Дорнах, 31 декабря 1917 г. 4 страница

Вы видите, какая глубокая логика, какая глубокая мудрость заложена в этих вещах. С поверхностностью, свойственной Дюпюи, к таким вещам не подойти. Но с этим связано и кое-что другое. Вы видите, все эти древние народы, - помимо египтян и греков мы могли бы перечислить ещё и другие, - все эти древние народы знали: с силами человеческой природы заложенными в большей степени внутри, связано то, что выражают процессы, происходящие на небе, звёздные констелляции. Тогда у людей ещё не было той испорченности, развращённости, которая выражается в современном отношении к проблеме сексуальности. Не было и той, ещё большей испорченности, которая выражается в ультрасовременном отношении к проблеме сексуальности, проблеме, о которой знали древние в то время, о котором следует говорить при обсуждении таких вещей. Для них это было ещё чем-то совершенно иным, если они ощущали: сексуальные эссенции являются тем, что разливается в человеке, когда у него мутирует голос, а также мысли, или если наступает нечто другое, о чём я говорил. Убеждением древних было то, что в то же самое время в человеке распространяется Божественное начало (das Goettliche), Вот почему то, что сегодня человек рассматривает лишь в испорченном, развращенном смысле, находилось во всех древних религиозных ритуалах: сексуальные символы, так называемые сексуальные символы, которые указывали на эту связь; мы можем назвать её связью между воздухом и воздушными процессами и тем, что разыгрывалось в человеке как познавательные процессы в период всей человеческой жизни между рождением и смертью.

Посредством моего глаза, посредством моего уха - так говорили эти люди, - я связываю себя с тем, что приносит день. Посредством глубинных, заложенных внутри сил человека я связываю себя с чем-то совершенно иным, что является тайнами воздуха, которые, однако, доступны восприятию лишь в имагинативном переживании. И это имагинативное переживание в его конкретном образе, я вам для этих древних времен уже описывал. Затем ветхозаветное воззрение изменило все это дело, поскольку на место опыта оно поставило учение, религиозное учение. Египтянин древнего времени Озириса, а именно, более древней эпохи Озириса говорил: есть единственно истинный человек, который входит в меня при созревании, когда я принимаю, вбираю то, что до тех пор я видел в имагинации. Воздух передаёт мне истинного человека. – В ветхозаветном учении это было трансформировано в следующее воззрение: Элоим или Яхве вдохнул в человека живое дыхание, воздух. – Так та эссенция была исторгнута из непосредственного жизненного опыта и стала учением, теорией. Это было необходимо, поскольку только благодаря этому человечество могло быть приведено, - и в этом заключается смысл Ветхого Завета, - к той совместной жизни с внешним миром, который ещё имел внутреннюю связь с микрокосмом, с человеком; совместной жизни с Макрокосмом, внешним миром; это было необходимо для дальнейшего развития человечества, - об этом я ещё буду говорить, - поскольку виду постепенного исчезновения этой связи, человечество надо было привести к пониманию такого учения, каким стало ветхозаветное.

Но настало время смерти Озириса, то есть время, когда то, что было более утонченным, стало иным, более грубым. Как надо это понимать? Вы можете представить себе это так: когда мы проходили древнее время Озириса, то человек перед созреванием видел или познавал во внешнем воздухе некую световую имагинацию (см. рис. 1), если мне следует сказать о её виде. Итак, он ещё до своей зрелости видел в своём окружении в воздухе световую имагинацию. После этого у него возникало чувство, как если бы она вошла в него; происходили изменения, о которых мы говорили. Для ребенка воздух был всюду наполнен световыми явлениями.

 

Рис. 1

Для взрослого человека, для человека, ставшего зрелым, воздух хотя и находился здесь, но он знал: когда я был ребенком, я знал, что там находится ещё нечто другое. – Он знал: воздух в то же время является существом женского рода, рождающим свет, роженицей света. Он знал: если я заглядываю в воздух, то неправда, будто бы там ничего нет, кроме физического; нет, там внутри живёт существо, которое воспринимается в имагинации.

Это существо для греков было существом из круга Зевса. Итак, человек знал, что внутри воздуха находится существо. Однако все это, - и что человеческие состояния сознания изменились, обусловило то, что в более тонком состоянии эти объективные вещи стали иными. Конечно, для нынешнего умного человека сказанное теперь есть нечто ужасное, неприемлемое. Я знаю, что это нечто неприемлемое, и, тем не менее, это правда; воздух стал иным; конечно, он не стал иным настолько, что эти изменения можно проверить с помощью химических реагентов; но, тем не менее, воздух изменился. Воздух потерял силу, выражать себя посредством световых имагинаций. Воздух, можно сказать, стал более грубым.

Он на самом деле стал на Земле другим с тех древних времен. Воздух стал более грубым. Но не только воздух стал грубее, более грубым стал и сам человек. То, что раньше спиритуально жило в эссенциях, о которых я только что говорил, эссенциях, которые пронизывали гортань человека и весь его остальной организм, тоже стало более грубым. Так что на деле, когда сегодня говорят о сексуальных эссенциях, говорят о чем-то другом, нежели о том, о чем говорили в древности. Тот древний человек знал: дневное созерцание связано с моим личностным человеком; другое, то, что я испытываю из воздушного окружения, связано с общечеловеческим как таковым, это выходит за пределы отдельного человека. Вот почему человек пытался найти обоснование социальным тайнам, - под влиянием которых протекала совместная жизнь людей, - посредством той связи, которая соединяла его с Макрокосмом, пытался обосновать социальную мудрость посредством звёздной мудрости. Но то, что жило в нём как социальная мудрость, как раз и связывало его с небесным. Это выражалось в самых обычных воззрениях. Человеческая пара в то древнее время ощущала не иначе, - перед тем, как был убит Озирис, - что ребенка они получали от неба. Это было жизненным сознанием и соответствовало истине. Это живое сознание могло развиваться, поскольку человек знал; он получает из воздушного пространства то, что он сам испытывает.

От всего этого, можно сказать, остался грубый осадок. Так как в воздухе остался этот грубый осадок той воздушной силы, которая в ранние эпохи открывалась человеку в имагинациях, то и в самом человеке остался осадок. Это должно было произойти, поскольку в ином случае люди не смогли бы придти к свободе и к полному осознанию своего «я». Но остался осадок. Вследствие этого, однако, всё то, что древние подразумевали под Божественным, что они на окольном пути, - который вы теперь с легкостью можете представить себе, - приводили в связь с сексуальными эссенциями, огрубело, причем не только в воззрении, но и в переживании. Но, несмотря на это, оно существует; само собой разумеется, оно существует, хотя и не в той же самой форме, но иным образом. Размножение человеческого рода было в древности таким, что оно мыслилось в непосредственном соединении с той микро-макро-космической связью человечества, которую вы видели. Однако вся совместная жизнь людей на Земле тоже мыслилась в соединении с этой микро-макро-космической связью. Нума Помпилий (римский царь) пришел к нимфе Эгерии, чтобы получить от неё резюме, выводы о том, как должен он установить отношения, социальные отношения в Римском государстве. Это означало ничто иное, как: он позволил сообщить ему звёздную мудрость, он позволил сообщить ему то, что говорят звёзды о том, как должен человек устанавливать социальные отношения. То, что люди размножаются на Земле, то, что связано с чередой поколений, должно быть поставлено на службу тому, что говорят звёзды. Как отдельный человек свои обычные восприятия и мышление ориентирует на восход или заход Солнца, так должно и то, что впоследствии было названо государством, то есть некая человеческое сообщество быть поставлено под звёздные констелляции, выражающие мировые соотношения.

В нашей речи, - речь часто напоминает о древних связях, - нам правильным образом напоминают о той связи фактов, которая обозначает отношения мужского и женского как пол, род, (Geschlecht) но и как следующие друг за другом генерации - как поколения (Geschlechter). Это одно и то же слово: “Geschlecht”, взаимосвязанные семьи, кровное родство, и то, чем являются отношения между мужским и женским. Так обстоит дело и в других языках, и всё это указывает на то, как человек для того, что в его природе, я бы сказал, заложено в глубинных слоях его существа, искал познавательной связи с Макрокосмом.

Эти вещи стали грубее с той стороны, которую мы обсуждали. Среди прочего отставание имеет место в отношении зависимости вожделений и эмоций от национальности. Зависимость от национальности, шовинистическое устремление к национальному, является отставшим остатком того, что в древности могло мыслиться в совершенно другой связи. Но только, если человек видит эти вещи насквозь, он узнает истину в таких делах. Что выражается в национальном пафосе? Если человек особенным образом развивает национальный пафос, что живёт в этом национальном пафосе, этом национальном чувстве, что там живет внутри? В точности то же самое, что живёт в сексуальности; только в сексуальности это живет одним образом, а в национальном пафосе – другим образом. Сексуальный человек - вот то, что изживает себя через эти два различные полюса. Быть шовинистом, - можно сказать, - есть ничто иное, как развивать групповую сексуальность. Можно сказать, там, где человека в большей степени захватывают, - в том, где они отстали, - сексуальные эссенции, там, в большей степени существует национальный шовинизм; ибо это те же самые силы, которые заложены в размножении, выявляются в национальном пафосе. Вот почему лозунг «Свободу народам или нациям» (право наций на самоопределение) является чем-то таким, что относительно него, рассмотрев его в его внутренних взаимосвязях, - само собой разумеется, в возвышенных чувствах, - можно сказать: это призыв к реставрации национального элемента в свете сексуальной проблемы. – То, что сексуальная проблема в совершенно особенной форме сегодня возвещается по Земле, причем без того, чтобы люди имели понятие о том, как исходя из их подсознания, сексуальность облекается в слова «свободу народам», - это то, что должно рассматриваться как тайна импульсов эпохи. И значительно больше, чем полагают люди, в сегодняшних катастрофически событиях наличествует сексуальный импульс, гораздо больше, чем предполагают люди! Ибо импульсы к тому, что происходит сегодня, лежат частично поистине, поистине глубоко.

Такие истины в нашей современности нельзя больше удерживать под замком. Некоторые братства могли удерживать их под замком вследствие того, что они в строгом смысле слова исключали, не допускали женщин. Если даже сегодня совместная работа с женщинами, как это неоднократно обнаруживалось, могла привести к всевозможным плохим вещам, тем не менее, придёт время, когда правильное воззрение на эти вещи, всеобщее правильное воззрения должно будет распространиться в человечестве. Однако распространяются нечистые, дурацкие, идиотические воззрения, когда без знания интимных связей с некоторых сторон сегодня занимаются всевозможными вещами как сексуальными проблемами. Но вы видите, как здесь то, что является чистой, честной, настоящей истиной с другой стороны соприкасается с тем, что может быть наиболее нечистым, наиболее грязным образом мыслей, что обнаруживается иногда в психоаналитических извращениях или тому подобных вещах. Но вы всегда обнаружите как то, что с одной стороны, будучи понято правильно, является глубокой истиной, не нуждается в слишком больших словесных изменениях, но лишь в проникновении грязного образа мыслей, чтобы стать грязным, глупым, порочным воззрением.

Старое время могло говорить о нациях, когда нации представляли себе так, что одна нация имела своего Духа-Защитника в (созвездии) Ориона, другая - в других звёздах, и человек знал, что он упорядочивает себя в соответствие со звёздными констелляциями. Тут человек в некотором смысле апеллировал к небесному порядку. Сегодня, когда такого небесного порядка не существует, имеет место апелляция к чисто национальному, имеет место шовинистическая апелляция к чисто национальному, то есть выдвижение на первый план некоего в высшей степени значительного психо-сексуального импульса, отставшего люциферического импульса.

Если хотят ясно и отчетливо увидеть то, что существует сегодня, не следует в испуге отступать перед действительными подосновами истины. Но из таких дел можно также увидеть, почему человек так боится истины. Только представьте себе, что люди при криках, которые раздаются сегодня о свободе наций и тому подобном должны услышать, что это исходит из сексуальных импульсов. Представьте себе это. Представьте себе, как кукарекает петух, - я не имею в виду никого в отдельности, я не имею в виду даже Клемансо. Представьте себе всех, декламирующих на эту тему, и представьте себе; они должны понять, что то, о чём они кукарекают, в сущности, является всего лишь брачным криком петуха, даже если это облечено в утонченные национальные одежды!

Таковы вещи, которые человечество сегодня должно испытать, и о которых оно не желает слышать, поскольку, как вы знаете, о делах, которые черны, утверждают, что они белы, а о тех, кто бел, - что они чёрны. Речь идет о том, что то, древнее время, о котором я говорил, внедряется в пятую послеатлантическую эпоху, в которой постепенно вырабатываются абстракции. Там, где проходит граница между четвёртой и пятой послеатлантической эпохой, - вы можете прочитать об этом в моей книге «Загадки философии», - там люди мучаются и бьются, именно самые честные люди мучаются и бьются над проблемой, так сказать, познавательной ценности абстракций. Прочтите в моей книге «Загадки философии» то, что я там говорю о средневековье, ставшем номиналистическим и реалистическим. Абстрактность распространилась столь широко, что спрашивали себя: если я имею понятие, означает ли это что-либо по отношению к вещи снаружи, или это, всего лишь имя, наименование в моей голове? Сегодня о таких вещах больше не размышляют. Что интересовало тех, которые мучили людей в средневековье, когда почувствовали ту абстрактную силу мышления, которая сыграла свою роль в мире относительно так называемых универсалий, общих понятий; они бились над тем, какую роль играют абстракции. Сегодня над этим больше не думают, поскольку к абстракциям уже привыкли и поэтому не стремятся высвободиться, возвыситься над этим абстрактным моментом; но напротив, стремятся к тому, чтобы ещё более внедриться в этот абстрактный момент.

Спор об универсалиях принял, наконец, такую форму, что говорили: универсалии, всеобщие понятия, в конце концов, являются как некоторые понятия в Боге: это универсалии ante rem (до вещей); затем следуют понятия в вещах: универсалии in re (в вещах); и затем следуют понятия в нашем духе, в нашей душе: post rem (после вещей). – Это был паллиатив, выход из положения, чтобы занять позицию относительно следующего: связан ли человек с действительностью, когда он мыслит, когда он всего лишь мыслит понятие? Ещё чувствовали кое-что от того, как в древности человек был связан с действительностью. Если он становился зрелым, то он в некотором роде продумывал то, что он воспринял прежде, будучи ребенком. Тогда он знал: настоящий, истинный человек только вступил в него. – В случае универсалий приходилось мучиться над тем, имеет ли мыслящий человек в своём мышлении что-то от того, что связано с действительностью, или же он совершенно оторван от всякой действительности, или же он не имеет ничего общего с действительностью. С того времени человечество должно было приучиться эти универсалии, эти абстракции принимать как абстракции, и в своём сознании быть более или менее полностью оторванным от действительности.

В малом такой процесс разыгрывался непрерывно. Вы только подумайте, первоначально слова являлись представителями представлений, они непосредственно примыкали к наглядному представлению, созерцанию: маленькая группа сражающихся людей возглавлялась одним; этот один имел их перед собой, они называли его “den voersten”, “den ersten”,” den forsten” -Fuersten (предстоящим, первым, блюстителем, князем). Тут человек был непосредственно связан с тем, что видел. Позднее это оторвалось от видимого, это стало словом, которое обозначало нечто без того, чтобы быть хоть как-либо связанным с непосредственным видением, созерцанием. Подумайте о том, со сколь многими словами дело обстоит так!

Дальнейший путь состоит в том, чтобы некоторые слова стали привилегированными, речь стала монополизированной, речь стала принимать государственный характер. В самой речи некоторые вещи двигались в данном направлении. Не правда ли, возьмём наивную связь фактов: некто много учился, стал умным, мудрым, - скажем это без шуток, - он стал учёным. В соответствие с взаимосвязью фактов некоторым наивным образом говорят, он «доктор»; тут имеется взаимосвязь фактов, когда того, в ком видят ученость, называют доктором. Это ещё имеет какое-то значение, если это документировано вследствие признания со стороны какой-то компетентной корпорации. Но это теряет значение, если это монополизируется; тем не менее, человечество сегодня проявляет энтузиазм в отношении такой монополизации. Все возможные слова должны быть монополизированы. Никто не может благодаря своему гению стать «инженером» (тут игра слов “Genie” и “Ingenieur” – примеч. перев.), но это должен быть Бог знает кем признанный титул. И всё больше и больше эти вещи оказываются оторванными от своих связей. Тут вы можете видеть процесс абстрагирования в малом, который, однако, получает бесконечное значение и в большом. У семьи есть отец (Vater); какая связь имеется между тем отцом (Pater), который является отцом семейства, и патером, который является духовным лицом? На примере этой оторванности того, что содержится в словах, я хотел проиллюстрировать вам процесс абстрагирования в человечестве.

В случае понятий дело обстоит ещё хуже, чем в речи. В случае понятий часто бывает, что для того, кто использует понятие, не существует ни малейшей связи с увиденным, с воспринятым. Порой люди подыскивают нечто видимое, и в этих поисках они могут быть комичными, могут оказаться страшно смешными. Вы только представьте себе, что вся литература сегодня переполнена знаками креста, который действительно является универсальным знаком, который сильно распространён в мире. Ученость применяет все это забавным образом.

 

Этот знак сводят к этому:

Рис. 2

 

Прежний крест будто бы должен быть таким.

Порой это заводят назад так далеко, что говорят: это всего лишь часть, оставшаяся от свастики, и так далее.

 

Рис. 3

Нечто страшно умное написано на эту тему, безгранично рассудительное, насколько вообще в таких делах используется «рассудительность». Я не желаю критиковать эти вещи в их основе, но чтобы узнать, истинно это или нет, рассудительности не достаточно. Само собой разумеется, следует знать, что в случае знака креста речь не идет ни о чем ином, как только о том, что представляет собой человек, простирающий руки в стороны: он представляет собой крест. Сверху вниз проходит поток бытия, который связывает человека с Макрокосмом, также как и через распростертые руки. Крест является знаком человека.

Если вы найдёте регалии ассирийских царей, если вы найдёте регалии египетских царей, например медали, то есть медали с таким знаком креста:

 

Рис. 4

 

И двумя другими знаками, - какой-либо крест на медали является регалией, которую имели древние цари, - были, например эти:

 

Рис. 5

Только у третьего знака звезда обычно такая, что в ней не сразу удается признать пентаграмму. Это также может быть и гексаграммой, но речь теперь не об этом.

Особо рассудительные люди говорили: это Солнце, это крест, это Луна, это звезда. Но в глубине тут заложено то, что это – человек, микрокосм, который сопоставляется с Солнцем и Луной. Вы видите на этом обычном знаке креста, как понятие отделялось от предмета. Непосредственный вид этого знака таков: человек в форме креста. Люди сегодня связывают предметы со знаками столь же мало, что, как сказано, существует необъёмная литература по поиску связи этого знака с тем, что он выражает. И вот по поводу самых что ни на есть повседневных слов могут писать весьма умные трактаты, но не могут придти к тому, как данная вещь, данное слово связано с действительностью.

Человечество должно испытать период абстракций. Мы ведь знаем, что сегодня мы больше не стоим в знаке (созвездии) Овена, в котором стояло Солнце в точке весеннего равноденствия, когда состоялся переход от древнего имагинативнго времени, хотя последствия имагинативного времени ещё существовали при переходе к абстрактному периоду. Мы вступили в эпоху Рыб. Существенным образом они выразилась в том, что из Макрокосма человек воспринял силу для абстрактных понятий. Эту силу человек и сегодня воспринимает от Макрокосма. Однако эти абстрактные понятия в предварительном виде являются тем, относительно чего человек ещё не знает, как он снова сможет связать их с действительностью. А они должны быть снова связаны с действительностью.

Я начал с того, что говорил; в этом пятом послеатлантическом периоде должно повториться то, что было в третьем, египетско-халдейском периоде, когда человек оглядывался на древнее время Озириса, когда существовали имагинации. Теперь в некотором смысле должно произойти нечто обратное: человек снова должен найти дорогу назад к имагинации. Можно сказать другими словами, в другой форме: Озирис должен снова ожить. – Мы должны найти средства и пути, снова оживить Озириса. В этих рассмотрениях я высказал это в весьма конкретной форме, когда сказал, что мы должны найти формы переживания, которые были бы общими как для живых, так и для умерших. Озирис, с тех пор, как его убили, находится среди умерших. Он и будет оставаться среди умерших, но он должен снова придти к живущим, если возникнут обстоятельства, носящие общий характер для социальной жизни как умерших, так и живых. Однако это ведет вас к тому, что должно быть понято человеком в наше время, что с необходимостью должно быть понято, прежде всего: как будет снова оживлен Озирис? Как Озирис придёт к новой Изиде? Как человек снова приблизится к переживанию в имагинативном?

Давайте поговорим об этом завтра: как снова может воскреснуть имагинативное сознание, и как надо содействовать этому воскресению.

 

ДЕСЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 6 января 1918 г.

 

 

В эти дни мы пытались кое-что понять относительно процесса эволюции человечества. Мы попытались исследовать глубинные основы таких мифов, как миф об Озирисе и Изиде. Далее мы попытались с известной точки зрения оправдать существование мира греческих богов. Мы несколько коснулись внутреннего значения созерцаний, восприятий, которые, хотя и не будучи ясно выраженными, легли в основу мифических поэм Египта и Греции. Мы попытались, по крайней мере, истолковать отношение того, что легло в основу этих мифов к ветхозаветным учениям. Эти ветхозаветные учения возникли из другого духа, нежели божественные учения Египта и Греции. Мы видели, что божественное учение египтян и греков, судя по тому, как оно построено, происходит из некоторого древнего духовного опыта человечества, из некоторого сознания, что человечество когда-то имело атавистическое ясновидение и благодаря этому атавистическому ясновидению состояло в известных внутренних отношениях с тем Духом, который пронизывал природу; в то время как позднее человечество имело между смертью и новым рождением отношение с внешне воспринимаемым. Мы видели, что для этого древнего атавистического познания всеохватывающее созерцание мира, которое было внутренним опытом, означало больше, чем то, чисто чувственное восприятие человечества переходной эпохи, к которому мы также можем принадлежать в отношении познания.

Всё, что в некоторой степени отделилось от представлений в египетском, в греческом учении о богах, лучше сказать от созерцания богов, следует искать в основном моральном тоне в учении Ветхого Завета. Я сказал вам позавчера, когда говорил о важнейшей разнице между египетским и греческим учением о богах и учением Ветхого Завета: те духовно-божественные существа, которые стоят в исходном пункте Ветхого Завета, Элоимы, Яхве, - только их можно представлять себе как создателей человека. Только их можно представлять себе так, что благодаря их деяниям возникло то, что мы называем земным человечеством, и что это общее развитие земного человечества происходило на Земле впервые после основного деяния Элоима Яхве. В египетском и греческом учении о богах дело обстоит не так. Тут люди смотрели назад в древние времена и говорили себе: боги Озирис, Изида, Зевс, Аполлон, Марс, Паллада, которые сейчас связаны с управлением человеческими судьбами, возникли из других поколений богов; но люди уже были здесь. Египетское, греческое учение о богах вело людей назад в древнее время, когда созидали и властвовали не эти боги, которых признают теперь, в это время. Итак, в Египте и в Греции люди приписывали себе возраст более старший, нежели возраст господства их соответствующих богов.

Эта фундаментальная, столь значительная разница должна бросаться в глаза, прежде всего. В ходе этого рассмотрения мы увидим, на сколь бесконечно важные, значительные факты нацеливает это воззрение. В случае ветхозаветного учения о богах дело обстоит так, что почитаемые боги являются в то же время и богами, создавшими человеческий род. Только благодаря тому, что ветхозаветное учение делает божеств творцами человека, только благодаря этому для ветхозаветного учения стало возможным в божественный порядок, и, тем самым во весь человеческий порядок, можно сказать, на уровне представления воспринять некий моральный элемент, моральный импульс.

Это важно для понимания мировоззрения современности. Ибо мировоззрения современности не происходят очень явным образом из какого-либо единого источника; нет, мировоззрения современности имеют очень разные источники, и мы несём в себе кое-что, чему мы верим, что мы исповедуем, как люди современности, и что коренится в греческих воззрениях. Мы несем в себе кое-что, - особенно непосредственная современность несет в себе многое, - что восходит к ветхозаветному учению о богах. Искания людей, искания многих людей направленные к тому, чтобы ориентироваться, разобраться в этих, зачастую противоречащих друг другу представлениях и понятиях, совершаются благодаря импульсу, исходящему от Мистерии Голгофы. Всё это является для нас как бы программой, которую мы будем разрабатывать в то время, которое ещё отпущено нам, чтобы быть вместе.

Важно, прежде всего, то, что мы можем нечто положить в основу. Я уже указывал на это вчера. С 15 века мы живём, - об этом мы часто упоминали, - в пятой послеатлантической эпохе (1413-3573 по Р.Х.); и, как я говорил, в известном отношении некоторые импульсы третьей послеатлантической эпохи, то есть египетско-халдейской эпохи (747-2907 до Р.Х.) должны снова взойти, проявится в этой пятой (германо-европейской) эпохе. Точно так же в шестой послеанлантической эпохе (русско-славянской, 3573-5733 по Р.Х.) должны вспыхнуть, заблистать импульсы второй эпохи Заратустры, древнеперсидской эпохи (2907- 5067 до Р.Х). Тогда как в последней послеатлантической эпохе, в седьмой (южно-американской, 5733-7893 по Р.Х) должны вспыхнуть некоторые импульсы древнеиндийской эпохи (5067-7227 до Р.Х.). Такова закономерность в ходе человеческой эволюции, которая значительным образом нацелена на то, что, по существу духовно предстоит человечеству до новой катастрофы, которая должна наступить подобно природной катастрофе.

Мы уже видели частично, какая безмерная глубина человеческого сознания выражалась в том, что эта древность создала как миф об Озирисе. Мы видели, что это древнее сознание хотело сказать: среди людей жило восприятие, благодаря которому человек ещё мог непосредственно переживать духовность в своём природном окружении посредством своего атавистического ясновидения. – Это и было тем временем, когда царил Озирис. Однако новое восприятие, восприятие от Тифона, то восприятие, которое из образного письма сделало буквенное письмо, то восприятие, которое из самой древней священной речи, языка, на котором говорили все люди вообще, образовало отдельные наречия, - это тифоновское восприятие, тифоновское созерцание, убило то, что жило в человечестве как импульс Озириса, так что Озирис с тех пор есть у людей только тогда, когда они находятся между смертью и новым рождением.

Мы в существенном, исследовали легенду об Озирисе и Изиде. Мы видели, как Озирис рассматривался в качестве древнейшего правителя Египта, который принес египтянам самое существенное в их искусствах, который на протяжении долгого времени правил в Египте, который из Египта переселился в другие страны. Там он не мечом, но убеждением принес другим странам те благодеяния, которые были изучены в Египте как искусства. Когда он отсутствовал, путешествуя, когда он приносил благодеяние другим странам, благодеяния, посредством которых он наставлял египтян, в его собственной стране, его злой брат Тифон вводил в Египте новшества. И когда Озирис снова вернулся, он, несмотря на бдительность его супруги Изиды, был убит Тифоном. Изида искала Озириса повсюду. Благодаря мальчику, - так гласит легенда, - ей было передано, что гробница будто бы уплыла прочь. Она нашла её в Библосе в Финикии и доставила назад в Египет. Тифон разорвал труп на четырнадцать кусков. Изида собрала эти куски; она смогла, с помощью специй и других средств, придать этим кускам вид Озириса. Затем она позволила жрецам взять из своих владений третью часть страны, чтобы они владели этой третьей частью страны. За это, с одной стороны, они должны были скрывать гробницу Озириса, а с другой стороны, учредить культ, службу Озириса, что означало службу в память древнего времени Озириса, в память о том, что когда-то у человечества было иное восприятие, иное созерцание. Впредь такое воспоминание должно было праздноваться. Это воспоминание было окружено всевозможными тайнами; на время, в которое Тифон убил Озириса, указывали как на такое время, когда Солнце в осенние ноябрьские дни заходило в семнадцатом градусе Скорпиона, а Луна на противоположной стороне в Тельце, в созвездии Плеяд была полнолунии.