Легенда о барде Цервориксе 6 страница

«Все вы дети Бога через веру в Иисуса Христа. Здесь нет иудеев или греков. Или Бог — только Бог иудеев? Разве он не Бог и язычников тоже?»

Такая точка зрения означает отрицание иудаизма и не созвучна с Евангелием. Иудейское ожидание земного Мессии отошло на задний план. Иудейский Христос мертв. Те, кто хранил веру в Христа, царство которого не от мира сего, сами принадлежали к миру иному. Павел резко разводит два мира, материю и дух, и разделяет также первого человека Адама и того человека, который был Господином небес. Сначала оба существовали воедино. Через Адама в мир пришел грех, а с грехом — смерть. Иудейский закон ничего не мог изменить. Только смертью другого человека, Спасителя, людям было даровано благо и освобождение.

Если Лука в «Деяниях апостолов» пишет «в первый день недели, когда мы собрались для трапезы…», то день недели, посвященный Богу, уже не суббота, а следующий день, первый день недели. По аналогии с восточными культами Солнца «день Солнца» стал «днем Господа». Иудейский Мессия стал солнечным божеством. В языческий «день Солнца» (воскресение) гробницу Господню нашли пустой. Как бог Солнца, Иисус Христос должен был воскреснуть с восходом: «И пришли они к гробнице в первый день недели рано утром, когда всходило солнце»^{66}.

Кому подобно в своем проявлении божество, чье имя не известно никому, кроме него самого, которое проезжает на белом коне, чьи глаза — как пламя, в чьих устах дрожит острый меч, кто носит венец на голове и кровавое одеяние? Существует изображение Митры, похожее на видение Иоанна даже в деталях. На одежде бога стоит его имя, а на бедре написано: «Царь царей и Владыка владык».

Христос, бог Солнца, который сошел в мир, чтобы быть распятым людьми во имя людей, пришел — по Павлу — к иудеям, и к язычникам, и к индоевропейцам, и к семитам.

 

«Первые религиозные представления индоевропейской расы были, по сути своей, представлениями о природе. Это было продуманное, духовное служение ей, любовное восприятие, поэзия, полная нежности, полная чувства бесконечности, словом, истоки всего, что германский и кельтский дух, Шекспир и Гете, позже так ясно выразили. Это не была мораль, основанная на страхе и непонимании, но тоска, нежность, фантазия и ко всему этому — величайшая серьезность, краеугольный камень нравственности и религии. Вера человечества не могла вырваться оттуда, потому что старые культы не хотели освобождаться от политеизма и не достигали совершенно ясных символов. Честь создать религию человечества выпала семитской расе»

(Эрнест Ренан).

 

Но выпала ли этой религии, созданной семитской расой и превращенной Римом в догмат, честь «претерпеть гонения во имя справедливости»?

Мы хотели бы скрыть первые четыре века христианского господства, в которые было больше мучеников из христианских, чем из языческих стран. Уже раннехристианские преследования еретиков по своей жестокости и бесчеловечности немногим уступали христианским гонениям языческих времен. А они ведь проводились во имя Того, Кто сказал, что в доме Отца Его есть место всем, что нельзя убивать и нужно возлюбить ближнего как самого себя.

К 400 году население провансальских равнин было обращено в христианство. Повсюду на развалинах языческих храмов возводились монастыри и соборы, из их же камней и колонн. В них хоронили мучеников за новую веру и предлагали язычникам, привыкшим к богам и полубогам, новых святых. Только в Пиренеях приносили жертвы светлому богу Абеллиону друиды, с которыми жестокие преследования ничего не могли сделать. Но жестокостью создан мир и люди в нем. Христианство, как писали иудейско-римские христологи, не могло быть принято этими спиритуалистами. Церковь, которая предпочитала уничтожать язычество, а не обращать в свою веру, с возрастающим могуществом становилась все роскошнее и надменнее, отвергала этих аскетов. Христос из рода царя Давида, убийцы и прелюбодея, был им чужд. Христос, распятый на кресте, не мог быть для них богом света. Божество не может умирать, говорили они, и не желали, чтобы во имя его убивали иноверцев. От преследований и проклятий друиды ночью скрывались на недоступных горных вершинах и в глубоком мраке пещер, чтобы, по святому обычаю предков, воздавать там хвалу Всесоздателю.

 

Голос из народа:

Как вы безрассудно смелы.

Или жить вам надоело?

Иль не знаете закона

Победителей суровых?

Но упорно, непреклонно

Для души, как звероловы,

Расставляете вы сети,

Мы же видим, под стенами

Гибнут жены, гибнут дети

И мы сами

Не жильцы на этом свете.

 

Друиды:

Уже давно

Запрещено

Нам воспевать отца.

Но видит Бог:

Приходит срок

Вручить ему сердца.

Пускай он сам

Отдаст врагам

Победу в час тревожный,

Пусть храм разбит, но Вера в нас

Чиста и непреложна,

Чиста, как пламя, как алмаз,

Ее ль отнять возможно?

 

И. В. Гете. «Первая Вальпургиева ночь»

 

А потом в Пиренеи пришли христиане. Христиане, преследуемые своими братьями, объявленные еретиками на соборе в Сарагосе (381 г.) и Бордо (384 г.). Их учитель Присциллиан с шестью ближайшими сподвижниками в 385 году по приговору папы Римского и епископа Ифация был подвергнут пыткам и казнен. Присциллиане (так назвали эту гностическую — манихейскую — секту) были дружелюбно приняты друидами и поселились в лесу Серралунга и пика Святого Варфоломея, между Ольме и Сабарте. Им удалось обратить друидов в христианство^{67}.

Из друидов и ватов вышли катары. Из бардов — трубадуры…

Чтобы уверенно говорить о философской и религиозной системе романских катаров, мы должны были бы обратиться к их очень богатой литературе. Но вся она была уничтожена инквизицией как «грязный источник дьявольской ереси». Ни одной книги катаров не дошло до нас. Остались только записи инквизиции, которые можно дополнить с помощью близких учений: гностицизма, манихейства, присциллианства.

Романские катары учили: Бог есть Дух. Изначально Он — абсолютная любовь, заключенная в себе, неизменная, вечная и праведная. Ничего дурного и ничего преходящего не может быть в Нем или исходить от Него. А потому Его творения могут быть только совершенными, неизменными, вечными, праведными и благими, как источник, откуда они возникли.

Но посмотрите на этот мир, как очевидны его несовершенство, изменчивость, тленность. Материя, из которой он создан, является первопричиной бесчисленного зла и страданий. Материя несет в себе смерть, которая не может ничего создавать.

Из противоречия между несовершенной материей и совершенным Богом, между миром, полным скорбей, и Богом, который есть сама любовь, между жизнью, которая рождается, чтобы умереть, и Богом, который есть жизнь вечная, они делали вывод, что совершенное и то, что таким не является, несовместимы друг с другом. Несовершенное не может исходить от Совершенного. Однако философы выдвигали тезис об аналогии причины и следствия. Если причина неизменна, результат должен быть таким же. Поэтому земной мир и земные создания не могли быть сотворены непротиворечивой сущностью.

Если Бог творит, почему он не может сделать творения такими же совершенными, как он сам? Если он хотел создать их совершенными, но не смог, то, значит, он не всемогущ и сам не совершенен. Если мог, но не пожелал, это не совместимо с абсолютной любовью. Итак, Бог не создавал этот мир.

 

Что, если Бог — больной и сквозь угар

Придумал этот мир, дрожа от лихорадки,

И разрушает вновь его в припадке,

И наша жизнь — его озноб и жар?

А может, Бог — балованный ребенок,

Способный лишь невнятно бормотать,

А мир — игрушка? Он ее спросонок

То развинтит, то соберет опять.

 

Н. Ленау. «Альбигойцы»

 

В этом мире происходит многое, что вряд ли имеет отношение к божественному провидению и божественной воле, потому что, как поверить, что Бог допустил такое безобразие и путаницу? И как поверить, что все созданное, чтобы убивать и мучить людей, происходит от Творца, полного любви к людям? Как считать делом рук Божьих наводнения, губящие и крестьян, и посевы, пламя, уничтожающее жилища бедняков и служащее врагам нашим, чтобы губить нас, которые ищут и желают одной только истины? — спрашивали альбигойцы. И как мог совершенный Бог дать человеку тело, которое существует лишь затем, чтобы умереть, претерпев всевозможные страдания?

Катары видели в осязаемом мире слишком много осмысленного, чтобы отказать ему в разумной первопричине. Исходя из аналогии между причиной и результатом, они заключили, что дурной результат происходит от дурной причины и что мир, который не мог быть создан Богом, должен быть сотворен злом. Эта дуалистическая система, которую мы видели в маздаизме, учении друидов и пифагорейцев, основывается на фундаментальном противоречии между добром и злом.

Согласно церковному учению, зло, хотя и существует как антитеза добра, не считается самостоятельным началом, так как является по сути своей всего лишь отрицанием или искажением добра. Катары говорили, что могут опровергнуть этот взгляд, исходя из самого Нового Завета.

Когда искуситель говорил Христу: «Все это дам тебе, если падши поклонишься мне», как мог бы он предлагать мир,

если б он ему не принадлежал? И как мир мог бы ему принадлежать, если б он не был его Творцом? Если Иисус говорит о растениях, которые не сажал его Отец Небесный, то это значит, что они посажены кем-то другим. Если евангелист Иоанн говорит о «сынах Божиих, не от плоти рожденных», то кому же принадлежат люди, созданные из плоти и крови? Чьи они сыновья, если не иного творца, не дьявола, который, по словам самого «Христа», «Отец ваш».

 

Ваш отец диавол, он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; ибо он лжец и отец лжи.

Иоанн. 8:44

 

 

Кто от Бога, тот слушает слова Божии; вы потому не слушаете, что вы не от Бога.

Иоанн. 8:47

 

В Евангелии достаточно мест, где речь идет о дьяволе, о борьбе плоти и духа, первоначального человека, которого надо освободить, о мире, погрязшем в грехе и мраке. С их помощью легко доказать противопоставление Бога, чье царство не от мира сего, и князя этого мира.

Царство Божие — невидимый благой и совершенный мир света и вечности, Вечный Град.

Бог — Творец всего сущего. «Творение» означает создание того, чего ранее не было. Он создал и материю, которой до этого не было. Он создал ее из ничего, но только как принцип, как начало. Это начало — Люцифер, придавший материи форму, сам будучи творением Божьим.

 

Вопрос: какие в мире два начала?

— Бог создал душу, тело создал дьявол.

 

Н. Ленау. «Альбигойцы»

 

Альбигойцы считали, что все видимое, материальное и преходящее создано Люцифером, которого они также звали Люцибелом. Он не только все создает, но и всем управляет и пытается подчинить себе^{68}.

Но, согласно Ветхому Завету, небо, землю и все сущее создал Иегова. Это так, говорили катары, он «создал» и людей, мужчину и женщину.

В Новом Завете написано: «Здесь нет ни мужа, ни жены, но все едины в Иисусе Христе», «Бог все в себе примиряет, на небе ли или на земле». Иегова же сказал: «И я поселю вражду между тобой и женой твоей». Как это согласовать? Иегова проклинает, Бог благословляет. Все «сыны Божии» в Ветхом Завете впадают в грех, а в Евангелии сказано: «Кто рожден вне Бога, не совершает греха». Это ли не противоречие?

Катары особенно отмечали в Ветхом Завете те места, где говорится о гневе и мстительности Иеговы. Они были убеждены, что Иегова, который наслал всемирный потоп, разрушил Содом и Гоморру, так часто говорил, что уничтожил врагов своих и за грехи отцов покарает детей до третьего и четвертого колена, — этот Иегова не Бог, не вечная абсолютная любовь.

Иегова запретил Адаму есть от Древа познания. Он либо знал, что человек отведает его грюд, либо не знал. Если знал, то, значит, он вводил его в искушение, чтобы заставить совершить грех и вернее погубить.

Альбигойские еретики особенно любили ссылаться на седьмую главу Послания к римлянам, где Павел называет иудейские законы «законами смерти и греха». Лот совершил кровосмешение со своими дочерьми, Авраам лгал и развратничал с рабыней, Давид был убийца и прелюбодей, да не лучше и остальные, о которых идет речь в Ветхом Завете, говорили катары. Закон, открытый иудеям через Моисея, был сатанинским внушением, куда проникло чуть-чуть добра (к примеру, седьмая заповедь), чтобы склонить ко злу добродетельных людей.

Бог, который явился смертному Моисею в неопалимой купине, не может быть Богом. Бог есть Дух и не проявляется в теле для телесного человека. Иегова — не Бог. Он Люцифер, Антихрист.

 

Пал Люцифер, и в тот же миг

Под небом человек возник.

 

Вольфрам фон Эшенбах

 

В такую мифологическую форму облекали катары свои представления о падении Люцифера, создании земли и возникновении человека^{69}.

Семь небес, каждое чище и светлее другого, образуют царство Бога и Святого Духа. На каждом небе — свой высший ангел, чей хвалебный гимн непрестанно возносится к Божьему престолу на седьмом небе. Под небесами — четыре стихии, неподвижные и бесформенные, хотя и отделенные друг от друга. Под самым небом — воздух с облаками, внизу — океан, катящий свои бесконечные волны, еще глубже — земля и в глубинах ее — огонь. Воздух, вода, земля и огонь — четыре стихии, у каждой из которых — свой ангел.

Во главе небесного воинства стоял Люцифер, потому что Господь вручил ему стражу небес. Гордо пролетал он все пределы бесконечного неба, от глубочайших пропастей до трона незримой вечности. Но власть, врученная ему, рождала в нем бунтарские мысли: он хотел сравниться со своим Творцом и Повелителем. Сначала он привлек к себе ангелов четырех стихий и треть небесного воинства. Тогда он был изгнан с неба. Тогда исчезло его сияние, прежде нежное и чистое, и заменилось красноватым блеском, подобным блеску раскаленного железа. Ангелы, прельщенные Люцифером, были лишены венцов и одеяний и изгнаны с неба. Люцифер бежал с ними на край небосвода. Терзаемый уколами совести, он обратился к Богу: «Даруй мне прощение. Я все верну тебе».

И Бог, жалеющий своего любимого сына, позволил ему в течение семи дней — а это семь столетий — создать все, чем он будет владеть на благо. Люцифер покинул свое убежище на небосводе и приказал ангелам, последовавшим за ним, слепить землю. Потом он взял свою корону, расколовшуюся при бегстве с небес, и из одной половины сделал Солнце, а из Другой — Луну. Драгоценные камни он превратил в звезды^{70}. Из грязи он создал земные творения — растения и животных.

Ангелы третьего и второго неба желали разделить могущество Люцифера и просили Бога отпустить их на землю, обещая вскоре вернуться. Бог прочел их мысли и не возражал против их решения. Желая наказать их за ложь, он дал им совет не засыпать в дороге, иначе они позабудут путь на небо. Если они заснут, то только через тысячу лет призовет он их назад. Ангелы улетели. Люцифер погрузил их в глубокий сон и заключил в тела, вылепленные из грязи. Когда ангелы проснулись, они были людьми — Адамом и Евой.

Чтобы заставить их забыть небо, Люцифер создал земной рай и решил обмануть их новой хитростью. Он хотел ввести их в грех, чтобы навсегда сделать своими рабами. Проводя их по обманному раю, он запретил им — чтобы разжечь их любопытство — есть плоды с Древа познания. Потом превратился в змея и стал искушать Еву. Ева вовлекла в грех Адама.

Люцифер хорошо знал, что и Бог запретил бы людям есть роковые плоды, не желая увеличивать силу Люцифера. Но представил дело так, что по своей воле запрещает касаться плода. Сделал же это Люцифер только для того, чтобы восторжествовать наверняка.

Яблоко с Древа познания было для катаров символом первородного греха — полового различия мужчины и женщины. Адам и Ева совершили, помимо плотского греха, грех непослушания. Но грех плоти все же был тягчайшим, так как был совершен свободной волей и означал сознательный отказ души от Бога.

Для увеличения рода людского Люциферу нужны были новые души. В тела людей, рожденных от Адама и Евы, он заключил таким же образом ангелов, сброшенных вместе с ним с небес.

А потом с братоубийством Каина в мир пришла смерть.

Прошло время, и Бог ощутил сострадание к падшим ангелам, изгнанным с неба и превращенным в людей. Он решил дать им откровение и велел самому совершенному из своих творений, высшему ангелу Христу, сойти на землю и принять облик человека. Христос пришел в мир, чтобы показать падшим ангелам путь, которым они могут вернуться на небо, в вечное царство света^{71}.

 

Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме. Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света.

Иоанн. 12:36, 46

 

Иисус не был человеком, не был творением Люцифера, но был только подобным человеку. Казалось, что он ест, пьет, учит, страдает и умирает. Он являл людям как будто тень истинного тела. Поэтому он мог ходить по воде и преобразиться на Фаворе, где он открыл ученикам подлинную природу своего «тела». После падения Люцифера Иисус Христос был высшим ангелом и поэтому назывался «сыном Божиим». Когда Иисус говорил, что он не от мира сего, но от высшего, катары понимали это место Нового Завета в смысле не духовной природы Спасителя, но телесной^{72}. Своим тонким телом вечная сущность Христа вошла в тело Марии через ее слух, как Слово Божье. Так чисто, как он вошел в нее, не смешавшись ни с чем телесным, так же он ее и оставил. Поэтому он никогда не звал ее Матерью, поэтому сказал ей: «Жена, что мне до тебя?»

Катары не признавали реальность чудес Иисуса. Как он мог исцелять от телесных страданий, если считал тело препятствием к освобождению души? Если он исцелял слепых, исцелял слепых от греха, помогая им увидеть истину. Хлеб, который он раздал пяти тысячам, — это проповедь подлинной жизни, духовная пища. Буря, которую он смирил, — буря страданий, поднятая Люцифером. Здесь исполняется Слово Христа, что буква мертва, дух жив.

Если тело Христа нематериально, не было распятия, только видимость его, и только поэтому было возможно вознесение. Вознесение в теле из плоти и крови казалось катарам абсурдным. Человеческое тело не может взойти на небо, вечное не может умереть.

 

Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы. делали то же, что Я сделал вам.

Иоанн. 13:15

 

Для еретиков была написана история страданий Христа, великолепный миф о божественной жертве любви^{73}.

 

Нет, ангела родить Земля бы не сумела,

Христос пришел в наш мир, приняв лишь облик тела, —

Должны мы думать так, ведь нет свидетельств чуду.

Но Бог и человек едины в Духе будут,

Когда воистину придет для нас спасенье

И бледный лик Христа, лишь мысли отраженье,

Размоет время, чей поток так быстротечен…

А человек, достигнув Бога, станет вечен.

 

Н. Ленау. «Альбигойцы»

 

Романский катаризм стремился совместить философию, религию, метафизику и культ. Его философия вытекала из рассмотрения связей Бога и мира, добра и зла. Но философскую систему трубадуры-катары превращали в настоящую мифологию.

В дуалистической системе альбигойцев противоречие между добром и злом не вечно. Будет конец света, когда Бог окончательно победит Люцифера, дух — материю. Тогда Люцибел, раскаявшись, как блудный сын, вернется к своему Творцу и Господину. Все души людей опять станут ангелами. И все будет так, как было до падения ангелов. Поскольку Царство Божие вечно, блаженство будет вечным. Так как все души вернутся к Богу, не будет вечного осуждения, несовместимого с абсолютной любовью.

Мы видим, что дуализм катаров имеет общие черты с метафизикой и религиозными мистериями пифагорейцев, орфиками и маздеизмом. И все же романские еретики подчеркивали, что они христиане. И это было так, ведь они следовали важнейшей заповеди Христа:

 

Сие заповедую вам, да любите друг друга.

Иоанн. 15:17

 

 

По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою.

Иоанн. 13:35

 

Пропасть между катаризмом и христианским учением Рима, Виттенберга и Женевы была велика, так как, не будучи явно языческим, он не был монотеистичен. Из Священного Писания он исключал, как мы видели, Ветхий Завет, а Иисус Христос был не иудейским Иисусом из Назарета и Вифлеема, а героем мифов, овеянным блеском божественной славы…

Моральное учение катаров, как бы чисто и строго оно ни было, не совпадало с христианским. Последнее никогда не стремилось к умерщвлению плоти, презрению к земным творениям и освобождению от мирских оков. Катары — силой фантазии и силой воли — хотели достичь на Земле абсолютного совершенства и, боясь впасть в материализм римской церкви, переносили в сферу духа все: религию, культ, жизнь.

Удивительно, с какой силой распространялось это учение, одновременно самое терпимое и нетерпимое из христианских доктрин. Главная причина — в чистой и святой жизни самих катаров, которая слишком явно отличалась от образа жизни католических священнослужителей.

То, что катаризм особенно широко распространился на юге Франции, объясняется тем, что здесь он развивался на родной почве и романцам мифы и аллегории катаров были ближе, чем проповеди невежественных и часто не слишком добродетельных священников^{74}.

Не будем забывать, что дуализм катаров резко контрастировал со страхом перед дьяволом средневековой церкви. Хорошо известно, как удручающе представления о чертях влияли на душевный покой человека средневековья. В Римской церкви Антихрист — враг Господа, ему принадлежит ад, огромное воинство и дьявольская власть над душами. По сравнению с католическим страхом дьявола, который отметил целое тысячелетие печатью уныния, в представлениях катаров о Люцибеле было что-то умиротворяющее. Люцифер — всего лишь непокорный, зловредный, изолгавшийся ангел, олицетворение мира, как он был и есть. Если человечество отыщет путь возвращения из своего мира к Духу, власть Князя мира сего, по еретическим верованиям, будет сломлена. Тогда ему не останется ничего другого, как смиренно и покаянно вернуться к духу.

Учение катаров обросло мифологическими украшениями. Что же остается? Остается знаменитая Кантова тетрада.

Первое: сосуществование в человеке доброго и злого.

Второе: борьба доброго и злого за власть над человеком.

Третье: победа доброго над злым, начало Царства Божия.

Четвертое: разделение истины и лжи под влиянием доброго начала.

Таким образом, мы видим, что в романской поэзии и философии все это было налицо.

Романская Церковь Любви состояла из «совершенных» (perfecti) и «верующих» (credentes, или imperfecti^{75}). К «верующим» не относились строгие правила, по которым жили «совершенные». Они могли распоряжаться собой как желали — жениться, торговать, воевать, писать любовные песни, словом, жить, как жили тогда все люди. Имя Catharus («чистый») давалось лишь тем, кто после долгого испытательного срока особым священнодействием, «утешением» (consolamentum), о котором мы поговорим позже, был посвящен в эзотерические тайны Церкви Любви.

Подобно друидам, катары жили в лесах и пещерах, проводя почти все время в богослужениях^{76}. Стол, покрытый белой тканью, служил алтарем. На нем лежал Новый Завет на провансальском наречии, открытый на первой главе Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Служба отличалась такой же простотой. Она начиналась чтением мест из Нового Завета. Потом следовало «благословение». Присутствующие на службе «верующие» складывали руки, опускались на колени, трижды кланялись и говорили «совершенным»:

— Благословите нас.

В третий раз они прибавляли:

— Молите Бога за нас, грешных, чтобы сделал нас добрыми христианами и привел к благой кончине.

«Совершенные» каждый раз протягивали руки для благословения и отвечали:

— Diaus Vos benesiga («Да благословит вас Бог! Да сделает вас добрыми христианами и приведет вас к благой кончине»).

В Германии, где было много катаров, «верующие» просили благословения рифмованной прозой:

— Да не умру я никогда, да заслужу от вас, чтобы моя кончина была благой.

«Совершенные» отвечали:

— Да будешь ты добрым человеком.

После благословения все читали вслух «Отче наш» — единственную молитву, признаваемую в Церкви Любви. Вместо «Хлеб наш насущный дашь нам днесь» они говорили «Хлеб наш духовный…», потому что просьбу о хлебе земном в молитве они считали недопустимой. Хотя их просьба о хлебе духовном была созвучна латинской Библии (Vulgata), где в Евангелии от Матфея (гл. VI, стих 2) говорится: «Рапет nostrum supersubstantialem (сверхсущный) da nobis hodie», Рим обвинял их в искажении этого места.

Перед каждой трапезой, где присутствовал «совершенный», происходило торжественное преломление хлеба^{77}. Перед тем как сесть за стол, читали «Отче наш» и получали благословение катара. Потом старший из них, если их было несколько, брал хлеб, благословлял и разламывал со словами:

— Милость Господа нашего да пребудет с вами.

Цель таких трапез Любви, установленных в раннехристианской церкви, — не наслаждение творимой милостью, а установление духовных связей между «совершенными» и «верующими». Во время преследований, когда катары были вынуждены скрываться и не могли приходить к «верующим», они через гонцов рассылали священный хлеб по городам и деревням.

Катаризм осуждал католическое причастие. Они не верили, что реальный хлеб при освящении сверхъестественным образом претворяется в тело Христа, которое было эфирным и только кажущимся. Церковь осуждала и проклинала эти еретические взгляды, хотя сама учение о претворении не возводила в догмат. В то время церковники сами не имели четких понятий. Катары признавали слова Господа, что «кто будет есть плоть его и пить кровь его, наследует жизнь вечную», но прибавляли: «Дух животворит, плоть бесполезна, и в его словах подразумеваются дух и жизнь». Хлеб небесный, вечной жизни — не хлеб катаров, но хлеб Бога. Тело Христово — не на алтаре и не в руках священников. Его тело — Община всех, кто стремится к высшей любви, Церковь Любви.

 

Завет Христа разбит. Скрывает

От нас Бог тайну тех времен.

Завет Предвечный заключен,

И Бог себя как Дух являет.

«И Дух есть Бог!» — так с радостным дождем

Прогрохотал весенней ночью гром.

 

Н. Ленау. «Альбигойцы»

 

В 14-й и 15-й главах Евангелия от Иоанна Иисус обещает ученикам, что будет просить Отца своего послать им другого заступника (по-гречески: parakletos, по-провансальски: conort — «утешитель», переведенный так же и Лютером), Духа Святого, которого мир не может воспринять, так как не будет его видеть и осязать^{78}.

Помимо Рождества (Nadal), Пасхи (Pascos) и Троицы (Pentecosta), главным праздником катаров была Манизола, праздник Утешителя («mani» индийцев, «идеи» Платона, «mens» римлян).

Одним из символов Духа, то есть Бога, который катары заимствовали из буддизма, был Mani — сияющий драгоценный камень, освящающий мир и заставляющий забыть все земные желания. Mani — эмблема буддийского откровения, рассеивающего мрак заблуждений. В Непале и Тибете Mani считался символом любви к ближнему (Dhyanibodhisattva Avalokitecvara или Padmapani).

В начале был Бог: Вечное, Неизменное, которое имеет тысячу имен, но есть тот, кто есть: Бог!

В начале у Бога было Слово. Логос. Отец его — Бог, Мать — Дух, который в Боге. Слово есть Бог.

В начале был также Дух. Он есть Любовь, что вместе с Богом изрекла Слово, которое жизнь и свет. Дух — это Любовь. Дух — Бог. Любовь — Бог. Любовь ярче Солнца и чище драгоценных камней.

О таинстве Манизолы мы не знаем ничего. Палачам инквизиции не удалось вырвать у катаров знание о высшей любви, о любви утешающей. Вместе с последним еретиком тайна погребена в пещерах Орнольяка.

Записи инквизиторов рассказывают нам только об «утешении Святого Духа» (Consolamentum Spiritus Sancti), торжественном эзотерическом священнодействии катаров^{79}. Верующие могли при нем присутствовать. Верующие рассказали о нем палачам.

Катары осуждали крещение водой и заменили его «крещением духом» (consolamentum). По их взглядам, вода не могла иметь очищающего и преображающего действия, поскольку она вещественна. Они не верили, что Бог использует противное ему, чтобы освобождать людей от власти Сатаны. Они говорили: человек, который собирается креститься, либо покаялся либо нет. В первом случае — зачем нужно крещение, если человек уже спасается своей верой и покаянием? В противном случае крещение также бесполезно, так как человек его не желает и не готов к нему… Кроме того, Иоанн Креститель сказал, что он крестил водой, а Христос будет крестить Духом Святым.

Consolamentum было целью, к которой стремились все «верующие» Церкви Любви. Оно даровало им «благую кончину» и спасало души. Если «верующий» умирал без «утешения», они считали, что его душа будет странствовать в новом теле — а великие грешники в теле животного, — пока в одной из последующих жизней он не искупит свои грехи и не станет достойным «утешения», чтобы потом от звезды к звезде приближаться к Божьему престолу.