Развитие целенаправленности

У многих людей в жизни можно найти единую цель, некий всеобъемлющий замысел, подобно магниту притягивающий их психическую энергию и подчиняющий себе цели менее значительные. Этот ориентир создает основу повседневных действий и определяет, какие задачи необходимо решить человеку, чтобы превратить свою жизнь в потоковую деятельность. Без него даже самому упорядоченному сознанию будет недоставать осмысленности.
В ходе человеческой истории предпринимались бесчисленные попытки обнаружить, что же представляет собой конечная цель, способная придать смысл всему существованию. Эти попытки могли сильно отличаться друг от друга. Например, в античной Греции, по мнению философа Ханны Арендт, мужчины надеялись достичь бессмертия совершая героические подвиги, в то время как христиане считали, что к вечной жизни ведет путь праведности. Арендт полагает, что конечная цель непременно должна содержать в себе возможность победить смерть. И бессмертие, и вечная жизнь удовлетворяют этому требованию, но по-разному. Греческие герои совершали благородные подвиги, вызывавшие восхищение сограждан, в надежде, что песни и легенды об их мужестве будут передаваться из поколения в поколение. Таким образом, их личность продолжит свое существование в памяти потомков. Праведники, напротив, считали, что их индивидуальные мысли и поступки должны слиться с волей Божьей и в этом союзе они обретут вечную жизнь. Подчиняя свои жизни служению этим всеобъемлющим целям, герои и святые направляли всю свою психическую энергию на следование избранному пути, который определял их поведение в течение всей жизни, и обретали то, что сегодня мы бы называли «потоковым состоянием». Другим членам общества, вдохновленным их примером, также удавалось найти в жизни какой-то смысл, пусть и менее ясный.
Каждая культура по определению содержит в себе систему смыслов, способную служить ориентиром для индивидов в поисках цели. Питирим Сорокин выделил в развитии западной цивилизации три основных типа культурных систем, которые, по его мнению, сменяли друг друга на протяжении 25 веков и иногда длившихся сотни лет, а иногда – лишь несколько десятилетий. Он назвал эти системы чувственной, идеациональной и идеалистической. Философ полагал, что каждой из них была свойственна своя система ценностей, определявшая цели индивидуального существования.
Чувственные культуры строились на представлениях, что реальность должна служить удовлетворению чувств. Для них была характерна склонность к эпикурейству, утилитарности и озабоченность в основном конкретными естественными потребностями. В таких культурах искусство, религия, философия и повседневное поведение направлены на сугубо материальные цели. По мнению Сорокина, чувственная культура господствовала в Европе в период приблизительно с 440 года до н. э. по 200 год до н. э., причем пик ее развития приходился на 420–400 годы до н. э. Она снова начала преобладать в прошлом веке – по крайней мере в странах с развитым капитализмом и демократией. Люди, живущие в такие эпохи, не обязательно более материалистичны, однако их система целей ориентирована прежде всего на получение удовольствия, а решаемые ими задачи в основном касаются того, как сделать жизнь более простой, комфортной и приятной. Они склонны считать добром то, что приносит удовольствие, и не верят в абстрактные ценности.
Идеациональные культуры построены на принципах, противоположных чувственным. Для них характерны аскетизм, приверженность абстрактным ценностям; земным потребностям не придается значение. Искусство, религия, философия и в значительной степени повседневная жизнь подчиняются стремлению к высшему порядку. Люди обращаются к религии или идеологии и ставят своей целью не улучшение материальных условий своего существования, а достижение духовной чистоты и ясных убеждений. Своего расцвета идеациональные культуры достигли в Древней Греции в VI веке до н. э. и в Западной Европе между II и IV веками до н. э. К более возмутительным и вселяющим тревогу примерам можно отнести период нацистского господства в Германии, коммунистические режимы в России и Китае и исламское возрождение в Иране.
Понять разницу между идеациональными и чувственными культурами поможет простой пример. Красота тела ценится как в нашем, так и в фашистском обществе, однако в основе этого лежат совершенно разные принципы. В нашей чувственной культуре люди уделяют внимание своему телу, потому что это способствует здоровью и приносит удовольствие. В идеациональной культуре тело является воплощением концепции метафизического превосходства «арийской расы» или «римской доблести». Если в чувственных культурах плакат с изображением красивого молодого тела может играть на сексуальных инстинктах и использоваться в рекламе, то в культурах идеациональных тот же плакат будет нести идеологическое послание и служить целям политическим.
Конечно, в истории едва ли можно найти культуру, в которой один подход к пониманию предназначения человека полностью вытеснил бы второй. Как правило, чувственный и идеациональный принципы сосуществуют в одно и то же время в одной культуре или даже в сознании одного и того же индивида. Например, в современной Америке стиль жизни яппи является ярким выражением чувственного подхода к жизни, в то время как протестантский фундаментализм основывается на идеациональных принципах. Сегодня в нашей социальной системе эти две жизненные философии сосуществуют в различных формах и вариациях. Причем каждая из них, положенная в основу системы целей, может помочь человеку превратить свою жизнь в непрерывный поток.
Не только культуры, но и отдельные личности могут воплощать в своем поведении эти смысловые системы. В биографиях известных бизнесменов и политиков, таких как Ли Якокка или Росс Перо, жизнь которых была организована вокруг конкретных предпринимательских проектов, отразились лучшие черты чувственного подхода к жизни. Более примитивный вариант чувственного мировоззрения можно найти у личностей вроде Хью Хефнера, чья «философия плэйбоя» построена на непрерывном поиске простых удовольствий. К представителям прямолинейного идеационального подхода можно отнести различных идеологов и мистиков, предлагающих простые решения, например веру в божественное провидение. Есть также немало примеров комбинации этих подходов: так, телепроповедники вроде Беккеров и Джимми Своггарта призывают свою аудиторию к следованию идеациональным целям, а сами окружают себя роскошью и чувственностью.
Иногда культуре удается интегрировать два этих диалектически противоположных подхода в единое целое, при этом их достоинства сохраняются, а недостатки нейтрализуются. Сорокин назвал такие культуры идеалистическими. Они не пренебрегают чувственными удовольствиями и в то же время стремятся к духовным ценностям. К идеалистическим периодам развития европейской цивилизации Сорокин относит эпохи позднего Средневековья и Ренессанса с кульминацией в первые два десятилетия XIV столетия. Нет нужды говорить, что идеалистический подход представляется наиболее предпочтительным, поскольку он позволяет избежать как бездуховности, так и фанатичного аскетизма.
Простая классификация, предложенная Сорокиным, представляет собой спорный подход к категоризации культур, однако она тем не менее полезна для иллюстрации некоторых принципов, которыми руководствуются люди при организации своих окончательных целей. Чувственный взгляд на мир никогда не утрачивает популярности. Он предполагает конкретные жизненные задачи, и свойственные ему потоковые занятия, как правило, находятся в сугубо материальной плоскости. Среди его преимуществ можно перечислить общедоступность правил и ясность обратной связи: вряд ли кто-то будет спорить с тем, что для благополучия человека немаловажную роль играют здоровье, деньги, власть и сексуальное удовлетворение. Но определенными достоинствами обладает и идеациональный подход. Можно никогда не достичь метафизических целей, однако и неудачу в этой области невозможно доказать. Истинно верующий всегда сможет нужным образом трактовать обратную связь, чтобы доказать свою правоту и принадлежность к избранным. По-видимому, наилучшим образом позволяет превратить свою жизнь в потоковую активность именно идеалистический подход. Однако ставить себе цели, сочетающие улучшение материальных условий с духовным ростом, не так легко, особенно если культура в целом относится к чувственному типу.
Другая возможность описать то, как люди упорядочивают свои действия, предполагает обращение внимания не на содержание задач, которые они себе ставят, а на их сложность. Возможно, важно не то, к какому типу относится человек, а то, насколько его цели отвечают критериям дифференцированности и интегрированности. Как уже говорилось в заключительном разделе главы 2, сложность, или комплексность, зависит от того, насколько хорошо система развивает свои уникальные черты и возможности, а также от того, насколько эти черты согласуются друг с другом. Поэтому внутренне согласованный чувственный подход к жизни, давший человеку возможность связать воедино его переживания, будет предпочтительнее слепого идеализма, и наоборот.
Психологи сходятся во мнении, что представления человека о себе и его система ценностей и стремлений развивается по определенному пути. Любой начинает с потребности в самосохранении, чтобы избежать разрушения тела и основных целей. На этой стадии смысл жизни прост – он сводится к поддержанию внешнего и внутреннего комфорта. Когда безопасность физического Я уже не стоит под вопросом, индивид может расширить границы своей системы смыслов и включить в нее ценности общественные – семьи, этнической или религиозной группы, нации. Несмотря на то что этот шаг предполагает уступки конвенциональным нормам и стандартам, он повышает сложность личности. На следующей стадии формируется рефлексивный индивидуализм. Личность снова обращается внутрь себя, находя новые ценности. Она отходит от слепого конформизма; в ней возникает автономная совесть. Главной целью в жизни становится самосовершенствование, рост, реализация своего потенциала. На четвертом этапе индивид снова отворачивается от себя и приходит к единению с другими людьми и всеобщими ценностями. Личность, достигшая крайнего индивидуализма, добровольно сливается с высшими интересами, подобно Сиддхартхе, позволявшему реке направлять его лодку.
В описанном сценарии для создания сложной смысловой системы необходимо поочередно фокусировать внимание то на себе, то на Другом. Сначала психическая энергия направляется на удовлетворение потребностей организма, и психический порядок тождественен удовольствию. Достигнув этого уровня, индивид начинает вкладывать ресурсы своего внимания в социальные цели, и соответствие ценностям группы становится критерием смысла. Параметры внутреннего порядка задаются групповыми ценностями: религией, патриотизмом, принятием и уважением со стороны других. Затем наступает новая стадия этого диалектического процесса, и внимание вновь обращается на себя. Обретя чувство принадлежности к большей человеческой общности, человек испытывает потребность расширить границы своего личностного потенциала. Это выражается в стремлении к самоактуализации, в экспериментах с различными умениями, идеями и занятиями. На данной стадии основным источником удовлетворения становится чувство радости, а не чувственные удовольствия. Вместе с тем, поскольку эта фаза предполагает начало активного поиска, человек может столкнуться с кризисом среднего возраста, поменять сферу деятельности и ощутить растущее напряжение при осознании границ своих возможностей. В этой точке развития личность готова к заключительному перенаправлению энергии: разобравшись с тем, что ему подвластно и что – это еще более важно – не под силу, человек ставит своей целью единение с чем-то бóльшим, чем он сам, – с некой идеей, универсальной причиной или трансцендентальной сущностью.
Не каждый проходит все стадии этой спирали самосовершенствования. Некоторые никогда не двинутся дальше первого шага. Если задача выживания настолько сложна, что у человека не остается ресурсов внимания на что-либо еще, он не сможет вложить достаточно психической энергии в семью или социальные цели. Смысл его жизни будет заключаться в реализации личных интересов. Большинство из нас, по всей видимости, останавливается на второй стадии, когда источниками смысла становится благополучие семьи, компании, общества или страны. Лишь немногие достигают третьего уровня рефлексивного индивидуализма, а единство с универсальными ценностями остается уделом отдельных уникальных личностей. Таким образом, описанные нами стадии не являются обязательными этапами на пути каждого; они отражают, что может случиться, если личности удастся овладеть контролем над своим сознанием.
Рассмотренный нами подход представляет одну из простейших моделей, описывающих процесс возникновения смысла по мере роста сложности. В других моделях ступеней может быть шесть и даже восемь – на самом деле, их число не играет роли. Важно то, что большинство теорий признает важность этого диалектического напряжения, балансирования между дифференциацией и интеграцией. Человеческую жизнь можно представить как серию «игр» со своими целями и правилами, сменяющими друг друга по мере обретения человеком зрелости. Рост личностной сложности предполагает, что мы вкладываем энергию в развитие способностей, данных нам от природы, в достижение независимости, уверенности в своих силах, осознания своей уникальности и ограничений своих возможностей. В то же время мы должны инвестировать энергию в познание, понимание и приспособление к силам за пределами нашей индивидуальности. Разумеется, никто не заставляет нас всем этим заниматься, однако если мы упустим свой шанс, не исключено, что когда-нибудь об этом пожалеем.

Выработка решительности

Наличие цели упорядочивает предпринимаемые человеком усилия, однако совсем не обязательно делает его жизнь проще. Работая над реализацией поставленных целей, индивид может столкнуться с самыми разными неприятностями, и ему не раз захочется отказаться от целей и выбрать сценарий попроще. Но ценой, которую придется заплатить за более приятную и удобную жизнь может оказаться пустое существование, лишенное всякого смысла.
Пилигримы, первыми приехавшие в Америку, решили, что для поддержания личностной целостности им в первую очередь необходима свобода вероисповедания. Они верили, что в мире нет ничего более важного, чем возможность самим определять отношения с Богом. Такое понимание высшей цели не было чем-то новым, однако они, подобно первым христианам, средневековым катарам из Южной Франции или евреям Массады, следовали ей со всей решительностью, не отступая перед трудностями. Эти паломники вели себя так, будто их ценности сто́ят того, чтобы ради них отказаться от комфорта и даже пожертвовать жизнью, и благодаря этому их цели в самом деле приобрели ценность – независимо от того, была ли она присуща им изначально. Так благодаря преданности целям существование паломников наполнилось смыслом.
Ни одна цель не приведет ни к чему, если не относиться к ней серьезно. Любая задача требует определенных действий. Для того, кто не хочет их совершать, она будет бессмысленной. Альпинист, решивший покорить трудную вершину, знает, что большую часть пути он будет идти на пределе своих сил и рисковать жизнью. Но если он быстро сдастся, это будет означать, что цель не имела для него большого значения. То же самое справедливо для любой потоковой деятельности: между ценностью цели и усилиями, необходимыми для ее достижения, существует взаимосвязь. Цели оправдывают усилия, требующиеся для ее достижения, но впоследствии именно затраченные усилия наполняют смыслом цели. Человек вступает в брак, потому что хочет разделить жизнь с близким существом. Но если он не будет вести себя соответственно этому намерению, союз постепенно утратит свою ценность.
И все-таки человечество нельзя упрекнуть в безволии и малодушии. Во все времена родители посвящали свою жизнь воспитанию детей, тем самым наполняя ее смыслом. Возможно, не меньшее число тружеников направляло всю свою энергию на заботу о своих полях и стадах. Миллионы людей жертвовали всем, что у них было, во имя своей религии, страны или искусства. Те из них, кто, несмотря на неудачи, не сворачивал с выбранного пути, приобретали шанс превратить свою жизнь в непрекращающийся, направленный, концентрированный, внутренне связный, логически упорядоченный поток переживаний, несущих смысл и радость.
По мере того как культура становится все более сложной, достигать такой степени решимости перед лицом своих целей становится все труднее. Перед человеком может стоять сотня целей, и кто знает, которая из них достойна того, чтобы посвятить ей жизнь. Еще несколько десятилетий назад для женщины главной ценностью была семья. Отчасти так сложилось потому, что у нее не было другого выбора. Но сейчас, когда она может быть предпринимателем, ученым, артистом и даже военнослужащим, уже вовсе не очевидно, что ее предназначение в том, чтобы быть женой и матерью. В подобной ситуации оказывается каждый из нас. Мы больше не привязаны к нашему родному городу – соответственно, нет причин отождествлять себя с ним и участвовать в его жизни. Если нам кажется, что хорошо там, где нас нет, мы просто собираем вещи и переезжаем туда. Открыть ресторанчик в Австралии? Нет проблем! Мы с легкостью меняем политические убеждения, образ жизни и вероисповедание. Раньше охотник оставался охотником до самой смерти, а кузнец всю жизнь совершенствовал свое мастерство. А сейчас профессию идентичность можно выбирать по вкусу: никто не обязан оставаться бухгалтером навсегда.
Богатство возможностей расширяет свободу выбора современного человека до немыслимых еще столетие назад пределов. Но вместе с бесконечным количеством равно привлекательных альтернатив к нему приходят нерешительность, беспокойство, а недостаток уверенности в итоге обесценивает имеющиеся возможности. Таким образом, свобода вовсе не способствует обретению смысла в жизни – напротив, она затрудняет его поиски. Когда правила игры становятся чересчур гибкими, уровень концентрации снижается, что затрудняет достижение состояния потока. Сохранять преданность цели и следовать правилам существенно проще в случае, если мы действуем в условиях ограниченного числа ясных альтернатив.
Из всего вышесказанного вовсе не следует, что нам нужно вернуться к жестко регламентированным ценностям и отказаться от возможности выбирать, да это и не представляется возможным. Комплексность условий и свободу выбора, за которые боролись наши предки, мы должны воспринимать как задачу, которую нужно решить, как вызов. Если нам это удастся, жизнь наших потомков будет бесконечно богаче нашей. В противном случае мы рискуем растратить свою энергию на противоречивые и бессмысленные цели.
Как разобраться, куда направить свою психическую энергию? Ведь никто не скажет нам: «Вот она, цель, достойная тебя!» Поскольку абсолютная уверенность в этом вопросе не достижима, каждый должен самостоятельно определять, что же составляет его предназначение и высшую цель. Методом проб и ошибок, сравнивая и исключая отобранные цели, человек получает шанс постепенно приблизиться к пониманию задачи своей жизни.
Самопознание – вот способ, посредством которого человек может упорядочить свои цели. Этот рецепт настолько древний, что многие стали недооценивать его пользу. «Познай себя» – эти слова были написаны над входом в Дельфийский оракул и неоднократно повторялись многими мудрецами, потому что этот совет действительно работает. Однако каждому поколению приходится заново открывать их значение для каждого отдельного индивида. Чтобы лучше понять, что за ними стоит, будет полезно переформулировать их в терминах современного знания и рассмотреть актуальные для нас возможности их применения.
Внутренний конфликт возникает из-за того, что за психическую энергию борются слишком много противоречащих друг другу желаний и целей. Единственная возможность преодолеть конфликт заключается в том, чтобы отделить существенные цели от неважных и построить между ними иерархию приоритетов. Достичь этого можно двумя способами; древние называли их vita activa, или жизнь в действии, и vita contemplativa, или путь размышлений.
Человек, обратившийся к vita activa, достигает состояния потока через полную погруженность в решение конкретных внешних задач. Многие великие лидеры, такие как Уинстон Черчилль или Эндрю Карнеги, ставили себе долгосрочные цели, к которым затем всю жизнь стремились с большой решимостью, не отвлекаясь на внутреннюю борьбу. Успешные руководители, опытные профессионалы, талантливые ремесленники учатся доверять своему суждению и знаниям; благодаря этому к ним возвращается бессознательная спонтанность, свойственная детям. Если поле деятельности ставит перед человеком немало сложных и интересных задач, он получает возможность постоянно испытывать состояние потока, не обращая особого внимания на энтропию повседневной жизни. Таким образом, гармония восстанавливается в сознании косвенно – не через упорядочивание конкурирующих целей и определение приоритетов, а за счет того, что концентрация на основной задаче настолько сильна, что все не относящееся к ней просто игнорируется.
Действие помогает создать внутренний порядок, но такой подход имеет свои побочные эффекты. Личность, посвятившая себя достижению прагматических целей, подавляет внутренний конфликт ценой значительных ограничений. Молодой инженер, решивший к 45 годам стать директором завода, поначалу будет двигаться к поставленной цели успешно и без колебаний. Но рано или поздно альтернативы, от которых он отказался, снова возникнут в виде источника гнетущих сомнений и сожалений. Стоило ли жертвовать ради карьеры здоровьем? Что случилось с теми милыми детьми, которые внезапно превратились в замкнутых подростков? Я достиг власти и финансовой независимости, и что мне теперь с этим делать? Иными словами, может выясниться, что целей, выполнявших свою мотивирующую роль на протяжении длительного периода, не хватает на то, чтобы придать смысл всей жизни.
В такие моменты становятся очевидны преимущества созерцательного подхода. Беспристрастное размышление над своими переживаниями, реалистичное взвешивание альтернатив и их последствий издавна считались предпосылками правильной жизненной философии. Самопознанием можно заниматься бесчисленным количеством способов – от психоанализа, направленного на интеграцию в сознание вытесненных желаний, до разработанных иезуитами упражнений совести, предполагавших несколько раз в день анализировать свои действия на предмет их согласованности с долгосрочными целями. Каждый такой путь потенциально ведет к внутренней гармонии.
В идеале действия и размышления должны дополнять друг друга. Действие по природе своей слепо, рефлексия – бессильна. Прежде чем вложить в ту или иную цель значительное количество психической энергии, стоит ответить себе на вопросы: действительно ли я хочу этим заниматься? Доставляет ли мне это радость? Буду ли я наслаждаться этим в будущем? Стоит ли это дело той цены, которую придется заплатить? Смогу ли я жить в мире с собой, когда достигну этой цели?
Человеку, утратившему связь со своими переживаниями, очень трудно ответить на эти кажущиеся простыми вопросы. Если индивид не потрудился разобраться, чего же он на самом деле хочет, а его внимание настолько поглощено внешними целями, что он не замечает собственные чувства, он не сможет осмысленно планировать свои действия. С другой стороны, личность с развитой способностью к рефлексии не нуждается в глубоком самоанализе, чтобы понять, усиливают ее действия энтропию или нет. Такой человек интуитивно почувствует, что продвижение по карьерной лестнице принесет больше стресса, чем оно того заслуживает, или что существующие дружеские отношения не станут хорошей основой для брака.
Поддерживать порядок в сознании в течение коротких промежутков времени относительно несложно; этого можно добиться с помощью любой реалистичной цели. Интересная игра, интенсивная работа, приятный вечер в кругу семьи – все это сосредоточивает на себе внимание и вызывает гармоничное потоковое переживание. Существенно сложнее продлить этот опыт на всю жизнь. Для этого нужно вкладывать энергию в цели, сохраняющие свою мотивирующую силу даже тогда, когда все наши ресурсы истощены, а судьба лишила нас своей благосклонности. При условии правильно выбранных целей и достаточной решимости не сдаваться перед лицом трудностей мы будем настолько сосредоточены на своих действиях и событиях вокруг нас, что у нас просто не останется времени быть несчастными. И тогда мы непосредственно ощутим высший порядок, пронизывающий всю жизнь, и все наши мысли и чувства сольются в гармоничное целое.

Возвращение гармонии

Если строить свою жизнь с решимостью и следуя чувству предназначения, сознание приходит в состояние гармонии и динамического порядка. Возможно, у кого-то возникнет вопрос, почему ради этого нужно предпринимать столько усилий. Почему превращение жизни в единое переживание потока требует такой тяжелой внутренней работы? Разве гармония не заложена в природе, разве человек не рождается в мире с собой?
Человек действительно жил в гармонии с собой, нарушаемой лишь голодом, чувством опасности, сексуальным желанием или болью, – так было до тех пор, пока у него не развилось рефлексивное сознание. Формы психической энтропии, причиняющие нам столько неприятностей: неудовлетворенные желания, обманутые ожидания, одиночество, фрустрация, тревога, чувство вины – все это стало беспокоить человека относительно недавно. Эти психические феномены являются побочными продуктами невероятного усложнения коры головного мозга и символических основ культуры. Они представляют собой оборотную сторону сознания.
Посмотрев на то, как живут животные, мы можем прийти к выводу, что они испытывают перманентное состояние потока, потому что у них практически полностью отсутствует разрыв между желаниями и возможностями. Если лев испытывает голод, он начинает охотиться. Утолив голод, он ложится на солнышке и погружается в дремоту. Нет никаких оснований думать, что он страдает от неудовлетворенных амбиций или чувствует груз ответственности. Навыки животных всегда соответствуют их конкретным потребностям, потому что их разум вмещает в себя только ту информацию об окружающей среде, которая связана с их телесными состояниями, определяемыми инстинктами. Так, голодный лев воспринимает только то, что помогает ему найти антилопу, в то время как лев сытый полностью сосредоточен на тепле солнечных лучей. Его разум не взвешивает недоступные в данный момент возможности, не воображает приятные перспективы и не огорчается из-за прошлых неудач.
Так же, как и мы, животные страдают, когда не могут удовлетворить свои биологические потребности. Они испытывают чувство голода, боль, половое влечение. Собаки, в которых воспитывалось дружелюбное отношение к человеку, горюют, когда их покидает хозяин. Но в отличие от человека, животные не могут сами причинять себе страдание; их психика не настолько развита, чтобы чувствовать смущение и отчаяние даже тогда, когда все их потребности полностью удовлетворены. Находясь в равновесии с окружающей средой, они пребывают в гармонии с собой и переживают то состояние глубокой концентрации, которое применительно к человеку мы называем потоком.
Человек испытывает психическую энтропию, потому что способен видеть цели, которых он не способен достичь, и чувствовать, что может сделать больше, чем позволяют существующие условия. Это становится возможным за счет способности одновременно удерживать в уме более одной цели и осознавать несколько противоречащих друг другу желаний. Человеческий разум сознает не только актуальное положение вещей, но и потенциально возможное. Чем сложнее становится система, чем больше возможностей открывается для альтернатив, тем выше вероятность поломки. Это правило применимо и к эволюции разума: с развитием возможностей по переработке информации возросла и наша уязвимость перед внутренними конфликтами. В условиях избытка задач, требований и альтернатив мы впадаем в тревогу, в ситуации их дефицита – начинаем скучать.
Если провести эту аналогию из области биологической эволюции в область эволюции культурной, можно сказать, что в менее развитых обществах, где существует меньше социальных ролей и возможностей для действия, у человека больше шансов пережить состояние потока. Миф о «счастливом дикаре» основан на том чувстве умиротворенности, которое демонстрируют члены примитивных сообществ, когда удовлетворены все их внешние потребности, и которое вызывает такую зависть у пришельцев из более дифференцированных культур. Но это лишь одна сторона медали: испытывающий боль или чувство голода «дикарь» ничуть не счастливее нас, а оказывается в этих условиях он куда чаще. Внутренняя гармония, свойственная членам технологически неразвитых сообществ, представляет собой положительную сторону ограниченности их возможностей и стабильного репертуара навыков, в то время как наши тревоги есть необходимая плата за бесконечное количество альтернатив и непрерывное совершенствование, предлагаемое нашей культурой. Эту дилемму метафорически описал Гёте в договоре, заключенном между Мефистофелем и Фаустом, воплощающим архетип современного человека. Доктор Фауст получил власть и знания ценой неутолимой душевной неудовлетворенности.
Нет нужды ездить в далекие страны, чтобы своими глазами увидеть, как поток может быть естественной частью жизни. Каждый ребенок, пока ему не начинает мешать развивающееся самосознание, действует абсолютно спонтанно, самозабвенно погружаясь в свои занятия. Маленькие дети не знают скуки. Она приходит к ним позже, в результате насаждаемых извне ограничений свободы выбора. Конечно, это не означает, что они всегда счастливы. Жестокие или невнимательные родители, бедность и болезни, неизбежные превратности жизни – все это заставляет их страдать. Однако ребенок редко бывает несчастлив без оснований. Неудивительно, что люди испытывают такую тоску по своему детству; подобно толстовскому Ивану Ильичу, многие чувствуют, что с годами достичь той безмятежности и ощущения «присутствия здесь и сейчас» становится все сложнее.
Когда мы можем представить себе лишь несколько возможностей, обрести гармонию относительно несложно. Желания просты, правильный выбор очевиден. Для конфликтов нет места, в компромиссах нет нужды. В простых системах, как правило, господствует порядок, однако эта гармония хрупка: с ростом сложности увеличивается и вероятность возникновения энтропии.
Мы можем выделить множество факторов, объясняющих, почему сознание становится более сложным. Одним из них является биологическая эволюция центральной нервной системы. Вырвавшийся из-под власти инстинктов разум получил в награду мучительную свободу выбора. Еще одной причиной стало развитие культуры: языка, системы верований, технологии – все это обусловило усложнение содержания сознания. По мере того как человек перешел от кочевой жизни к оседлой, возникало все большее разнообразие социальных ролей, часто провоцировавшее внутренние конфликты. Раньше охотник мог иметь общие навыки и интересы с любым соплеменником, теперь же у каждого – у фермера и у мельника, у священника и у солдата – есть свой взгляд на мир. Больше не существует единственно правильного способа поведения, и каждая роль требует особых умений. На протяжении своей жизни каждый индивид сталкивается с противоречащими друг другу целями и несовместимыми возможностями для действий. Цели и возможности ребенка обычно достаточно согласованы и не отличаются разнообразием, но с каждым годом их количество растет, и ясность, благодаря которой состояние потока возникало спонтанно, уступает место какофонии страстей, убеждений, альтернатив и стереотипов поведения.
Едва ли кто-то будет утверждать, что более простое, пусть и гармоничное, сознание предпочтительнее более сложного. Мы можем восхищаться безмятежностью льва на отдыхе, смирением аборигенов и увлеченностью ребенка, но они не могут быть моделью для подражания. Порядок, основанный на невинности, для нас недостижим. Для тех, кто вкусил плод древа познания, дорога в рай закрыта навсегда.