Марта: весеннее равноденствие 1 страница

 

 

Стеллу Дарлинг разбудило знакомое ворчание пустого желудка. Это было как отдаленное напоминание о давнем голоде, о том, что в детстве она почти всегда ложилась спать совсем несытой, — сны возвращали её в прошлое.

Ногой Стелла отбросила одеяло, вскочила и резким движением отдернула штору. Ещё не увидев на небе низких, отороченных по краям свинцово-пурпурной каймой туч, она ощутила во рту металлический привкус. Стелла сбежала вниз и через кухню, с заднего крыльца вышла на воздух; за ней выскочили и обе её кошки. Она ступила на небольшой забетонированный участок крытого дворика и, закрыв глаза, глубоко вдохнула носом. Гроза, вероятно, начнется часа через два. Лицо её осветилось широкой улыбкой. Она с благодарностью подняла глаза к небу и поспешила обратно в дом.

Сердце Стеллы стучало от возбуждения: ну наконец-то! Сколько лет она ждала в день равноденствия весенней грозы, и вот сегодня природа, боги, Христос, или кто там ещё заведовал погодой, вознаградили её терпение и неустанные молитвы. Сегодня её день. Менее чем через два часа Стелла Дарлинг поймает молнию и заточит её в бутылку.

В маленькой старомодной кухоньке она поставила на плиту чайник, потом заглянула в кладовку и взяла пару банок с завтраком для Люси и Этель. Наложив кошачью еду в мисочки, она быстро подошла к книжному стеллажу, занимавшему всю стену в гостиной, и достала с верхней полки старинную амбарную книгу. Этот «Журнал рецептов, легенд и чудес» достался ей по наследству от бабушки Перл. Она осторожно принялась перелистывать страницы, пока не нашла то, что ей нужно.

Стелла внимательно вгляделась в аккуратный и изящный почерк бабушки. Рядом с указаниями расположились карандашные рисунки бутылок самых разных форм. Стелла мысленно пробежалась по реестру того, что было в наличии: да, у неё есть прекрасная бутылка, в точности такая же, как и на рисунке бабушки Перл, который она пометила жирной звездочкой. Можно приниматься за дело.

Тридцать с лишним лет назад Стелла своими глазами видела, как её бабушка поймала молнию. Это было в местечке под названием Лук Пасс, высоко в голубых горных лугах Кентукки, где проживала их семья, когда она была маленькая. С юного возраста Стеллу готовили к тому, что она унаследует занятие бабушки Перл. Это не было связано с её генетическим складом, наследственностью или некими врожденными свойствами, физическими атрибутами: родилась знахарка, и она была названа таковой через несколько часов после появления на свет. Это определялось по выражению глаз малютки, по тому спокойствию, с которым она брала материнскую грудь, по окружающему её ореолу энергии — стоило положить ей на голову ладонь, сразу ощущаюсь лёгкое покалывание. Так и определили, что Стелла именно такой ребенок, что она должна унаследовать занятие бабушки Перл.

Оглядываясь назад, в прошлое, Стелла видела, в какой нищете жила её семья. Они были бедны не той благородной бедностью, которую показывают по телевизору или описывают в дешевых книжках, нет, они были бедны по-настоящему. Отец Стеллы был шахтер, добывал уголь, жена родила ему несколько шумных дочерей и двух сыновей, ещё не подросших, чтобы спускаться с ним в забой — в это тёмное и прожорливое чрево угольной шахты, поглотившее немало мужей и отцов в других семьях. И мать Стеллы изворачивалась, как могла, на одну зарплату. Она заставляла мальчиков ходить в школу, чтоб они выучились и нашли себе занятие получше. Она всей душой презирала шахтерский труд и ненавидела шахту, считая её воплощением самого дьявола.

Тем не менее в семействе Дарлинг не обращали внимания на такие мелочи, как нужда, это было не в их стиле. И Стелла понимала, что это вовсе не потому, что они были лучше других или ближе к Богу, просто иного мира они не знали, им было не с чем сравнивать.

Они были невежественны и чисты в своей простоте. Все силы они отдавали напряженному и тяжкому труду: надо было содержать разрастающуюся семью, им было не до того, чтобы интересоваться тем, что происходит в большом мире, лежащем за пределами глухого городишка, на улицах которого росли сосны. Стелла оказалась в ситуации, когда ей было совсем нечего делать и она целыми днями сидела и смотрела, как, громыхая, плывут мимо грозовые тучи, или слушала, как шумит в деревьях ветер. Она была признательна за этот выпавший на её долю досуг и понятия не имела, что такое скука.

Школу Стелла посещала редко, она была второй по старшинству девочкой в семье, и в её обязанности входила починка обуви. Школа для неё была роскошью: два раза в неделю побывает на занятиях — и то слава богу. У мальчиков, разумеется, уроки были каждый день, и в дождь, и в холод. Стелла понимала, что мама хочет для них иной судьбы. Но она продолжала учиться, более того, ей это нравилось. Довольно рано Стелла поняла, что, если б она не родилась в горах, если была бы дочерью банкира или даже лавочника, все для неё было бы по-другому, перед ней открылось бы много дорог.

Стелла также поняла, что её ждет, если она, унаследовав дар бабушки Перл, пойдёт по её стопам. В бедной общине жителей гор знахарка — это не просто экстравагантная чудачка. Наличие знахарки диктовалось жизненной необходимостью. Не всякий житель Лук Пасса мог позволить себе настоящего врача — в общем-то, таких было большинство. Но если б даже у них были деньги, гонять вверх и вниз к больным по разбитым горным дорогам, на ремонт которых доллары налогоплательщиков просто не доходили, — дело ненадежное и рискованное. Вот поэтому такие женщины, как Перл, брали на себя труд быть знахарками, духовными и телесными целительницами, которые умели излечивать и сломанные кости, и разбитые сердца. Дня не проходило, чтобы Перл не сидела у страждущего или не готовила снадобье на будущее. Стелла смотрела на неё с восторженным обожанием, восхищаясь быстротой и ловкостью её рук, почти фотографической памятью и мелодичным голосом, гибким и богатым, который умел меняться в зависимости от серьезности ситуации. Стелла наблюдала и училась, зная, что настанет день — и люди придут за помощью уже к ней самой.

Когда бабушка Перл поймала молнию, Стелле было только двенадцать лет. Зима ещё не кончилась, но в горах было необычно тепло, воздух был тяжел, и дышать было довольно трудно. Предыдущий день Перл что-то старательно записывала в своей книге, время от времени задумываясь, словно подбирала нужное слово. Стелла сидела на крыльце, смотрела на хмурое, затянутое тучами небо и ждала, когда проснется её маленькая сестренка.

— Ты ничего не слышишь? — спросила Перл через открытую дверь.

— Нет, бабушка, сейчас так жарко, что даже птиц не слышно.

— А сейчас?

Стелла повернулась и посмотрела на бабушку, но увидела только её двигающийся в неторопливом ритме локоть.

— Нет. А ты кого-то ждёшь?

— Может быть, — ответила Перл.

Стелла закрыла глаза и прислушалась, навострив ушки в сторону грязной тропки, ведущей к их маленькому домишке. И действительно, скоро она услышала звук приближающихся шагов. И вот через несколько секунд из-за поворота среди сосен показалась гостья, которую ждала бабушка Перл. Стелла удивленно вскинула голову.

Молодая женщина, одетая в явно покупное светло-розовое платье и мягкую соломенную шляпку, поля которой отбрасывали тень на её глаза и защищали от горной измороси, была ей совсем незнакома. Когда она подошла ближе, Стелла увидела, что, несмотря на пышный наряд, взгляд из-под шляпки был робок и застенчив. Щеки женщины раскраснелись то ли от быстрой ходьбы, то ли от свежего воздуха.

Гостья остановилась прямо перед Стеллой.

— Здравствуйте. Я ищу женщину, которую зовут Перл Дарлинг. Она здесь живёт? — несмело проговорила она вполголоса.

— Вы что, пешком сюда добирались? — спросила Стелла.

— О нет, большую часть пути ехала на машине, но потом… дорога кончилась, и…

— Просто у вас туфельки не очень подходящие для ходьбы.

— Вы меня простите, пожалуйста, но я умираю от жажды. И будьте добры, скажите наконец, здесь живёт Перл Дарлинг?

Молодая женщина действительно выглядела неважно, и Стелла почувствовала угрызения совести за своё негостеприимство. Но только она собралась позвать бабушку, как в дверях появилась сама Перл. Вообще-то, когда ей хотелось, бабушка могла быть сварливой и даже злой, а с городскими так и вовсе не церемонилась. Правда, дело зависело от того, кто послал к ней человека, и ещё от того, приняли ли его горы. Горы прекрасно разбирались в том, каков человек по сути, благоволя сильным и отвергая тех, кто недостаточно стоек. Незнакомка побледнела, ожидая суда старухи.

— Хмм, а кто вас послал ко мне? — спросила Перл.

— Марж Пеннибейкер. — Губы городской женщины растянулись в нерешительной улыбке. — Она ещё предупредила, что вы бываете злая, как хорек, и надо обязательно назвать её имя.

Услышав это, Перл сразу заулыбалась. Марж была её двоюродной сестрой, она выросла в горах, но потом вышла замуж за городского проповедника.

— Смешная старушенция, — сказала Перл. — Билли Пеннибейкер женился на нашей Марж, чтобы, глядя на неё, возлюбить обычаи язычников, а она вышла за него, чтобы доказать, что Бог обитает везде, а не только в церкви.

Женщина смущенно разгладила на коленях платье.

— Кх-м… Миссис Дарлинг, я не хочу отнимать у вас много времени. Я понимаю, что вы женщина занятая, но Марж сказала, что вы могли бы мне помочь, а я, по правде говоря, ума не приложу, что делать.

— Ну что ж, если сама Марж прислала вас сюда, значит, дело у вас серьезное. Она не любит посылать ко мне городских. Ну, рассказывайте, что с вами стряслось. Не беспокойтесь, я помогаю всем, кто полагается на волю Божию.

— Вы меня совсем не знаете, миссис Дарлинг…

— Зовите меня Перл.

— Хорошо, мисс Перл, очень приятно с вами познакомиться. Меня зовут Долорес, Долорес Макдональд. — Женщина снова нервно разгладила платье. — Вы меня совсем не знаете, мисс Перл, но если бы знали, то удивились бы, что я здесь, потому что для меня это самый смелый поступок в жизни.

Долорес заглянула в глаза бабушки Перл, ища помощи, но та лишь молча смотрела в ответ и ждала продолжения. Долорес пришлось выкладывать суть проблемы самостоятельно.

— Дело в том, — нерешительно сказала она, — что меня не покидает чувство… В общем, такое чувство, будто вся моя жизнь — как кино, я сама в ней не участвую, а сижу и смотрю на неё, как в кинотеатре. Я пытаюсь что-то делать, чем-то заняться, но… ничего не получается. Мне кажется… кажется, я не умею быстро принимать решения: пока соображу, другие всё за меня уже сделали. Жизнь течёт мимо, а я сижу сложа руки, и все идёт не так, как я хочу, не так, как надо.

Бабушка Перл посмотрела на Долорес проницательным взглядом:

— Я не совсем вас понимаю, милая моя.

Долорес пожевала губами. Прошло секунды две, и она снова заговорила:

— Ну… если честно, мне как-то неуютно в моей шкуре. Особенно если дело касается мужчин. Что бы я ни хотела сказать, в голове звучит хорошо и правильно, но стоит заговорить, всё получается не так. — Она отвернулась и, похоже, готова была расплакаться. — Я понимаю, это кажется безумием, но у меня такое чувство, будто я заперта, что вместо меня должен быть кто-то другой, кому моя шкура как раз впору. Будто где-то есть человек, который живёт моей жизнью, а я живу его жизнью, понимаете? Или для вас это полная чепуха?

Перл какое-то время молчала, пристально глядя на стоящую перед ней женщину.

— Я не вполне уверена, что могу помочь вам, милая моя. Вам просто не хватает куража, и если б он у меня был, я бы предложила вам изрядную порцию. Я знаю, что люди боятся сами принимать решения, когда не считают себя достаточно умными, когда не уверены, что оно правильное. Но порой все кругом так не считают. Такова жизнь. В ней в любом случае надо стараться быть сильным, доверять себе.

Долорес смотрела на Перл умоляющим взглядом.

— А у вас разве нет чего-нибудь в этом роде?

— В каком именно?

— Ну, типа порции куража.

Перл громко расхохоталась.

— Нет, такого не имеется, правда, где-то завалялся полный кувшин лунного света.

Перл взяла Долорес за руки и подняла её с места.

— Ладно, подождите минутку… да не смотрите на меня так, будто у вас на глазах пристрелили вашу собачку.

Она постояла немного, сложив руки на груди и что-то прикидывая.

— Попробую вам помочь, только учтите, ничего не обещаю. Вы знаете, что завтра у нас первый день весны? Так вот, если Господу будет угодно и Он пришлет к нам в этот день грозу, я дам вам то, что вам надо. Если нет, что ж, придется ждать ещё год, до следующего раза. Договорились?

— Я согласна, — прохрипела Долорес. — Но… но я не понимаю…

— А вам и не надо ничего понимать. Если все случится для вас благоприятно, я дам вам вашу порцию куража. Верну вам пуповину, которая связывает вас с вашим истинным телом, и она поместит вас как раз туда, где вы хотите быть.

— Потрясающе, мисс Перл, ваши слова, как молния, осветили мне душу надеждой, — робко улыбаясь, сказала Долорес.

— Так оно и есть, детка: это будет молния в бутылке.

Стелла с любопытством прислушивалась к разговору на ступеньках крыльца; никогда прежде она про такое не слыхивала. Девочка подумала, что, наверное, это какая-нибудь хитрость бабушки Перл типа плацебо. Иногда хватало одной только веры в колдовство или магию, и с людьми происходили настоящие чудеса. Но в тот день Стелла заметила, что, собирая редкие травы и сверяясь по нескольку раз со своим журналом, бабушка настроена решительно, поэтому девочка догадалась, что тут что-то другое.

Вечером Стелла долго не могла заснуть, так была возбуждена. Лежа в своей маленькой кроватке, она слушала, как бабушка внизу не торопясь и терпеливо молится о дожде. Это было как знакомая песенка, слов которой она не понимала. Стелле даже показалось, что где-то далеко на юге, куда выходит её открытое окно, послышался раскат грома… впрочем, в этом она не была вполне уверена.

Когда в окнах проступили серые утренние сумерки, Перл осторожно убрала с лица Стеллы локон соломенных волос, наклонилась и прошептала ей на ухо:

— Вставай, моя сладенькая, одевайся, я буду ждать тебя на крыльце.

Стелла открыла глаза и заморгала в полумраке. Она вылезла из постели, быстро натянула на себя штаны, которые повесила на спинку стула накануне, и вышла в коридор. Открыла дверь, ведущую на задний дворик. Уже было достаточно светло, и было видно, что бабушка чертит на земле круг диаметром около девяти футов.

— Что это ты делаешь, бабуля?

Стелла шагнула к кругу, но бабушка, предостерегающе подняв руку, остановила её:

— Не ходи сюда, пока я не выстрою тебе дверь.

— Дверь? Какую дверь? А это что у тебя?

В одной руке Перл держала небольшую железную миску, а в другой — нож.

— Ради бога, деточка. Видишь, рисую круг, а здесь у меня соль. Отпугивает домовых. Больше пока тебе знать необязательно.

Стелла округлила глаза.

— Бабуля, ведь эти штуки для колдовства! А ты же всегда говорила, что не колдунья.

Перл посмотрела на внучку с заметным раздражением. Стелла много раз видела, как бабушка вправляет вывихнутые кости, возлагает руки на больного — и тот выздоравливает. Да и вообще, Стелла наблюдала много такого, что не поддается логическому объяснению. Но то, что происходило перед ней сейчас, выглядело как-то неестественно. Это явно был какой-то ритуал, однако совсем не похожий на то, что она видела в церкви. Глядя на бабушку, она чувствовала, что является свидетелем некоего действа, не имеющего ничего общего с тем, чему учил Иисус.

— Да никакая я не колдунья, деточка, — решительно возразила Перл. — Это фокус такой, ему меня научила моя бабушка, а её научила её бабушка, ну и так далее, до того времени, когда на земле пошел род Дарлингов. Тут нет ничего дурного. Наоборот, это только во благо. Надо же помочь человеку. Ну и пусть это церковникам не нравится. Мне наплевать, что думают другие. Неужели ты считаешь, Иисусу есть дело до какого-то круга, посыпанного солью? Да у Него заботы поважнее.

Стелла отступила назад. В тусклом свете утра Перл преобразилась, стала совсем на себя не похожа, выглядела как иссохшая старуха из сказки. У девочки по спине побежали мурашки.

— Ну-ка, посмотри на меня, сладенькая моя, — сказала Перл, понимая, что сейчас Стелле меньше всего хочется это делать. — Это я, твоя бабушка. Послушай меня, деточка, это магия земли. Ты получаешь возможность управлять её силами, только надо сделать так, чтобы вместе с добрыми силами сюда не явились и злые. Подробней объясню потом, обещаю. Не бойся, Стелла. Ты родилась для этого, это у тебя в крови. Если не веришь мне, верь своей натуре, голосу крови. Ты должна это чувствовать, нутром чувствовать.

Стелла закрыла глаза и действительно кое-что ощутила. Словно её подошвы превратились в ушные раковины, которые слышали, как сквозь туфельки вверх по телу поднимается ровный гул.

— Бабушка, — сказала она, — а что значит — выстроить для меня дверь?

Как потом ни старалась Стелла, у неё не получалось вспомнить подробности того, что произошло внутри круга. Она могла рассказывать об этом примерно так: «Потом небо потемнело», «Потом поднялся ветер и растрепал мои волосы и одежду», «Потом ямка, которую бабушка выкопала для бутылки, вроде бы осветилась», но представить себе, как было на самом деле, она не могла. Наступила минута, когда, воздевая к небу руки, Перл стала призывать грозу, и вдруг в землю ударила молния. Это девочка ясно помнила, но больше в памяти ничего не осталось, словно её юное сознание нарочно все стерло — слишком велико было впечатление, чтобы маленький и неокрепший организм мог с этим справиться.

Стелла действительно никогда не видела молнии в бутылке. В тот день, когда Долорес Макдональд снова вернулась в горы, Перл сразу втащила её в дом и закрыла за собой дверь. Стелла прижалась к двери ухом в надежде подслушать, но ничего не разобрала и тогда прошмыгнула вокруг дома к окошку, встала на цыпочки и заглянула в комнату, но и там ничего не увидела. Через несколько минут на пороге появилась Долорес. На первый взгляд она выглядела как прежде, но когда Стелла поймала её взгляд, глаза Долорес заворожили её. Несколько секунд эта женщина удерживала девочку одним взглядом и только потом отпустила. Странное дело, Стелла почувствовала разочарование. Что именно она увидела в её взгляде, ей было не совсем ясно: да, конечно, и мудрость, и доброту тоже, что-то вроде этого, но в глаза били высокомерие и вызов — это был взгляд человека решительного, как молния. Потом Долорес улыбнулась, высоко подняв голову, спустилась по лестнице и пошла по тропинке, пока не скрылась за поворотом.

Стелла много лет думала о том, что же произошло в эти краткие мгновения. Неужели Долорес полностью преобразилась? Или это всего лишь маска, желаемое, принятое за действительное?

Больше она никогда не встречалась с Долорес Макдональд, но каждый год на Рождество они получали поздравительную открытку, всякий раз из другого места. Эти перемещения беспокоили Стеллу: ей казалось, что для Долорес самое главное — найти своё место в мире. Но Перл объяснила ей, что и в этом есть свой глубокий смысл, потому что молния никогда не ударяет в одно и то же место.

 

С возрастом неугомонный характер Стеллы стал озадачивать её родных и друзей. Она всем нравилась, её любили, но её никто не понимал, хотя никто особенно и не старался. Между нею и людьми возникла маленькая трещинка, которая все расширялась, и девушка все больше отдалялась от остальных.

Как минимум раз в месяц Стелла выдумывала предлог, чтоб отправиться в город. Она бродила по просторным улицам, заходила в освещенные неоновым светом магазины с прекрасно одетыми манекенами в витринах, а потом шла в старый кинотеатр и смотрела по две картины кряду. Но когда приносила домой журнал, полный фотографий и сплетен про знаменитых актеров и актрис, которых она только что видела на экране, друзья поглядывали на неё с каким-то странным прищуром.

Среди них был один мальчик, вообще-то уже молодой человек, его звали Бейли Томас, к которому она относилась с особой нежностью. Почти все считали, что они скоро поженятся. Они не вполне подходили друг другу, но вокруг неё было мало парней примерно её возраста. Широкоплечий и русоволосый Бейли очень нравился Стелле. Ей было приятно, даже когда его грубые, мозолистые руки касались самых мягких и нежных частей её тела. Но однажды он просто перестал обращать на неё внимание, да и вообще не хотел разговаривать с ней. Она забеспокоилась и не поленилась пойти к нему прямо домой, благо он жил неподалеку, и спросить, в чем дело.

— Ты мне очень нравишься, Стелла, — без обиняков сказал он. — Да черт возьми, я, может, даже люблю тебя. Но ты в последнее время так себя ведёшь, что я чувствую себя рядом с тобой каким-то маленьким мальчиком, словно я не могу дать тебе то, что тебе нужно. Ну скажи, кому захочется жить с такой женой?

Стелла достаточно хорошо знала себя, она не стала возражать или протестовать, и хотя Бейли Томас очень нравился ей, она понимала, что он заслуживает большего. В конце концов он женился на одной из её сестер.

Когда Стелле исполнился двадцать один год, она усвоила почти все, что требовалось, и могла сменить свою бабушку, чтобы стать знахаркой. Это было так упоительно — осознавать свою силу: стоит протянуть руки — и болезнь уходит из тела страждущего. Перл обучила её всему, что умела сама, и многое пыталась объяснить словами, но для того, что происходит в момент, когда Стелла накладывает руки на больного, нет на свете слов. Просто она кончиками пальцев ощущала, как ходит в теле её пациента сокровенная человеческая сущность. И пальцы её становились горячими или, наоборот, холодели. Стелла легко считывала эту энергию, и, если с ней что-то было не так, она руками отводила её от больного прочь.

Нельзя сказать, что она только и делала, что с утра и до вечера лечила наложением рук. Для большинства недугов требовалась старая добрая терапия: травы, их настойки и отвары. Она знала назубок названия чуть ли не каждого растения в горах, а уж то, что делала бабушка тем утром, когда чертила круг, она запомнила на всю жизнь. Стелле хотелось испытать на собственном опыте все, что сохранила народная мудрость. Она знала, что у бабушки Перл особенно хорошо получалось: заклинания. И ей казалось, у неё тоже должно это хорошо получаться. Нет, колдуньей Стелла себя не считала. Она понимала, что не похожа на других, но после всего, что она сделала для общины, очень удивилась, узнав, как подозрительно к ней здесь относятся. Словно все сокровенные тайники её сердца были выставлены наружу, на всеобщее обозрение… Ей стало душно от этой мысли.

И в то же самое время Стелла ощущала себя уже совсем старухой. Всё трудней по утрам было подниматься с постели, всё дольше она приходила в себя, когда наконец вставала. Усталость одолевала её: она устала работать без пользы, устала стараться. Вещи, собственность её не интересовали, не к этому она стремилась в жизни, ей просто нравилось плыть по течению, а не против него.

Когда настало время Перл умирать, Стелла не отходила от её постели. Однажды, уже перед самым концом, когда бабушка то и дело теряла сознание, Стелла поднесла чашку с водой к её пересохшим губам, и Перл вдруг схватила её за руку. Схватила так крепко, что Стелла не смогла удержать железную чашку. Сощурив глаза, бабушка вглядывалась в лицо внучки.

— Боже мой, деточка! Что ты до сих пор здесь делаешь? — И тут же упала на подушку, опять погрузившись в глубокий сон.

Стелла попыталась поднять её. Ей хотелось закричать: «Погоди! Постой! Где „здесь“? В этой комнате? Или в этом доме? А куда мне идти? Что делать?»

Но Перл больше так и не очнулась. Стелла сидела на её узенькой кровати и горько, беспомощно плакала.

Впрочем, очень скоро произошло одно событие. Выплакав наконец все слёзы, она словно прозрела. Что бы там ни собиралась сказать ей бабушка, ясно одно: она здесь теперь одна-одинёшенька и меньше всего на свете ей хочется оставаться в этом месте. Она знала, что жители города нуждаются в ней или в ком-нибудь другом, таком, как она. Но она не святая и не намерена страдать всю оставшуюся жизнь. Тяжёлой работы Стелла не боялась, просто была сыта по горло тем, что её никто не ценит так, как она того заслуживает. Надоело чувствовать себя отверженной. Мир велик, где-нибудь да найдётся местечко для такой неординарной девушки, она ещё встретит своё счастье. Стелла собрала вещи, не забыла захватить сто восемьдесят три доллара, которые копила всю жизнь, взяла бабушкину книгу, оставила родным записку и, не оглядываясь, зашагала по горной тропке вниз. Ушла Перл, вслед за ней ушла и Стелла.

Для начала Стелла устроилась на работу в дешевую закусочную, сняла комнату у одной вдовы, которая нуждалась в деньгах. Экономила, как могла, пока не накопила на машину. Старую и насквозь проржавевшую развалюху, даже без передних дворников. Радиоприемник в ней брал только две станции, да и то с помехами. Совершив эту покупку, она бросила работу и двинула на запад, от города к городу, на завтрак и обед питаясь одними бутербродами с арахисовым маслом. Спала частенько в машине, иногда подрабатывала, если видела подходящее объявление, собирала урожай для фермеров, продавала лекарства, состряпанные из придорожных трав, если удавалось убедить какого-нибудь незнакомца, что ему без этого зелья конец.

В один прекрасный день, прокатив через всю страну, она наткнулась на паром, который курсировал между материком и Авенингом. А когда (не успела она отъехать от порта и на полмили) двигатель её видавшего виды авто чихнул и умолк навсегда, она решила, что это знак. И с тех пор прочно осела в Авенинге.

В этом городе Стелла чувствовала себя как дома, чего с ней никогда не бывало в Кентукки, и это удивительно, поскольку, когда она ещё жила там, ей не с чем было сравнивать. Она просто знала, что там не место для таких, как она, а здесь в самый раз. Стелла была из тех, кто обладает странными способностями и необычными талантами. Энергия, которую она ощущала, когда лечила наложением рук, в Авенинге витала в воздухе. Город гудел, жужжал, урчал — словом, был для неё как живое существо.

В местной газете она работала с удовольствием. У неё было такое чувство, что она помогает людям, не лично, конечно, чему учила её когда-то бабушка, но тем не менее. Время от времени ей приходило в голову снова вернуться к знахарству. Но слишком глубокую травму оставило это занятие в её душе, слишком сильно напоминало о доме. Она чувствовала себя виноватой. Разве хорошо, что она покинула близких ради совсем посторонних для неё людей? Поэтому иногда она не отказывалась помочь напрямую. Она пользовалась своими особыми способностями, но внутренней её сути это не касалось.

В конце концов, однако, это решение сделало своё черное дело. В последнее время её одолевало чувство, будто что-то идёт не так. Стелле вообще нелегко было объективно судить о многих вещах, а уж тем более о себе. Откуда ей было знать, когда она покидала дом, что горы просто так никого не отпускают, они сохраняют часть личности всякого в качестве жертвы? И с годами в характере Стеллы открылись некие лакуны. В горах она оставила то, что заставляло других тянуться к ней. Неважно, что это было: восхищение, страх или благоговейный трепет, но Стелла притягивала людей, как магнит. А теперь она разучилась общаться и вяло плыла по течению, стараясь лишь держаться на поверхности в надежде, что её наконец все заметят.

Стелла знала, что домой она никогда не вернется, тому было много причин, но самая главная из них заключалась в том, что Авенинг окончательно и бесповоротно стал её домом. Слишком глубоко она пустила здесь корни, душа её безраздельно принадлежала этому городу, который, увы, так же безраздельно ей отнюдь не принадлежал. Даже если б она все-таки решилась хотя бы навестить места, где прошло её детство, что найдёт она там, кроме призраков прежней жизни, своего прежнего «я»? Горы отпустили её наконец, и теперь ей нужно было что-то прочное и надежное, на что можно было бы опереться.

Нельзя сказать, чтобы жизнь её в том или ином аспекте шла как-то не так, как надо. И порой Стелла считала, что всё сложилось правильно, что такова и есть взрослая жизнь, когда постоянно ждёшь чего-то или чего-то ищешь. Ей всего хватает, все у неё есть. А счастье? Но разве его можно измерить и взвесить? Бывали минуты, когда она думала: «Да, сейчас я счастлива». Но она старалась отгонять эти мысли, словно распознать счастье невозможно. И не обращала на это внимания, надеясь, что счастье как-нибудь само свалится ей в руки. Но что-то до сих пор такой подход не срабатывал.

 

В прошлом году Стелле вдруг вспомнилось, как в день весеннего равноденствия бабушка делала заговор, и она поняла, что её состояние почти в точности совпадает с тем, что некогда, рассказывая о себе, описывала Долорес Макдональд: словно она заперта в чужом теле и живёт чужой жизнью. Долорес тогда помогла пойманная в бутылку молния; она же должна помочь и Стелле. И через тридцать с лишним лет после того, как Стелла стала свидетельницей охоты на молнию, она достала бабушкину тетрадку и, уткнувшись в неё, водила по строчкам пальцем, читая слова, написанные рукой Перл, — чуть ли не слышала живые переливы её голоса. Она закрыла глаза и ощутила слабый аромат мяты и лаванды, будто Перл только что прошла мимо и теперь сидит в соседней комнате. Она чувствовала, что бабушка сейчас где-то рядом, что дух её наблюдает за ней и руководит её действиями.

Подвальчик у Стеллы был совсем маленький, но в нём было больше порядка, чем во всем остальном доме. Между стиральной машиной и сушилкой стояли два высоких книжных стеллажа. В одном хранились банки с разными джемами и желе, вареньями и повидлом из персиков, вишен и прочих ягод. В другом — бесконечные ряды стеклянных бутылочек с аккуратно наклеенными этикетками, а в них — корни, травы и цветочные лепестки; их Стелла всегда держала под рукой, хотя использовала редко, даже для себя. И вот настало время, когда они понадобились. Она мысленно произнесла благодарственную молитву бабушке Перл, которая научила её этим премудростям.