Хронологический порядок периодов развития античной философии

ОБЗОР ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПОВ ФИЛОСОФИИ

Античная философия

То, что человек есть в возможности, его творения являют в действительности. Аристотель Все, что вызывает переход из небытия в бытие, - творчество. Все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не меньше наблюдается это и в государственных устройствах. Платон Хорошее начало – не мелочь, хотя и начинается с мелочи Сократ

Тексты для чтения

Фалес. Фрагменты.—М., 2002. — С. 5 — 24. — http://www.biblioclub.ru/book/6896/ — 20.05.10.

(27) Началом же всего он признал воду и утверждал, что мир одушевлен и полон демонов. Говорят, что он открыл времена года и разделил год на 365 дней.

(35) Из стихотворений следующее приписывается ему:

«Многословие вовсе не есть признак мудрого мнения:

Мудро отыскивай что-нибудь одно,

Старательно выбирай что-нибудь одно.

Так ты свяжешь бесконечные речи болтливых мужей».

Также приписывают ему следующие изречения: «Старше всего существующего бог, ибо он не рождён». «Прекраснее всего мир, ибо он есть произведение бога». «Больше всего пространство, ибо оно все содержит в себе». «Быстрее всего ум, ибо он оберегает всё». «Сильнее всего необходимость, ибо она имеет власть над всем». «Мудрее всего время, ибо оно открывает все». «Ничем, — говорил он, смерть не отличается от жизни». «Почему в таком случае ты не умираешь?» — спросил его кто-то. «Потому, — ответил он, — что совершенно безразлично (жить или умереть)».

(36) На вопрос «Что трудно?» он ответил: «Познать самого себя». — «А что легко?» — «Дать совет другому». — «Что самое приятное?» — «Иметь удачу». — «Что есть божество?» — «То, что не имеет ни начала, ни конца». — «Что удивительно было бы увидеть?» — «Старика тирана», — ответил он. «Каким образом легче всего переносить несчастие?» — «Если испытывающий несчастие будет видеть, что враги его ещё более несчастны». — «Каким образом нам прожить наилучше и наисправедливее?» — «Если мы сами не будем делать того, что порицаем в других».

(37) «Кто счастлив?» «Тот, кто здоров телом, одарен душевными способностями и чьи природные дарования хорошо воспитываются». Фалес велит одинаково помнить друзей присутствующих и отсутствующих. Прекрасно красоваться не наружностью, но своими занятиями. «Не богатей дурными средствами, — говорит он, — и пусть молва не изменяет твоего отношения к тем, кто тебе доверился». «Какие услуги ты оказал своим родителям, — говорит он, — точно таких же ожидай и сам от своих детей».

…12. Аристотель Metaphys. A 3. 983 b 6. Большинство самых ранних философов держалось того взгляда, что принципами всего являются исключительно материальные начала. А именно, то, из чего всё сущее состоит, из чего оно первоначально возникает и во что оно в конце концов разрешается, та сущность (субстанция), которая, оставаясь сама неизменной, изменяется в своих свойствах (акциденциях), это, говорят они, есть стихия (элемент) и начало (принцип) сущего. И поэтому они думают, что ничто не возникает и ничто не уничтожается, так как такая сущность (всего) пребывает всегда...

…(17). Ведь необходимо должно быть некоторое естество, — одно или несколько, — из которого возникают прочие вещи, тогда как само оно сохраняется. Относительно того, сколько таких начал и что они собой представляют, конечно, мнения расходятся. Начинатель (первый представитель, основатель) такой философии Фалес считает началом воду на основании наблюдения, что все существа питаются влажной пищей и что даже самая теплота возникает из влаги и сохраняется (а начало всего есть то, из чего каждая вещь возникает). Кроме указанной причины, вероятно, привело его к этому мнению также наблюдение того факта, что семена всех вещей по своей природе влажны; вода же есть начало природы влажных вещей. Некоторые же полагают, что того же мнения о природе держались уже те жившие задолго до нашего времени древнейшие мыслители, которые первые стали размышлять о божественных вещах. Дело в том, что они представляли Океан и Тефиду виновниками возникновения мира, и воду, которую они, как поэты, называют Стиксом, сделали тем, чем клянутся боги. А ведь наиболее чтится самое древнее, клянутся же тем, что наиболее чтится.

Платон Федр.—М., 2002. — http://www.biblioclub.ru/book/6896/ — 20.05.10.

 

…Первою, говорю я, была речь Федра. Начал он её, примерно, так.

Великий бог Эрот и достойный удивления среди людей и богов, как и во многом ином, так, преимущественно, по своему происхождению. Ведь почетно то, что этот бог среди богов самый [B] старший. Доказательством этого служит следующее: родителей Эрота не существует, и о них не говорит ни один ни прозаик, ни поэт.

…Будучи самым старшим, он оказывается для нас виновником величайших благ. В самом деле: я затрудняюсь сказать, какое благо является бoльшим для человека с первых же шагов его молодости, как не благородный любящий, а для любящего — благородный же предмет любви! Ведь того, чем должны руководствоваться люди, собирающиеся прожить всю свою жизнь прекрасно, им не в состоянии внедрить ни родство, ни богатство, ни что-либо иное столь прекрасным образом, как способна это [D] сделать любовь. Что разуметь под этим? С одной стороны, стыд к постыдному, с другой — рвение к прекрасному: ведь без этого невозможно ни государству, ни частному человеку совершать великие и прекрасные дела. Я утверждаю: если обнаружится, что любящий человек совершает что-либо постыдное, или терпит это от кого-либо, и при этом, по отсутствию мужества, не обороняется, он не станет горевать, если замечен будет в этом отцом, либо приятелем, либо кем-либо другим, в такой степени, как если он замечен будет предметом своей любви.

А покинуть предмет любви, или не помочь ему в минуту опасности — да такого низкого человека не найдется, которого сам Эрот не вдохновил бы на доблесть, так чтобы он [B] уподобился наилучшему по природе.

В самом деле: боги, вообще, преимущественно чтут доблесть, связанную с любовью; однако они удивляются, восхищаются и оказывают свои милости скорее в том случае, когда любимый любит своего поклонника, чем когда поклонник любит предмет своей любви. Ведь поклонник божественнее предмета любви: он боговдохновен.

Итак, я утверждаю: Эрот из богов самый старший, достойный наибольшого почтения, обладающий наибольшим могуществом в добродетели и счастья. Такую речь произнес Федр.

Павсаний сказал: Мне кажется, Федр, твоя речь задумана неудачно: ты просто предложил нам прославлять Эрота. Конечно, если бы существовал один Эрот, это подходило бы; но, ведь, Эротов-то не один; и так как он не один, то правильнее наперед объявить, какого Эрота [D] должно восхвалять. Я попытаюсь поправить дело и указать сначала, какого Эрота должно восхвалять, а затем восхвалить его, как он того достоин.

Всем известно, что Афродиты без Эрота не бывает. Если бы Афродита была одна, один был бы и Эрот. Но так как Афродит две, то должны быть и два Эрота. А богинь-то разве не две? Одна — старшая, матери не имеющая, дочь Урана; ее мы и называем Уранией (Небесной). Другая — младшая, дочь Зевса и Дионы; ее мы называем [E] Пандемос (Всенародной). Отсюда неизбежно следует: того Эрота, который содействует второй Афродите, правильно называть Всенародным, а другого Небесным. Восхвалять должно, конечно, всяких богов; но следует попытаться сказать и о том, чтo каждому из обоих Эротов досталось в удел.

Свойство всякого деяния состоит в том, что оно, будучи совершаемо, само по себе ни [181] прекрасно ни постыдно. Например, то, что мы теперь делаем — пьем, поем, разговариваем — все это само по себе не заключает ничего прекрасного; но оно становится таковым в действии, именно как оно будет совершаться: если совершается оно прекрасно и правильно, то становится прекрасным, если неправильно — постыдным. То же самое и с понятием «любовь». Не всякий Эрот прекрасен и достоин восхваления, но только тот, кто прекрасно направляет к любви.

Нужно обратить внимание на следующее: любовь явная, говорят у нас, лучше любви тайной, преимущественно же любовь к самым благородным и лучшим, даже если они и безобразны в сравнении с другим. В свою очередь и любящий встречает достойное удивления одобрение со стороны всех, как человек, не совершающий что-либо постыдное; если он добился успеха, это считается прекрасным, не добился успеха — постыдным. Далее, закон [E] предоставляет возможность поклоннику, если он совершает достойное удивления дело, стремиться добиться себе успеха и тем самым снискать похвалу. Кто осмелится поступать [183] иначе, преследуя какие-нибудь иные цели и желая добиться чего-либо помимо этого, он навлекает на себя великое поношение. Например, если бы он пожелал получить от кого-нибудь деньги, или добиться должности, или приобрести себе какое иное могущество, и стал поступать так, как поступают поклонники по отношению к предмету своей любви — умолять их, валяться у них с просьбами в ногах, произносить клятвы, лежать у дверей, итти на такое рабство, на какое не согласится ни один раб, тогда предпринимать все эти действия ему воспрепятствовали бы и [B] друзья и недруги; последние стали бы поносить его за лесть и низость, а первые начали бы вразумлять его и стыдились бы самих себя. Напротив, если поступает так любящий, он встречает ещё и расположение; да и закон предоставляет ему, без всякого поношения, делать все это, считаясь с тем, что он добивается исполнить дело самое прекрасное. Самое же главное, как утверждает, по крайней мере, большинство, состоит в том, что, если любящий даст клятву, а затем нарушит ее, только ему одному бывает прошение от богов: боги говорят, что любовной клятвы нет.

Таким образом, и боги и люди предоставляют [C] всяческую возможность (добиваться успеха) любящему, как гласит здешний закон — в этом государстве всякий может считать, что и любить и быть в дружбе с своими поклонниками признается весьма прекрасным. Если же отцы, приставив дядек к тем, кто любим, не позволяют последним разговаривать с их поклонниками, и дядьке даются на этот счет надлежащие приказания; если сверстники и приятели поносят любимого, заметив за ним что-либо подобное, а [D] старшие не препятствуют им поносить его и не бранят их, как поступающих неправильно, — если присмотреться к этому, то, в свою очередь, можно подумать, что такое поведение признается здесь очень постыдным. А, на мой взгляд, дело обстоит так: было сказано в начале что всякое деяние само по себе не просто прекрасно и не просто постыдно, но оно, если прекрасно совершается, прекрасно, если постыдно, — постыдно. Таким образом, угождать дурному и дурно - постыдно, угождать хорошему и [E] прекрасно - прекрасно. А тот поклонник, «всенародный», любящий более тело, чем душу, дурен; да он и непостоянен, так как предмет его любви непостоянен. Когда тело, которое он любил, перестанет цвести, он «улетел», осрамив все свои речи и обещания. А поклонник добронравственный остается на всю жизнь, так как он «сплавился» с чем-то постоянным. Таких поклонников наш закон подвергает хорошему и прекрасному испытанию и повелевает одним из них угождать, других — решительно избегать. [184] Поэтому закон побуждает к одним настойчиво стремиться, других уклоняться, при чем он устраивает состязания и испытания, смотря по тому, к какому сорту людей относится любящий и любимый. В силу всего этого признается постыдным, прежде всего, быстро сдаваться; требуется время, в течение которого можно было бы произвести надлежащее и [B] многообразное испытание; далее, признается постыдным поддаваться деньгам и политическому влиянию, хотя бы подвергающийся злоключениям и струсил и не выдержал, а получающий угождал поклоннику. В самом деле: когда придут к одному и тому же поклонник и предмет любви, имея каждый свой закон - первый, чтобы справедливо служить какой бы то ни было службой угодившему ему предмету любви; второй — чтобы оказывать справедливо какие бы то ни было услуги тому, кто делает его мудрым и хорошим; первый, как имеющий возможность содействовать второму в отношении рассудительности и всякой другой добродетели, [E] второй, как имеющий нужду в приобретении гуманности и всякой иной мудрости, — тогда, при условии совпадения обоих этих законов, и только тогда вступает в силу правило: прекрасно, если предмет любви угождает поклоннику, во всех же других случаях никоим образом. При таком положении и быть обманутым не заключает в себе ничего позорного; во всех же других случаях (быть обманутым) и приносит и не приносит позор обманываемому. Так: если кто, угодив поклоннику, как человеку богатому, ради его [185] богатства, окажется обманутым и денег не получит, так как окажется, что поклонник человек бедный, это, тем не менее, постыдно, ибо такой человек изобличает самого себя, так как он, ради денег, готов был на всякие услуги пред всяким, а это не прекрасно. Если это есть высшее благо, то необходимо, чтобы и в настоящем положении быть ближе всего к высшему благу. А это значит — каждому встретить свой предмет любви, который был бы ему по уму. Воспевая бога, виновника этого, мы, [D] по справедливости, воспоем и Эрота. Он и теперь всего более помогает нам, направляя нас к сродному, да и на будущее время подает нам величайшие надежды, если мы будем благочестивы к богам: Эрот возвратит нам нашу древнюю природу, уврачует и сделает нас блаженными и счастливыми.

Аристотель. О дружбе // Никомахова этика. —М.: Директмедиа Паблишинг, — пер. Радлов Э. Л. — 2002. — http://www.biblioclub.ru/book/6896/ — 20.05.10.

 

§ 1. «После этого нам следует говорить о дружбе, ибо и дружба — известного рода добродетель или сопряжена с добродетелью; сверх того, дружба - самое необходимое для жизни, так как никто не пожелает себе жизни без друзей, даже если б он имел все остальные блага; те, которые приобрели богатство, власть и господство, кажется, наиболее нуждаются в друзьях, ибо что пользы в подобном благополучии, если отнята возможность благодетельствовать? Благодеяния же чаще всего оказываются друзьям, и в этом-то случае они наиболее похвальны. К тому же каким образом уберечь и спасти благополучие без друзей? Ведь чем больше счастье, тем менее оно прочно. С другой стороны, в бедности и в остальных несчастьях друзья считаются единственным убежищем. В молодости дружба удерживает от проступков, в старости она нужна для помощи; она же помогает нам в том случае, когда мы по бессилию оставляем какое-нибудь дело, а когда мы в цвете силы, она помогает нам совершать прекрасные дела:

«Если двое идут вместе...»[говорит поэт], — ибо вдвоём способнее мыслить и действовать. Сама природа, кажется, вселила это чувство родителям по отношению к детям и детям по отношению к родителям, и это замечается не только у людей, но и у птиц, и у большинства животных, и у всех, принадлежащих к одному роду; в особенности же у людей, почему мы и хвалим филантропов. Из [встреч во время] путешествий видно, как каждый человек близок и полезен другому. Кажется также, что дружба скрепляет государства, что законодатели более о ней хлопочут, чем о справедливости, ибо единомыслие похоже на дружбу, а ведь к ней-то они и стремятся, хлопочут же об устранении разномыслия, которое и есть вражда. К тому же граждане, будучи друзьями, не нуждаются в справедливости, справедливые же, сверх того, нуждаются ещё в дружбе, и наиболее высокий вид справедливости [правда] подобен дружбе. Дружба не только неоценима, но и прекрасна, мы восхваляем того, кто любит своих друзей, и иметь много друзей кажется чем-то прекрасным, а некоторым даже кажется, что быть хорошим человеком и другом — одно и то же.

§ 2. Однако взгляды на дружбу во многом различны. Одни полагают дружбу в известного рода подобии и считают сходных людей друзьями, откуда и взялись поговорки: «Подобный к подобному» или «Ворон к ворону» и тому подобные. Другие, напротив, говорят, что отношения всех подобных людей между собою такие же, «как горшечников между собою»; и это свое мнение они стараются обосновать глубже и естественнее, как, например, Еврипид, который говорит, что высохшая земля стремится к дождю и что «святое небо, наполненное облаками, стремится упасть на землю», или, например, Гераклит, который говорит, что «противоположное полезно», «из различных элементов возникает прекраснейшая гармония», и «все происходит от борьбы». Другие, напротив, утверждают противоположное, и к ним принадлежит Эмпедокл: «Подобное стремится к подобному». Оставим без внимания физическую сторону этого вопроса (ибо она не имеет отношения к настоящему исследованию), а обратимся к рассмотрению антропологической, имеющей отношение к нравам и страстям людей, как, например, все ли люди способны к дружбе, или дурные люди не могут быть друзьями, и существует ли один вид дружбы или несколько. Принимающие лишь один вид вследствие того, что дружба имеет степени, доверяются недостаточному доводу, ибо ведь и то, что принадлежит к различным видам, может допускать в себе большую и меньшую степень. Об этом было замечено ранее.

Эти вопросы, может быть, станут ясными тому, кто разберет природу привлекательного, ибо ведь не все можно любить, а только привлекательное, а это бывает или хорошим, или приятным, или полезным. Но ведь, кажется, полезно то, что доставляет благо или наслаждение, так что в конце концов привлекательным должно назвать хорошее и приятное. Однако что любят люди - благо само по себе или благо для них? Иногда ведь первое противоречит второму. То же самое должно спросить и относительно приятного. Кажется, что всякий любит то, что хорошо для него, но лишь безотносительное благо заслуживает любви, каждому же нравится то, что является ему благом. Далее, каждый любит не то, что хорошо для него, а то, что ему кажется таковым. Но мы не будем делать этого различия, ибо и привлекательным явится то, что кажется таковым.

Итак, люди любят ради трех причин, любовь же к неодушевленным предметам не называется дружбой, ибо здесь нет взаимности и желания блага предметам: ведь смешно же желать блага вину; если здесь желание имеет место, то лишь желание сохранить вино, чтобы владеть им. Другу же, говорят, следует желать всяких благ ради него самого. Людей, желающих ему таким образом блага, называют расположенными к нему, если последний не отвечает тем же, ибо взаимное расположение называется дружбой, но должно ещё прибавить расположение, не оставшееся скрытым, ибо многие расположены к людям, которых не видали, но которых они считают благородными и полезными людьми, и может случиться, что кто-либо из последних чувствует подобное же расположение к первым. Такие люди расположены друг к другу, но как их назвать друзьями, если им не известно взаимное их отношение между собою? Итак, дружба, возникающая из одной из вышеприведенных причин, предполагает взаимное расположение и желание блага, известное каждой из сторон.

§ 3. Если причины привязанности различны по виду, то как она сама, так и дружба различны. Существует три вида дружбы, столько же, сколько видов привлекательных объектов, ибо взаимность, известная обеим сторонам, возможна в каждом из видов. Люди, любящие друг друга, желают блага друг другу, именно ради того, ради чего они любят. Любящие друг друга ради пользы не любят человека ради него самого, а лишь поскольку для каждого вытекают блага друг от друга. Точно то же и относительно дружбы, основанной на приятном, ибо приятных людей любят не ради их [нравственных] качеств, а ради того, что они нам приятны. Итак, в дружбе, основанной на пользе, люди любят то, что для них благо, а в дружбе, основанной на приятном, — то, что им приятно, и друга в этих случаях любят не потому, что он заслуживает любви, а потому что он полезен или приятен. Вот дружба, основанная на случайном, ибо ею любят не человека, поскольку он имеет какие бы то ни было заслуживающие любовь качества, а поскольку одни доставляют пользу, другие — наслаждение. Подобные дружеские связи легко расторгаются, как только люди меняются: их перестают любить, когда они более не приятны и не полезны. Полезное же не остается неизменным, а меняется с течением времени; когда причина, делающая людей друзьями, уничтожается, то распадается и самая дружба, так как дружба покоилась на внешних условиях. Подобный вид дружбы, как кажется, чаще всего возникает между стариками (ибо они не стремятся к приятному, а стремятся к полезному), а также между теми взрослыми и молодыми людьми, которые гонятся за пользой.

Подобные люди и не очень хлопочут о сожительстве друг с другом, ибо иногда они бывают вовсе не приятны; они не нуждаются в подобном общении, если оно не приносит пользы, ибо они постольку друг другу приятны, поскольку они надеются получить выгоду. К этому виду дружбы можно отнести и гостеприимство. Дружба молодых людей, кажется, основана на удовольствии, ибо они живут, следуя страстям, и стремятся более всего к приятному для них и к настоящему. Но вслед за изменением возраста изменяется и приятное. В силу этого они быстро дружатся и быстро прекращают дружбу, ибо вместе с изменением того, что им приятно, изменяется и их дружба, а приятное подобного рода быстро меняется. Молодые люди очень склонны к любви, ибо в большинстве случаев любовь основана на страсти и имеет в виду наслаждение. Поэтому-то они быстро влюбляются и быстро перестают любить и часто в один и тот же день изменяются. Они желают проводить вместе дни и жить вместе, и таким образом они достигают того, чего желают достичь путем дружбы.

Плотин Энеада 7. О том, как и почему существует множество идей, и о благе. — М., 2002. — http://www.biblioclub.ru/book/6896/ — 20.05.10.

…5. Итак, следует согласиться, что в определение человека должно входить ещё что-то другое, помимо души. И что мешает признать, что человек есть нечто сложное, — что он есть душа в таком именно разуме (einai pyxen en toiode logp)? Этот разум можно представлять как определенную энергию, но такую, которая может существовать лишь нераздельно с производящим ее началом. Таковы, в частности, жизнетворные принципы семени (oi en tois opermasi logoi), которые не существуют без души, однако они не суть души; и так как они не бездушны, не удивительно, что они представляют собой со смыслом действующие принципы. Если мы теперь спросим, какая именно душа служит началом тех жизнетворных энергий, которые производят не людей (а животных), придется ответить, что это не растительная душа, а иная, гораздо более активная — та, которая производит живые существа. Вот такая душа, присущая семени, содержащая в себе человеческую природу до образования тела, и запечатлевает в теле свой образ, формирует, насколько позволяет природа тела, образ человека, наподобие того, как живописец рисует портрет — созидает низшего человека, наделяя его образом и инстинктами, нравами, склонностями и способностями, но только слабыми, несовершенными, потому что это не первый, высший человек. Поэтому, между прочим, и чувственные восприятия его лишь кажутся ясными, а (они) на самом деле гораздо темнее, спутаннее восприятий и представлений (первого, высшего человека), так как представляют собой лишь их образы, отражения. Тот первый человек стоит выше этого также и в том отношении, что, обладая более божественной душой, имеет и чувственные представления более ясные. Этого человека имеет в виду и Платон, и если при этом он говорит о душе, пользующейся телом, то хочет сказать, что душа того человека, как более божественная, господствует над той (низшей, о которой идет речь), которая непосредственно пользуется телом как своим органом, тогда как сама она пользуется им лишь опосредованно (посредством этой низшей души). Таким образом, когда рождается одушевленное чувствующее существо, к его душе присоединяется та высшая душа и сообщает ему жизнь более совершенную; точнее, не она приближается и присоединяется к его душе, а, напротив, сама, не удаляясь (из сверхчувственного мира), притягивает к себе его душу, так что эта касается ее и как бы висит на ней. А так как при этом и разумность одной души соединяется с разумностью другой, то не удивительно, что благодаря свету (истекающему из высшей души) такое живое существо (чувственный человек), будучи само по себе слепым, темным, становится зрячим и ясным.

…23. А если Благо составляет главный предмет стремлений души, светом своим озаряет ум, и даже образ его так живит (душу) и восхищает, то неудивительно, что оно имеет силу привлекать к себе все существа, как бы далеко они ни отдалялись от него, и все они только в нем одном могут обрести полное успокоение и удовлетворение. И так как оно же есть то первоначало, от которого происходит всё прочее, то ясно, что нет и не может быть ничего лучше и выше, чем оно, и всё ниже, несовершеннее его. Поэтому и наоборот, так как оно - высшее, совершеннейшее из всего существующего, как оно может не быть благом? Ведь если природа блага должна мыслиться как всецело самодовлеющая, ни в чем ином не нуждающаяся, кому другому такая природа может принадлежать, как не тому одному, который был прежде всего прочего тем, что он есть, существовал, когда не было ещё никакого зла? А если зло появилось гораздо позже него и присуще лишь вещам, дальше всего от (Блага) отстоящим и не имеющим в нем никакого участия, тогда как там нет и тени никакого зла, ясно, что это Благо и зло — две такие противоположности, между которыми нет и не может быть ничего среднего. И одним членом противоположности разве не будет по необходимости благо? Ибо одно из двух: или блага нет совсем, или ему необходимо быть, и тогда быть им не может ничто иное, как только это (первое существо). А если бы кто сказал, что такое благо не существует, отсюда следовало бы, что и зло не существует, и что все по природе безразлично для желания и избрания, чего, однако, на самом деле нет, ибо мы некоторые вещи считаем за блага. Но блага таковы лишь в зависимости от того Блага, тогда как оно — Благо само по себе, независимо ни от чего. Если спросим, что им создано, то должны ответить, что им созданы жизнь, ум, а посредством ума и все существа, участвующие в жизни, в разумности, в уме; и кто в состоянии выразить, сколь велика благость того, кто источник и начало всех этих существ? А в чем состоит теперь его деятельность? — В том, что оно сохраняет все эти существа, дает разум всему, что мыслит, дарует жизнь всему, что живет; оно повсюду как бы вдыхает ум или жизнь или, по крайней мере, бытие тому, что не может воспринять жизни.

Задачи и упражнения

1. Фалес, принадлежавший к числу семи мудрецов, задавал вопросы:

¨ Что трудно?

¨ Что легко?

¨ Что всего слаще?

¨ Как нам прожить самую лучшую и саму праведную жизнь?

¨ Кто счастлив?

Как бы вы ответили на эти вопросы? Попробуйте ответить на них словами Фалеса.

 

2. Поясните смысл высказывания Пифагора, который утверждал, что число владеет вещами.

 

3. Древнегреческий философ Гераклит утверждал, что мышление – великое достоинство, и мудрость состоит в том, чтобы говорить истинное и чтобы, прислушиваясь к природе, поступать с ней целесообразно.

Поясните высказывание мыслителя.

 

4. Демокрит считал, что существуют лишь атомы и пустота. Как выглядит «душа» Демокрита? Смертна она или бессмертна?

 

5. Как можно понять высказывание Аристотеля о том, что невозможно, чтобы не существовали те лежащие в основе предметы, которые вызывают чувственное восприятие, хотя бы и самого восприятия и не было?

 

Основные понятия и термины

 

АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ ( лат. — древний) — философия Древней Греции и Древнего Рима. Античная философия зародилась в конце 7 — начале 6 в. до н.э. и просуществовала до 5 в.н.э. Это особый исторический тип философствования, порожденный специфическими условиями рабовладельческого общества. Основные периоды:

· Эллинский — становление, расцвет и кризис греческой полисной системы. Основные черты: космоцентризм, проблема бытия, теоретико-познавательный и жизненный оптимизм.

· Эллинистическо-римский период. Основные черты: индивидуализм (освобождение личности от политической, экономической и моральной зависимости от полиса), исследование субъективного мира личности.

· Поздний эллинизм — возврат к учениям о бытии, но обогащенный знанием субъективного мира личности.

 

БЫТИЕ ПАРМЕНИДА — философское понятие, определяющее наличие явлений и предметов – самих по себе или как данности в сознании. Впервые выработал Парменид как попытку найти универсальный принцип организации эмпирических явлений, который устанавливался бы мышлением, а не опытом. Его черты:

· Бытие есть вечное и неизменное единство.

· Противостоящее бытию подвижное многообразие является небытием.

· Бытие есть полнота всех качеств, сливающихся в высшей определенности и утрачивающих частную определимость.

· Одно и то же мышление и бытие.

 

ВСЕОБЩЕЕ — категория, обозначающая то, что не только в силу случайности, но и в силу необходимости или закономерности является для множества общим. У Платона всеобщее есть настоящее действительное бытие, в то время как единичное является действительностью лишь постольку, поскольку оно является частью всеобщего. У Аристотеля всеобщее не имеет собственной действительности, оно внутренне присуще отдельным предметам, как их форма, в то время как единичное может существовать только благодаря тому, что в нем осуществляется всеобщее.

 

ИДЕЯ ПЕРВОНАЧАЛА — первые философы считали, что, имея дело со многим, полезно искать общее. Представители Милетской школы, видели в основе мира материальную субстанцию: Фалес (первоначало — вода), Анаксимандр (первоначало — апейрон, беспредельность), Анаксимен (первоначало — воздух) и Гераклит из Эфеса (первоначало — огонь). Первоначало мыслилось ими как нечто единое с природой. Сама природа рассматривалась ими как причина всего сущего. Пифагор первичной рассматривает числовую, количественную сторону дела. Парменид и Зенон считали, что многое не существует. А Демокрит и Левкипп разрешали проблему много и единого через понятия атома и пустоты.

 

СУЩЕЕ — онтологическая категория, обозначающая многообразие, в котором бытие является идентичным. Сущее и бытие различаются также, как различаются истинное и истина, действительное и действительность, реальное и реальность. Того, что истинно, очень много, но само истинное бытие в этом многом одно и то же. Действительное многообразно, но в нём одна действительность, идентичный модус бытия. Сущее есть то, что есть, оно не идентично данному, так как охватывает также и неданное.

Тестовые задания

Хронологический порядок периодов развития античной философии

1) Гуманистический

2) Классический

3) Натурфилософский

4) Эллинистический