Источники по теме семинара

ПЕТР ЧААДАЕВ

Философические письма (письмо первое)

(...) мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода. (…)

То, что в других странах уже давно составляет самую основу общежития, для нас – только теория и умозрение (...)

У нас ничего этого нет. Сначала – дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть – такова печальная история нашей юности. (…)

(…) у нас нет ничего индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль; но, обособленные странной судьбой от всемирного движения человечества, мы также ничего не восприняли и из преемственных идей человеческого рода. (…) Если мы хотим занять положение, подобное положению других цивилизованных народов, мы должны некоторым образом повторить у себя все воспитание человеческого рода. Для этого к нашим услугам история народов и перед нами плоды движения веков. (…)

(…) придя в мир, подобно незаконным детям, без наследства, без связи с людьми, жившими на земле раньше нас, мы не храним в наших сердцах ничего из тех уроков, которые предшествовали нашему собственному существованию. (…) Что у других народов обратилось в привычку, в инстинкт, то нам приходится вбивать в головы ударами молота. Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе. (…) Это – естественный результат культуры, всецело основанной на заимствовании и подражании. У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда. (…) Мы растем, но не созреваем; движемся вперед, но по кривой линии, т. е. по такой, которая не ведет к цели. (…)

(…) мы, можно сказать, некоторым образом – народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. (…)

(…) где наши мудрецы, наши мыслители? Кто когда-либо мыслил за нас, кто теперь за нас мыслит? А ведь, стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы соединять в себе оба великих начала духовной природы: воображение и рассудок, и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара. Но не такова роль, определенная нам Провидением. Больше того: оно как бы совсем не было озабочено нашей судьбой. (…) Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталась от этого прогресса, мы исказили. (…)

(…) Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на Запад, нам едва ли была бы отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы. (…)

(…) Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалко глубоко презираемой этими народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания. Волею одного честолюбца эта семья народов только что была отторгнута от всемирного братства, и мы восприняли, следовательно, идею, искаженную человеческою страстью. В Европе все одушевлял тогда животворный принцип единства. (…)

(…) Мы же замкнулись в нашем религиозном обособлении, и ничто из происходившего в Европе не достигало до нас. (…) В то время, как христианский мир величественно восшествовал по пути, предначертанному его божественным основателем, увлекая за собою поколения, – мы, хотя и носили имя христиан, не двигались с места. (…) новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас. Хотя мы и назывались христианами, плод христианства для нас не созревал (...).

Чаадаев, П.Я. Сочинения и письма. Т. 2. – М., 1914. – С. 109-113, 116-119.

КОНСТАНТИН АКСАКОВ

Об основных началах русской истории

Россия – земля совершенно самобытная, вовсе не похожая на Европейские государства и страны. Очень ошибутся те, которые вздумают прилагать к ней Европейские воззрения и на основании их судить о ней (...) в самом начале, разделяются эти пути Русский и Западно-Европейский до той минуты, когда странно и насильственно встречаются они, когда Россия дает страшный крюк, кидает родную дорогу и примыкает к Западной (...).

Все Европейские государства основаны завоеванием. Вражда есть начало их. Власть явилась там неприязненной и вооруженной и насильственно утвердилась у покоренных народов (...) Русское государство, напротив, было основано не завоеванием, а добровольным призванием власти. Поэтому не вражда, а мир и согласие есть его начало (...). Таким образом, рабское чувство покоренного легло в основании Западного государства; свободное чувство разумно и добровольно призвавшего власть легло в основание государства русского. (…)

(…) в основании государства Западного: насилие, рабство и вражда. В основе государства Русского: добровольность, свобода и мир. Эти начала составляют важное и решительное различие между Русью и Западной Европой и определяют историю той и другой (...) пути эти стали еще различнее, когда важнейший вопрос для человечества присоединился к ним: вопрос Веры. Благодать сошла на Русь. Православная Вера была принята ею. Запад пошел по дороге католицизма (...) если мы не ошибаемся, то скажем, что по заслугам дался и истинный, и ложный путь Веры, – первый Руси, второй – Западу. (…)

Аксаков, К.С. Об основных началах русской истории // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия. – М., 1997. – С. 129-133

О русской истории

Русская история совершенно отличается от Западной Европейской и от всякой другой истории. Ее не понимали до настоящего времени, потому что приходили к ней с готовыми историческими рамками, заимствованными у Запада и хотели ее туда насильно втискать (…) одним словом, потому, что позабыли свою народность и потеряли самобытный русский взгляд (...)

Русская история, в сравнении с историей Запада Европы, отличается такой простотой, что приведет в отчаяние человека, привыкшего к театральным выходкам.

Русский народ не любит становиться в красивые позы; в его истории вы не встретите ни одной фразы, ни одного красивого эффекта (…) какими поражает и увлекает вас история Запада, личность в Русской истории играет вовсе не большую роль; принадлежность личности – необходимо гордость, а гордости и всей обольстительной красоты ее – и нет у нас. (...) Смирение, в настоящем смысле, несравненно большая и высшая сила духа, чем всякая гордая, бесстрашная доблесть. (...) Но Русский народ не впал и в другую гордость, в гордость смирения, в гордость Верою, т.е. он невозгордился тем, что он имеет Веру. Нет, это народ христианский в настоящем смысле этого слова, постоянно чувствующий свою греховность (...) Да не подумают, чтобы я считал историю Русскую историей народа святого (...) Нет, конечно это народ грешный (безгрешного народа быть не может), но постоянно, как христианин, падающий и кающийся, – не гордящийся грехами своими (...) Сравнение Русской земли с Западом в настоящее время необходимо: 1) Потому, что поклонники Запада и порицатели Русской жизни на него указывают и непременно вызывают нас на то же самое. 2) Потому, что у нас теперь и вообще господствует Западная точка воззрения на жизнь и на историю, почему отделение Русской жизни от Запада, ее отличие, выставлять необходимо. 3) Наконец, потому, что Россия подверглась сильно влиянию Запада, что часть Русской земли, именно те сословия, которые считаются передовыми, пользуются преимуществами, властью и богатством, пошли на Западный путь; потому что Запад вошел и в Россию, находится и в ней, если не перерождая, то искажая Русских людей (…) делая их жалкими себе и своей лжи подражателями, отрывая их от самобытности, от их родных, святых начал. (...)

Страшные преступления Запада, его превосходящее всякую меру зверство (…) составляют едва ли не противоположность к темной стороне истории Русской. В Русской истории встречаются преступления, но они лишены этого страшного, нечеловеческого характера, по которому человек становится в разряд животных, (…) которым отличаются кровавые дела Запада. (...)

Запад весь проникнут ложью внутренней, фразой и эффектом, он постоянно хлопочет о красивой позе, картинном положении. Картинка для него все. Покуда он был молод, картинка была еще хороша и красива сама по себе. (...) Но когда молодость его прошла, когда исчезли кипящие силы жизни и осталась одна только картинка, одна фраза, даже без пылкости юношеской, тогда это становится в высшей степени жалким, и сказать ли? – отвратительным явлением (...).

Из могучей земли, могучей более всего Верой и внутренней жизнью, смирением и тишиной, Петр захотел образовать могущество и славу земную (...) оторвать Русь от родных источников ее жизни (...) втолкнуть Русь на путь Запада (...) путь ложный и опасный. Петр подчинил Россию влиянию Запада; всем известное подражание Западу доходило до неистовства. От Запада Россия принимала все, начиная от начал до результатов, от образа мыслей до языка и покроя платья (...). Но – благодарение Богу, – не вся Россия, а только часть пошла этим путем. Только часть России оставила путь смирения и, следовательно, Веры, – в делах по крайней мере. Но эта часть сильна и богата, от нее зависит другая, неизменившая Вере и земле родной. (...)

Аксаков, К.А. О русской истории // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией хрестоматия. – М., 1997. – С. 115-116.

ИВАН АКСАКОВ

Не пора ли России перестать малодушествовать перед Европой?

Нам, Русским, нельзя пожаловаться, чтобы Европа не (…) раскрывала нам глаз на нас самих, (…) не возвращала нас в наши пределы, не проводила постоянно между нами и ею, между Востоком и Западом, резкой демаркационной линии. Мы ищем случая побрататься с нею, и тщетно радуемся, когда его находим; она же не только не ищет братства, но не признает даже его нравственной возможности (…) Мы то и дело навязываемся ей в родню и дружбу, – она то и дело отталкивает нас и твердит: вы мне не свои. Наше отношение к ней не только отношение плебея к аристократу (…) положение выскочки, parvenu, которого знатный барин и допускает иногда в свое общество, но которого всею душою презирает и готов отрезвить (…) Мы охотно принимаем участие в затруднительном состоянии Европы, и не иначе как с благою целью; она не принимает в нас никакого участия, иначе как с целью нанести вред русскому интересу. Мы чистосердечно и простодушно устраиваем ее дела; она также чистосердечно, но нисколько не простодушно старается расстроить наши. Мы являемся к ней миротворцами и искренно ожидаем от нее признательности; Европа же полагает, что довольно с нас и чести проиграть такую роль в сонме цивилизованных наций, что не она, а мы ей должны быть признательны, и доставленное ей нами благо мира употребляет нам же во зло (…) и если слово «Запад» втеснилось в наше употребление, то признать себя «Востоком» мы все же не решаемся, стыдимся обособить себя каким-то отдельным, своеобразным миром, и (…) не видим, и не слышим как сама Европа, уже давным-давно выработала себе свою теорию деления на Восток и Запад, пишет всеми своими перьями и кричит всеми голосами, что нет у Запада мира с Востоком, что Восток должен быть порабощен Западу, что Русские – не Запад, а Восток, – главная мощь, меч Востока, а потому, против нас, Русских, и должно быть направлено все историческое движение, натиск всех сил европейского Запада. Что бы мы ни делали, какие бы услуги Западу ни оказывали (…) как бы ни уверяли (…) в своей готовности отречься от своих естественных и исторических симпатий, даже от интересов своей собственной русской народности нам не поверят, нас не уважат, нас сочтут и считают обманщиками, лицемерами, нас (…) не пожалуют ни в Европейцев, ни в равноправных; мы для них по-прежнему варвары, чужие гости на чужом пиру, незаконнорожденные дети цивилизации, не имеющие доли в наследстве просвещенного мира (…) Мы даже и не плебеи – мы парии человечества, отверженное племя, на которое не могут простираться ни законы справедливости, ни требования гуманности; к которым неприменимы никакие нравственные начала, выработанные христианскою цивилизацией европейских народов (…) Источник же этого нерасположения таится глубоко, глубже обиходного личного сознания современников, – в историческом инстинкте непримиримой вражды двух духовных просветительных начал христианского человечества, начала латинского и православного. Это свидетельствуется уже тем наглядным фактом, что одинаковой ненависти с Россией подлежит не только всякая верная себе Славянская народность, но и весь православный мир. (...)

Аксаков, И.С. Не пора ли России перестать малодушествовать перед Европой? // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия. – М., 1997. – С. 193-195.

НИКОЛАЙ ДАНИЛЕВСКИЙ

Россия и Европа

(…) Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т.д. Европа видит поэтому (…) в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл, и ни мягок оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, все же Европа понимает, или точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которого не растолочь, (...) которое, следовательно, нельзя будет в себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть (...) Гордой, и справедливо гордой, своими заслугами Европе трудно – чтобы не сказать невозможно – перенести это (...) Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик.

(...) Европа есть поприще германо-романской цивилизации (...) Но германо-романская ли только цивилизация совпадает с значением слова Европа? Не переводится ли оно точнее «общечеловеческой цивилизацией» или, по крайней мере, ее цветом? Не на той же ли европейской почве возрастали цивилизации греческая и римская? Нет, поприще этих цивилизаций было иное. То был бассейн Средиземного моря, (...) на европейском, африканском или азиатском берегу этого моря.

Принадлежит ли в этом смысле Россия к Европе? К сожалению или к удовольствию, к счастью или к несчастью – нет, не принадлежит. Она не питалась ни одним из тех корней, которыми всасывала Европа, которые почерпали пищу из глубины германского духа (...) она не причастна ни европейскому добру, ни европейскому злу (...)

Быть носителем и распространителем европейской цивилизации на Востоке, – вот она та возвышенная роль, которая досталась нам в удел, роль, в которой родная Европа будет нам сочувствовать, содействовать своими благословениями (...) С Богом – отправляйтесь на Восток! (...) Средняя Азия – вот ваше место (...) Нам ни с какого боку туда не пробраться, да и пожива плохая. Ну так там и есть ваша священная историческая миссия, – вот что говорит Европа, а за нею и наши европейцы. (…)

Духовное и политическое здоровье характеризуют русский народ и русское государство, между тем как Европа – в духовном отношении – изжила уже то узкое религиозное понятие, которым она заменила вселенскую истину (…) откуда надо пуститься или в безбрежный океан отрицания и сомнения, или возвратиться к светоносному Востоку; в политическом же отношении – дошла до непримиримого противоречия между требованиями выработанной всею ее жизнью личной свободы и сохраняющим на себе печать завоевания распределением собственности. Если, однако, мы вглядимся в русскую жизнь, то скоро увидим, что и ее здоровье – неполное.

После Петра наступили царствования, в которых правящие государством лица относились к России уже не с двойственным характером ненависти и любви, а с одною лишь ненавистью, с одним презрением (...)

Вследствие изменения форм быта русский народ раскололся на два слоя, которые отличаются между собою с первого взгляда по самой своей наружности. Низший слой остался русским, высший сделался европейским (...) Но высшее более богатое и образованное сословие всегда имеет притягательное влияние на низшие, которые невольно стремятся с ним сообразоваться, уподобиться высшему, сколько возможно. Поэтому в понятии народа невольно слагается представление, что свое русское есть (...) нечто худшее, низшее (...)

Однако же при соседстве с Европою, при граничной линии, соприкасающейся с Европой на тысячи верст, совершенная отдельность России от Европы немыслима (...) В какие-нибудь определенные отношения к ней должна же она стать. Если она не может и не должна быть в интимной, родственной связи с Европой как член европейского семейства, в которое (...) ее и не принимают даже, требуя невозможного отречения от ее очевиднейших прав, здравых интересов (...) если, с другой стороны, она не хочет стать в положение подчиненности к Европе, выполнив все эти унизительные требования, – ей ничего не остается как войти в свою настоящую, этнографическими и историческими условиями предназначенную роль и служить противовесом не тому или другому европейскому государству, а Европе вообще, в ее целости и общности. Но для этого, как ни велика и ни могущественна Россия, она все еще слишком слаба. (…)