Глава 5. Самосознание и личностный контроль

Раньше мы уже говорили, что свобода является одним из ключевых факторов, способствующих формированию личности. Именно наличие свободы, сначала экономической, а затем религиозной, социальной и, наконец, когнитивно-психологической позволило выделиться когда-то в общей массе населения Европы достаточно многочисленному слою людей с развитым самосознанием. Они начали активно влиять на ход человеческой истории, причем это влияние оказалось настолько мощным, что запустило тот глобальный процесс, который нынче принято называть общественным прогрессом. Таким образом, за отно-сительно короткий исторический период благодаря свободе сформировался облик современного человека и человечества.

Но свобода — понятие философское. Оно слишком сложное и абстрактное для того, чтобы использовать его при описании повседневного социального поведения. Поэтому социальные психологи редко им оперируют, предпочитая другое — личностный контроль. Оно более приземленное и означает лишь то, в какой мере человек осознает себя ответственным за собственное поведение и за свою жизнь в целом. Можно сказать и иначе: личностный контроль - это осознание индивидом того, в какой мере он способен контролировать свои решения и поведение, а, в конечном счете, свою жизнь и судьбу.

Думается, понятно, что у различных людей представления на этот счет неодинаковые. О том, как, с точки зрения социальной психологии, эти различия в восприятии контроля влияют на мировоззрение, активность, настроение, здоровье и даже на продолжительность жизни людей, мы теперь и поговорим.

Теории локусов контроля и самоэффективности

Концепция локусов контроля предложена в конце 60-х годов прошлого, XX, века Джулианом Роттером — одним из основоположников теории социального научения. Ему же, кстати, принадлежит и авторство самого термина "теория социального научения" (Шульц Д., Шульц С, 1998).

Роттер полагал, что в целом люди делятся на тех, кто уверен, что преимущественно они сами контролируют собственную жизнь, и на тех, кто убежден в обратном, т. е. в том, что их жизнь и судьба находятся во власти каких-то внешних сил: обстоятельств, других людей, неконтролируемых политических, социальных, экономических процессов и т. д. У первой категории людей развит внутренний локус контроля, а у второй, соответственно, внешний.

Роттером была разработана специальная шкала определения локу-сов контроля и проведены исследования установок и поведения людей как с внешним, так и с внутренним локусом контроля. В ходе исследований выяснилось, что люди, в зависимости от ощущаемой ими способ-ности

контролировать жизненные обстоятельства, различаются, и часто — значительно, в своих подходах и отношениях к миру. Так, например, люди с внешним локусом контроля отличаются социальной пассивностью и, оказавшись в неблагоприятных обстоятельствах, либо вовсе не пытаются, либо пытаются вполсилы переломить ситуацию в свою пользу. Люди такого типа сильнее, чем люди с внутренним локусом контроля подвержены социальному влиянию.

Иную жизненную установку демонстрируют люди с внутренним локусом контроля. Прежде всего, по мнению Роттера, они оказываются более здоровыми физически и душевно, чем люди с внешним локусом контроля. Да и по другим показателям, таким, как самооценка, уровень оптимизма, развитость социальных навыков и т. д., дела у них обстоят лучше, чем у людей с внешним локусом контроля.

Индивидуальные различия в локусах контроля, полагал Роттер, закладываются в детстве и обусловлены отношением родителей к ребенку, а в целом локусом контроля самих родителей. Несколько упрощая, можно сказать, что локус контроля передается от родителей к детям через воспитание (научение).

Концепция самоэффективности А. Бандуры очень близка по смыслу теории Роттера (Шульц Д., Шульц С, 1998). Развивая идею Д. Роттера о локусах контроля, А. Бандура утверждает, что люди, обладающие высокой личной эффективностью, уверены в себе и в своих силах. Они верят, что в состоянии преодолеть любые препятствия и могут под-чинить себе неблагоприятные обстоятельства и события жизни.

Уверенность в своих силах настраивает человека на успех, придает ему упорство и настойчивость в достижении цели. Вследствие этого шансы на успех у человека действительно возрастают. А достижение хороших результатов при решении трудных задач, в свою очередь, еще больше укрепляет у человека уверенность в себе и повышает его эффективность (Зимбардо Ф., Ляйппе М., 2000).

Люди с низкой самоэффективностью, наоборот, изначально настроены на неудачу. Неуверенность порождает у них чувство беспомощности и растерянности в любой мало-мальски сложной жизненной ситуации. Первая неудачная попытка справиться с проблемой оказывается для них и последней, поскольку из-за неверия в свои силы от даль-нейших попыток ее решения они отказываются. У людей с низкой самоэффективностью, таким образом, постоянно доминирует убеждение, что обстоятельства выше их, и от них ничего в этой жизни не зависит.

Конфликт интерпретаций. К вопросу об эффективности личности

А. Бандура полагает, что обычной жизненной тактикой людей с низкой самоэффективностью является избегание всех ситуаций, где, как им кажется, они обречены на неудачу. Таким образом, с его точки зрения, эффективность или неэффективность личности предопределяется тотальной жизненной установкой человека.

Вспомним, что эту же проблему поднимал К.Г. Юнг, но решал ее несколько иначе. По его мнению, эффективность или неэффективность человека в какой-либо ситуации зависит от степени развитости у него определенной психической функции: интеллектуальной, эмоциональной, физической и т. д., а не тотальной установкой на успешность или неуспешность. Поэтому, с точки зрения К.Г. Юнга, индивид пасует лишь в тех случаях и вообще пытается их избегать, где требуется использование таких функций, которые у него не развиты. И напротив, он стремится оказаться в тех ситуациях, где он может блеснуть, продемонстрировать свои способности. Таким образом, полагал К.Г. Юнг, нет всецело эффективных и всецело неэффективных людей. Индивид неэффективный в одних случаях может оказаться очень даже эффективным в других. И наоборот.

Понятно, что с такой жизненной позицией, привыкнув терпеть неудачи, человек окончательно разуверяется в своей способности хоть что-то изменить в собственной судьбе. Ожидание поражения, как правило, приводит к поражению. Здесь срабатывает эффект самоподтверэкдаемых пророчеств (подробнее о нем мы будем говорить в следующем разделе "Межличностное восприятие и социальное познание").

В результате человек с низкой личностной эффективностью начинает во всем полагаться на случай, а не на себя самого. Подобная установка приводит к тому, что индивид, если даже он сам добьется успеха, будет объяснять его не как собственное достижение, а как благоприятное стечение обстоятельств, как везение (Зимбардо Ф., Ляйппе М., 2000).

Индивидуальные различия в самоэффективности частично связаны с тендерной принадлежностью. В целом, мужчины проявляют большую самоэффективность, чем женщины (Шульц Д., Шульц С, 1998).

Последствия утраты личностного контроля

Локусы контроля, о которых шла речь выше, выражают некую общую жизненную установку индивида. Вместе с тем, у каждого человека, вне зависимости от его локуса контроля, всегда имеется достаточно таких сфер жизни, где он самостоятелен. Или, по крайней мере, где он уверен, что контролирует свое поведение и жизненные обстоятельства. Последнее важно, т. к. для человека гораздо более значимо даже не реальное наличие контроля, а субъективная уверенность в том, что он им обладает.

Как полагают детские психологи, стремление к самостоятельности появляется у детей в самом раннем возрасте, с двух лет. Для родителей двухлетнего малыша наступают нелегкие времена. Ребенок начинает сопротивляться всякому внешнему давлению, особенно родительскому. Он стремится все делать наоборот, капризничает и никому не подчиняется. Родители и психологи называют этот возраст "ужасные два года" (Чалдини Р., 1999).

Понятно, что для взрослого человека, у которого сформировалось самосознание, уверенность в своей самостоятельности тем более важна. Это убеждение является для каждого из нас высочайшей психологической ценностью. Еще раз подчеркнем: речь не столько о реальном контроле (или самостоятельности), сколько о его субъективном ощущении.

Утрата чувства контроля может тяжело переживаться людьми и приводить к очень существенным негативным последствиям как для каждого индивида, так и для общества в целом.

Реактивное психическое сопротивление

Но первой реакцией человека на угрозу потери контроля является все же сопротивление. Джек Брем, автор теории реактивного психического сопротивления, утверждает, что всякий раз, когда человек начинает ощущать, что его самостоятельность ограничена или даже находится под угрозой, он проявляет реактивное сопротивление этому.

В принципе, каждый знает без всякой теории, что если человека схватить, скажем, за руку, то его первой, практически неконтролиру-емой реакцией, будет стремление вырваться. Психика человека реагирует на утрату контроля хоть и столь же непосредственно, но все же более изощренными способами.

Д. Брем в качестве иллюстрации приводит пример с "господином Джоном Смитом", который по воскресеньям после обеда обычно играет в гольф, либо смотрит телевизор, либо бесцельно бродит вокруг своей мастерской.

Но вот в одно воскресное утро жена Смита заявляет, что сегодня после обеда он будет играть в гольф, т. к. она пригласила подруг, и они собираются устроить "девичник". Свободе Смита угрожает опасность. Во-первых, он не сможет смотреть телевизор, во-вторых, не сможет слоняться вокруг мастерской, и, в-третьих, он будет вынужден играть в гольф (Brehm J., 1966).

Разумеется, Смит не смирится с таким покушением на свою свободу и станет ее защищать. Он может в знак протеста или остаться в мастерской, или вообще демонстративно усесться перед телевизором и испортить женщинам весь "девичник". Спрашивается, для чего? Для того, чтобы сохранить ощущение самостоятельности и самоконтроль.

Курьезный пример с господином Смитом, приведенный Д. Бремом, указывает на общую закономерность в поведении людей, когда они ощущают угрозу своей самостоятельности.

Но опасность потерять свободу угрожает человеку не только со стороны жены. К тому же, она, наверное, и не самая страшная. Россияне, большую часть жизни прожившие при советском режиме, не понаслышке знают, что такое всеобъемлющий репрессивный контроль со стороны государства, коммунистической партии, карательных органов, в том числе и карательной психиатрии.

Прекрасно знаком был советскому обществу и "принцип дефи-цита". С точки зрения американских социальных психологов (например, Роберта Чалдини, Тимоти Брока, Ховарда Фромкина, Стефена Уорчела, Джеймса Дэвиса, Филипа Зимбардо и т. д.), реакция в виде повышенного, ажиотажного спроса на любой дефицитный ресурс - товарный, информационный, мировоззренческий и т. д. - является психологическим сопротивлением ограничению в праве потреблять и в свободе выбора. При этом вышеуказанные авторы отмечают, что повышенный спрос усиливается в том случае, когда первоначально никакого ограничения на ресурсы не существовало, но потом вдруг в силу каких-то обстоятельств появляется дефицит (Чалдини Р., 1999).

В этой связи Р. Чалдини приводит пример с жителями одного из округов штата Флорида, где с целью охраны окружающей среды был принят закон, запрещающий использование и даже хранение моющих средств, содержащих фосфаты. Следствием запрета стало то, что жите-ли округа начали скупать в чудовищных количествах где только можно фосфатосодержащие стиральные средства. В каждом доме были сделаны такие запасы порошков и жидкостей, что их хватило бы на несколько лет вперед. Кроме того, общественное мнение наделило именно эти фосфатосодержащие средства поистине фантастической эффективностью при стирке белья (Чалдини Р., 1999).

Трудно судить исчерпывающим образом о мотивах поведения американцев, которые лишь время от времени сталкиваются с дефи-цитом чего-либо. Но дело в том, что советское общество проживало в условиях тотального, перманентного дефицита буквально на все. У советских людей никогда не было свободного доступа ни к товарам, ни к информации, ни к альтернативным идеям. Но ажиотажный спрос был всегда. Чем он вызывался? Как его можно объяснить? Только ли тем, что это была реакция на ограничение свободы?

Думается, что здесь следует прислушаться еще к одному мнению. Его высказал 3. Фрейд в своей концепции "целепрегражденного либидо". С точки зрения 3. Фрейда, сладость "запретного плода", т. е. недоступного объекта, объясняется просто человеческой завистью и жадностью.

Почему возрастает интерес к закрытым или запрещенным материалам, скажем, к информации, пропагандирующей насилие и порнографию? Не подлежит сомнению, что интерес здесь подогревается ограничением доступа. Но наряду с этим, вероятно, имеется и другая причина, а именно соображение: ведь кому-то это доступно, а почему не мне?

Отчего дети или подростки нарушают запреты родителей и вообще взрослых? Например, обычным является нарушение запрета брать какие-то вещи или поздно возвращаться домой. Очевидно, здесь проявляется реактивное сопротивление. Но бесспорно и то, что ребенок или подросток задается вопросом "почему им (взрослым, роди-телям) можно, а мне нельзя?".

В случае с жителями Флориды, на годы вперед запасшихся стиральными порошками, есть хоть какая-то толика рациональности. Моющие средства не очень страдают от длительного хранения. А как быть с советской гражданкой, которая каждый день героически выс-таивала очередь к прилавку, чтобы купить полкилограмма (больше в "одни руки" не давали) сливочного масла, и в результате сделавшей себе запас масла в 50 кг (полцентнера), которое, конечно, в конце концов испортилось?

Можно ли объяснить ее поведение только как реактивное психоло-гическое сопротивление в соответствии с принципом дефицита, обна-руженного американской социальной психологией? Вероятно, нет. Как, впрочем, и поведение жителей города Майами, штат Флорида, о которых пишет Р. Чалдини.

Таким образом, мы еще раз убедились в том, что ни одна теоре-тическая позиция не в состоянии сколько-нибудь целостно отразить социальное явление. Теория реактивного психического сопротивления Д. Брема указывает лишь на один мотив человеческого поведения в условиях ограничения доступа к ресурсам. Психоаналитическая теория 3. Фрейда дает возможность обнаружить и другие мотивы, движущие человеком в тех же обстоятельствах.

Реактивное сопротивление — это всего лишь первая непосредственная реакция на ограничение контроля. Разумеется, она не всегда приводит к восстановлению утраченной самостоятельности. Более того, иногда возникают такие ситуации, когда человек лишен возможности проявить даже эту первую реакцию, чтобы обрести уверенность в контроле за ситуацией. Скажем, если вы оказались в лифте, остановившемся из-за отключенного электричества, то какое-либо сопротивление для обретения чувства контроля в этих условиях попросту невозможно. Здесь остается только ждать и надеяться.

Кроме того, люди часто добровольно отказываются от контроля за своим поведением, чтобы снять с себя ответственность, которая неразрывно связана с чувством контроля. Почему и как это происходит, подробно и глубоко анализирует Эрих Фромм в упоминавшейся уже книге "Бегство от свободы" (Фромм Э., 1990). Для многих людей бремя ответственности за свои решения и поступки представляется непосиль-ным, и они с готовностью возлагают его на других, отказываясь от самостоятельности.

Многим людям также свойственно отказываться от контроля в тех ситуациях, где вероятны негативные последствия, ответственность за которые может лечь на них самих. И наоборот, ответственность за благоприятные последствия они, как правило, берут на себя. Как мы теперь уже знаем, делается это для защиты самосознания и сохранения самооценки.

Но вне зависимости от того, добровольно человек отказывается от контроля или теряет его в силу каких-то объективных событий, следст-вием этого становится, как правило, ощущение беспомощности, несамостоятельности, зависимости.

Беспомощность из-за утраты контроля

Контролировать свое поведение — значит, иметь возможность предвидеть последствия своих действий. Жить в мире, где все непред-сказуемо, не то чтобы тяжело, а попросту невозможно. Если вы у себя дома включаете воду, а из крана вместо воды с шипением вырывается воздух, но зато вода начинает течь с потолка; если вы щелкаете выключателем, но свет не загорается, а вместо этого загорается дверь в квартиру; если вы от всего этого в изнеможении опускаетесь на стул, но он разваливается под вами, а стол падает на вас сверху; если вы полагаетесь на порядочность знакомого человека, а он вас "продает за чечевичную похлебку"; если вы, наконец, обращаетесь за защитой в правоохранительные органы, но неожиданно видите, что милиционе-ры и прокуроры, у которых вы просите помощи, на самом деле являются отпетыми бандитами, то долго ли вы сможете прожить в этом мире?

Нечто подобное, правда, не столь масштабное, но не менее страш-ное и отвратительное по смыслу создал, экспериментируя с животными, чтобы вызвать у них состояние безысходности, Мартин Селигман — автор концепции приобретенной беспомощности (Seligman M., 1975). Животное (собака) помещалось в такие условия, когда не могло избежать ударов электротоком. Позднее, когда экспериментатором создавались другие условия, позволяющие уклоняться от ударов, собака, пережившая ситуацию безысходности, уже не пыталась этого сделать и безучастно переносила электрошок.

Селигман утверждает, что переживание состояния неконтролируе-мых последствий приводило к возникновению у животного трех видов дефицита. Первый — дефицит мотивации. Собака не пыталась научиться новому поведению. Второй — когнитивный дефицит. Отсутствие попыток освоить новое поведение приводило к отсутствию нового опыта. Животное не обретает новый опыт, т. к. у него отсутствует желание и стремление его получить. Третий — эмоциональный дефицит. Животное впадало в депрессию, у него пропадал интерес к жизни. Понятно, что следствием этого становится гибель. Приобретенная беспо-мощность, таким образом, оборачивается для животного смертью.

В определенных обстоятельствах приобретенная беспомощность и человека может привести к гибели. Или, по крайней мере, способствовать возникновению болезней и преждевременной смерти, как это показали исследования Эллен Лангер и Джудит Родин (Langer А. & Rodin J., 1976), о которых мы поговорим немного позже.

Но в целом человеческая психика более гибкая и адаптивная, чем психика животных. Поэтому для человека приобретенная беспомощность необязательно напрямую связана с какими-то чрезвычайно отрицательными последствиями. Хотя, конечно, и хорошего в ней тоже мало.

Здесь многое зависит от того, каким образом индивид будет объя-снять происходящее с ним. Иначе говоря, какой тип атрибуции — диспозиционную или ситуационную — он станет использовать для объяснения случившегося. Поскольку человек обладает самосознанием, которое, как предполагается, отсутствует у животных, то у него всегда имеется возможность, о чем мы уже не раз говорили, возложить ответственность за происходящее с ним, на внешние силы: судьбу, Бога, людей, обстоятельства и т. д. В этом случае он может утешать себя тем, что от него мало что зависит. Конечно, это не освобождает его от чувства беспомощности, но дает возможность поддержать самосознание, сохранить высокую самооценку, а следовательно, и легче переживать состояние беспомощности.

Хуже дело обстоит в том случае, когда человек всю ответственность за происходящее с ним возлагает только на себя самого. Когда состояние беспомощности объясняется с позиций самообвинения (диспозиционная атрибуция), тогда у человека кроме чувства несамостоя-тельности появляется еще и заниженная самооценка. Сочетание этих двух факторов приводит, как правило, к развитию депрессии, пассивности, соматическим заболеваниям, к потере жизненного тонуса.

Вероятность неблагоприятных последствий для человека, использующего диспозиционную атрибуцию, возрастает, если его неудачи при-обретают хронический характер и распространяются не на одну, а сразу на несколько сфер его жизни и деятельности.

Состояние приобретенной беспомощности появляется у человека под влиянием различных факторов. Оно может развиваться у детей в многодетных семьях, растущих в условиях скученности, как установила Д. Родин (Rodin J., 1976). Приобретенная беспомощность возникает у людей,

оказавшихся на больничной койке и на долгое время лишенных возможности двигаться самостоятельно. У таких пациентов появляется "госпитальный синдром". Человек, даже если его здоровье идет на поправку, продолжает сохранять неподвижность, боясь передвигаться без посторонней помощи.

Самовнушенная беспомощность

Особое место среди факторов, способствующих развитию состояния беспомощности, занимает самовнушение. Самовнушенная беспомощность может возникать у определенных социальных групп, например у детей и людей преклонного возраста под влиянием существующих в обществе стереотипных представлений о слабости и недееспособности стариков и детей. Общество как бы "наклеивает" ярлыки на эти возрастные категории людей, навязывая им убеждения, что дети, в силу инфантилизма, неразвитости, а пожилые люди, в силу старческой слабости, как интеллектуальной, так и физической, не могут обходить-ся без опеки со стороны других людей. Вследствие этого человек начи-нает сам себя воспринимать как слабого и беспомощного, неспособного к самостоятельной жизни.

Особенно тяжело в этом отношении приходится старикам. Возраст-ные предубеждения, существующие в обществе, накрепко приклеивают им ярлыки старения, из-за чего у пожилых людей формируется стигматизированное самосознание (Родин Д., Лангер Э., 1980). Осознание себя неполноценной личностью в конечном счете приводит к тому, что человек начинает вести себя в соответствии с самовосприятием, т. е. в соответствии с негативными стереотипами. Срабатывает эффект самоподтверждаемых ожиданий. В результате у пожилого человека снижается самооценка, он утрачивает чувство контроля.

О том, насколько опасна для пожилых людей самовнушенная беспо-мощность и как важно для них чувство контроля, свидетельствует исследование Эллен Лангер и Джудит Родин, проведенное в пансионате для престарелых (Langer А. & Rodin J., 1976, 1977).

Началу исследования предшествовала гипотеза о том, что главной причиной угасания жизненного тонуса и ослабления здоровья стариков в домах для престарелых является то, что в учреждениях такого типа над пансионерами устанавливается гиперопека со стороны обслуживающего персонала, вследствие чего пожилые люди утрачивают чувство контроля за собственной жизнью.

Договорившись с администрацией одного из частных пансионов для престарелых о проведении исследования, Лангер и Родин разделили всех пансионеров на две группы, каждой из которых предписы-вались свои правила проживания. Для одной группы (жильцы одного этажа) условия жизни и правила поведения остались прежними, т. е. были типичными для домов престарелых. Эти пожилые люди продолжали оставаться под тотальной опекой обслуживающего персонала. Старики жили по распорядку, составленному администрацией, неукоснительно соблюдали режим, предписанный врачами, и не несли никаких обязанностей по уходу за своей комнатой и даже по уходу за собой. Словом, их жизненные условия сводили до минимума их самостоятельность и чувство контроля.

Для второй группы (жильцы другого этажа) правила проживания были изменены. Старикам предоставили возможность самим устанавливать распорядок дня, обставлять комнату по собственному вкусу, ухаживать за комнатными растениями, самостоятельно поддерживать порядок в комнате, заказывать кинофильмы и самим определять время их просмотра. Кроме того, этих пансионеров попросили, чтобы они активно жаловались на недостатки в пансионе, протестовали и выражали несогласие с тем, что им не нравилось. Иначе говоря, пожилым людям была предоставлена возможность для проявления элементарной, разумной самостоятельности.

Гипотеза исследовательниц полностью подтвердилась. Результаты не заставили себя ждать. Уже три недели спустя старики из экспери-ментальной группы стали сообщать, что у них значительно улучшилось самочувствие. Об этом же свидетельствовал и обслуживающий персонал пансионата, отмечая, кроме того, высокую активность, расширение круга интересов и улучшение душевного состояния у своих подопечных.

Но еще более впечатляющий эффект вновь обретенной самостоятельности обнаружился спустя 18 месяцев, когда исследовательницы вновь приехали в пансионат. Служащие пансионата продолжали отмечать высокую активность, общительность, жизнерадостность стариков из экспериментальной группы. По мнению врачей, у этих пансионеров улучшилось состояние здоровья. Но наиболее поразительными оказа-лись различия между двумя группами стариков в уровне смертности (не стоит забывать, что речь идет все-таки об учреждении для престарелых людей). Если

в первой (контрольной) группе за отмеченный период умерло 30% стариков, то во второй только 15%. Все это, бесспорно, свидетельствует о том огромном значении, которое имеет чувство контроля в жизни человека.

Иллюзия контроля

Поэтому неудивительно, что люди, даже в тех ситуациях, которые они заведомо не могут контролировать, все равно пытаются это де-лать, создавая иллюзию контроля. Студенты, делающие пассы руками над стопкой экзаменационных билетов на столе преподавателя, чтобы вытащить "счастливый" билет, так же как и покупатели лотерейных билетов, долго выбирающие, осматривающие их со всех сторон и даже обнюхивающие билеты, — все это типичные примеры создания иллюзии контроля.

Одно из самых интересных исследований иллюзии контроля было проведено Эллен Лангер (LangerA., 1975).

Участие в лотерее — одна из тех ситуаций, где выигрыш определяется чистой случайностью, а не способностями и умениями человека, если, конечно, это честная лотерея, а не жульнический трюк, наподобие игры в "наперстки". Тем не менее, многие люди полагают, что и в этих условиях они могут контролировать ход событий и влиять на результат. В этом случае человек наиболее явно создает иллюзию контроля. Исследование Лангер продемонстрировало, как влияет иллюзия контроля на поведение людей.

Исследовательница предлагала группе испытуемых приобрести лотерейные билеты стоимостью в один доллар, по которым можно было выиграть 50 долларов. Одной части испытуемых предоставлялась возможность самим выбрать билет — тот, который казался им "бесспорно" выигрышным. Другие участники получали билеты путем случайного распределения. Подчеркнем, что билеты в обеих группах были одинаковыми.

Прежде, чем объявить выигрышный билет, Э. Лангер спрашивала участников, не согласятся ли они продать свои билеты, если кто-то предложит за них большую, чем начальная, цену? Те испытуемые, которые получили свои билеты без выбора, соглашались продать их в среднем за 1,96 доллара. Та же группа испытуемых, которые сами выбирали билеты, требовала за них уже 8,67 доллара, т. е. в четыре с лишним раза больше.

Можно предположить, что участники исследования Лангер исходили из наивного рассуждения: "Я ведь сам выбирал, а я знаю в этом толк, так что плохой-то билет не выберу!"

То, что люди создают иллюзию контроля, свидетельствует о том, что человеку, привыкшему осознавать себя самостоятельным, трудно признать, что могут существовать такие обстоятельства, где от него ничего не зависит. Поэтому иллюзия контроля — это тоже своего рода реактивное психическое сопротивление в ситуациях, которые невозможно контролировать. Таким образом, при помощи иллюзии контроля люди стремятся поддерживать свое самосознание. И, нужно сказать, им часто удается этого добиться.

Подводя итог, еще раз отметим, что самосознание, будучи центральным компонентом личности современного человека, во многом определяет его поведение, самочувствие и даже дальнейшую судьбу. Особенно наглядно это проявляется в отношении к личностному контролю — важнейшей составляющей самосознания человека.

Литература

1. Александер Ф., Селесник Ш. Человек и его душа: познание и врачевание от древности и до наших дней / Пер. с англ. М.: Прогресс: Культура, 1995. 608 с.

2. Баткин Л. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М.: Наука, 1989. 271 с.

3. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранное. М.: Прогресс, 1990. 765 с.

4. Гофман Э. Представление себя другим // Современная зарубежная социальная психология: Тексты. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С. 188-197.

5. Грановская P.M., Никольская И.М. Защита личности: психологические механизмы. СПб.: Знание, 1999.352 с.

6. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М.: Мысль, 1985.

7. Джемс У. Психология. М., 1991.

8. Зимбардо Ф., Ляйппе М. Социальное влияние. СПб.: Питер, 2000. 448 с.

9. Киршбаум Э.И., Еремеева А.И. Психологическая защита. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1993. 104 с.

10. Кон И. Социология личности. М.: Политиздат, 1967. 383 с.

11. Кречмер Э. Строение тела и характер. М.: Педагогика-Пресс, 1995. 607 с.

12. Леонгард К. Акцентуированные личности. Киев: Выща школа, 1989. 374 с.

13. ЛоккДж. Опыт о человеческом разумении // Сочинения: В 3 т. Т. I. M., 1985.

14. МайерсД. Социальная психология / Пер. с англ. СПб.: Питер, 1997. 684 с.

15. Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К, Энгельс Ф. Избранные произведения: В 3 т. М.: Политиздат, 1970. Т. 1. С. 1-3.

16. Налимов В.В. Спонтанность сознания. М.: Прометей, 1989. 327 с.

17. Наине Э., Маслач К. Практикум по социальной психологии. СПб.: Питер, 2000. 528 с.

18. Родионова Е.А. О постановке проблемы социальной обусловленности личности в зарубежной персонологии // Психологические проблемы социальной регуляции поведения. М.: Наука, 1976. С. 118-144.

19. Спиркин А. Основы философии. М.: Политиздат, 1988. 591 с.

20. Стрелку Я. Роль темперамента в психическом развитии / Пер. с польск. В.Н. Поруса. М: Прогресс, 1982. 232 с.

21. Фромм. Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1990. 270 с.

22. Чаадаев П. Философические письма// Статьи и письма. М.: Современник, 1989. С. 38-147.

23. Чалдини Р. Психология влияния. СПб.: Питер Ком, 1999. 272 с.

24. Шпенглер О. Закат Европы. М.: Мысль; Новосибирск: Сиб. издат. фирма "Наука", 1993.584 с.

25. Шулъц Д., Шулъц С. История современной психологии / Пер. с англ. СПб.: Евразия, 1998.528 с.

26. Юнг КГ. Настоящее и будущее// Октябрь. 1993. № 5. С. 164-181.

27. Юнг КГ. Проблемы души нашего времени / Пер. с нем. A.M. Бокови-кова. М.: Прогресс: Универс, 1994. 336 с.

28. Baeyer C.L., Sherk D. L. & Zanna M.P. Impression management in the job interview: When the female applicant meets the male (chauvinist) interviewer // Personality and Social Psychology Bulletin. 1981. № 7. P. 45-51.

29. Beaman A.L., Klentz B. & Diener E. Self-awareness and transgression in childem: Two field studies // Journal of Personality and Social Psychology. 1979. № 37. P. 1835-1846.

30. Berglas S. & Jones E.E. Drug choice as an externalization strategy in response to noncontingent success // Journal of Personality and Social Psychology. 1978. № 36. P. 405-417.

31. Brehm J.W. A theory of psychological reactance. New York, 1966.

32. CaldwellD.F. & O'Reilly CA. Boundary spanning and individual performance: The impact of self-monitoring // Journal of Applied Psychology. 1982. № 67. P. 124-127.

33. Crocker J. & Major B. Social stigma and selfesteem: The self-protective properties of stigma//Psychological Review. 1989. № 96. P. 608-630.

34. Eysenck H.J. The Structure of Human Personality. London, 1971.

35. Fenigstein A. Self-consciousness,self-attention, and social interaction // Journal of Personality and Social Psychology. 1979. № 37. P. 75-86.

36. Festinger L. A theory of social comparison processes // Human Relations. 1954. № 7. P. 117-140.

37. HardingM.E. The T and the "Not-I". A study in the development of consciousness. N. J.: Princeton University Press, 1973.

38. HeiderF. The psychology of interpersonal relations. New York, 1958.

39. Higgins E.T. Self-discrepancy: A theory relating self and affekt // Psychological Review. 1987. №94. P. 319-340.

40. Hoelter J.W. Relative effects of significant others on self- evaluation // Social Psychology Quarterly. 1984. № 47. P. 255-262.

41. Longer E.J. The illusion of control // Journal of Personality and Social Psychology. 1975. № 32. P. 311-328.

42. Longer E.J. & Rodin J. The effects of choice and enhanced personal responsibility for the aged: A field experiment in an institutional setting // Journal of Personality and Social Psychology. 1976. №34. P. 191-198.

43. Leary M.R., Wheelez D.S. & Jenkins T.B. Aspects of identity and behavioral preference: Studies of occupational and recreational choice // Social Psychology Quarterly. 1986. № 49. P. 11-18..

44. Linville P. W. Self-complexity as a cognitive buffer against stress-related illness and depression // Journal of Personality and Social Psychology. 1987. № 52. P. 663-676.

45. Markus H. Self- schemata and processing information about the self // Journal of Personality and Social Psychology. 1977. № 35. P. 63-78.

46. Rodin J. Density, perceived choice, and response to controllable and uncontrollable outcomes // Journal of Experimental Social Psychology. 1976. № 12. P. 564-578.

47. Seligman M.E.P. Helplessness: On depression, development, and death. San Francisco, 1975.

48. Snyder V. & Monson T.C. Persons, situations, and the control of social behavior // Journal of Personality and Social Psychology. 1975. № 32. P. 637-644.

49. Wood J.V. Tlieory and research concerning social comparisons of personal attributes // Psychological Bulletin. 1989. № 106. P. 231-248.

Раздел IV. Межличностное восприятие и социальное познание

Глава 1. Социальное восприятие и понимание

Межличностное восприятие Внешний облик и впечатление Эффект первого впечатления Внешний облик и ассоциации Внешность и реальная информация Факторы социальной привлекательности

Инфантильная внешность

Красивая внешность

Эффект ореола

Пространственная близость

Сходство

Вежливость и лесть

Взаимосимпатия

Глава 2. Приемы и методы социального познания

Эвристики

Эвристики представительности

Эвристики доступности

Ложный консенсус

Каузальная атрибуция (теория приписывая причин)

Ковариация

Каузальные схемы

Диспозиционная атрибуция

Фундаментальная атрибутивная склонность

Эффект "исполнителя-наблюдателя"

Модель объективной атрибуции

Атрибуция и успех

Глава 3. Социальное восприятие и самосознание

Социальное восприятие с позиций "теории справедливого мира"

Формы организации социальных знаний и опыта

Философия человеческой природы

Имплицитные теории личности

Имплицитные социальные теории

Когнитивные схемы

Прототип

Социальный стереотип

Глава 4. Стадии процесса социального познания

Первичная категоризация

Подтверждение

Уточнение, или рекатегоризация

Эффект самоосуществляемых пророчеств

Некатегориальные способы социального познания

Век живи — век учись! И ты наконец достигнешь того, что, подобно мудрецу, будешь иметь право сказать, что ничего не знаешь.

Козьма Прутков

Глава 1 Социальное восприятие и понимание

Эрвин Гоффман, автор концепции социальной драматургии, опи-сывал социальное взаимодействие по аналогии с театральным представлением, где каждый индивид использует искусно выстроенную систему вербальных и невербальных средств для создания определенной социальной роли (Гоффман Э., 1984). По сути, это означает, что любой образ, который мы представляем другим, подобен театральной роли, исполняемой актером. Мы, как и артисты, специально прилагаем усилия, чтобы наиболее выигрышно и правдоподобно представлять каждый из своих образов.

Согласно Э. Гоффману, успешное социальное взаимодействие возможно лишь в том случае, если человек, играя свою роль, помогает играть партнеру с тем, чтобы и он мог создать свой собственный образ. Роль студента можно успешно играть лишь тогда, когда другой человек исполняет роль преподавателя. И наоборот, преподавателем можно быть до тех пор, пока есть студенты. Все это означает, что успешное социальное взаимодействие требует, чтобы каждый из нас исполнял свою роль так, чтобы, во-первых, она была приемлемой для других, а во-вторых, давала им возможность сыграть собственные роли.

Данную аналогию, конечно, можно принять, но с оговорками. Во-первых, не все люди, о чем уже говорилось, являются хорошими артистами и поэтому не всегда умеют выразить то, что им хотелось бы донести до окружающих. Во-вторых, подавляющее большинство людей никак не относятся к числу грамотных, наблюдательных, опыт-ных и доброжелательных партнеров и зрителей чужой игры. Часто, самозабвенно играя собственную роль, люди попросту забывают об окружающих или не обращают на них внимания, игнорируя как партнеров.

Межличностное восприятие

Как мы воспринимаем других людей? Что лежит в основе наших суждений, интерпретаций и выводов относительно окружающих? Как правило, мы считаем, что воспринимаем реальные образы. Но на самом деле то, как мы воспринимаем других, какими они нам представляются, характеризует, скорее, нас самих, чем тех, кого мы воспринимаем. Наши собственные установки и ожидания, интерпре-тации и стереотипы заставляют нас делать определенные выводы, отдавая им предпочтение и отбрасывая другие. В окружающем социальном мире мы часто видим то, что хотим, а потому и готовы увидеть. Происходит это либо потому, что мы обращаем внимание на одни факты и не замечаем другие, либо потому, что, воспринимая конкретного человека, видим в нем другого — похожего, опыт взаимодействия с которым у нас имелся прежде.

Разумеется, все это затрудняет выполнение основного правила про-фессиональной сцены, о котором говорит Э. Гоффман — правила сотворчества и подыгрывания чужой игре. Поэтому чаще мы не стре-мимся понять чужие роли и образы, чтобы распознать их. Вместо этого мы создаем их сами в своем воображении и наделяем ими окружающих.

Таким образом, то, что мы воспринимаем в окружающем социальном мире, является не столько реально существующими процессами и объектами, сколько продуктами наших собственных чувств, склонностей, пристрастий и мыслей. Дело в том, что наше восприятие не пассивно отражает окружающую среду, оно представляет собой, скорее, результат активного поиска, отбора, организации и интерпретации различных фактов. Это означает, что мы сами создаем, формируем свою собственную субъективную реальность, с которой затем и имеем дело. Иначе говоря, мы воспринимаем тот мир, который сами и создали. И в результате получается так, что, взаимодействуя с реальным человеком, мы, тем не менее, видим не его, а тот фантастический образ, мало или вообще

не похожий на реальный, который создали сами. Коротко говоря, чаще мы вместо действительных людей с их реальными характеристиками взаимодействуем с фантомами, или виртуальными фигурами, порожденными нашими заблуждениями. В свое время эту мысль удачно сформулировал Г. Лебон: "Мы никогда не можем видеть вещи такими, каковы они в действительности, потому что мы воспринимаем лишь состояния нашего сознания, создаваемые нашими же чувствами" (Лебон Г., 1995 б, с. 100).

Вместе с тем, других способов восприятия социального мира у нас попросту нет. В целом, мы только так можем получать и интер-претировать, осмысливать и организовывать массу многочисленных, неупорядоченных, разноречивых социальных фактов, обрушивающих-ся на нас со всех сторон. В данной главе речь и пойдет о том, почему это так, а не иначе.

Внешний облик и впечатление

О том, как познается человек, в хорошей русской пословице говорится, что встречают по одежке, а провожают по уму. Но мудрость она потому и мудрость, что ею редко кто пользуется. Поэтому в повседневной жизни люди гораздо чаще руководствуются другим принципом, согласно которому первое впечатление — самое верное. Вероятно, и представление о любви с первого взгляда из того же источ-ника. И хотя никто не возьмется судить о содержании книги по ее обложке, очевидно, что в отношении людей мы именно так и посту-паем, т. е. судим о них, основываясь на впечатлениях, полученных от их внешнего вида. Из предыдущего раздела мы уже знаем, что большинст-во людей, учитывая эту всеобщую склонность обманываться первым впечатлением, специально прилагают большие усилия, чтобы создать нужный образ и произвести выгодное впечатление. Как правило, их старания не напрасны, т. к. процесс познания другого человека дальше "встречи по одежке" не идет, заканчиваясь первым впечатлением, которое и принято считать самым точным. Поэтому до "проводов по уму" дело так и не доходит. Восприняв только внешний облик, мы, тем не менее, делаем далеко идущие выводы о сущности человека. Зная лишь о том, какого он пола, роста, телосложения, какие у него черты лица, цвет глаз, волос и т. д., мы беремся судить о его характере, способностях и намерениях.

Эффект первого впечатления

Но как и почему вообще возникло убеждение, что первое впечат-ление — самое точное? Одно из объяснений этому дает открытый Германом Эббингаузом, изучавшим механизмы памяти, "закон края". Согласно этому закону, лучше запоминается та информация, которая поступает первой или последней. Следовательно, первое впечатление оказывается не самым точным, а самым ярким и запоминающимся. Другое дело, что люди, сформировав у себя первое впечатление, вместо того, чтобы как-то убедиться в его корректности и проверить его, во что бы то ни стало стремятся его подтвердить, увериться в его истин-ности. Впрочем, обо всем по порядку.

Итак, встретившись с человеком, первую, наиболее очевидную информацию мы получаем о его внешнем облике. Пол и раса — самые заметные признаки, их-то мы и воспринимаем в первую очередь. В большинстве случаев (хотя бывают, особенно сегодня, и исключения) нам не нужно особо присматриваться, чтобы понять, кто перед нами — мужчина или женщина. Также сразу мы замечаем такие особенности внешности, как рост, телосложение, тип и выражение лица. Тем более, если этими характеристиками человек в чем-то отличается от других. Быстрее всего мы фиксируем что-то необычное, отличающееся, высту-пающее из общего ряда: неожиданно высокий или низкий рост, чрезмерную полноту или худобу, ребенка среди взрослых и взрослого среди детей. Мы делаем это бессознательно, автоматически. Иначе говоря, дело обстоит не так, что сначала мы замечаем неожиданно высокого человека, а затем решаем сосредоточить на нем внимание. Напротив, тот факт, что человек выделяется среди других своим ростом, автоматически притягивает к нему наше внимание. И лишь затем мы осознаем, что человек очень высокого роста.

Эта закономерность — восприятия по контрасту — выявляется не только при знакомстве с социальными объектами. Точно так же нами воспринимается весь окружающий мир. Наше внимание сразу фик-сирует все необычное, выделяющееся на общем фоне.

Понравится нам встречный человек или нет, вызовет он доверие и симпатию или, наоборот, тревогу и антипатию — все это зависит от того, какие чувства возникают у нас при восприятии его внешнего облика. Чувства, конечно, ненадежный фундамент для установления отношений. Тем не менее, как правило, на этом шатком основании и создаются первые отношения между людьми. И то, как в дальнейшем мы будем вести себя с человеком, зависит от того, понравилась или нет нам его внешность. Это вполне объяснимо, ведь никакой иной информации, кроме сведений о его облике в момент знакомства у нас не имеется. Так что сначала мы узнаем о человеке мужчина он или

женщина, высокий или низкий, полный или худой, молодой или пожи-лой, а уж потом — честный он или нет, умный или не очень, добрый или злой.

Те чувства, которые вызывает у нас восприятие внешнего облика человека, обусловлены, в свою очередь, нашей бессознательной или осознанной уверенностью в том, что черты внешности выражают сущностные характеристики и потому дают возможность понять, что за человек перед нами, чего от него можно ждать. Вот почему человек с первого взгляда вызывает у нас приязнь или неприязнь, доверие или страх. Отсюда и фантастические высказывания "Я его сразу раскусил" или "Я его насквозь вижу".

Внешний облик и ассоциации

Практически любая черта внешности человека может ассоциироваться у окружающих с определенными психическими и социальными характеристиками. Предполагается, что особенности внешности свиде-тельствуют о склонностях, способностях, свойствах характера и тем-перамента. Так, например, большой лоб считается признаком незаурядного ума, развитого интеллекта. В русском языке эта ассоциация нашла отражение в такой характеристике умного человека, как "у него семь пядей во лбу". Очевидно, что в данном случае большой лоб расценивается как признак крупного мозга, который, якобы, и служит гарантией недюжинных умственных способностей. Но, по мнению специалистов, большой лоб не коррелирует с объемом мозга, так же, как и сам объем мозга не коррелирует с умственными способностями, уровнем интеллекта, талантом и гениальностью.

В отношении формы и размера носа также имеются определенные мнения. Считается, например, что длинный нос свидетельствует о творческой натуре, энергичности, предприимчивости, а короткий и тупой — об упрямстве, вздорности, заносчивости.

Люди высокого роста неодинаково воспринимались в различные исторические эпохи. Высокий рост ассоциировался то с утонченностью и благородством, то с замкнутостью и меланхолией, то с интеллектом, а то и с тупостью. Впрочем, в европейской культуре имеется и некое устойчивое традиционное представление о высоких худых людях. Их воспринимают как странных, чудаковатых, рассеянных и мечтательных фантазеров. Это нашло отражение даже в образах литературных героев. Достаточно вспомнить Дон-Кихота Сервантеса или Жака Паганеля Жюля Верна. В то же время о людях невысокого роста существует представление как о вспыльчивых, мелочных, отличающихся горячностью, склонных к спорам, мстительных и заносчивых.

Полнота расценивается как показатель приземленности, простоты, грубости, неделикатности чувств и манер, склонности к обжорству и пьянству, но в то же время и добродушия. Убежденность в добродушии полных людей объясняется, вероятно, тем, что их облик ассоциируется с сытостью. А сытый человек не может быть недобрым, т. к. злыми считаются только голодные, т. е., в соответствии с этой незамыслова-той логикой, худые люди. Поэтому худых воспринимают как желчных, въедливых, язвительных, недобрых людей.

Некоторые ассоциации могут иметь под собой вполне реальные основания. Так, скажем, мнение о том, что тонкие губы свидетельствуют о жестокости, сложилось благодаря меткому наблюдению, что губы в момент гнева сжимаются. Правильное наблюдение привело, тем не менее, к неверному обобщению, поскольку признак ситуативного эмоционального состояния начинает расцениваться как свидетельство постоянной черты характера. Ведь здесь подразумевается, что губы становятся тонкими у тех людей, которые постоянно испытывают злобу. Но тонкие губы у человека могут быть просто врожденной чертой внешности, унаследованной от предков. Точно так же убеждение в том, что полные губы свидетельствуют о чувственности, основано на верном наблюдении — во время сексуального возбуждения губы набухают, наливаются кровью. Но пухлыми губы могут быть у человека и по той простой причине, что он таким родился (Экман П., 1999).

Внешность и реальная информация

Однако если отвлечься от унаследованных черт внешности, то облик человека — его одежда, украшения и даже прическа — многое может сказать о нем внимательному и грамотному наблюдателю. Прическа, например, может свидетельствовать о складе ума человека, быть показателем его склонностей и интересов, о чем сообщается в книге "Нереактивные исследования в социальных науках". Психологи обратили внимание, что существует связь между длиной волос студентов и их методологическими склонностями. Исследователи сравнивали прически тех, кто посещал доклады по экспериментальной психологии, и тех, кто ходил на доклады по проблемам самоидентификации личности. Результаты красноречиво свидетельствуют, что те, кто интересовался "эксперименталкой", а, следовательно, обладал склонностью к формализации и расчетам, носили более короткие прически, чем те, кого привлекала психология личности (Пайнс Э., Маслач К., 2000).

Как видим, к одним людям, обладающим определенной внешностью, окружающие безотчетно проникаются доверием, симпатией, даже любовью, к другим, обладающим иной внешностью, они равнодушны, а третьи — вызывают страх, неприязнь, антипатию. О том, почему это так, мы сейчас и поговорим.

Факторы социальной привлекательности

Какие черты внешности вызывают у нас расположение? Чей вид нас привлекает, а чей — настораживает и отталкивает? Рядом с кем мы чувствуем себя спокойно, уверенно, а с кем — испытываем беспокойство и тревогу?

Социальные психологи выделили ряд факторов, которые делают человека социально привлекательным для других людей.

Инфантильная внешность

Прежде всего, в качестве социально привлекательного фактора можно упомянуть такие черты внешнего облика человека, которые при восприятии ассоциируются с детскостью. Иначе говоря, те взрослые, чей облик в каких-то деталях напоминает облик ребенка, воспринимаются многими людьми благожелательно. Такие черты, как непропорционально большой лоб в сочетании с маленьким подбородком, большие глаза, маленький нос, хрупкое телосложение, тонкие руки и т. д. — словом, все особенности детской внешности, которые могут сохраниться у взрослого человека, наводят на мысли о беззащитности, слабости, доверчивости. Поэтому индивид, наделенный такими чертами внешности, не вызывает у окружающих тревоги и опасения. Напро-тив, рядом с ним люди чувствуют себя уверенно и безмятежно. Ведь рядом с ребенком любой взрослый ощущает свое превосходство над ним. Более того, взрослый считает себя вправе, и даже обязанным, относиться к нему покровительственно: поучать его, запрещать или разрешать что-то делать, распоряжаться и т. д., т. е. ребенок позволяет взрослому доминировать над собой. Поэтому и взрослых людей с детскими чертами внешности считают слабыми, зависимыми, беспомощными, по-детски наивными и глуповатыми, но зато эмоциональ-ными, добрыми, прямодушными, отзывчивыми, честными. В этом случае стереотипное представление о детях (кстати, далекое от действи-тельности), как о бесхитростных, наивных, непорочных существах, переносится на взрослых. Поэтому они и вызывают у окружающих симпатию и доверие. Ведь очень многие люди испытывают потреб-ность в самоутверждении, но хотят добиться этого простым и легким способом — посредством доминирования над более слабыми. Надеясь удовлетворить эту потребность, они и стремятся взаимодействовать с теми, кто, как они полагают, даст им возможность повысить самооценку. Вот почему их привлекают люди с инфантильными чертами внешности.

Таким образом, по крайней мере, две причины делают привлека-тельными для окружающих индивидов с инфантильным обликом. Первая — они не воспринимаются как опасные, несущие угрозу. Вто-рая — считается, что над ними можно легко доминировать, подобно тому, как взрослые доминируют над детьми. В предыдущем разделе говорилось о том, как часто люди с низкой самооценкой, неуверенные в себе ищут именно такие социальные объекты для сравнения и самоутверждения.

Разумеется, чаще всего это мнение об инфантилизме взрослых людей с детскими чертами внешности оказывается ошибочным. И вполне может оказаться, что за ангельской, детской внешностью кроется решительный, твердый характер или вполне взрослые хитрость и расчетливость, алчность и преступные намерения.

Но, с другой стороны, убежденность в том, что детский облик свидетельствует о внутреннем инфантилизме, настолько сильна, что сами люди с детскими чертами внешности часто начинают осознавать и воспринимать себя именно в таком качестве — как слабых и безза-щитных. В этом случае их Я-концепция формируется в соответствии с "принципом зеркала" (Кули Ч.). Иначе говоря, человек начинает осознавать себя таким, каким его видят окружающие.

Мы взяли здесь лишь возможное социальное объяснение благоск-лонного отношения к признакам детскости во внешнем облике. Вероятно, у этого явления имеются и более глубокие, т. е. биологические основания. Ведь у всякого психически здорового человека не только вид ребенка, но и вообще любого детеныша — щенка, котенка, теленка и т. д. — вызывает теплые чувства. И дело здесь, видимо, не только в ощущении безопасности или возможности доминирования над слабым существом, но и в тех безотчетно нежных чувствах, которые психичес-ки нормальный человек испытывает при виде детеныша. Эти чувства побуждают его к осторожному, бережному отношению, к ласке.

Этологи, т.е. ученые, изучающие поведение животных, сообщают, что в нормальных, естественных условиях психически здоровые взрослые животные так же бережно и осторожно, бывает даже заботливо, ведут себя не только со своими детьми или детьми животных своего вида, но и с детенышами животных других видов. Наиболее известные примеры такого рода поведения — "дети-маугли". Так называют человеческих детей, которых воспитывали животные — волки, обезьяны и даже свиньи.

Красивая внешность

Внешняя, физическая, красота — еще один фактор социальной при-влекательности. Индвиды с красивой внешностью вызывают у окружающих положительные чувства, с ними охотно знакомятся и взаимодействуют. Поэтому люди тратят огромные деньги на косметику, пласти-ческие операции, диетическую пищу, модную, красивую одежду и украшения, чтобы создать себе красивый, привлекательный образ. Можно провести отдаленную аналогию с покровительственной окрас-кой у животных, которым она, правда, дана от природы, тогда как люди создают свой имидж искусственно. Цель же и в том, и в другом случае одна: как можно лучше приспособиться, адаптироваться в окружающих условиях, у животных — в природе, у людей — в обществе. В чем же причина притягательной силы красоты?

Прежде всего, вероятно, в том, что при созерцании красивого — людей, вещей, природы — мы испытываем эстетическое удовольствие. Но не только. Исследования показывают, что здесь также имеет место ассоциация, суть которой сводится к простой формуле: красивое — значит хорошее. Эту ассоциацию наглядно иллюстрирует исследование стереотипного восприятия красоты, проведенное Карен Дион (1972). В нем она показывала студенткам колледжа фотографии детей, которых, по ее словам, отличало дурное поведение. Одни дети на снимках выгля-дели привлекательно, другие — нет. Выяснилось, что плохое поведение красивых детей, даже когда оно описывалось как просто дикое, находило у студенток оправдание. Очарованные красивой внешностью, они явно не желали ничего знать о дурном поведении этих детей. Но вот непривлекательные на вид дети за такое же поведение характе-ризовались респондентками как недоразвитые, неадаптивные, девиантные.

Такого же стереотипа в восприятии придерживаются даже трехлетние дети, о чем свидетельствует еще одно исследование К. Дион (1977). Трехлетние малыши выказывали откровенное предпочтение миловидным напарникам по играм, уделяя гораздо меньше внимания непривлекательным детям (Пайнс Э., Маслач К., 2000).

Коль скоро красивое ассоциируется с хорошим, то привлекатель-ным людям приписывают все мыслимые и немыслимые положительные качества, что явствует из обзорного исследования Алисы Игли и ее коллег (Чалдини Р., 1999). Поэтому красивых людей более охотно, чем некрасивых, принимают на работу. Их деятельность, как правило, оценивается положительно, а сами они характеризуются как способные, перспективные работники, хорошие специалисты. Считается, что внешне привлекательные люди доброжелательны, отзывчивы, честны, не способны на предательство и обман. Исключение составляют лишь те случаи, когда красивый человек воспринимается как соперник. Тогда чувство зависти нейтрализует обаяние красоты.

Неудивительно поэтому, что кандидаты с привлекательной внеш-ностью имеют больше шансов в избирательных кампаниях, что при уголовном или административном преследовании красивым людям выносят менее суровые или обременительные приговоры, что им более охотно, чем некрасивым, помогают, когда они нуждаются в помощи (Чалдини Р., 1999).

И наоборот, некрасивые люди обречены на неприязненное к себе отношение, особенно при первом знакомстве. Чаще всего их избегают, а если и взаимодействуют с ними, то лишь по необходимости.

Эффект ореола

В социальной психологии подобного рода ассоциации получили название гало-эффектов или, проще говоря, эффектов ореола. Суть эффекта в том, что одна привлекательная и яркая черта человека, словно ореол или нимб затмевает для окружающих все другие черты. Если говорить об ореоле физической красоты, то он к тому же рас-пространяется не только на характеристики самого красивого индивида, но и на других людей. Оказывается, находиться в компании красивого человека просто выгодно.

Эффект ореола действует в однополых парах, причем как женских, так и мужских. Люди с заурядной внешностью рядом с красивым индивидом воспринимаются как более привлекательные. И, наоборот, рядом с некрасивым — менее привлекательными.

В разнополых парах этот эффект действует только в одном нап-равлении: мужчина выигрывает от соседства с красивой женщиной. Но он же будет выглядеть неприглядно, находясь в компании с некрасивой женщиной. В то же время некрасивая или с заурядной внешностью женщина не получает никаких преимуществ рядом с красивым мужчиной. Дэниэл Бар-Тал и Леонард Сейкс (Ваг-Tal D. & Saxe L., 1976) показывали участникам эксперимента фотографии, по версии исследователей, семейных пар, на которых были засняты либо некрасивый мужчина рядом с красивой женщиной, либо некрасивая женщина рядом с красивым мужчиной. Мужчина с непривлекательной внешностью рядом с красивой женщиной характеризовался участникам исследования как человек, добившийся значительных успехов — богатый, умный, хороший профес-сионал. Некрасивая женщина в паре с красивым мужчиной ничего не выигрывала. О ней говорилось только, что она некрасивая.

Красивые люди, как мужчины, так и женщины, в большей мере удовлетворены качеством своих социальных взаимодействий с окружающими, чем некрасивые, больше получают удовольствия или удовлетворения от общения. Но имеется и другая, прямо противоположная тенденция, которая проявляется в том, что люди с привлекательной внешностью могут быть неудовлетворены собой и иметь низкую самооценку. По мнению Бренды Майор и ее коллег (1984), подобное положение дел является следствием осознания красивыми людьми того факта, что окружающие ценят в них лишь внешнюю физическую привлекательность, а не их социальные качества и достоинства: способности, интеллект, человечность, достижения и т. д. (Чалдини Р., 1999).

Кроме того, чем привлекательнее мужчина, тем больше он общается и взаимодействует с женщинами, и меньше — с другими мужчинами. Вместе с тем, внешняя привлекательность женщин не коррелирует с количеством социальных взаимодействий. Это объясняется тем, что красивые женщины, как правило, не обладают навыками и искусством социального общения в отличие от красивых мужчин, которые, напротив, очень искусны, а потому и успешны в общении.

Шарон Брэм (Brelmi S., 1992) считает, что это может быть следствием гендерно-ролевых стереотипов, согласно которым мужчине надлежит быть активным, а красивой женщине — пассивной. Социальное окружение, прежде всего родители, побуждают красивых женщин следовать этому стереотипу, препятствуя тем самым развитию у них навыков социального общения. Что касается некрасивых женщин, то им окружение не препятствует в развитии навыков общения. Поэтому они научаются хорошо взаимодействовать с другими людьми и получают от этого удовлетворение.

В заключение отметим, что стереотипное восприятие красоты действует и в противоположном смысле: хороший — значит красивый. Мы переоцениваем физическую привлекательность тех людей, которые нам нравятся, не из-за их красоты, а по каким-то другим причинам. Так, например, люди, вызывающие у нас восхищение своими талантом, успехами, достижениями и т. д., кажутся нам также и внешне красивыми и привлекательными.

Пространственная близость

При прочих равных условиях людям больше нравятся те, кто проживает неподалеку, в одной с ними местности. Таким образом, фактор пространственной, территориальной близости выступает существен-ной причиной для установления отношений. Об этом свидетельствует хотя бы такое явление, как землячество. Находясь вдали от дома, люди с большей охотой и доверием взаимодействуют с земляками. Мы бессознательно предполагаем, что люди из той же местности, где проживали или проживаем мы сами, лучше нам знакомы, чем другие, хотя на самом деле это может быть совсем не так.

Еще одна причина привлекательности пространственной близости состоит в том, что люди, живущие, работающие, вообще находящиеся в одной местности, имеют возможность чаще встречаться. Вследствие этого возникает эффект узнавания. Его суть в том, что повторяющаяся демонстрация одного и того же стимула приводит к его узнаванию и, следовательно, увеличивает привлекательность. Роберт Борнстейн (Bomstein R., 1989) полагает, что эффект узнавания носит социобиологический характер. Основываясь частично на том факте, что появление чего-то непривычного, незнакомого ассоциируется с возникновением негативных чувств, Борнстейн считает, что подозрительное отношение к новым стимулам является важным адаптивным достижением животных и человека, которое позволяет им выжить. Если происходит при-выкание к стимулу (в том случае, когда возникнув несколько раз, он не вызвал отрицательных последствий), то подозрение к

нему постепенно исчезает. Впервые встретившись с человеком, вы, скорее всего, отнесе-тесь к нему настороженно. Повторные встречи с ним, если они не повлекут неприятности, приведут к тому, что вы станете относиться к нему как к "шапочному знакомому".

Если мы положительно реагируем на чьё-то поведение, а вероятность такой реакции увеличивается по мере возрастания количества встреч с человеком, то это делает его более привлекательным в наших глазах.

Сходство

Нам нравятся люди, чьи социальные ценности и установки, пове-дение и привычки согласуются с нашими. И мы не любим тех, чьи взгляды и поведение противоречат нашим. Если к тому же человек похож на нас в других отношениях — личностными характеристиками, стилем и образом жизни, привычками, даже одеждой, то его социаль-ная привлекательность для нас возрастет еще сильнее. Коротко говоря, мы любим тех, кто похож на нас, и не любим тех, кто не похож.

Ранние исследования, изучавшие эту закономерность, проводились в лабораторных условиях, и процедура предусматривала взаимодействие реальных людей с вымышленными. Например, испытуемому сообщалось, что ему предстоит взаимодействовать с человеком и что оба они должны заполнить анкеты, касающиеся их взглядов, мнений, установок, а затем обменяться анк