Сие творите в Мое воспоминание 1 страница

Содержание

Введение

Сие творите в Мое воспоминание

Между Адамом и Иисусом

Как Я возлюбил вас

Все, кто слышит это, теряют себя

Вот, приблизился предающий Меня

Счастье — это то, что случается

Эго — это Иуда

Все небо принадлежит вам

Или, Или! лама савахфани

Я — море, которое вы ищете

Посмотрите на руки Моии на ноги Мои

Введение

Я вспоминаю, что, несмотря на строгое католическое воспитание и восемь лет учебы в приходской школе, я все время находилась под впечатлением, что все эти взрослые являются бандой глупых, поверхностных дураков. У меня всегда было ощущение, что Библия и, особенно, слова Иисуса были поэтическими метафорами некоторого существенного проживания, которое невозможно было описать только словами. В глубине сердца я не верила их поверхностным объяснениям, произносимым со скучными, серьезными лицами сквозь сжатые губы. Религия, Иисус и духовность казались мне очень, очень печальными вещами, в которые люди углублялись только в том случае, если неудачей заканчивалось их путешествие по мирской жизни или если они боялись секса. Я думаю о тех людях, которые несли все это детям, и все еще ощущаю слепоту и темноту вокруг и внутри себя.

Но, к счастью, моя жизнь дома была жизнью типичной христианской семьи. В церкви это было «Господи помилуй», а дома была очень колоритная кубинская мама, много музыки и католицизм, который был больше похож на какой-то «фокус-покус». Наблюдение за «одержимыми» в спиритических сеансах было много более увлекательным делом, чем стояние на коленях в церкви, которая пропахла чьими-то попытками удалить запах из людей. Это было некоторое негласное соглашение между нами: удобно было играть в некоторую игру, но все мы знали, что это не является чем-то реальным.

Но конечным итогом было то, что я полностью отвратилась от религии.

Затем, однажды, я взглянула на себя и мне показалось, что кульминацией всей моей жизни было ощущение ее бессмысленности. Я поняла, что подошла к тому состоянию, когда другие делают выбор между религией и наркотиками, и решила не жить больше в этой лжи. Что мне было делать?

Приблизительно в это же время, которое я называю для себя духовным спазмом, я натолкнулась в Лондоне на книги человека по имени Раджниш. Я упивалась ими как голодная собака костью. Они вызывали во мне смех, слезы, радость, печаль. Внутри меня тоненький голосок говорил: «Да, это тот самый человек». На поверхности я была осторожной и циничной, но внутри я радовалась: «Он обращается непосредственно к моему сердцу!»

И пребывание с Бхагаваном является пищей, превышающей всякие слова, чем-то большим, чем я в состоянии усвоить. Этому нет никакого объяснения, я ничего не сделала, чтобы заслужить это, и все же это случилось! Все, что я могу сказать, это: «О, Иисус!»

И Иисус, о котором говорит Бхагаван, - это именно тот Иисус, который всегда жил в моем сердце. В событиях от «Тайной вечери» до воскресения Бхагаван раскрыл перед нами нового Иисуса: Иисуса - сына человеческого и Иисуса - сына Божьего; Иисуса - учителя и Иисуса - ученика; Иисуса - поэта и Иисуса - просветленного; Иисуса, который кричит в страдании на кресте, и.Иисуса, отдающегося своему Отцу. Этот Иисус близок нам, поскольку он кровоточит так же, как и мы, и все же он выше своего тела, выше мирских событий. Все время создается впечатление о его внутреннем смехе, радости, независимости. Я легко могу представить себе Иисуса, поднимающего тост за Иуду и благодарящего его за сотрудничество в этой игре.

Не удивительно, что Иисуса так не понимали. Он является поэзией существования. В нем сочетаются поэзия и игра. В нем противоположности танцуют, играют и, наконец, объединяются. Благодаря Бхагавану я очень медленно стала хоть что-то понимать в этом: что ближе всего человек может подойти к описываемому религиозному переживанию, используя язык поэзии, метафор, притч. Это очень тонкое явление, очень легко ошибиться, нужно продвигаться очень медленно и с высочайшей чувствительностью. Мне кажется, что христианство прошлось по Иисусу в грубых солдатских ботинках, разрушив все, что он оставил после себя.

Но все это время рядом - Бхагаван. Он не интерпретирует события, как все остальные. Его видение является кристальным видением человека, живущего вне этого мира. Он и с Христом, и с нами - Бхагаван Иисус, Бхагаван Шри Раджниш - одна и та же преобразующая сила.

Я вспоминаю, как несколько месяцев назад, когда умер мой отец, я смотрела на гнев, на страдание, на сущее страдание, застывшее на его лице. На его лице лежала печать его прошлого, его надежд, его неудовлетворения. Его распятие на кресте было болезненным, потому что за всю свою жизнь он не научился искусству умирания. То же самое относится и к нам, если только между «там» и «тогда» мы не научимся чему-то новому.

И Христос снова с нами. Прямо здесь, в Пуне, в Индии, имеется возможность трансформировать нас. Вместо того чтобы рассуждать о том, что бы мы делали во времена Иисуса, мы можем делать это непосредственно сейчас, потому что Христос снова некоторое время находится с нами. Я думаю, что у нас нет времени откладывать все это снова.

Бхагаван сказал: «Я не хочу, чтобы вы стали христианами; это чепуха. Я хочу, чтобы вы стали Христами».

Они здесь - тот же самый поэт, та же самая поэма, та же самая поэзия.

Ма Йога Судха

 

Беседа 1

Сие творите в Мое воспоминание

21 декабря 1975г., Пуна

Евангелие от Иоанна, глава 13

1. Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их.

Евангелие от Матфея, глава 26

17. В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: где велишь нам приготовить Тебе пасху?

18. Он сказал: пойдите в город к такому-то и скажите ему: Учитель говорит: время Мое близко; у тебя совершу пасху с учениками Моими.

19. Ученики сделали, как повелел им Иисус, и приготовили пасху.

Евангелие от Луки, глава 22

14. И когда настал час, Он возлег, и двенадцать Апостолов с Ним.

15. И сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания;

16. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божьем.

17. И, взяв чашу и благодарив, сказал: примите ее и разделите между собою;

18. Ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие.

19. И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: cue есть Тело Мое, которое за вас предается; cue творите в Мое воспоминание.

20. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается.

 

Великий немецкий философ Артур Шопенгауэр был при смерти, страдая от многочисленных болей. Однажды вече­ром, непосредственно перед смертью, он воскликнул: «О, Боже, мой Боже!»

Врач, посещавший его, был очень удивлен этим, потому что в философии Шопенгауэра не было места для Бога. Поэтому он спросил: «Сэр, в вашей философии нашлось место для Бога?»

Шопенгауэр открыл глаза и сказал: «Когда страдаешь, философия без Бога оказывается неполной».

Это слово «неполной» является весьма многозначитель­ным. Давайте поразмышляем над ним еще немного. Даже на своем смертном одре Шопенгауэр остается философом. Фило­соф все время думает о Боге, во всяком случае, как о гипотезе: полной или неполной является философия? Но Бог остается в ней хотя бы в виде гипотезы. Бог в ней не является реальностью. Это понятие, по-видимому, необходимо потому, что без него трудно объяснить многие вещи, но гипотеза есть гипотеза, и она может быть отброшена в любой момент. В любой момент, когда мы будем готовы объяснить жизнь без гипотезы Бога, мы готовы делать это без подобной гипотезы.

Бог - это не жизнь. Это, скорее, гипотеза, предназначен­ная для объяснения таинства жизни. Гипотеза необходима из-за невежества. По мере того, как человек будет становить­ся все более и более знающим, темнота невежества будет все больше и больше выталкиваться. Бог будет отброшен. Бог будет низвергнут со своего престола, потому что тогда в нем не будет необходимости.

Шопенгауэр сказал: «Когда страдаешь, философия без Бога оказывается неполной». В страдании человек ощущает свою беспомощность: страх, смерть, боль, и нет никакого объяснения этому. Страдания так много, оно необъяснимо. Тогда человек кричит в страхе, в гневе, в волнении: «Ах, Боже, мой Боже!» Но этот Бог является фальшивым, поддел­кой. Он необходим, быть может, из-за бренности человека, из-за его ограниченности; он необходим, быть может, из-за слабости человека, из-за его беспомощности, но он не явля­ется реальностью. Это не означает, что вы осознали его истинность. Максимальное, на что он может рассчитывать, это на то, что он необходим. Без концепции Бога вы чувству­ете себя в одиночестве, вы в темноте. Он - это выдумка, фантазия. Она помогает, она утешает, она дает некоторый комфорт в случае необходимости в нем. Это то, что Маркс называет «опиумом». При страдании нужен опиум - нужно нечто, при помощи чего вы сможете забыть о страдании, - но это не истинный Бог. Бог философов не является истинным Богом.

Но есть и другой Бог - истинный Бог. Истинный Бог -это не гипотеза, это постижение. И истинный Бог раскрыва­ется в большей степени тогда, когда вы празднуете, а не тогда, когда вы страдаете.

Постарайтесь понять это: когда вы счастливы, вы не нуждаетесь в Боге. Кто нуждается в Боге, когда он счастлив и наслаждается жизнью, когда он полон энергии и силы? Кто нуждается в Боге, когда жизнь является исполнением? Тогда философия является полной и без Бога. В счастье никто не вспоминает о Боге. Если вы вспоминаете о Боге, когда вы счастливы, то у вас больше возможностей узнать его, чем в том случае, когда вы вспоминаете о нем в состоянии страда­ния, потому что в страдании все вспоминают о нем. Это зависит больше от страдания, чем от вас. Это участь страда­ющего ума, ощущающего свою беспомощность. Если вы можете вспоминать Бога во время празднования, это неестес­твенно; это сверхъестественно. Неестественным является воспоминание о Боге, когда вы полностью счастливы и испытываете удовлетворение, когда каждый момент своей жизни вы находитесь в состоянии восхищения, когда вы расцветаете, когда ничто не кажется невозможным, когда вы во всем преуспеваете, когда ничто не кажется далеким, вне пределов досягаемости, когда вы на вершине жизни, молоды и жизнеспособны. Но если в это время вы вспомните о Боге, то у вас будет больше возможностей встретиться с его реальностью.

Почему? Прежде всего, потому, что тогда вы уже движе­тесь прочь от своего подсознания. Вы совершаете сознатель­ные усилия; вы уже пробуждаетесь; вы больше не спите. Во сне все просто случается с вами. Когда вы хоть немного пробуждаетесь, тогда вы больше не жертва, тогда вы можете выбирать.

Не забывайте этого: Бог, которого вы вспоминаете в состоянии страдания, является просто проекцией вашего ума. Бог, которого вы вспоминаете в состоянии празднова­ния, не является больше проекцией вашего ума, потому что, когда вы счастливы, ум полностью удовлетворен. Ум означа­ет философию. Когда вы несчастливы, ума недостаточно -тогда вы нуждаетесь в чьей-то помощи, тогда вам нужны чЬи-то плечи, на которые можно было бы опереться; тогда вы извлекаете Бога. Бог Шопенгауэра является фальшивым. Позвольте мне рассказать вам еще один случай. Это случилось в жизни Паскаля. Однажды вечером, без какой-либо причины, он почувствовал себя очень, очень счастливым.

И помните: всякий раз, когда к вам приходит счастье, оно приходит без всякой причины. Страдание имеет причину, а счастье — нет. Страдание вызвано какой-то причиной. Это часть механизма причин и следствий - это механистичный мир. Счастье не имеет никакой причины. Всякий раз, когда вы присутствуете, счастье случается, как если бы оно было частью вашей природы; оно случается всякий раз, когда вы в гармонии со своей природой. Несчастье не является вашей природой. Оно должно иметь причину, оно должно быть чем-то вызвано.

Помните: другие могут заставить вас страдать, но не могут сделать вас счастливыми. Если вы понимаете это, то они не смогут вызвать даже ваше страдание. Раз вы понима­ете это, то вы можете устранить также и эти причины страданий. Страдание есть часть цепи причин и следствий. Счастье - это спонтанное пробуждение жизни. Когда нет никаких причин для страдания, оно случается, оно здесь. Оно всегда здесь, но ваше внимание было сфокусировано на страдании.

Вот почему Будда говорит: «Не беспокойтесь о счастье, о блаженстве. Не говорите о сат-чит-ананде, не говорите о предельном блаженстве - в этом нет необходимости. Просто знайте, как избежать страдания». Если страдания нет, то само отсутствие страдания есть блаженство, потому что блаженство свойственно вашей природе. Это не есть нечто, что приходит извне.

Понаблюдайте: всякий раз, когда вы испытываете стра­дание, вам кажется, что оно идет как бы со стороны, извне, а всякий раз, когда вы испытываете счастье, вам кажется, что оно возникает где-то внутри вас. Счастье — это цветок вашего собственного сознания. Страдание - это шип, который вонза­ется в вас: это нечто постороннее, чужое, не ваше. Поэтому всякий раз, когда вы страдаете, вы начинаете думать, что кто-то где-то должен быть ответственным за это. Когда вы счастливы, вы не думаете, что кто-то является ответственным за это. Когда вы страдаете, вы ищете причину, вы задаете соответствующие вопросы. Когда вы счастливы, вы никаких вопросов не задаете.

Если кто-то счастлив и спрашивает: «Почему я счаст­лив?», это выглядит абсурдно, это кажется глупым, это кажется безумием. Вы счастливы - и это все. Для этого нет никаких «почему». Но если кто-то страдающий спросит: «Почему я страдаю?», никто не скажет, что он задает неуместный вопрос. «Почему» имеет отношение к страданию, но не к блаженству.

Однажды вечером Паскаль почувствовал себя счастли­вым - внезапно, без какой-либо видимой причины. Он был счастлив, спокоен и собран; спокойно текла его внутренняя река; для нее не было никаких препятствий, ее течение было совершенным. Плывя с этим потоком, в полном восприятии, он заснул. Посреди ночи он вдруг проснулся и почувствовал себя таким счастливым, что не мог поверить в это - счастье струилось отовсюду! Он танцевал - он никогда раньше не танцевал. Он стал петь, он написал на бумаге несколько строк. Вот эти строки:

«Огонь - Бог Авраама, Исаака и Иакова, Бог Иисуса, а не философов и ученых. Определенно, определенно, чувства, радость, покой; мир неизвестен вам, но я известен вам. Радость, радость, радость, слезы радости!»

На следующее утро он был совершенно другим челове­ком. Люди, которые знали его всю его жизнь, не могли узнать его. Он зашил этот листок бумаги в свое пальто и носил его всю свою жизнь. Иногда он доставал его, читал эти строчки, и лицо его становилось сияющим; он снова все вспоминал. Даже вспоминание этого переживания снова несло ему это переживание. Это был глубокий внутренний оргазм.

Я повторю это: Бог Авраама, Исаака и Иакова - Бог очень простых людей, обыкновенных людей: Авраам, Исаак, Иаков; Бог Иисуса, а не философов - не Гегеля, не Канта, не Шопенгауэра; Бог очень обыкновенных людей: Кабира, Миры - не Радхакришны, не философов. Тогда это огонь, в котором вы сгораете полностью, в котором вы исчезаете и остается только Бог.

Всякий раз, когда вам встречается истинный Бог, вы исчезаете. В этом смысл слов иудеев: «Никто не может видеть живого Бога». Это верно, абсолютно верно. Никто никогда не видел живого Бога, потому что прежде чем вы откроете свои глаза, вы исчезаете. Это огонь. Он сжигает вас полностью, некому возвращаться. Это точка без возврата. Помните: всякий раз, когда Иисус говорит о Боге, он говорит об этом огне.

Таким образом, к Богу можно приблизиться двумя способами. В страдании, в старости, на смертном одре вы можете принять санньясу, как это делалось в Индии в течение многих веков. Когда вы умираете, жизнь ускользает из ваших рук, вы не можете ни за что уцепиться; в этом состоянии бессилия вы говорите: «Я сдаюсь». Вы только посмотрите на абсурдность этого: когда жизнь отказывается от вас, вы продолжаете игру эго; вы говорите: «Я сдаюсь». Подождите еще минутку; жизнь сдаст вас сама. Вы уже выброшены на кучу хлама!

Рассказывают, что однажды Диоген и Александр совер­шали утреннюю прогулку за пределами города. Они шли через кладбище, и Диоген начал рассматривать черепа и кости, которые были собраны там в большую кучу. У Алек­сандра это вызвало отвращение, и он спросил: «Что ты делаешь?»

Диоген ответил: «Я ищу череп твоего отца. Ты, возмож­но, узнаешь его, потому что он был твоим отцом. И не испытывай такого отвращения, потому что рано или поздно все мы также будем в этой куче и никто не будет в состоянии распознать нас! Помни, Александр, никто не сможет узнать, кто был кто».

Когда вы находитесь на своем смертном одре, когда вас остается только перенести в могилу, вы начинаете думать о Боге. Вы упустили возможность. Когда вы были молодым, вы имели все, чтобы предложить себя ему. Теперь у вас нет ничего; вы представляете из себя растраченные возможности. Вы пусты. Теперь вам нечего дать ему. Как вы можете предложить себя ему? Вам нечего предлагать. Песня, кото­рую вы могли спеть, не спета; танец, который мог стать вашей жизнью, упущен; вы не помогли раскрыться тому цветку, который могли бы предложить ему. Вы, в действительности, делали все наоборот, вы делали все, что препятствовало этому. А потом вы думаете о сдаче, о самоотречении, потом вы думаете о Боге, потом вы думаете о молитве. Когда сердце уже мертво, вы думаете о молитве...

Помните: временем для санньясы, временем для предло­жения себя Богу является время вашего цветения и молодос­ти. Не откладывайте это на потом. Все откладывания опасны, потому что при наличии идеи откладывания это никогда не кончится. Вы будете откладывать все время.

Бог Иисуса является Богом молодых. Иисус умер очень молодым. Он предложил себя очень молодым; он был свежим, он был молодым. Он был на самой вершине, ему было всего тридцать три года, когда он предложил себя; и он предложил себя тотально. В этом смысл распятия на кресте, в этом значение санньясы. Он был санньясином. Он предложил себя, он принес себя в жертву тотально. Когда вы отдаете себя тотально, это означает смерть.

Пока в вас есть еще жизнь, предложите ее Богу. Это будет выглядеть как смерть, но это станет воскресением. Если вы отдаете себя тотально, то и Бог отдаст себя вам тотально. Вы ничего не потеряете; вы много приобретете. Не отдав ничего, вы приобретете Целое. Вот несколько строчек из Элиста. Вы, наверное, слышали их. Это самые прекрасные строчки этого века:

Между идеей и реальностью, между понятием и действием падает тень.

Между концепцией и творением, между эмоцией и реакцией падает тень.

Между желанием и спазмом, между потенцией и существованием, между сущностью и падением падает тень.

Эта тень есть эго. Ничто не мешает вам за исключением идеи: «Я есть». Чем больше вы чувствуете, что вы есть, тем дальше вы от Бога. Чем больше вы растворяете это свое «Я есть», тем ближе вы подходите к нему. Распятие Иисуса есть не что иное, как символ распятия эго, растворения эго. Тогда тень исчезает, а эта тень скрывает реальность.

«Между идеей и реальностью, между понятием и дей­ствием падает тень» - и это ваша тень. Чем больше вы думаете, что вы есть, тем больше ваша тень. Чем меньше вы думаете о том, что вы есть, тем меньше ваша тень. А если вы думаете, что вас нет, то ваша тень исчезает. Раз тень исчезла, вы знаете, что есть реальность.

А теперь сутры:

Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их.

Если тени исчезают, то внезапно вы познаете вечность. Если тени исчезают, то исчезает деление времени. Тогда нет ни прошлого ни будущего; тогда нет также и настоящего -есть только вечность. Тогда вы видите все дальше и дальше. Вот почему Иисус может чувствовать, что его час пришел, что его время пришло, что он должен отбыть из этого мира. Вы не можете видеть даже смерть, стоящую у вашего порога; вы думаете, что это, возможно, пришел ваш друг, что это, возможно, завывает ветер за окном. Вы не можете увидеть смерть, потому что вы не видели даже жизнь. Вы не можете заглянуть в будущее, потому что вы упустили даже настоя­щее. Настоящее является дверью.

Помните: настоящее содержит в себе все прошлое; оно также содержит в себе все будущее. Момент настоящего, на самом деле, является вечным: ничто не приходит и ничто не уходит. Настоящее всегда здесь; только мы приходим и уходим, только мы приходим и проходим. Реальность всегда здесь, в вечности. Деление на прошлое, настоящее и будущее является работой нашего ума, потому что мы не можем видеть целое. Наши глаза очень, очень малы; мы не можем видеть. Наше окно слишком мало, поэтому мы можем видеть только детали.

Замечали ли вы, что даже небольшой камень вы не можете видеть целиком? Когда вы смотрите на одну его сторону, другая скрыта. Вы знаете, что весь камень в вашей руке, он на вашей ладони, но вы не полностью видите его. Это такой маленький камушек, но вы не можете увидеть его во всей его целостности одним взглядом. Сначала вы видите одну его сторону, а затем вы его переворачиваете и видите другую сторону - вы никогда не будете в состоянии увидеть обе его стороны одновременно. Затем, только в воображении, вы объединяете обе стороны камня и думаете, что вы знаете весь камень. Если вы не можете видеть во всей его целостнос­ти маленький камушек, как сможете вы видеть реальность во всей ее целостности? Вы видите только часть ее.

Вследствие такого ограниченного видения то, что только что прошло перед вашими глазами, становится прошлым, то, что еще не прошло, становится будущим, а то, что идет между ними, становится настоящим.

Если Бог существует - я говорю «если», имея в виду ваше отношение, не мое, - если Бог существует, то не может быть никакого прошлого, потому что ничто никогда не уходит из его поля зрения, не может быть также и никакого будущего, потому что нет ничего, что бы еще не было в его поле зрения. Для Бога существует только настоящее. Так что сказать «Бог был» неправильно; сказать «Бог будет» - неправильно. Бог есть. На самом деле, слова «Бог есть» тоже являются тавто­логией, потому что Бог и есть «естьность», существование. Сказать «Бог есть» - значит повторить это снова и снова. Это все равно, что сказать «естьность есть».

Человек, подобный Иисусу, чья тень исчезла и не осталось ничего, от чего можно было бы отказаться, может видеть, когда придет час его ухода. Но это не уход. Он знает, что он должен уйти с земли, но этот уход должен стать встречей с Отцом. Иисус вновь и вновь повторяет это прекрас­ное слово - "Отец». Поразмышляйте над этим. В тот момент, когда вы говорите «Отец», Бог становится Богом Авраама, Исаака и Иакова. Когда вы говорите «Бог», это уже концеп­ция философии. Когда вы говорите «Отец», немедленно возникают некоторые личностные отношения. Тогда вы не далеко от него. Вы, возможно, сбились с пути, но вы остаетесь сыном. Даже тот, кто является абсолютно испорченным, все еще является сыном. Даже грешник, даже тот, кто ушел далеко и забыл про своего отца, все еще является сыном -потому что нет способа отказаться от того, что ты являешься сыном. Раз ты сын, то сын навсегда. И когда вы говорите «Отец», Бог не является понятием; он становится отношени­ем. Это не слово, это пульсация вместе с жизнью. Теперь это имеет сердце. Раз вы сказали слово «Отец», то внезапно вы чувствуете, что все существование глубоко сострадает вам, подобно отцу. Вы можете грешить и можете просить проще­ния - в этом красота Иисуса.

Мы в Индии упустили это. Мы стали очень вычисляю­щими, очень философскими. Мы говорим: «Если ты согре­шил, если ты заработал плохую карму, то ты должен зарабо­тать хорошую карму для аннулирования этой плохой». Потому что Бог является в той или иной степени философс­ким понятием; он справедлив. Что бы вы ни сделали, вам воздается той же монетой; все, что вы посеяли, должно быть сжато.

Бог - это справедливость, предельная справедливость. Но когда Иисус говорит «Отец», тогда Бог в большей степени сострадание и любовь, чем справедливость. Помните: если Бог является состраданием, то иногда он может и прощать. Если он просто справедливость, он не может прощать; вы не можете просить у него милосердия. И Иисус говорит, что человек так невежествен, на нем так много грехов, что если ему придется аннулировать все добрыми делами, то это вряд ли у него получится. Пока на него не опустится милость Господня, человек не может быть спасен. Когда Иисус говорит «Отец», он все это имеет в виду.

Простое слово «отец» заключает в себе многое. Это отношение, отношение любви. Вы можете просить прощения, и он должен будет простить вас. Он, в действительности, не чужой вам. Вы не должны стесняться его; вы можете испо­ведоваться ему, вы можете зависеть от него, и вы должны верить, что он любит вас. И его любовь больше, чем ваш грех, его сострадание больше, чем ваши ошибки. Он выше вашего невежества, его свет сильнее вашей темноты. Когда Иисус говорит «Отец», он создает возможность для молитвы. Если Бог — просто голое понятие, то как вы можете молиться этому голому понятию? Вы не можете молиться абсолюту, вы не.можете молиться Брахману, потому что это будет абсурдом. Вы можете молиться отцу; вы можете просить как маленький ребенок. Вы, на самом деле, можете требовать, чтобы вас простили, и вы можете верить. Молитва достигает цели, потому что существование родственно вам. Существование много вложило в вас, вы есть не что иное, как его продолже­ние. В этом состоит значение слов «сын» и «отец».

Что такое сын? Продолжение отца. Отец продолжается в сыне; это континуум, непрерывность, копия, отражение. Молитва возможна с Иисусом. Молитва невозможна с Шан-карой; Бог является абсолютным Брахманом. Вы можете изменить свою жизнь, и благодаря этому изменению вы сможете достигнуть его. Но Иисус говорит: «Молитесь, и трансформация случится. Трансформация должна случить­ся. Вы молитесь. Не несите все время свое бремя. Просто скажите ему: "Прости нас"».

Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их.

Любовь, на самом деле, всегда до конца. Если вы любите, вы любите навсегда. Любовь изменяется только тогда, когда вы не любите. Любовь вечна. Раз вы любите, то никакого пути назад нет. Любовь - это такое явление: она поглощает вас, она не оставляет вас снаружи. Вы не можете отменить ее. Вы не можете сказать: «Теперь я пошел в обратном направлении». Пути назад нет. Любовь является тотальным обязательством. И если она не является тотальной и целой, она может быть чем угодно, она может быть фальшивой монетой, но она не может быть любовью.

...возлюбив Своих сущих в тире...

Кто есть эти «свои сущие»? Ученики, которые открыли свои сердца его свету, которые открыли свои существа его существу, которые любили его так безмерно, что доверились ему.

Доверие - это наибольшее, что может случиться в этом мире с человеком, потому что это почти невозможная вещь. Доверять кому-то другому почти невозможно, потому что сомнения остаются. Как бы вы ни доверяли, другой есть другой. Кто знает? Как вы можете проникнуть в другого? Вы можете, самое большее, знать что-то о нем. Вы можете знать его биографию, но биография всегда меньше человека, а человек - вот он перед вами, живой. Книга еще не закрыта, еще много будет в нее добавлено. Кто знает?

А человек свободен. Он мог быть хорошим до сих пор, но что можно сказать про следующий момент? В следующий момент он может измениться, он может внезапно измениться. Он может отбросить все свое прошлое и начать двигаться в совершенно другом направлении. Кто знает? Как вы можете доверять другому? Это самая абсурдная и невозможная вещь в мире. Но невозможное тоже случается, и если оно случает­ся, оно делает из вас совершенно новое существо.

Я расскажу вам, как один художник описывает то, как он понял свое призвание. Кто-то спросил его: «Как вы стали художником?» До пятидесяти лет этот человек не был худож­ником. Он был брокером, а можете ли вы представить себе брокера, становящегося художником? Эти призвания столь различны. Брокер живет в мире вычислений, математики, логики - он живет в очень мирском мире, - а художник чрезвычайно далек от мира. Он живет в каком-то неизвестном измерении. Он кажется глупым. Он не обладает логикой, он живет- нелогичной жизнью: далекой от экономики, далекой от мира. Кто-то спросил его: «Что случилось?»

Рассказ художника имел форму притчи. Он назвал ее «притчей утки». Он сказал: «В этой притче вся история того, как я был преобразован».

Он жил в одной из провинций Франции. Была осень, когда утки и дикие гуси летят на юг.

«Во время миграции уток и гусей странные особенности наблюдаются в местах их скопления. Домашние птицы обычно заворожены треугольными формированиями диких птиц, они и сами делают отчаянные попытки летать, но падают через несколько футов. Когда пролетают дикие пти­цы, домашние птицы магнетизируются их треугольными формированиями в небе, их полетом, их свободой. Домашние птицы загипнотизированы всем этим и, конечно же, сами пытаются совершить этот затруднительный для них полет. В них возникает зов дикой природы. В домашних птицах сохранилось некое рудиментарное свойство. Что-то случается в них: что-то внезапно возникает в их подсознании, эти дикие птицы прикасаются к чему-то глубокому в их сердцах. На некоторое мгновенье домашние утки превращаются в мигри-рующих птиц. В их маленьких головках кружатся образы морских приливов, морских червей и муравьев, их влекут межконтинентальные расстояния; в них возникает жажда морских ветров и океанских просторов, и утки начинают метаться во все стороны в своих загонах-тюрьмах, захвачен­ные этой своей внезапной страстью, своей непонятной любо­вью к объектам, незнакомым им, не понимая, откуда эта страсть и любовь пришли к ним».