Пещеры Треврицента у Фонтан ля Сальвеш 7 страница

Только в 1319 г., через два года после ареста Бернара, состоялось заседание судебной палаты, на котором председательствовали архиепископ Тулузы и Жак Фурнье, епископ Памьера. Бывшие товарищи Бернара допрашивались как свидетели, которые показывали против него и совершали это клятвопреступление только ради того, чтобы спасти собственные жизни. В течение двух месяцев старый и полностью изнеможенный долгим предварительным разбирательством францисканец подвергался жесточайшему перекрестному допросу. Под предлогом желания спасти его душу ему напомнили, что по закону инквизиции он является еретиком и что только полное признание может спасти его от костра. Он был обвинен по двум пунктам. Во-первых, в государственной измене и, во-вторых, в некромантии. Из документов каркассонской инквизиции видно, что, несмотря на примененные пытки — а ведущий протокол инквизитор добросовестно отмечал каждый крик от боли, — у осужденного не удавалось вырвать никаких признаний. Но в конечном итоге пожилой монах-францисканец, и без того ослабленный страданиями, совсем обессилел от пыток и запутался, давая противоречивые показания. После этого он отдал себя на милость или немилость суда и смиренно просил об отпущении грехов.

По решению суда с него сняли обвинение в покушении на жизнь папы Бенедикта, но признали виновным по другим пунктам. Его «вина» была усугублена лжесвидетельством не менее чем 70 давших показания. Бернара приговорили к пожизненному заключению, в цепях, на хлебе и воде, т. е. к murus strictus, и заточили в инквизиторскую башню Каркассона — ту самую, из которой по его призыву ранее были освобождены последние рыцари Монсегюра. Через несколько месяцев смерть оказалась милосердной к этому человеку, у которого хватило мужества открыто противостоять инквизиции.

Жак Фурнье отвергал бедность, пост и чистоту как проявления ереси. Вместе с сестрой Петрарки он торговал любовью; часто он бывал «пьяным от вина и загаженным собственной мочой». Хронисты называли его «жирным брюхом и шлангом с вином».

Его товарищ по службе, инквизитор Тулузы Бернард Ги, проделал в Сабарте успешную предварительную работу, прежде чем он издал в 1309 г. такое оповещение:

 

«Я, брат Бернард Гвидоний, доминиканец и инквизитор Тулузы сообщаю всем верующим в Христа о награде и о венце вечной жизни. Затяните пояса, сыны Бога, поднимитесь со мной, воином Христовым, против врагов Его креста, презревших правду и чистоту католической веры, против Петра Отьера, верховного еретика и его сторонников и соучастников. Именем Бога я приказываю вам преследовать и хватать их, спрятавшихся и бродящих вокруг в темноте, где бы вы их ни нашли. Я обещаю вечную награду Бога, а также своевременное и щедрое вознаграждение тому, кто схватит и доставит мне вышеназванных еретиков. Поэтому вы, пастухи, оберегайте ваших овец от съедения волками. Действуйте мужественно, верные слуги Господа, чтобы враги веры не могли ни сбежать, ни ускользнуть от вас!»

 

Петр Отьер, нотариус из Э в Сабарте, возглавлял борьбу последних уцелевших романских еретиков. В молодости он вел жизнь, несвойственную катару. До нас дошли также разговоры о его druda, т. е. возлюбленных. С годами, однако, он стал горячим сторонником еретического учения и вождем опальных катаров, скрывающихся в пещерах Сабарте. Отсюда он предпринимал миссионерские поездки в Лангедок и однажды, в 1295 г., сумел избавиться от преследования инквизиции, только бежав в Ломбардию. Двумя годами позже он снова добрался до Сабарте, где смог скрываться еще 11 лет.

Однажды небезызвестный Вильгельм Йоанн предложил Жаку Фурнье выдать главу еретиков. Когда об этом стало известно еретикам, двое из них заманили предателя на мост неподалеку от Аллиа, где схватили его и связали. Отсюда они повели его в горы, заставили во всем признаться и затем бросили вперед головой в пропасть.

Когда однажды Петр Отьер покинул свое убежище, чтобы отправиться в Кастельнодари, он был схвачен и годом позднее, т. е. в 1310 г., сожжен в Тулузе. Никто, кроме восьми человек, не мог выдать его, поскольку не знал ни где находится убежище Петра Отьера, ни имен верных ему людей. Добиваться у него признания в принадлежности к еретикам было уже излишним. Он и не пытался скрывать своих убеждений, а свою веру исповедовал с мужеством. И все же инквизитору Бернарду Ги показалось, что от него можно узнать тайну пещер Сабарте. И его передали Жаку Фурнье, в епархии которого находились горы Арьежа. В суждениях более поздних авторов так часто ссылаются на историю допросов Петра Отьера, что принято считать, будто бы он выдал своим мучителям тайну последних катаров.

В предгорьях Сабарте, неподалеку от городских ворот Тараскона, находилось поместье, которое до сих пор носит имя Жака Фурнье. Отсюда епископ Памьерский руководил войной против прятавшихся в пещерах еретиков. До тех пор, пока пещеры Орнольяка не были очищены от еретиков, победа крестоносцев не была окончательной.

Поместье Жака Фурнье было расположено между двумя скалами, на вершине каждой из которых, подобно орлиным гнездам, возвышались Каламес и Мирамон — крепости сыновей Белиссены Рабатской. До часа гибели катаризма эти рыцари, там наверху, оставались ему верны. Лишь немногие сыновья Белиссены уцелели. Многие из них пали, защищая Монсегюр. Еще больше умерло в инквизиторской башне Каркассона. Другие же должны были странствовать с позорными желтыми крестами на груди и спине по своей поруганной родине. Дольше всех держались хозяева замков Рабат и Кастеллум Вердунум, разделив свою участь вместе с жалкими остатками некогда могущественной Церкви Любви.

Жак Фурнье был именно тем, кто указал вооруженным монахам, где они должны установить орудия для пробивания стен, чтобы захватить входы в укрепленные пещеры. Из своего поместья неподалеку от Тараскона он руководил этой священной войной против обитателей пещер.

Более столетия катары могли чувствовать себя как дома в этом диком урочище Пиренеев. На склонах гор, между елей, смоковниц и акаций строили они свои хижины. Когда приближалась опасность, они зажигали сигнальный костер на Судур — большой горе, возвышающейся посреди долины неподалеку от Тараскона. Затем еретики укрывались в пещерах, которые приносили гибель каждому, кто не был с ними знаком. Так, например, когда ищейки инквизиторов вторглись в пещеру Сакани, то обнаружили перед собой шесть различных ходов. Пять из них зигзагами вели к одной пропасти, до дна которой до сих пор еще никому не удалось спуститься. Несколько палачей, яростно преследовавших одного катара, остались там внизу насовсем. И когда, наконец, инквизиторы нашли тот один из шести ходов, который вел в настоящую пещеру, «гнездо еретиков» уже опустело.

Но с тех пор как Жак Фурнье занял поместье у подножия Судур, катары лишились возможности зажигать сигнальный огонь на вершине этой горы. Однажды укрепленные пещеры были подожжены, и вместе с ними сгорели все катары, которым больше некуда было бежать. Жак Фурнье мог теперь стать папой.

Документ, датированный 1329 г., сообщает о том, что Пон-Арно, совладелец крепости Кастеллум Вердунум, который долгое время должен был томиться в застенках инквизиции, был затем выпущен с условием, что впредь он будет носить желтые кресты. Однако он опять впал в ересь, был схвачен ищейками доминиканцев, заточен в башню и умер в конце концов ab intestato.

Со смертью этого сына Белиссены даже самые удаленные и недоступные пещеры Сабарте не могли больше предоставить убежище еретикам. До тех пор стены пещерной крепости Буан (самой прочной крепости в Сабарте, принадлежавшей еще дому Шато-Вердюн) должны были выстоять, но после смерти Пон-Арно и они затрещали под ужасными ударами катапульты. И тогда у последних оставшихся в живых катаров оставался лишь один путь к бегству — через им одним известный подземный «камин» на вершину горы, откуда они могли отправиться в гостеприимные нивы, где солнце сверкает чище, потому что не затуманено дымом костров инквизиции, и где звезды ближе, потому что именно к ним они и стремились. Прежде чем навсегда покинуть пещеры, где они, как птицы свободные файдиты, так долго могли жить по законам гостеприимства, один из них начертал на стене пещеры:

одно дерево жизни;

один голубь, символ Бога — Святого Духа;

одна рыба, символ светлой Божественности;

христограмма из греческих или латинских букв;

слово «Гефсиман».

Повсюду, где по почти недоступным участкам пещерный проход поднимается, извиваясь, вверх через скалу известняка, к залитым солнцем вершинам гор, этот катар начертал буквы GTS, искусно скрывая их. По всей видимости, они связаны со словом Гефсиман — сад, где Христос был предан его преследователям…

Если теперь попробовать вскарабкаться по «дымоходу» этого камина на ту высоту, с которой свобода позвала катаров, то окажется, что во многих местах путь преграждают стены или мощные глыбы скал, в которые превратилась богатая известью вода, образовав непроходимый частокол сталактитов. Здесь катары и ушли от погони инквизиторов и их собак, специально натасканных на еретиков. До сих пор никто не смог разгадать секрет, хранящийся за этими стенами из сталактитов. Одна из пиренейских легенд утверждает, что последние катары были замурованы здесь, когда вооруженные монахи не смогли добраться до их, не найдя вход в их убежище. Горы Сабарте до сих пор не раскрыли эту тайну.

Полное исчезновение некогда такого мощного движения, как катаризм, кажется столь невероятным, что не раз высказывалось мнение, что потомками катаров являются каготы, то презираемое в Пиренеях племя «цыган», которые во французской провинции Наварра только в 1709 г., а в испанской провинции Наварра только в 1818 г. получили гражданские права. И сами каготы тоже верили в это. В прошении папе Льву X в 1517 году они интересовались у святого отца, может ли он принять их обратно в человеческое общество, поскольку заблуждения и ошибки своих отцов они давно уже искупили.

В 1807 г. охотники из деревни Сук в Сабарте на одинокой вершине пика Монкальм (одной из высочайших вершин Пиренеев, из год&в год покрытой снегом) заметили женщину безо всякой одежды. И вместо охоты на медведей крестьяне устроили охоту на эту нагую женщину, которая, подобно серне, перепрыгивала через зияющие пропасти в скалах и пробегала по краю ужасных пропастей, не боясь почувствовать головокружение и свалиться в бездну. И им не удалось поймать ее.

На следующий день охотники вместе с пришедшими на помощь пастухами из Монкальма возобновили погоню. Им удалось остановить «дичь» и схватить ее. Женщине протянули платье, которое обычно носят крестьянки в этой горной местности. Она разорвала одежду. В конце концов удалось связать женщине руки, силой одеть ее и доставить в дом священника из Сук. Там она немного успокоилась, осмотрела свои одежды, упала на колени и разразилась безудержными рыданиями.

Ее худое и бледное лицо все же несло следы былой красоты. Ее высокий рост и гордая осанка позволяли предположить ее дворянское происхождение. Ей отвели комнату, в которой она должна была провести ночь. На другое утро выяснилось, что она исчезла, оставив всю одежду.

Несколькими днями позднее ее обнаружили на одной из заснеженных вершин пика Бассье. Так прошла зима…

Весной в окрестности Монкальма явился мировой судья из Викдесса с жандармами. С великими трудностями им все же удалось поймать эту женщину. Ее снова одели, дали еды и попробовали разгадать тайну ее удивительных похождений. Но безуспешно. Однажды мировой судья спросил ее о том, как же так случилось, что ее не растерзали медведи. Тогда она ответила на равнинном диалекте: «Медведи? Они мои друзья. Они согревали меня!»

Потом женщина заболела. Ее доставили в больницу Фуа. Оттуда она сбежала 20 июля, однако 2 августа была схвачена неподалеку от Тараскона, еще до того как она успела подняться к горам Монкальм. Ее привезли обратно в Фуа и заперли в тюрьме замка. Там она умерла поутру 29 октября 1808 г. Тоска по горам убила ее.

Никому так и не удалось раскрыть тайну Фоль дю Монкальм. Крестьяне из долин, окружающих эти горы, поведали мне, что она была последним потомком еретиков…

Итак, уже шесть столетий, как романского катаризма больше не существует. Он умер в пещерах Орнольяка — там, где тысячелетиями раньше началась его история. Табор, бывший некогда романским Парнасом, превратился в гигантский некрополь. В нем похоронена одна из благороднейших культур. Вполне вероятно, что пещерный зал, в котором в последний раз проходила катарская мистерия манисола («утешение высочайшей любовью»), был замурован в результате осаждения минералов из богатой известью воды источников Сабарте. И возможно, что здесь лежат погребенные горой последние катары, умершие во время эндуры, вокруг сокровища еретиков, созерцание которого придавало мужество всем их братьям, когда они шли с улыбкой навстречу смерти и, умирая в возносящемся вверх пламени костров инквизиции, выкрикивали: «Бог есть Любовь!» Если Бог лучше и отзывчивее, чем люди, то не должны ли катары обрести в потустороннем мире все то, чего они так страстно желали и к чему стремились с неимоверным напряжением, с удивительной силой воли и неслыханным героизмом? Они мечтали об обожествлении духа… Апофеоз! Человеческая воля — их Царствие Небесное, то есть их жизнь после смерти!

Чем мог стать Грааль, символ романского Мани? Пиренейская легенда гласит, что Грааль, после того как человечество перестало быть достойным его, стал очень далек от этого мира, вознесясь высоко к небесам. Возможно, «чистые» романы спрятали его на одной из звезд, которые ореолом окружают Монсегюр — романскую Голгофу.

Грааль символизировал мечту о рае, в котором человек стал бы образом настоящего божества, а не его искаженного изображения, что проявилось бы в истинной любви к ближнему как к самому себе. Богатыри с натурой рыцарей, молящиеся поэты, слагающие стихи священники и непорочные женщины когда-то хранили этот символ.

 

Верно храни образ достойного! Они, подобно сияющим

звездам, наделяют природу бесконечным пространством.

 

Гете

 

Часть пятая

ПРИМЕЧАНИЯ