Слово протоиерея Дмитрия Смирнова на отпевании Михаила Валентиновича Девекина

На похороны Михаила Валентиновича пришло большое количество народа. Это свидетельство того, что он с наших сердцах стяжал настоящую к себе любовь.

Михаил Валентинович – человек трудной судьбы. Когда он был ребенком, родители его развелись, он ушел к папе. Характер у него был очень сильный и малоуправляемый, поэтому он воспитывал себя сам.

Книги читал. Однажды захотел стать человеком, который научится ездить на автомобиле. Нашел себе учителя, пришел к нему, сказал: «Давайте, я буду вам машину мыть! Всячески помогать…» Тот согласился, и так понемножку стал его учить. И через некоторое время Миша освоил все, что умел делать тот, и даже его превзошел.

Его учитель так же нелепо погиб, как и сейчас сам он, очень быстро, несчастный случай. На поле стояло одно дерево, и он именно в него – как-то не заметил – врезался и ударился виском.

И вот в этот момент я с Мишей познакомился, четверть века назад. Меня поразила его оригинальность мышления, он был человек чрезвычайно умный. Глядя на ситуацию он сразу видел ее корень, что откуда вытекает. Он прекрасно разбирался в людях, моментально. Для него не было в этом ничего сокрытого. Может, это и грешно, но у него была какая-то шкала: этому человеку цена 5 копеек, этому 5 рублей…

Папа его был советский писатель-германист, в детстве Миша наслушался всяких взрослых разговоров, ученых, это тоже его развивало.

Второе его увлечение – ему вдруг захотелось заниматься всякими единоборствами. И однажды я пошел к нему в зал в академии Жуковского, где он занимался с мастерами спорта по самбо, по боксу, по каратэ. Я наблюдал сцену, где они летали от него, как мячики. Он с ними делал, что хотел. Такой увалень, пузатый человек с грубым голосом, но у него была реакция, как у тигра. Он заранее видел, что человек сделает за четверть секунды, и предпринимал такие действия, что вся сила и энергия противника летела куда-то в угол… Это зрелище было больше похоже на балет, чем на поединок.

Я ему как-то сказал: «Знаешь, Валентиныч, все эти боевые искусства с тех пор, как изобретен пистолет Макарова, ничего не стоят – с десяти шагов в лоб можно застрелить любого».

Он стал учиться стрельбе пулевой. Достиг потрясающего мастерства. Я своими глазами видел, как он навскидку попадал в спичечный коробок с 20-ти метров. Так только в кино бывает… Путем упорных тренировок.

У него была огромная сила воли, и он, если ему что-то нравилось как красивое явление, он это старался освоить. Но не только в спорте.

Я помню, с каким увлечением он читал святых отцов. Он все время ко мне приставал – то с Василием Великим – показывал особенно понравившиеся ему слова; то из Тихона Задонского. Феофана Затворника очень любил. То есть для обычного современного православного христианина он был неординарным человеком.

В силу такой разносторонности можно сказать, что Миша был обыкновенный русский гений. Он подготовил чемпиона России по ралли, это было его большое достижение как тренера, хотя сам он не имел никаких званий. Нельзя сказать, что самородок – все гении состоят из 5% гениальности и 95% труда.

Последние 5-6 лет мы не общались, я сказал: «Больше с тобой не могу!» Он был человек экспансивный, и по сравнению с его энергией ему казалось, что все остальные ничего не делают. И он приставал ко мне: «Вы ничего не делаете! Надо спасать молодежь! Познакомь меня с таким генералом, и с таким…» А я и так по 16 часов работаю без выходных, куда мне еще… Я имел наглость думать, что знаю лучше, чем Миша, чем мне заниматься.

Но, видя своим орлиным взором все недостатки того, что творится в нашей державе, он очень глубоко переживал. А Россия – это такая страна: она похожа на телегу, которая спускается со склона горы, и непонятно, в какую сторону она сейчас повернет, развалится ли она или, наоборот, быстро поскачет… Господь покуда ее хранит.

Что меня в нем потрясало? Он глубоко-глубоко верующий человек. Он так, всем своим сердцем, проникновенно возлюбил Господа Иисуса Христа. Он всегда с такой интонацией говорил: «Я христианин»... На меня это действовало потрясающе.

И он, несмотря на то, что действительно был человек страшно неудобный, экспансивный, тем не менее, в жизни был очень осторожным. Я однажды видел, как один человек угрожал ему пистолетом. Я подумал: «Что Миша? Об дом его стукнет?» Нет – он так, раз-два-три слова, и все разошлось. Так умело, дипломатично, что инцидент был сразу исчерпан. Угрожавший увидел, что, несмотря на свой пистолетик, он действует глупо, полный дурак.

Он обладал многими возможностями, но никогда для какой-то бравады, чтоб преподнести какой-то урок, их не использовал. Действовал как очень взрослый, умный, трезвый человек.

Что можно сказать над его гробом? Во-первых, поблагодарить Бога, что Он нас познакомил с этим человеком, что мы все причастны, и нам всем захотелось поучаствовать в молитве о его упокоении. В этом упокоении он очень нуждается, потому что душа его была действительно мятущаяся в нашей земной жизни. Он о себе не питал никаких иллюзий, был очень самокритичным. Но и ко всем другим людям. К сожалению, он не мог смириться, что вокруг него такие дураки, но никто ж не виноват, что он такой умный. Терпимости не хватало, и интересно, что он стяжал столько друзей.

Как началось его общение с Церковью? Миша применил тот же прием, что и с тем мастером, который научил его такое с автомобилем делать, что просто цирк! Для примера: однажды мы с ним от Переславля-Залесского до храма на «Динамо» доехали за час. Что там было с теми водителями, что рядом с нами ехали, это я не представляю. Но он всегда так ехал мягко, никто не летал по салону, как птица. Такое было впечатление: ты в сонном городе, и все водители застыли в своих машинах и спят – а он едет один…

Второй случай – ехали по проспекту маршала Жукова, зеленый свет. «Миш, - говорю я, - зеленый!» А он: «Видишь, на 6-м этаже в окнах отблеск фар?» Вжик! – машина пролетела. То есть, если бы мы выехали – он бы погиб. Но прежде, чем выехать на перекресток, он видел всю картину сразу: отблеск фар – значит, кто-то летит. Это мне врезалось, как резцом в память. Эти отдельные эпизоды, связанные с Мишей, очень хорошо помню. Это во всех смыслах замечательный человек. И каждый может о таких эпизодах рассказать, и это дает нам радость жизни.

Как он был остроумен! Эти выражения, которые он сочинял на ходу, они, с точки зрения очень умного юмора, даже не всем были понятны. Чрезвычайно даровитый человек! Даже довольно ласковые прозвища, которые он давал – сразу ты в этом прозвище человека узнавал. Как будто он художник-карикатурист…

И при всей его внешней грубости он был человек, я бы сказал, нежный. За этим всем проглядывала очень тонкая душа… А впрочем, почему была? Она и есть.

Я очень рад, что Господь его забрал. Я верю, что к Себе. Он так всегда хотел вот этой встречи со Христом. У него были с Богом не опосредованные, а очень личные отношения – это величайшая ценность. В наши времена этого мало кто достигает, обычно люди живут, и даже в церковь ходят постоянно, но как-то об этом не думают, глубоко не переживают.

Миша же все время об этом думал, всегда с этим приставал, ему не давал покоя вопрос, которого ждешь от всех: «Ну как спастись?» И он ищет… Он очень много делал добрых дел: то привезет на приход продукты, то картофель, то какой-то крупы, то бедным помогал, то многодетным. Все время у него возникало это желание помогать, он совершенно был не жадный. К деньгам относился действительно как к средству - при его гениальности они сами к нему шли. Сколько бы он не назначил за тренировку, ему давали, потому что люди никогда такого не видели – как можно ездить на автомобиле, который сливается с человеком.

Так что, дорогой Мишенька, ты тоже нас прости… Простимся с ним, поблагодарим Бога, что нам довелось с ним общаться. Таких глупых слов как «Память о нем навсегда сохранится в наших сердцах» я говорить не буду – потому что попробуй его забыть!