в 1991 году Сингхом, продолжаются. Снижение тарифных барьеров позволило предпринимателям выйти на конкурентный международный рынок[48]. Объемы экспорта и импорта товаров по отношению к номинальному ВВП резко выросли, а неттоэкспорт программного обеспечения увеличился с $5,8 млрд в 2001 году до $22,3 млрд в 2006-м. Хотя у себя на родине индийским экспортерам по-прежнему приходится бороться с бюрократической волокитой, защита праеа собственности и определение цен и себестоимости теперь по большей части не подвластны бюрократии[49].

Курс на либерализацию, взятый Сингхом, в сочетании со снижением цен на международную связь, знанием образованными индийцами английского языка и невысокой заработной платой вывел Индию на передний край аутсорсинга бизнес-услуг: колл-центры, разработка программного обеспечения, обработка страховых требований, ипотечное кредитование, бухгалтерский учет, рентгенографический анализ и непрерывно расширяющиеся интернет-сервисы. Именно индийские программисты помогли миру справиться с проблемой-2000.

Крупного поставщика аутсорсинговых услуг видят в Индии в первую очередь американцы, которые опасаются, что она может оставить без работы квалифицированных американских «белых воротничков». Однако нашествие индийских конкурентов не такое уж и грандиозное, особенно по отношению к общей численности трудоспособного населения страны, которое составляет примерно 450 млн человек.

В Индии общая численность занятых в сфере информационных технологий составляет сейчас около 1.5 млн человек, что в пять раз больше, чем в 1999 году. Этот прирост в основном связан с увеличением объема экспорта. Еще 3 млн рабочих мест появилось в телекоммуникациях, энергетике и строительстве вследствие бума в сфере информационных технологий. С учетом прямой и косвенной занятости это не более 1% от общей численности трудоспособных индийцев — вот в чем проблема.

Индустрия информационных технологий и другие виды бизнес-услуг сосредоточены в крупных городах — Бангалоре, Дели и Мумбай. В этих регионах Индия идет в ногу с XXI веком Однако, как посетовал в начале 2007 года один правительственный чиновник в интервью ВВС: «Стоит выйти за городскую черту, и вы попадаете в XIX веки. Чтобы стать полноправным участником международного рынка, Индии нужно построить заводы, которые переманят значительную часть сельскохозяйственных рабочих в городские анклавы, где производятся трудоемкие товары на экспорт, т.е. пройти проверенный временем путь «азиатских тигров» и Китая.

В Индии развитие производства, даже высокотехнологичного, десятки лет сдерживалось трудовым законодательством, мешающим созданию рабочих мест, ветхой инфраструктурой, которая не обеспечивала надежного энергоснабжения[50], и транспортной сетью, которая не позволяла своевременно доставлять комплектующие и готовые изделия на предприятия и рынок. Законы делают невыгодным штат более 10 человек, поэтому свыше 40% рабочих мест в производственном секторе приходится на фирмы с пятью—девятью работниками. Для сравнения — в Корее на такие фирмы приходится всего 4% рабочих мест. Производительность на таких предприятиях в Индии составляет не более 20% от уровня крупных компаний, поскольку мелкие фирмы не могут воспользоваться эффектом масштаба. Чтобы массовое производство помогло Индии догнать давнего соперника, Китай, по уровню жизни, ей нужно поощрять перемещение трудовых ресурсов из сельских районов в города. А чтобы побудить людей, привязанных к земле, оставить насиженные места, производство должно быть конкурентоспособным на глобальных рынках. Для этого необходимо раз и навсегда покончить с пережитками империи лицензий. На карту поставлена судьба трех пятых работоспособного населения Индии, которое занимается тяжелым и неэффективным крестьянским трудом. Оно остро нуждается в переменах к лучшему.

Такую безнадежную и жестокую нищету, как в сельских районах Индии, можно встретить разве что в Африке южнее Сахары. За чертой бедности, довольствуясь доходом менее $1 в день, живет почти 250 млн индийцев, при этом среди беднейшего населения очень много неграмотных (две пятых взрослого населения страны). 8 половине домов нет электричества. Производительность в сельском хозяйстве в четыре раза ниже производительности в неаграрных секторах. Урожаи риса здесь вдвое ниже, чем но Вьетнаме. и втрое, чем в Китае. С хлопком дела обстоят еще хуже. Благодаря внедрению новых сортов зерновых культур в период «зеленой революции» в 1970-е годы урожаи пшеницы значительно выросли, однако их объем по-прежнему составляет лишь три четверти от того, что получает Китай.

Индия опережает своих азиатских конкурентов лишь в производстве чая. К тому же возможности индийского автодорожного транспорта, связывающего крестьянские хозяйства с городами, настолько ограниченны, что скоропортящиеся продукты в основном потребляются внутри крестьянских хозяйств, а треть урожая портится по пути на рынок.

С 1980-х годов темпы роста продуктивности сельского хозяйства снизились. Хотя в определенной мере это связано с погодными условиями, главной причиной является государственный контроль субсидируемого сельского хозяйства. Такой подход не позволяет рыночным силам регулировать использование посевных площадей. В последние годы правительство тратило более 4% ВВП на дотации сельскому хозяйству, главным образом на корма и удобрения, а государственное субсидирование энергоснабжения и ирригации делало эти суммы еще больше. Поощряя миграцию крестьян в города, как это сделал Китай, необходимо сохранить объем сельскохозяйственного производства, которое кормит 1,1 млрд человек. Возможности Индии наращивать импорт пищевых продуктов ограничены. Рост продуктивности сельского хозяйства — единственная реальная возможность обеспечить население продуктами питания при перемещении рабочей силы из сельских районов в индустриальные. Сельское хозяйство остро нуждается в рыночной конкуренции,

Мартин Фельдстейн. известный гарвардский экономист, сделал ироничное замечание, которое уместна и в отношении аграрной политики Индии В эссе. опубликованном в Wall Street Journal 16 февраля 2006 года, он написал: «В Индии нет проблем с мобильной связью. Она дешева и доступна, поскольку считается роскошью и отдана на откуп рынку. При этом электроэнергия, которая считается предметам первой необходимости, является объектом государственного регулирования и потому остается дефицитным товаром». Как ни прискорбно, сокращение субсидирования сельского хозяйства в Дели так же маловероятно, как и в Париже или Вашингтоне. Долгосрочные субсидии повышают стоимость земли. Чистыми получателями субсидий являются лишь те, кто владеет землей на момент выделения средств. Будущим владельцам приходится платить повышенную цену за ожидаемый поток субсидий. Они принципиально не могут быть чистыми получателями субсидий. Повышение налога на обрабатываемые земли, которое является фактическим эквивалентом сокращения субсидий, принимается землевладельцами в штыки. Несмотря на некоторый прогресс в подрезании субсидий, лобовая атака в этом направлении no-прежнему весьма затруднительна из-за позиции партии «Индийский национальный конгресс» и ее 23 союзников по коалиции, в том числе и коммунистов. Премьер-министр Сингх — авторитетный, нацеленный на реформы экономист, однако у него нет того влияния, которое в 1978 году позволило Дэн Сяопину начать реформу сельского хозяйства в Китае. В принципе, индийской демократии эта задача по плечу. Для этого ей нужно сосредоточиться на насущных потребностях населения страны. Масштабное дерегулирование и конкуренция позволят революции, произошедшей в индийском ИТ-секторе, распространиться и на остальную часть страны[51].

Бурно растущий ИТ-сектор — заслуга индийских программистов и инженеров. Однако, несмотря на успехи индийских предпринимателей в сфере высокотехнологичных услуг, производство высокотехнологичной продукции дается им хуже. Эта индустрия страдает от изъянов, присущих индийской производственной сфере в целом,

Индии необходимо как можно скорее взять на вооружение модель экспортного производства, которая позволила добиться впечатляющих успехов другим странам Азии. Такая модель предполагает массовое привлечение низкооплачиваемых сельскохозяйственных рабочих с минимальным образованием в производственные центры, расположенные в городах. Ключевым фактором являются прямые иностранные инвестиции, которые приходят только при существовании законодательной защиты права собственности. После отказа от централизованного планирования эта модель широко распространилась в развивающихся странах, в частности в Китае.

Понятно, что империя лицензий отпугивает прямые иностранные инвестиции. В 2005 году их объем в Индии составлял $7 млрд. что ничтожно мало по сравнению с $72 млрд, вложенными в Китай. Совокупный объем прямых иностранных инвестиций в Индии в конце 2005 года достигал 6% ВВП. Для сравнения, в Пакистане тот же показатель был равен 9%. в Китае — 14%. a so Вьетнаме — 61%. Причина отставания объясняется, скорее всего, нежеланием Индии сделать свою экономику в полной мере рыночной. Это наглядно проявляется в реакции властей на экономические проблемы. Столкнувшись с продовольственной инфляцией в начале 2007 года, вместо того чтобы отпустить цены и тем самым увеличить предложение, Индия запретила экспорт пшеницы до конца года и приостановила фьючерсную торговлю для «сдерживания спекуляций», т.е. тех самых рыночных сил, без которых индийской экономике не вырваться из тисков бюрократии.

 

ОСТРЫЕ ЛОКТИ РОССИИ

 

Сказать, что я был поражен, — значит не сказать ничего. После двусторонней встречи США и России в МВФ 6 октябре 2004 года ко мне подошел советник Владимира Путина по экономическим вопросам Андрей Илларионов и спросил: «Не хотите ли во время вашего следующего визита в Москву встретиться со мной и моими друзьями и поговорить об Айн Рэнд?» Рэнд была ярой сторонницей свободного рыночного капитализма и заклятым врагом коммунизма, и интерес к ее идеям в узком кругу российских интеллектуалов, облеченных властью, просто ошеломил меня. Приглашая Илларионова на работу. Путин, безусловно, знал, что тот является горячим сторонником свободного рынка. Говорило ли это назначение о политических пристрастиях самого Путина? Могли ли русские так быстро отказать ся от культуры, в которой выросли? Казалось невероятным, что у Путина, бывшего сотрудника КГБ, за такой короткий промежуток времени сформировались антисоветские взгляды.

На самом деле все оказалось куда сложнее. Назначение Путина временно исполняющим обязанности президента в конце 1999 года было головокружительным взлетом. Всего четыре года назад он начал работать в Москве в качестве советника президента. В 1997 году Путин стал заместителем руководителя администрации президента, а на международной арене на него обратили внимание в 1998 году, когда он. возглавляя Федеральную службу безопасности, приказал ввести российские войска в Чечню. Реформаторы приветствовали его президентство, поскольку не сомневались. что он поддержит движение к рыночной экономике. Поначалу Путин одобрял такие реформы, хотя и заявлял, что они должны осуществляться с учетам российских реалий, в том числе традиций патерналистского государства.

За два года Путин вместе с Илларионовым провел через Думу радикальную налоговую реформу, осуществил дерегулирование и добился частичной приватизации земли с очевидной целью сделать Россию полноправным участником глобальной экономики.

Однако после столь многообещающего признания капитализма Путин изменил свою позицию и взял курс на авторитаризм. Причиной, по-видимому, был страх, что Россией начнут управлять неподвластные ему рыночные силы. Прежде всего он опасался, что олигархи, прибравшие к рукам в 1990-е годы с согласия Кремля значительную часть производственного потенциала страны, используют свое богатство для уничтожения режима. В результате с 2003 года экономическая стратегия начала меняться. Избирательно применяя новые и существующие законы, Путин добился того, что огромная часть энергетических активов вновь оказалась под контролем Кремля. Основная движущая сила российской экономики — нефть и газ — все больше превращается в государственную собственность, сосредоточиваясь в руках таких принадлежащих или подконтрольных государству монополий, как газовый гигант «Газпром» и крупнейшая нефтедобывающая компания «Роснефть». Михаил Ходорковский, основатель «ЮКОСа». оказался в тюрьме, а активы компании были распроданы, причем одним из основных покупателей стала «Роснефть».

Не знаю, совершал ли Ходорковский преступления, в которых его обвиняют. Вместе с тем резкая смена курса Кремля и отказ от рыночного либерализма явно разочаровали Илларионова, который вскоре стал публично критиковать своего босса. Он открыто назвал ретроактивные налоговые иски против «ЮКОСа», которые позволили «Роснефти» скупить его активы, аферой года.

Путин — выходец из КГБ, воспитанный коллективистским обществом, вряд ли глубоко понимает, как работает свободный рынок. Выбор Илларионова в качестве экономического советника означает, что Путина привлекают очевидные успехи капитализма в обеспечении высокого уровня жизни. Однако у него, похоже, капитализм ассоциируется с ельцинской анархией, а не со стабилизирующей силой невидимой руки, о которой писал Адам Смит. Впрочем, сомневаюсь, что Путин вспоминает про Адама Смита. Захват нефтегазовых ресурсов России и двухдневное прекращение поставок природного газа на Украину и в Западную Европу в январе 2006 года, скорее всего, были нацелены на восстановление международного статуса России.

В этой истории примечательно то, что Илларионов занимал свою должность на удивление долго. Конечно, в итоге его освободили от обязанностей представителя президента в «Большой восьмерке». В 2005 году он ушел в отставку, заявив, что Россия больше не является свободной страной. Однако длительность пребывания Илларионова в Кремле может свидетельствовать о привлекательности капиталистической парадигмы для Путина Его непоследовательность в отношении полного отказа от ельцинской демократии наглядно проявляется в разговоре, о котором упомянул бывший лидер Советов Михаил Горбачев в радиоинтервью в 2006 году. Он вспомнил, как Путин заявил, что «рост влияния мафиозных группировок и подобных им элементов превращает выборы в сделку». Это плохо, сказал Путин, «потому что невозможно обеспечить демократию и бороться с преступностью и коррупцией, когда преступные элементы проникают в правительство»[52].

Повернет ли Путин в сторону демократии, если с преступностью и коррупцией будет покончено, или он просто ищет аргументы в пользу авторитаризма? Похоже. Горбачев склоняется ко второму варианту, хотя российская экономика при Путине в значительной мере сбросила кандалы централизованного планирования, что говорит о повышении степени свободы[53].

Путин ведет себя так, словно верит, что свободный рынок пойдет на пользу российской экономике. Но при этом он явно убежден, что лишь государственный контроль над основными энергетическими активами предотвратит посягательства олигархов на «драгоценности короны». Понятно, что эти драгоценности намного подорожали, поскольку после 1998 года цены на нефть и газ выросли в несколько раз.

Утратив военную мощь Советского Союза времен холодной войны, Рос-сия в начале XXI века стала играть менее заметную роль на мировой арене. Украина. Грузия и другие бывшие республики Советского Союза вышли из-под ее контроля, Возможно, именно поэтому Путин, выстраивая свою стратегию, решил использовать средство, которое во многих отношениях куда эффективнее армии, — доминирующую позицию на мировом рынке энергоносителей. Военная мощь СССР сдерживалась ответными действиями Соединенных Штатов. Однако если Россия вздумает использовать в качестве экономического или политического оружия природный газ. ей не грозит массированный контрудар. Поскольку Россия является основным поставщиком газа в Западную Европу (и страны так называемого ближнего зарубежья, в частности на Украину), ее позиции на рынке практически неуязвимы. Кроме того. Россия стала крупным участником мирового рынка сырой нефти, хотя здесь ее рычаги не так действенны, как на рынке природного газа, — ведь монополизировать запасы нефти не так-то просто.

Подозреваю, что реакция Запада на переговоры «Газпрома» с Украиной о повышении цен на газ привела Путина в недоумение — когда он попробовал прибегнуть к угрозам в советском стиле и дело закончилось непродолжительным прекращением поставок газа, эти шаги встретили всеобщее осуждение. Разве капиталисты не назначают такую цену, которую позволяет рынок, и не используют экономическое преимущество для извлечения прибыли? Кроме того, он ведь всего-навсего лишил Украину субсидий, которые Россия предоставляла годами, а связанные с этим перебои в поставках газа в Западную Европу были допущены по оплошности. Разве Вандербилт или Карнеги в США XIX века поступили бы иначе? Полагаю, да. Настоящие капиталисты, которые заботятся о долгосрочной прибыльности, пошли бы на постепенные изменения во имя добрых отношений с клиентами и максимальных прибылей в будущем. Хотя кажется, что с тех пор. как Россия перекрыла газ, Украина стала более восприимчивой к российской политике в отношении ближнего зарубежья, потребителей из Западной Европы этот случай заставил искать альтернативу российским поставкам, в первую очередь сжиженному природному газу и энергоносителям, поставляемым по трубопроводам. Едва ли это пойдет на пользу долгосрочным интересам России.

Однако в краткосрочном плане политика Пугина в отношении нефти и газа дала впечатляющие результаты. Не прошло и двух десятилетий после крушения советского монстра, как Россия вернула былую значимость на мировой арене. И хотя Путин постепенно отказался от значительной части демократических преобразований, осуществленных во времена Ельцина, мне хочется верить в слова Михаила Горбачева, сказанные в августе 2006 года: «Россия изменилась так сильно, что повернуть вспять уже невозможно».

Нельзя отрицать, что Путин избирательно поощряет расширение рынка и укрепляет принцип верховенства закона. Он поддержал радикальный пересмотр законодательства, унаследованного от советской системы. Роль судей и судов в России, печально известных своей продажностью, была пересмотрена с целью устранения взяточничества и политических манипуляций. Законы, принятые в 2001 году, отменили массу бессмысленных с экономической точки зрения требований к бизнесу — лицензии, проверки и сертификаты — бюрократических проволочек, которые открывали простор для коррупции. (Должности в бюрократических структурах, несмотря на низкую зарплату, пользовались огромным спросом.) Права собственности за последние годы расширились, хотя борьба вокруг права покупать и продавать землю обусловлена теми же пережитками коммунистической идеологии, что и в Китае. За исключением посягательств на власть Кремля, люди в России свободны — они вправе перемещаться с места на место, устраивать собрания и пользоваться всеми внешними атрибутами демократического общества.

Можно сказать, что на сегодняшний день в России существует рыночная экономика, но в отсутствие полного верховенства закона. Львиная доля самых ценных активов находится в руках государства или союзников Кремля. Политический контроль подкреплен контролем основных средств массовой информации, а в прочих СМИ «поощряется» самоцензура. Путин и его политика остаются чрезвычайно популярными. Народ редко возражает против происходящего. По-видимому, хаос ельцинской демократии, в том числе дефолты, которые уничтожили сбережения людей, оставил крайне неприятный осадок. Опрос общественного мнения в 2006 году показал, что почти половина россиян ставит материальное благополучие выше свободы и прав человека — демократия и свобода слова для них не самое важное. Выбирая между демократическими свободами и экономической нестабильностью времен Ельцина и стабильностью и авторитаризмом при Путине, большинство россиян пока предпочитает Путина.

Меня это огорчает, но не удивляет. Вероятно, мы на Западе были излишне оптимистичны, ожидая быстрого преображения людей, которых 70 лет воспитывали в духе коллективизма. Как сказал Горбачев (Financial Times от 12 июля 2006 года): «Экономике крупнейших западных держав понадобились десятилетия и даже века, чтобы сформироваться и созреть. Россия менее 20 лет назад рассталась с тоталитарным государством, опирающимся на централизованное планирование. Этого мало для осуществления преобразований даже для нас». Однако история говорит о том, что ограничение политической свободы может надоесть русским точно так же. как хаос 1990-х годов. В этом отношении человеческая натура предсказуема. Перспектива известна, вопрос лишь во времени.

После дефолта 1998 года российская экономика оправилась куда быстрее, чем предполагали аналитики. Реальный ВВП на душу населения значительно превысил докризисный уровень. Уровень безработицы, который в 1998 году составлял около 13%, в начале 2007 года не превышал 7%. Инфляция снизилась до однозначных чисел после максимума 127% в июле 1999 года. Валютные резервы выросли с $8 млрд в конце 1999 года почти до $300 млрд в 2007 году. Значительная часть внешнего долга выплачена.

Эти достижения — в основном результат колоссального повышения цен на нефть и газ. Пятая часть прироста номинального ВВП в период с 1998 по 2006 год приходится на возросшую стоимость экспортируемых нефти и газа. Однако доступ к «золотому дну», которое представляют собой природные ресурсы, редко можно получить без фаустовской сделки. Те. кто вершит судьбы российской экономики, стоят перед сложнейшей дилеммой: быстрое повышение обменного курса рубля может привести к голландской болезни, а приобретение иностранных активов для сдерживания роста рубля при определенных условиях может вызвать инфляцию. И то. и другое сводит на нет значительную часть экономических достижений России после распада Советского Союза.