Метафора и метонимия как средство осмысления реальности. Базовые когнитивные метафоры

Для большинства людей метафора — это поэтическое и риторическое выразительное средство, принадлежащее скорее к необычному языку, чем к сфере повседневного обыденного общения. Более того, метафора обычно рассматривается исключительно как принадлежность естественного языка — то, что относится к сфере слов, но не к сфере мышления или действия. Понятия, управляющие нашим мышлением, вовсе не замыкаются в сфере интеллекта. Они управляют также нашей повседневной деятельностью, включая самые обыденные, земные ее детали. Наши понятия упорядочивают воспринимаемую нами реальность, способы нашего поведения в мире и наши контакты с людьми. Наша понятийная система играет, таким образом, центральную роль в определении повседневной реальности. И если мы правы в своем предположении, что наша понятийная система носит преимущественно метафорический характер, тогда наше мышление, повседневный опыт и поведение в значительной степени обусловливаются метафорой.

Однако понятийная система отнюдь не всегда осознается нами. В повседневной деятельности мы чаще всего думаем и действуем более или менее автоматически, в соответствии с определенными схемами. Что представляют собой эти схемы, для нас совсем не очевидно. Метафора не ограничивается одной лишь сферой языка, то есть сферой слов: сама процессы мышления человека в значительной степени метафоричны. Именно это имеем мы в виду, когда говорим, что понятийная система человека упорядочивается и определяется метафорически. Метафоры как языковые выражения становятся возможны именно потому, что существуют метафоры в понятийной системе человека.

Споры ведутся по определенным моделям. Это означает, что мы делаем одни ходы и не делаем другие. Тот факт, что мы осмысливаем споры частично в терминах сражения, системно обусловливает и саму форму спора, и способ обозначения наших ходов. Поскольку метафорическое понятие системно, системен и язык, используемый для его раскрытия.

В нашей культурной среде время особенно ценится. Его ресурсы для нас ограничены. Поскольку в современной западной культуре понятие труда обычно связывается со временем, затрачиваемым на его выполнение, а время подлежит точному количественному измерению, труд людей обычно оплачивается согласно затраченному времени — по часам, неделям или годам. В нашей культуре метафора ВРЕМЯ — ДЕНЬГИ проявляется весьма многообразно: повременная оплата телефонных разговоров, почасовая оплата труда, тарифы за пользование гостиницей, годовые бюджеты, проценты по займам, выполнение общественных обязанностей, связанное с “выделением” для них определенного времени. В истории человечества эти общественные установления относительно новы и существуют далеко не во всех культурах. Возникшие в современных индустриальных обществах, они глубоко пронизывают нашу повседневную деятельность. Мы относимся ко времени как к очень ценной вещи — как к ограниченным ресурсам и даже как к деньгам — и соответствующим образом осмысливаем его. Тем самым мы понимаем и переживаем время как нечто такое, что может быть истрачено, израсходовано, рассчитано, вложено разумно или безрассудно, сэкономлено или потрачено напрасно.

ВРЕМЯ — ДЕНЬГИ, ВРЕМЯ — ОГРАНИЧЕННЫЙ РЕСУРС, ВРЕМЯ — ЦЕННАЯ ВЕЩЬ — все это метафорические понятия.

Системность, благодаря которой мы можем осмысливать некоторые аспекты одного понятия в терминах другого понятия

Разобранные примеры приводят нас к следующим выводам относительно эмпирических оснований, связности и системности метафорических понятий:

— Большинство наших фундаментальных понятий организуется в терминах одной или нескольких ориентационных метафор.

— Каждая пространственная метафора обладает внутренней системностью. Например, метафора HAPPY IS UP 'СЧАСТЬЕ — ВЕРХ' определяет некоторую связную систему, а вовсе не ряд разрозненных и случайных метафор. (Пример распада системы мы имели бы в том случае, если бы, скажем, фраза I'm feeling up значила 'Я чувствую себя счастливым', а фраза My spirits rose — 'Я становлюсь печальнее'.)

— Разнообразные ориентационные метафоры объемлет общая система, согласующая их между собой. Так, метафора ХОРОШЕЕ — ВЕРХ задает ориентацию ВЕРХ для общего состояния благополучия, и эта ориентация согласована с частными случаями типа СЧАСТЬЕ — ВЕРХ, ЗДОРОВЬЕ - ВЕРХ, ЖИВОЕ — ВЕРХ, КОНТРОЛЬ — ВЕРХ. Метафора СТАТУС - ВЕРХ согласована с метафорой КОНТРОЛЬ — ВЕРХ.

— Ориентационные метафоры коренятся в физическом и культурном опыте; они применяются отнюдь не случайно. Метафора может служить средством осмысления того или иного понятия только благодаря ее эмпирическому основанию.

— В основе метафоры могут лежать разные физические и социальные явления. Как представляется, согласованность внутри общей системы отчасти объясняет выбор одного из них. Например, состояние счастья в физической сфере, как правило, коррелирует с улыбкой и общим состоянием экспансивности (открытости). В принципе это могло бы служить основанием для метафоры HAPPY IS WIDE; SAD IS NARROW 'СЧАСТЬЕ - ШИРОКОЕ; ГРУСТЬ—УЗКОЕ'.

— В некоторых случаях ориентация в пространстве составляет столь существенную часть понятия, что нам трудно вообразить какую-либо другую метафору, которая могла бы упорядочить данное понятие. В нашем обществе таким понятием является “высокий статус”. Другие случаи, типа “счастье”, носят менее определенный характер. Независимо ли понятие счастья от метафоры СЧАСТЬЕ — ВЕРХ или же вертикальная пространственная ориентация составляет неотъемлемую часть данного понятия? Мы полагаем, что в рамках данной концептуальной системы она составляет его часть. Метафора СЧАСТЬЕ — ВЕРХ помещает счастье внутри согласованной метафорической системы, и часть содержания этого понятия вытекает из его роли в этой системе.

— Так называемые сугубо интеллектуальные понятия, например, понятия в научной теории, часто — а возможно, и всегда — основаны на метафорах, имеющих физическое и/или культурное основание. Прилагательное high в выражении high-energy particles 'частицы высоких энергий' основано на метафоре MORE IS UP 'БОЛЬШЕ — ВЕРХ'.

Эмпирические основания метафор. Эмпирическое основание метафоры БОЛЬШЕ — ВЕРХ весьма существенно отличается от эмпирического основания метафор СЧАСТЬЕ — ВЕРХ или РАЦИОНАЛЬНОЕ — ВЕРХ. Хотя во всех этих метафорах фигурирует одно и то же понятие ВЕРХ, области опыта, на которых основаны эти метафоры, существенно различны. Дело вовсе не в том, что имеется много разных понятий ВЕРХ; правильнее сказать, что вертикальность входит в наш опыт многими разными способами и тем самым порождает много различных метафор.

Неотделимость метафор от их эмпирических оснований можно было бы акцентировать посредством включения эмпирических оснований в сами представления метафор. Так, вместо формулировок типа БОЛЬШЕ — ВЕРХ и РАЦИОНАЛЬНОЕ — ВЕРХ мы могли бы использовать более сложные отношения.

В таком представлении подчеркивался бы тот факт, что две части каждой метафоры связаны только через соответствующее эмпирическое основание и что только с помощью данных эмпирических оснований метафора может выполнять свою функцию в понимании текстов.

Три десятилетия назад в сфере исследовательского интереса гуманитарных наук оказались когнитивные структуры и механизмы оперирования этими структурами. Центральное место в когнитивной лингвистике занимает проблема категоризации окружающей действительности, важную роль в которой играет метафора как проявление аналоговых возможностей человеческого разума. Метафору в современной когнитивистике принято определять как (основную) ментальную операцию, как способ познания, категоризации, концептуализации, оценки и объяснения мира. Мы взяли в скобки слово основную, потому что, как будет показано ниже, не все исследователи когнитивной метафоры придают ей статус именно основной операции.

Метафора как феномен сознания проявляется не только в языке, но и в мышлении, и в действии. "Наша обыденная понятийная система, в рамках которой мы думаем и действуем, по сути своей метафорична". Такой подход позволил окончательно вывести метафору за рамки языковой системы и рассматривать ее как феномен взаимодействия языка, мышления и культуры. Согласно теории концептуальной метафоры в основе метафоризации лежит процесс взаимодействия между структурами знаний (фреймами и сценариями) двух концептуальных доменов - сферы-источника (source domain) и сферы-мишени (target domain). В результате однонаправленной метафорической проекции (metaphorical mapping) из сферы-источника в сферу-мишень сформировавшиеся в результате опыта взаимодействия человека с окружающим миром элементы сферы-источника структурируют менее понятную концептуальную сферу-мишень, что составляет сущность когнитивного потенциала метафоры. Базовым источником знаний, составляющих концептуальные домены, является опыт непосредственного взаимодействия человека с окружающим миром, причем диахронически первичным является физический опыт, организующий категоризацию действительности в виде простых когнитивных структур-"схем образов". Метафорическая проекция осуществляется не только между отдельными элементами двух структур знаний, но и между целыми структурами концептуальных доменов. Предположение о том, что при метафорической проекции в сфере-мишени частично сохраняется структура сферы-источника, получило название гипотезы инвариантности. Благодаря этому свойству становятся возможными метафорические следствия (entailments), которые в метафорическом выражении эксплицитно не выражены, но выводятся на основе фреймового знания. Таким образом, когнитивная топология сферы-источника в некоторой степени определяет способ осмысления сферы-мишени и может служить основой для принятия решений и действия.

Утверждение о том, что концептуальные метафоры охватывают всю сферу человеческого опыта и обладают значимым когнитивным потенциалом, на сегодняшний момент подкрепляется многочисленными исследованиями концептуальной метафоры, охватывающими практически большинство сфер человеческой деятельности.

Сфера применения эвристик этой теории постоянно расширяется за счет включения в научные изыскания материалов все большего количества языков: примером могут служить публикации, посвященные арабским или китайским метафорам. Еще одно направление развития названной теории - это обращение к метафорическому потенциалу невербальных семиотических систем, т.е. исследование концептуальной метафоры в карикатуре, жестах и в визуальном ряде креолизованных текстов.

Пересматривается традиция ограничивать роль метафоры в философии и науке. Хотя когнитивная метафора обычно и противопоставляется традиционному пониманию феномена, возводимому к Аристотелю, исследователи все чаще отмечают, что именно Аристотель первым указал на познавательный потенциал метафоры. На настоящий момент широкое распространение получили исследования когнитивного потенциала метафоры в получении научного знания. Влияние концептуальной метафоры на развитие научных идей исследовалось применительно к самой философии, а также биохимии, истории, математике, педагогике, политологии, психологии, генетике, экономике и многим другим научным направлениям.

Особенное распространение получили исследования концептуальной метафоры в сфере политической коммуникации. Положение о том, что субъект склонен реагировать не на реальность как таковую, а скорее на собственные когнитивные репрезентации реальности, приводит к выводу, что и поведение человека непосредственно определяется не столько объективной реальностью, сколько системой репрезентаций человека. Из этого следует, что выводы, которые мы делаем на основе метафорического мышления, могут формировать основу для действия. Исследователей политической метафоры интересуют два типа корреляции метафорических выражений и сознания человека. С одной стороны корпусные исследования метафор позволяют выявить структуры "коллективного подсознательного", которые не выражены эксплицитно. Смена научных представлений об онтологическом статусе метафоры и ее гносеологическом потенциале легли в основу философского уровня когнитивного подхода к метафоре, однако при решении вопросов о процедурах обработки знаний и механизме метафоризации, способах репрезентации когнитивных структур и их системности мнения исследователей расходятся. Несмотря на разнообразие подходов, исследователи до сих пор продолжают развивать и дополнять отдельные положения теории концептуальной метафоры. Основатели рассматриваемой теории М. Тернер и Ж. Фоконье пришли к выводу, что метафоризация не исчерпывается проекцией из сферы-цели в сферу-мишень, как эксплицировано в теории концептуальной метафоры, а включает в себя сложные динамические интеграционные процессы, создающие новые смешанные ментальные пространства, которые способны в самом процессе концептуальной интеграции выстраивать структуру значения. Когнитивный подход к метафоре в рамках этой теории разрабатывался на основе синтеза теории ментальных пространств Ж. Фоконье. Ментальные пространства не тождественны концептуальным доменам. Ментальное пространство - это относительно небольшой "концептуальный пакет", который эксплицитно заимствует из концептуального домена только часть структуры и конструируется для понимания конкретной ситуации или действия [Turner, Fauconnier 1995: 184]. Применительно к метафорам исследователи нередко используют понятие "исходный домен" (input domain), что является научным термином-блендом, совмещающем идеи теории концептуальной метафоры и теории концептуальной интеграции.

Междоменная проекция носит метафорический характер, однако смешанное пространство обладает каузально-событийной структурой, не выводимой из фрейма источника. Если метафорические инференции выводить только из ментального пространства-источника, то Клинтон должен потерять президентский пост. Полученные инференции не выводятся и из пространства-цели.

Как показывает представленный обзор, когнитивный подход к анализу метафоры занимает ведущее положение в современной метафорологии, но очень многие аспекты когнитивной теории по-прежнему остаются дискуссионными. Предложенная Дж. Лакоффом и М. Джонсоном теория получила широкое признание в мировой науке и нашла многостороннее применение в практических исследованиях, вместе с тем эта теория активно развивается и интерпретируется во многих научных школах и направлениях, получая новые импульсы к эволюции в рамках различных методологических установок.

 

1. Двуязычие и бикультурность

Сюжет настоящей работы составляют некоторые специфические черты языкового поведения в двуязычном социуме, характерном для некоторых регионов России и для отдельных социопрофессиональных групп в полиэтничных крупных городах. Иначе говоря, двуязычие начинается тогда, когда степень знания второго языка приближается вплотную к степени знания первого" Те же говорящие по-русски, для которых русский язык есть родной язык, но они владеют каким-то другим языком - безразлично, английским, немецким, казахским, бурятским или нанайским - в этом случае из числа билингвов, или двуязычных индивидуумов, попросту элиминированы на вечные времена, что называется, по определению.

Что касается отношения к национально-русскому двуязычию, то есть к способности казахов, татар, бурят, эвенков, нанайцев, чукчей говорить по-русски, то оно всегда было поощрительным как среди русских, так и среди всех этнических меньшинств - тут как бы нет и проблемы. Проблема заключается в том, что для значительного процента этнических меньшинств в настоящее время характерно уже не двуязычие, а русскоязычный монолингвизм, в обиходе именуемый невладением языком своего этноса. Отношение к данному явлению среди русских и шире - русскоговорящих (включая представителей других крупных этносов, пользующихся русским языком) является скорее отрицательным, нежели положительным. На этом фоне странным оказывается то, что внутри этнических меньшинств отношение к данному феномену является нейтрально-безразличным. Эта черта должна считаться национально-российской реалией, и она связана с тем, что знание родного языка не является условием распространения привилегий на индивидуума, принадлежащего к тому или иному меньшинству по паспорту, хотя бы эта принадлежность и основывалась на выборе национальности одного из родителей, а иногда - выборе национальности во втором поколении как национальности одного дедушки или бабушки. Распространение в среде меньшинств народов Севера тех норм, которые характерны для меньшинств Финляндии, США или Канады (где условием этого является знание языка меньшинства), которое было предложено автором в виде социолингвистического эксперимента, вызвало среди коренных жителей Чукотки, причем тех, кто сам владеет своим родным языком, резко отрицательную оценку: "А больше Вы ничего не хотите?"

Отношение к русско-национальному двуязычию, то есть к способности русских свободно говорить на каком-то еще языке, хотя последнее и представляет собой экзотику на российской ниве, в разных социумах весьма неоднозначно. Среди русских, даже живущих в полиэтничных регионах, оно обычно нейтральное с уклоном к отрицательному. Жители национальных сел, в особенности не владеющие или плохо владеющие русским языком, относятся приветственно даже к ограниченному знанию их языков теми представителями русскоязычного населения, кто поддерживает с ними контакт на производстве или в быту. Свободное владение их языками встречает однозначно поощрительное отношение, и в этом случае проявлением ментальности данного социума оказывается стереотип невозможности овладения языком меньшинства как функционально вторым языком: в настоящее время человек, говорящий на языке малочисленного народа, рассматривается представителями этого народа как соотечественник, или как метис, у которого один из родителей принадлежит к данному народу, в крайнем случае - как уроженец данного региона.

Жители областных и окружных центров, а также диаспоры - представители этнических меньшинств, проживающие вне регионов традиционного проживания этносов (чаще всего в крупных городах), и в особенности, связанные по профессии с изучением или преподаванием родного языка, к носителям русско-национального двуязычия ныне относятся по преимуществу отрицательно. Такое отношение, ставшее правилом российской языковой жизни с середины 70-х годов, обусловлено несколькими причинами. Одна из них напрямую связана с культивируемым характером двуязычия - если социальный заказ диктовал национально-русское двуязычие (двуязычие нерусских) как наиболее прогрессивную форму двуязычия, то билингвы, среди которых подавляющее большинство составляли нерусские, занимали в любом социуме привилегированное положение и обладали большим по сравнению с другими коммуникационным потенциалом. В связи с этим носители русско-национального двуязычия составляли для представителей меньшинств весьма острую профессиональную конкуренцию - ее следствием и явилась негативная оценка русско-национального двуязычия среди данного контингента.

В относительно недавнее время переход с одного языка на другой, конкретно - с языка межэтнического общения на этнически ограниченный язык порицался русскоговорящим большинством, с одной стороны, и принял характер маркированного коммуникативного акта со стороны этнического двуязычного меньшинства. Данный ментальный концепт прочно укоренился в сознании подавляющего большинства русскоговорящих монолингвов и распространился на подавляющее большинство представителей этнических меньшинств. С другой стороны, в коммуникации представителей меньшинств переключение на родной или функционально первый язык стало обычным, и для этого подчас достаточно было одного присутствия кого-либо из "русскоязычных".

Среди представителей малочисленных народов Севера по крайней мере среди лиц среднего поколения (среди лиц более младших поколений настоящие билингвы, способные говорить свободно на двух языках, представляют собой довольно редкое явление) использование родного - чаще всего функционально первого языка в функции "тайного языка" - стало едва ли не нормой. Рассмотрим некоторые типичные ситуации.

В Анадыре, окружном центре Чукотки, часто бывает достаточно одного присутствия кого-либо из посторонних "русскоязычных" представителей приезжего населения, чтобы лица из числа местного населения (чукчи) перешли в личной беседе или разговоре по телефону на чукотский язык. В поведении билингвов в данном случае действует ярко выраженный стереотип: "русскоязычные" не понимают по-чукотски. Однако несмотря на наличие данного стереотипа, ставшего одним из составляющих ментальности билингвов, такое положение часто не соответствует языковой реальности. Многие из "русскоязычных", живущие на Чукотке по 5-10 лет и более, в особенности те из них, кто приехал на Север в 50-60-е годы XX века, хотя и не владеют чукотским языком активно, но все же неплохо понимают разговорную чукотскую речь - иногда ровно настолько, чтобы воспринимать стереотипные устные тексты, сопровождающие общение лиц из "титульного" этноса, в особенности тексты телефонных разговоров. Такое знание приобретается довольно легко даже без целенаправленных усилий посредством слушания выпусков новостей национального радио, которые традиционно преподносятся слушателям в адекватном переводе с русского языка. Это знание редко афишируется или демонстрируется, поэтому практика переключения кодов на "тайный язык" чукчами-билингвами не встречает препятствий.

Билингвизм представителей нерусских народов России неоднороден в возрастном, территориальном и социальном отношениях и существует в широком спектре от подлинного билингвизма, связанного с примерно равным использованием двух языков и примерно одинаковой компетенцией, до весьма слабого владения русским языком, с одной стороны, и почти полного невладения родным языком-языком меньшинства, с другой стороны. Одним из критических состояний языка меньшинства при билингвизме части говорящих на нем выступает переход билингвов (в нашем случае - национально-русских билингвов) на функционально второй для них язык, то есть в России - на русский язык. Вполне понятно, что данный переход не связан с дефектами языковой компетенции и обусловлен либо несоотносительной престижностью языков (при этом снижение престижа языка собственного этноса наведено извне из среды русскоговорящих при активном посредстве тех же билингвов), либо общими стереотипами коммуникации в полиэтничном социуме. В связи с этим открывается возможность делать любопытные наблюдения при создании ситуации обратного перехода таких лиц на родной язык (теоретически являющийся функционально первым языком

1. Билингвизм в целом не характерен для русской языковой ментальности. На уровне обыденного сознания владение и пользование языками иных этносов носителями данной ментальности не поощряется и не приветствуется. Владение каким-либо иным языком, кроме русского языка в статусе функционально первого языка, приводит к необратимым сдвигам в ментальности и языковом поведении русско-национальных билингвов и лиц, свободно владеющих иностранными языками. При этом в языковом поведении и в индивидуальном лингвокультурном комплексе таких лиц начинают присутствовать такие черты, которые становятся значимой маркировкой статуса этих лиц.

4. Национально-русский билингвизм стал характерной особенностью коммуникации и языкового поведения нерусских граждан Российской Федерации и стран СНГ. В этой социальной среде такой билингвизм осознается как особое преимущество, повышающее статус личности и открывающее дорогу к тем сферам профессиональной деятельности, которые недоступны для русскоговорящих монолингвов.

5. Использование языка меньшинства в роли "тайного языка" стало яркой особенностью ментальности национально-русских билингвов и одним из стереотипов их вербальной коммуникации. Билингвизм в этом случае в глазах пользователей рисуется как привилегия, позволяющая блокировать от постороннего восприятия существующие каналы коммуникации.

6. Теоретический аппарат отечественной социолингвистики отличается столь высокой степенью адаптации к специфически российской языковой реальности, что его основные понятия подчас невозможно экстраполировать на иные языковые ситуации. Вместе с тем этот теоретический аппарат оказывается недостаточно совершенным для детализированного описания отдельных частных языковых ситуаций в этой языковой реальности. Это, в свою очередь, влечет за собой длинный "хвост" теоретических проблем науки о языке и практических проблем языковой политики. Отдельные понятия, принадлежащие отечественной социолингвистике прошлых лет, характеризуют скорее особенности ментальности пишущих о языке, нежели конкретные языковые понятия.

На сегодняшний день в мире существует 40 стран, где два языка (или три, а в Сингапуре даже четыре) являются государственными языками² (в 1990-х годах таких стран было 35³) Канада - одна из них. Но если в странах Африки, Азии или Латинской Америки, бывших в свое время колониями, один из государственных языков родной, а другой - остался "в наследство" от колониальных времен (в Танзании - суахили и английский; в Чаде - арабский и французский; в Индии - хинди и английский; в Перу - кечуа и испанский), если в странах Европы оба языка - родные (например, в Финляндии - финский и шведский), то в Канаде оба официальных языка - языки иммигрантов. В этом страна формально похожа на двуязычный Камерун, где официальные языки (также английский и французский) - языки не родные. Двуязычие здесь тесно связано как с языковой политикой, так и с общей политикой государства, поскольку существование в стране двух официальных языков затрагивает интересы всего населения.

Языковая политика Канады - продукт исторических взаимоотношений между англичанами и французами: "в 1605 году было основано первое постоянное французское поселение Ранняя языковая политика исходила из обычных практических и коммерческих соображений, при новых контактах колонистам удобнее было пользоваться привычными для них европейскими языками, а интересы местного населения не привлекали серьезного внимания. Но противоборство между колониальными силами в Северной Америке положило начало конфликту и созданию характерной языковой политики, что, в конце концов, привело к решению использовать английский и французский языки как государственные.

Двадцатый век - время усиления борьбы квебекцев за расширение использования французского языка в жизни общества и государства. Деятельность франкоканадцев в этой области отличается исключительной последовательностью и целеустремленностью⁷.

Начиная с 20-х годов XX века в Квебеке на смену деятельности по защите французского языка приходит политика, которая ставит перед собой цель не только обеспечить французскому языку место рядом с английским, но и лишить английский язык привилегированных позиций в квебекском обществе, дать возможность квебекцам жить и работать в родной франкоязычной среде и принудить к двуязычию англоязычное население провинции.

Население страны делится на три лингвистические группы: англофоны -канадцы, родным языком которых является английский; франкофоны - канадцы, родным языком которых является французский; аллофоны - канадцы, родным языком которых является какой-либо другой язык (см. таблицу 1).

Отметим, что двуязычие носит односторонний характер. Франкоязычное население, живущее в городах англоязычной части Канады, обязательно должно владеть английским разговорным языком, который используется повсеместно в бытовом общении. Таким образом, двуязычие характерно, в основном, для франкоговорящей части Канады: англоканадцы не испытывают жизненной необходимости изучать французский язык.

Двуязычие связано с объемом контактов между различными лингвистическими группами: люди из большой лингвистической группы с меньшей вероятностью становятся двуязычными, в основном оно распространено в малых языковых группах. Так, в Ванкувере франкофоны лучше интегрируются, если изучают английский в качестве второго языка. Во всех провинциях и территориях, за исключением Саскачевана, где не произошло никаких изменений, за последнее десятилетие увеличилась численность двуязычного населения

Прежде всего надо отдать себе отчет в том, что такое "двуязычие" и каковы его основные виды. Под двуязычием подразумевается способность тех или иных групп населения объясняться на двух языках. Так как язык является функцией социальных группировок, то быть двуязычным значит принадлежать одновременно к двум таким различным группировкам. В старом Петербурге имелось довольно много людей, у которых "семейным" языком, а зачастую и обычным языком интимного круга знакомых, являлся немецкий язык, тогда как вся их общественная деятельность связана была теснейшим образом с русским языком. В таких обстоятельствах нередко возникает два семейных языка: с отцом дети говорят на одном языке, а с матерью - на другом. Бывает и так, что хотя семейный язык один, однако люди вынуждены общаться с кругом родных жены на одном языке, а с кругом родных мужа - на другом. Любопытен случай, который широко распространен у славян, живущих в немецком окружении: у себя в деревне, на крестьянской работе они говорят по-славянски, а на фабрике - по-немецки, и это тем более разительно, что многие из них одновременно занимаются и крестьянством, и фабричной работой, меняя, таким образом, свою языковую шкуру два раза в день. Думается, что аналогичные примеры можно найти и в Узбекистане, особенно если расширить несколько вопрос и под языком подразумевать и диалекты, как географические, так и социальные. Так, крестьяне, говорящие в кишлаке на своем местном наречии, приходя в город, стараются говорить по-городскому и таким образом тоже становятся двуязычными.
Во втором случае, т.е. когда две социальные группы в той или иной мере друг друга покрывают, люди постоянно переходят от одного языка к другому и употребляют то один, то другой язык, сами не замечая того, какой язык они в каждом данном случае употребляют. Встречаясь друг с другом в разных окружениях, они перестают отличать групповые границы и начинают употреблять оба языка вперемежку. Такое двуязычие можно назвать "смешанным", так как действительно при нем нормально происходит в той или иной степени смешение двух языков, их взаимопроникновение. В наиболее выраженных случаях этого рода, когда люди в общем свободно говорят на обоих языках, у них создается своеобразная форма языка, при которой каждая идея имеет два способа выражения, так что получается в сущности единый язык, но с двумя формами. Люди при этом не испытывают никаких затруднений при переходе от одного языка к другому: обе системы соотнесены у них друг ко другу до последних мелочей. При этом обыкновенно происходит иногда взаимное, иногда одностороннее приспособление двух языков друг к другу. Какое оно будет, зависит от сравнительной культурной значимости обоих языков, а также от наличия или отсутствия среды, употребляющей только один из данных языков, а потому не испытывающей влияния другого языка.

1. Монолингвизм, билингвизм и диглоссия

ДВУЯЗЫЧИЕ (билингвизм), владение двумя языками; обычно – в ситуации, когда оба языка при этом достаточно часто реально используются в коммуникации. Наиболее типичный случай возникновения билингвизма – когда ребенок вырастает в семье, где родители говорят на разных языках (принцип «одно лицо – один язык»). Частный случай – когда няня или гувернантка, проводящая много времени с ребенком, говорит на другом языке и таким образом обучает ему ребенка. Все более распространенный случай – семья живет в иноязычном окружении, ребенок общается вне семьи на другом языке, чем дома (беженцы, иммигранты).

Самый частый случай усвоения второго языка – школьное обучение иностранному языку. Улучшение уровня образования делает все население земного шара в какой-то степени двуязычным, поскольку иностранные языки и языки национальных меньшинств повсеместно входят в школьные программы, а расширение транснационального сотрудничества создает реальную мотивацию для учения. Билингвизм может проявляться в активном и пассивном владении вторым языком, хотя периоды интенсивного употребления языка могут сменяться латентными.

Во многих странах люди говорят дома на диалекте или на местном языке, а в официальной ситуации на литературном варианте государственного языка, которым овладевают, как правило, в школе, – такую языковую ситуацию называют «диглоссией». Например, в немецкоязычной Швейцарии диалект используется в повседневном общении, а стандартный немецкий – в старших классах школы, в официальном общении и на телевидении (за исключением интервью и народных пьес); в некоторых частях Африки – местный язык в семье и на улице, французский – в образовании и администрации; в арабских странах аналогичным образом соотносятся классический арабский как общерелигиозный язык Корана и свои варианты языка в разных странах. В Парагвае большинство населения двуязычно: испанский – официальный язык, гуарани – национальный язык. Обычно разновидность языка, используемая в повседневном общении, обладает более низким статусом и меньшей кодифицированностью, иногда вообще не имеет письменной формы, а литературный язык специально преподается. Если в обществе существует диглоссия, то многие вырастают в разной степени двуязычными – в зависимости от того, какой доступ они имеют к каждому из языков. Одни люди хорошо овладевают обоими языками, у других один из языков может сильно отставать или отличаться по объему умений от другого (например, на одном лучше пишут, а на другом лучше говорят). Ситуация диглоссии нестабильна: языки имеют тенденцию смешиваться на разных уровнях, и это происходит тем быстрее, чем ближе они генетически.

Два языка обычно бывают сформированы у человека в разной степени, поскольку не бывает двух совершенно одинаковых социальных сфер действия языков и представленных ими культур. Поэтому в определении билингвизма отсутствует требование абсолютно свободного владения обоими языками. Если один язык не мешает второму, а этот второй развит в высокой степени, близкой к владению языком у носителя языка, то говорят о сбалансированном двуязычии. Тот язык, которым человек владеет лучше, называется доминантным; это не обязательно первый по времени усвоения язык. Соотношение языков может измениться в пользу того или иного языка, если будут созданы соответствующие условия: один из языков может частично деградировать (языковая аттриция), перестать развиваться (фоссилизация), вытесниться из употребления (смена языка), забыться, выйти из употребления (языковая смерть); либо, наоборот, язык может возрождаться (ревитализация), поддерживаться (сохранение), доводиться до уровня официального признания и употребления (модернизация). Эти положения касаются не только отдельных говорящих, но и языковых сообществ.

Много исследований проводится в области нарушений речи у билингвов, что позволяет не только понять, как устроен мозг двуязычного индивида, но и лучше описать природу речевой способности вообще. Так, при афазии известны случаи, когда люди вспоминали язык, который учили в детстве, но которым потом не пользовались; забытый, но эмоционально окрашенный язык; тот язык, на котором говорили непосредственно перед заболеванием, но не доминирующий язык. Последние научные работы, проводившиеся при помощи сканирования поврежденного и неповрежденного головного мозга билингвов, показали, что у людей, ставших двуязычными во взрослом возрасте, два языка скорее локализованы в разных местах головного мозга, а у тех, кто изучал два языка с детства, вероятно, в одном и том же.

У всех людей есть явления интерференции (отрицательного влияния первого языка на второй) и трансфера (положительного переноса навыков одного языка на другой). Когда человек долго не пользуется одним из известных ему языков, то говорят, что он «спящий» билингв. Если говорящие пользуются попеременно то одним, то другим языком, то говорят о переключении кода. Если языки смешиваются внутри слова или предложения, то говорят иногда о смешении кода. Употребляется также термин «гибрид» применительно к новообразованиям, заимствующим компоненты из разных языков. Если такие изменения накапливаются в употреблении больших групп пользователей языка, то возникают пиджины и креольские языки. Причинами заимствований являются недостаточная компетентность в одном из языков или, наоборот, стремление наиболее точно отразить свою мысль; доказательство групповой солидарности и принадлежности, выражение отношения к слушающему, усталость и иные психологические проявления.

Двуязычное образование представлено программами для детей из привилегированных слоев населения, для детей из групп этнических меньшинств, для детей, говорящих на диалектах и креольских языках, для общин, прежде всего иммигрантов. Чтобы описать такую программу, необходимо знать, кто ведет обучение (монолингв-носитель языка, билингв, два преподавателя одновременно), сколько часов, сколько дней в неделю, какое время на какие языки отводится, сколько длится собственно обучение языку, какие предметы на каком языке преподаются, какие возможности контактов с носителями языка имеются, а также какими учебными материалами учителя пользуются, какова наполняемость классов и групп, каково соотношение между родными языками учащихся. Когда весь класс обучается постоянно на ином языке, чем родной язык учеников, такой метод называется иммерсией; если часть учеников не говорит на доминирующем языке (языке учителя и большинства в классе), но учится одновременно со всеми, то это субмерсия. Эксперименты показывают, что успех обучения зависит от поддержки родного языка, которую оказывает семья, от организации обучения (все ли необходимые виды речевой деятельности включены в учебный процесс), от качества и объема доступа к каждому из языков.

1. Понятие полуязычия и полукультурности

"Полуязычие — это неспособность ребенка, выросшего в двуязычной среде, ясно выразить свои мысли ни на одном из языков (конечно, такая неспособность бывает характерной и для взрослых). Полуязычие выражается как: 1) недостаточно развитая способность образования сложных понятий вместе с недостаточно развитым абстрактным мышлением; 2) неуверенность анализа и использования грамматических связей; 3) недостаточная координация артикуляционных органов. Причины этих явлений следует объяснить несколько подробнее.

Есть большая разница, растет ли ребенок под влиянием речевого ритма одного или двух языков. Под влиянием двух разных ритмов точность артикуляционных органов может не достигнуть необходимой степени. В таких случаях часто возникают нарушения координации упомянутых органов, и в результате ребенок начинает заикаться или приобретает какой-то другой дефект речи. В школе проявляется дисграфия — неспособность вообще правильно писать или писать буквы в правильной последовательности (ив родном языке). Это все является результатом недостаточного развития координирующих движений. Недавно на международном симпозиуме в Таллине московский ученый Л. Иванов познакомил с исследованиями, подтверждающими мысль, что двуязычие дошкольников может способствовать возникновению заикания. Кроме того, двуязычным детям труднее воспринимать абстрактные понятия. Многоязычное общество отнюдь не является олицетворением высокой духовной культуры и ярких идей. Наоборот, ситуация психического давления, стресса и обязательного двуязычия способствует образованию такого общества, в котором процент заикающихся выше среднего, а уровень абстрактного мышления общества ниже среднего.

Однако наиболее опасным следует признать недостаточное развитие способности к образованию понятий. Формирование этой способности происходит в сознании ребенка при помощи именно родного языка. Два языка одновременно могут создать путаницу, и в результате абстрактные понятия потеряют четкость, ребенок не сможет уверенно и точно пользоваться ими. Конкретные понятия такую опасность в себе не таят, потому что стол — это стол, а кукла — это кукла; все вполне ясно и на двух языках. Ну, а почему латышскому miers в одном случае соответствует мир, а в другом — покой, как разграничить крайний, последний и конечный (по-латышски pēdējais, иногда malējais), как — долгий и длинный (по-латышски ilgs и garš, однако распределение значений между этими парами слов в каждом языке имеет свою специфику) — все это ребенку совсем не легко понять. Так как ребенок использует главным образом конкретную лексику, то недостатки в его развитии, предопределенные недостаточной способностью осмысления абстрактных понятий, замечаются не сразу, духовная ограниченность становится явной лишь во время учебы и позже.

 

 

1. Глобализация культуры

На сегодняшний день на Земле существует свыше двух с половиной тысяч языков.

Это количество кому-то может показаться весьма значительным. На деле оно является, образно говоря, достаточно сильно потрепанной временем крепостной башней. Она одиноко стоит в поле, со всех сторон окруженная многочисленными руинами других, уже не существующих башен и стен некогда величественной, а ныне почти полностью разрушенной историей крепости человеческих языков.

За истекшее историческое время мы утратили, по-видимому, десятки тысяч языков, наречий, говоров, диалектов. «Мертвыми» уже в наше летоисчисление стали древнегреческий, арамейский, древнеперсидский, латынь, санскрит, ведийский язык, сирийский, древнеюжноаравийский, древнерусский, древнетюркские языки (язык рунических надписей, древнеуйгурский язык, древнебулгарский и др.), древнепрусский язык, корнский (корнуэльский), коптский, кетский и мн. др. О многих исчезнувших языках в лучшем случае остались только мимолетные упоминания в исторических источниках

Исчезновение языков не является фактом только исторического прошлого. Ныне все мы современники и свидетели угасания языков классических малых народов Крыма и мира – караимов и крымчаков. Эти языки исчезают вместе со своими народами.

Язык – это не просто средство общения, имеющее свой инструментарий и основанное на большом количестве сложных и запутанных правил. Язык – это философия мира, это синтетическое представление об этом мире. Каждый язык – это запечатленная в его лингвистической структуре, в его правилах система знаний о мире, видение этого мира, его понимание. Например, именно потому, что у аборигенных народов русского Севера весь образ жизни связан с суровым климатом, в их языке существует более 40 наименований различных видов снега, но нет обобщенного слова «снег», как в русском языке.

В этом смысле язык – это и есть сам мир. А потому гибель каждого языка – гибель не словаря и грамматики. Это гибель целого мира – неповторимого, оригинального, безмерно глубокого и безмерно важного для понимания как самого человека, так и вселенной вокруг него.

Ситуация в этом вопросе не только не улучшается, но имеет отчетливую тенденцию к ухудшению. При всем обилии законов, принятых мировым сообществом в защиту языков тех же национальных меньшинств, мировая практика демонстрирует устойчивое превалирование небольшой группы языков над всеми остальными. Та же европейская «Хартия региональных языков и языков национальных меньшинств» по большому счету декларирует создание языковых резерваций, не более. Предлоги превалирования одних языков над другими самые благовидные: «эти языки самые развитые» или «эти языки самые распространенные» и т. д. За скобками молчаливо маячит невысказанное: эти языки самые удобные в политическом и экономическом отношении для решения прагматических задач мирового сообщества. Все остальное – сантименты.

Мощное подспорье процессы глобализации в сфере языка получили в эпоху Интернета. Эта мировая информационная сеть своих унификационных устремлений даже и не вуалирует. Вернее, она ничего другого просто не предполагает. Есть что-то зловещее в том, что эта система называется «всемирная паутина». Поневоле вспомнишь поговорку, родившуюся из мультфильмовской песенки: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».

Глобализационные поползновения унифицировать языковой облик мира уже встречались в истории. В Византии, например, правящие круги в той или иной мере поддерживали так называемую «трехъязычную доктрину», согласно которой христианство могло проповедовать Божье слово только на трех священных языках – древнееврейском, древнегреческом и латыни. Именно против этой официальной идеологии средневековья и выступили 1100 лет назад самым решительным образом в своей практической деятельности великие просветители славян Кирилл и Мефодий. Если бы не они и не их неистовая отвага (я напомню, что ученики Кирилла и Мефодия после смерти учителей были проданы в рабство), – языки славян ждала бы совсем иная историческая судьба.

Реальная опасность нависла не только над языками «малых» народов. Так, русскому языку в современном глобализирующемся мире только на первый взгляд ничто не угрожает. Оптимисты исходят из того, что в число шести «избранных» языков он попал. Россия неблагодарно равнодушна к своим диалектам и говорам. В этом отношении нам есть чему учиться, например, у итальянцев или армян, которые все в пределах своего языка, по сути, двуязычны. Точно так же мы, думается мне, напрасно третируем языковое явление, образующееся на границах России и Украины, – в зоне интенсивного взаимодействия языков, характеризуя его исключительно как «суржик». Не говорят же в Великобритании, что Роберт Бёрнс писал на англо-шотландском суржике. С другой стороны, лишите так называемого украино-русского суржика поэзию Эдуарда Багрицкого – и она утратит изрядную долю своего колорита. Впрочем, это тема отдельного разговора.

Мировой статус языка делает его средством общения сотен миллионов разноязыких людей, что неизбежно нивелирует язык, усредняет его, лишает своеобычности, почвенности. Вспомним о той эволюции, которую проделал английский язык, став американским. В действительности русский язык в связи со своим мировым статусом находится в большой опасности. С одной стороны, он испытывает все перегрузки, которые падают на плечи каждого из мировых языков. С другой, я боюсь, что статус русского языка как международного – во многом успокаивающая и усыпляющая нас иллюзия, всего лишь временная, тактическая уступка со стороны так называемого мирового сообщества.

Мы должны ввести в ХХI столетии порядок, при котором все языки народов мира обретут статус международных.

Но вопрос следует ставить принципиальнее и шире: мы должны заявить о международной поддержке существования и развития каждого из языков народов мира, о праве любого языка рассчитывать на получение действенной помощи от международного сообщества в борьбе за свое сохранение, о возможности введения системы мер, исключающей его «умирание» и тем более исчезновение. Положительные примеры такого рода деятельности есть. В их числе – меры, предпринятые в последние годы в Англии для спасения двух древних языков кельтской группы: валлийского (языка жителей полуострова Уэльс) и гэльского (языка гэлов в Шотландии).

Для этого мы прежде всего должны изменить сознание наших современников. Все должны понять, какой трагедией, какой невосполнимой потерей для человечества является утрата любого из земных языков. Измененное сознание – необходимое и обязательное условие успеха этой работы.

Мы должны провозгласить XXI век – Веком языков народов мира. Первое, что мы должны сделать, – создать «Красную книгу» языков, задача которой – провести инвентаризацию того, что еще существует. По результатам этой работы должен появиться Международный банк данных о языках.

С помощью мирового сообщества можно и нужно создать международные фонды, которые будут финансировать работу целой сети специальных организаций. В их ряду видится Всемирный институт языков, имеющий свои филиалы на всех континентах, международные Центры по разработке новых методик изучения и преподавания языков, международные Центры по проблемам переводоведения, создание новых компьютерных технологий изучения, описания и использования языков. Разве это нормально, что украинский язык, которым пользуется в мире более 60 миллионов человек, только в конце 2002 года получил лицензионную компьютерную языковую программу? Сколько же ждать тогда остальным языкам, за спиной которых гораздо меньше носителей?

Мы должны вырастить новое поколение людей, которым будет привит вкус к изучению языков. Мы должны создать своеобразную моду на языки, на их знание. Именно в этом отношении был бы весьма полезен международный телеканал «Планета языков». Нет сомнений, что могут быть разработаны обучающие методики, которые многократно облегчат изучение языков, а в результате количество людей, которые знают 2, 5, 10, 30, 80, 100 (есть и такие!) языков, будет неуклонно расти. Что же касается «немых» (в древнерусском значении этого слова – не знающий твоего языка, не умеющий с тобой объясниться, подобный немому), то их будет все меньше и меньше.

У нас есть едва ли не единственный пример не утраты, а возрождения почти утраченного языка – судьба древнееврейского, который обрел вторую жизнь в виде иврита. Этот пример свидетельствует, что, если общественность вместе с властью при поддержке международного сообщества поставит перед собой самую трудную задачу и упорно возьмется за ее решение, задача будет решена.

1. Международные языки в прошлом и настоящем

Перейти к: навигация, поиск

Международный язык - язык, который может быть использован для коммуникации значительным количеством людей по всему миру. Для обозначения этого понятия также используется термин язык мирового значения. Граница между международными языками и языками межнационального общения является размытой. После Второй Мировой войны наиболее распространённым международным языком стал английский. Под международным языком может также подразумеваться искусственный язык, созданный для межнационального общения, например эсперанто.

Языки, считающиеся международными, обладают следующими признаками:

Большое количество людей считает этот язык родным.

Среди тех, для кого этот язык не родной есть большое количество людей, владеющих им как иностранным или вторым языком.

На этом языке говорят во многих странах на нескольких континентах и в разных культурных кругах.

Во многих странах этот язык изучается в школе как иностранный.

Этот язык используется как официальный язык международными организациями, на международных конференциях и в крупных международных фирмах.

Более тысячи лет латинский язык являлся важнейшим международным языком, использовавшимся для международного общения во всех сферах человеческой жизнедеятельности. На нем велись переговоры, заключались торговые сделки, писались научные работы. В начале 18 века французский язык потеснил латынь и стал важнейшим языком международного общения в Европе. В 19 веке большое значение приобрёл также немецкий язык, не в последнюю очередь благодаря высоким достижениям немецких учёных того времени. Параллельно шло развитие английского и испанского как международных языков, благодаря колониям этих стран, разбросанным по всему миру. В середине 20-того века английский язык окончательно утвердился как важнейший международный язык. В странах социалистического блока важнейшим международным языком стал русский язык, который изучался в школах всех стран социалистического лагеря.

Современными международными языками считаются (в порядке убывания общего количества владеющих языком):

Ранг	Язык	Родной	Второй	Общее число носителей
	Английский язык	340 миллионов	до 1 миллиарда	до 1 340 миллионов
	Испанский язык	322 миллиона	до 80 миллионов	до 400 миллионов
	Арабский язык	240 миллиона	до 40 миллионов	до 280 миллионов
	Русский язык	145 миллионов	до 110 миллионов	до 255 миллионов
	Португальский язык	176 миллионов	до 20 миллионов	до 196 миллионов
	Французский язык	77 миллионов	до 110 миллионов	до 187 миллионов
	Немецкий язык	95 миллионов	до 22 миллионов	до 117 миллионов

Английский, испанский, русский, арабский, французский являются официальными языками ООН^[1]. Официальным языком ООН также является китайский язык, который не является общепризнанным международным языком.

1. Искусственные языки

Иску́сственные языки́ — специальные языки, которые, в отличие от естественных, сконструированы целенаправленно. Таких языков существует уже более тысячи, и постоянно создаются всё новые и новые.

Различают следующие виды искусственных языков:

Языки программирования и компьютерные языки — языки для автоматической обработки информации с помощью ЭВМ.

Информационные языки — языки, используемые в различных системах обработки информации.

Формализованные языки науки — языки, предназначенные для символической записи фактов и теорий математики, логики, химии и других наук.

Языки несуществующих народов, созданные в беллетристических или развлекательных целях. Наиболее известны: эльфийский язык, придуманный Дж. Толкином, и клингонский язык из фантастического сериала «Star Trek» (смотрите статью Вымышленные языки)

Международные вспомогательные языки — языки, создаваемые из элементов естественных языков и предлагаемые в качестве вспомогательного средства межнационального общения.

Идея создания международного языка зародилась в XVII—XVIII веках в результате постепенного уменьшения международной роли латыни. Первоначально это были преимущественно проекты рационального языка, освобождённого от логических ошибок живых языков и основанного на логической классификации понятий. Позднее появляются проекты по образцу и материалам живых языков. Первым таким проектом был универсалглот, опубликованный в 1868 году в Париже Жаном Пирро. Проект Пирро, предвосхитивший многие детали позднейших проектов, остался не замеченным общественностью. Следующим проектом международного языка стал волапюк, созданный в 1880 немецким языковедом И. Шлейером. Он вызвал весьма большой резонанс в обществе. А наиболее известным искусственным языком стал эсперанто (Л. Заменгоф, 1887) — единственный искусственный язык, получивший широкое распространение и объединивший вокруг себя довольно многих сторонников международного языка.

Из искусственных языков наиболее известны:бейсик-инглиш,волапюк,идо,интерлингва,латино-сине-флексионе, логлан,ложбан,новиаль, окциденталь,словио,эсперанто

Также есть языки, которые специально были разработаны для общения с внеземным разумом- линкос.

По цели создания искусственные языки можно разделить на следующие группы:

Философские и логические языки — языки, имеющие четкую логическую структуру словообразования и синтаксиса: ложбан, токипона, Арахау.

Вспомогательные языки — предназначены для практического общения: эсперанто, интерлингва, словио.

Артистические или эстетические языки — создаются для творческого и эстетического удовольствия: квенья.

По своей структуре проекты искусственного языка могут быть разделены на следующие группы:

Априорные языки — на основе логических или эмпирических классификаций понятий: ифкуиль, логлан, ложбан, ро, сольресоль.

Апостериорные языки — языки, построенные преимущественно на основе интернациональной лексики: интерлингва, окциденталь

Смешанные языки — слова и словообразование частично заимствованы из неискусственных языков, частично созданы на основе искусственно придуманных слов и словообразовательных элементов: волапюк, идо, эсперанто, нэо.

Число носителей искусственных языков можно назвать лишь приблизительно, ввиду того что систематического учета носителей не ведётся.

По степени практического употребления искусственные языки делят на проекты, получившие широкое распространение: идо, интерлингва, эсперанто. Такие языки, как и национальные языки, называют «социализованными», среди искусственных их объединяют под термином плановые языки. Промежуточное положение занимают такие проекты искусственного языка, которые имеют некоторое количество сторонников, например, логлан (и его потомок ложбан), словио и другие. Большинство искусственных языков имеет единственного носителя — автора языка (по этой причине их более корректно называть «лингвопроектами», а не языками).

Эспера́нто — самый распространённый искусственный язык (более удачный термин: плановый), созданный варшавским окулистом Лазарем (Людвигом) Марковичем Заменгофом в 1887 году в итоге десяти лет работы. Первая опубликованная книга по эсперанто называлась «Lingvo internacia. Antaŭparolo kaj plena lernolibro» («Международный язык. Предисловие и полный учебник»). Псевдоним Заменгофа — Эсперанто — очень скоро стал названием самого языка (в отличие от псевдонима название языка по правилам русского языка пишется с маленькой буквы: эсперанто).

Говорящие на эсперанто называются эсперантистами. Иногда, чтобы избежать особой стилистической окраски слов с суффиксом - ист -, носителей эсперанто называют эсперантоговорящими или эсперантофонами. В неформальном общении ещё в советском сообществе эсперантистов возникло слово-арготизм эспы (в единственном числе эсп или эспо)^{[ источник? ]}.

Сейчас в мире насчитывается по разным оценкам от 2 до 20 миллионов эсперантистов (подробнее в разделе «Носители»).

Эсперанто призван служить универсальным международным языком, вторым (после родного) для каждого образованного человека. Предполагается, что использование нейтрального (внеэтничного) и простого в изучении языка могло бы вывести межъязыковые контакты на качественно новый уровень. Кроме того эсперанто обладает большой педагогической (пропедевтической) ценностью^{[ источник? ]} — существенно облегчает последующее изучение других языков.

 

1. 27 28 Малые народы и их языки Малые народы России Этнические и языковые проблемы современной России

Не все сразу осознали, что события августа и декабря 1991 года провели черту — помимо прочего, и в языковой области — между Россией и остальной частью бывшего СССР. Утопические настроения тех лет отразились уже в первом варианте Закона о языках, принятом в РСФСР 25 октября 1991 года. В нем была особо прописана процедура формирования в центральных учреждениях России штата переводчиков с языков национальных меньшинств на русский язык. Предполагалось, что граждане из Татарстана или Чукотки смогут вести переговоры по тем или иным вопросам с Москвой на своем этническом языке с помощью этих переводчиков. Специально оговаривалось, что соответствующие пункты закона вводятся не сразу, а через три-четыре года, когда штат переводчиков будет сформирован. Но переводчиков не нашлось, и при внесении в конце 90-х годов поправок в закон пункты о них исчезли.

И это не случайноcть. Изменение языковой ситуации на пространстве бывшего СССР лишь частично объясняется произошедшими социальными переменами. За пределами РФ оно обусловлено в первую очередь иным, по сравнению с СССР, этническим составом и курсом на создание национальных государств. В России же процент русского и, шире, русскоязычного населения (т. е. лиц разных национальностей, для которых русский язык является родным) увеличился по сравнению с Советским Союзом. А большинство других наиболее крупных и развитых языков СССР оказались в основной своей части вне Российской Федерации.

Национальная интеллигенция народов России любит ссылаться на пример таких стран, как Швейцария, Бельгия, Канада. Там действительно нет единого для всей страны государственного языка, а на равных правах сосуществуют несколько государственных языков: немецкий, французский, итальянский в Швейцарии, французский и фламандский в Бельгии, английский и французский в Канаде. В любом центральном учреждении Швейцарии служащие обязаны разговаривать с посетителем на том из трех языков, на котором он к ним обращается. Швейцарский пример, кстати, учитывался при разработке языковой политики в нашей стране в первые годы советской власти.

Но ситуация в России все же иная, и это объясняется не только ее своеобразным историческим опытом. Наша страна намного больше названных стран по площади и населению, количество бытующих у нас языков (более ста) на два порядка больше, чем в Швейцарии или Бельгии, при этом русский язык в нашей стране по распространению значительно превосходит остальные национальные языки вместе взятые. К тому же сейчас (в отличие от дореволюционного времени) в России мало таких территорий, где отсутствует или незначительно русское население (там, где положение именно таково, проводится соответствующая языковая политика, о чем будет сказано ниже). На большей части территории РФ роль русского языка как средства межнационального общения, значительная и в дореволюционное, и в советское время, не может перейти к какому-либо другому языку.

Языки национальных меньшинств России, безусловно, находятся в различном положении. Некоторые по-прежнему устойчиво функционируют — причем не только как разговорные, но иногда и как письменные, — другие вымирают. Наука пока не может объяснить, почему одни языки исчезают, а другие сохраняются. Во всяком случае, количество носителей языка далеко не всегда является в этом отношении решающим фактором. Скажем, очень малые по числу носителей одноаульные языки Дагестана и сейчас вполне устойчивы (хотя все без исключения их носители многоязычны). Многоязычный Северный Кавказ вообще отличается стабильностью языковой ситуации. С другими языками, имеющими большее число носителей, к тому же часто локализованными в автономии, дело может обстоять гораздо хуже.

Вместе с тем есть регионы, в которых позиции русского языка ослабли по сравнению с советским временем. Это Тува, Якутия и до какой-то степени Татарстан. Тува и Якутия — достаточно обособленные регионы (особенно Тува, связанная с остальной Россией всего одной дорогой). Процент русского населения в Туве невелик в целом, а в Якутии русские живут довольно компактно в нескольких городах и поселках, остальная же часть республики почти не имеет русского населения. К тому же Тува вошла в СССР лишь в 1944 году, и знание русского языка там не успело в советское время сделаться всеобщим. Политика якутской власти, по-видимому, во многом определяется стремлением поддерживать контакты с США — через Берингов пролив, минуя Москву. Надо отметить и особую роль якутского языка, издавна играющего роль языка межнационального общения для населения Якутии; это — один из немногих регионов России, где русский язык не монополизировал эту роль. И в Туве, и в Якутии школьное обучение на этнических языках всегда — даже в советское время — было сравнительно хорошо развито и никогда не прекращалось.

Именно в этих республиках в начале 90-х годов были приняты Законы о языках, где провозглашался один государственный язык, соответственно тувинский и якутский. Русский, правда, признается там как язык межнационального общения. В других республиках России, где существуют подобные законы, в качестве государственных указаны два или более языков включая русский.

Итак, языковая ситуация в России, сохраняя многие черты недавней исторической эпохи (безусловное господство и высокую престижность русского языка, без которого во многих сферах просто невозможно обойтись; широкое общение между людьми разных национальностей, как правило, требующее знания русского языка; развитые литературные традиции на ряде малых языков и др.), кое в чем меняется вследствие распространения рыночных отношений. Эти отношения в большинстве случаев стихийно усиливают роль русского языка, все более оттесняя малые языки в бытовую сферу. Противостоять этому оттеснению может только целенаправленная языковая политика, которая у нас развита чрезвычайно слабо.

Сегодня осетинский язык находится на пути планомерного, стабильного угасания, проявляющегося в разру