Понятие о Вселенских соборах

«Пространный Катехизис» дает следующее определение Вселенского Собора:

«Собрание пастырей и учителей Христианской Кафолической Церкви, по возможности, со всей вселенной, для утверждения истинного учения и благочиния между христианами» [117].

Церковь есть Тело Христово, духовный организм, Глава которого — Христос. Она имеет единый дух, единую общую веру, единое соборное сознание, руководимое Духом Святым. Это сознание присуще Церкви всегда, но свое определенное выражение оно получает в решениях церковных соборов, которые суть органы, через которые действует соборный церковный разум. По примеру свв. апостолов, «которые держали Собор в Иерусалиме» (Деян. 15, 6), Церковь с древнейших времен имеет обычай разрешать возникающие в практике церковной жизни вопросы посредством созыва соборов. Уже 37-е правило свв. апостолов устанавливает, чтобы в каждой церковной области дважды в год созывались поместные соборы для решения текущих вопросов церковной жизни [118]. В IV столетии по причине появления проблем, имеющих общецерковное, вселенское значение, возникает потребность в созыве Соборов Вселенских, на которые стремились приглашать представителей «по возможности, со всей вселенной».

«которые держали Собор в Иерусалиме»

«Вселенские Соборы точно формулировали и утвердили ряд основных истин христианской православной веры, защитив древнее учение Церкви от искажений еретиков. Вселенские Соборы также формулировали и обязали ко всеобщему единообразному исполнению многочисленные законы и правила общецерковной и частно — христианской жизни, называемые церковными канонами» [119].

Вероопределения Вселенских Соборов являются

«подлинным, нерушимым, авторитетным, основанным на данных Священного Писания и Апостольского Предания, вселенским и Священным Преданием Церкви» [120].

Православная Церковь признает семь Вселенских Соборов.

I. Никейский 325 г.

II. Константинопольский 381 г.

III. Эфесский 431 г.

IV. Халкидонский 451 г.

V. Константинопольский 553 г.

VI. Константинопольский 680-681 г.

VII. Никейский 787 г. [121]

691-692 гг. состоялся Трулльский, так называемый Пято-Шестой Собор, являющийся в церковном сознании правомочным продолжением VI Вселенского Собора. Своим вторым правилом Трулльский Собор утвердил догматические определения, содержащиеся в правилах свв. апостолов, 12-ти свв. отцов и 9-ти поместных Соборов III—V веков. Они приводятся в книге «Правила Православной Церкви» [122].

«Задача и цель соборов — явить «единство Святых и Божиих Церквей, выражая единство и православие веры кафолической Церкви, чтобы везде и всегда христиане верили в то, чему Христос и Его апостолы учили» [123].

Однако следует иметь в виду, что Соборы не довлеют над Церковью, являясь сами одной из форм церковной жизни. Собор не является непогрешимым оракулом церковной истины. Решения любого, даже самого представительного, собора должны пройти рецепцию Церкви, только Церковь может засвидетельствовать о достоинстве решений того или иного собора, только Церковь может сообщить собору статус Вселенского. Если собор высказывает взгляды и принимает решения, расходящиеся с опытом Церкви, то такой собор является ложным, а его участники, если не покаются, подлежат низложению, поскольку судьей и хранителем церковной истины, в конечном счете, является народ церковный как носитель опыта «истинной жизни».

«История знает случаи, когда собор, созываемый в качестве вселенского и претендующий на универсальную значимость для всего христианского мира, отвергался народом и получал наименование «разбойничьего» или псевдособора (например, Эфесский собор 449 г., утвердивший ересь монофизитства. — О. Д.). В то же время другие соборы, гораздо менее претенциозные по своим целям, были признаны вселенскими, ибо выраженная и сформулированная ими истина носила подлинно вселенский… характер» [124].

Таким образом, вселенскость собора определяется не формальным представительством, а характером обсуждаемых на соборе вопросов и принимаемых на нем решений.

Никео-Цареградский Символ веры был составлен отцами I и II Вселенских Соборов. В основании его лежат более древние крещальные символы, которые, в свою очередь, восходят к изначальному апостольскому правилу веры. Отцы I Вселенского Собора в Никее составили орос, в состав которого входили первые семь членов Символа веры. Никейский Символ пользовался общецерковным авторитетом как точное выражение Православной веры. Его авторитет подтверждали последующие Вселенские Соборы, до IV включительно. На II Вселенском Соборе в Константинополе к Символу были добавлены еще пять членов, а первые семь членов, принятые в Никее, были переработаны. В соборных документах Никео-Цареградский Символ веры впервые встречается в актах IV Вселенского Собора, который признал его непогрешимой формулой веры [125]. Во второй половине V века Никео-Цареградский Символ распространился повсеместно и вытеснил как Никейский, так и более древние крещальные символы из богослужебной практики Церкви [126].

ГЛАВА I

Й ЧЛЕН СИМВОЛА ВЕРЫ

ИСПОВЕДАНИЕ ВЕРЫ

Символ веры начинается со слова «верую». Таким образом, произнесение Символа веры является исповеданием нашей веры.

«…вера — всегда личностна. Каждый должен веровать сам, нельзя веровать за другого. Многие люди могут веровать в одно и то же из-за общности их… опыта, но общность их веры и единство их веры должны опираться на личное исповедание. Вот почему в Православной Церкви Символ веры всегда произносится от первого лица единственного числа» [127] —

даже во время Божественной литургии, когда его произносят одновременно сотни и даже тысячи людей.

«Первое слово этого священного текста — «Верую» — связано с каждым последующим членом Символа и дает этому изъявлению общей веры христианского парода ценность персонального участия и ответственности каждого члена Церкви…» [128]

«Пространный Катехизис» называет исповедание «6лижайшим и непременным действием сердечной веры в Бога» [129]. Ап. Павел свидетельствует, что исповедание веры необходимо для спасения, «потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению» (Рим. 10, 10).

«потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению»

Действительно, открытое, бескомпромиссное исповедание укрепляет веру, тогда как стремление скрыть свою веру, напротив, отрицательно сказывается на духовной жизни, приводит к появлению сомнений. Конечно, это не значит, что христианин должен нарочито демонстрировать свою веру, навязывать свои убеждения всем окружающим. Господь предупреждает об опасности бросать жемчуг перед свиньями (Мф. 7, 6). Но в то же время христианин всегда должен быть готов дать исчерпывающий ответ на вопрос «како веруеши?». Ап. Петр наставляет:

«будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Пт. 3, 15).

«будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением»

Таким образом, исповедание веры необходимо не только для спасения своей души, но также и для научения и спасения ближнего. Отречение от веры всегда рассматривалось Церковью как тяжелейший, смертный грех. Ведь человек, по тем или иным причинам отрекающийся от веры, свидетельствует тем самым, что Бог не является для него главной жизненной ценностью, показывает, «что не имеет истинной веры в Бога Спасителя и в будущую блаженную жизнь» [130].

Не каждый христианин в силу уровня своего образования или других индивидуальных особенностей может быть проповедником, служителем слова, но каждый может и обязан миссионерствовать примером своей жизни. С древнейших времен исповедание веры понималось как единство слова и дела, убеждений и образа жизни. Так, во втором послании св. Климента Коринфянам, псевдоэпиграфическом памятнике христианской письменности середины II столетия, говорится:

«Итак, не будем довольствоваться только тем, чтобы называть Его Господом: это не спасет нас. Ибо Он говорит: «не всякий, кто говорит Мне: Господи, Господи! спасется, но делающий правду». Поэтому, братья, будем исповедывать Его делами, взаимной любовью, не прелюбодеянием, не злословием друг на друга, не завистию, но воздержанием, милосердием, добротою; мы должны сострадать друг другу, а не быть сребролюбивыми. Такими-то делами будем исповедывать Его, а не противными им…» [131].

«не всякий, кто говорит Мне: Господи, Господи! спасется, но делающий правду»

Так же, как делами можно исповедывать Господа, делами же можно отрекаться от Него. По словам ап. Павла

«кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим. 4, 8).

«кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного»

УЧЕНИЕ О СУЩЕСТВЕ БОЖИЕМ

О единстве существа Божия

«Пространный Катехизис» говорит, что в Символе веры в исповедании веры в Бога добавлены слова «во единого»

«для того, чтобы отвергнуть ложное учение язычников, которые… думали, что богов много» [132].

Слово «единого» в данном случае не означает выделения некоторого особенно понравившегося нам бога из ряда других, подобных ему существ. Понятие «единый» применительно к Богу разъясняет учитель Церкви IV века Руфин:

«Когда мы говорим, что восточные церкви веруют во единого Бога…, то надобно разуметь здесь, что Он именуется единым не по числу, но всецело (unum non numerо diei, sed universitate). Так, если кто говорит об одном человеке…, в этом случае один полагается по числу: ибо может быть и дргой человек, и третий… Но где говорится об одном так, что другой или третий не может уже быть прибавлен, там имя одного берется не по числу, а всецело. Если, например, говорим: одно солнце, — тут слово одно употребляется в таком смысле, что не может быть прибавлено ни другое, ни третье. Тем более Бог, когда называется единым, то разумеется единым не по числу, но всецело, единым в том смысле, что нет другого Бога» [133].

Таким образом, «единый» означает единственного в своем роде, подобного которому нет. Поэтому Тертуллиан говорит о вере in unicum Deum [134]. В древнем символе Антиохийской церкви сопряжены оба значения, здесь говорится о вере «в единого и единственного Бога (in unum et soium Deum)» [135].

Однако если мы заявим о своей вере в единого и единственного Бога язычнику-многобожнику, то он не поймет, почему Бог, являющийся предметом нашей веры, единственный. И он будет по-своему прав, поскольку в рамках его представлений о божественном учение о всецелом единстве Божества не может быть обосновано. Поэтому необходимо определиться: какой смысл мы должны вкладывать в само понятие «Бог», чтобы наше учение о едином Боге имело смысл?

Очевидно, что монотеистическое представление о Боге может иметь смысл только в том случае, если под Богом мы понимаем существо абсолютное, самодостаточное, ни от чего не зависящее, не имеющее нужды ни в чем ином для Своего существования — существо, обладающее всей полнотой бытия и совершенства. Бог един, потому что Он абсолютен, и Он абсолютен потому, что един. Допустить существование какого-либо иного, отличного от Бога, принципа существования, иного начала, от Бога не зависящего, которое было бы больше Его, равно Ему или меньше Его, значит тем самым уже отказать Богу в обладании всей полнотой бытия и совершенства, то есть в абсолютности. Архиеп. Макарий (Булгаков) писал:

«Если бы было много богов, каким образом сохранилась бы их беспредельность? Где существовал бы один, там, конечно, не мог существовать ни другой, ни третий» [136].

Приведенные выше философские рассуждения, сами по себе корректные, для богословия не имеют самодовлеющего значения. Для богословия самое главное — то, что истина единства Божия с несомненной ясностью запечатлена в Божественном Откровении:

«Видите ныне, видите, что это Я, Я — и нет бога, кроме Меня» (Втор. 32, 39).

«Видите ныне, видите, что это Я, Я — и нет бога, кроме Меня»

«Итак, знай ныне и положи на сердце твое, что Господь Бог на небе вверху и на земле внизу, и нет еще кроме Него» (Втор. 4, 39).

«Итак, знай ныне и положи на сердце твое, что Господь Бог на небе вверху и на земле внизу, и нет еще кроме Него»

«Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога» (Ин. 17, 3).

«Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога»

«…нет иного Бога, кроме Единого» (1 Кор. 8, 4).

«…нет иного Бога, кроме Единого»