Из рассказа Локтева (крестьянина села Кончанское) о Суворове

<... > нас мальчишек множество бегало на барский двор целою стаей... Пред домом был балкон, где ходил иногда Александр Васильевич, и как, бывало, завидит нашу ватагу, то и прикажет ' бросать нам деньги и пряники. У нас, ребятишек, всегда из-за пряников шла свалка, и дело без драки не обходилось. Когда прислужники начнут разнимать нас и толкать, то барин прика- •-, зывал разбираться бережно с нами. И как это на усадьбе завсегда занятно нам было — и музыка, и гости там бывали зачастую. Даже гору на масленицу у дома его устраивали, и гости, и сам Суворов катались по льду на коньках. Угощал он всех не скупо. ] Но ни сам не любил много пить, ни пьяных не терпел. Даже зи-

мой приказывал поливать водой у колодца таких крестьян, кои шибко загуливали. «От холодной воды, говорит, хмельное скорее пройдет и дольше этот человек стыд и муку будет помнить, но ежели, чем его высечь розгами. Коли горячее любишь, то и к холодному будь способен».

От этого пьянства не было при нем, а если и случалось каким людям в праздник подгулять, то укрывались от его милости. В иную пору, особливо летом, и гости Суворову были не в радость. После стола поведет иной раз всех гостей на Капылкино (так у нас лес прозывается), а сам спрячется в рожь и пригрозит жнеям — вы-де не сказывайте, что я тут отдыхаю, а говорите, когда искать будут, что вы не видали. Да, видно, когда с которыми господами не хотелось ему вести и речей, таких он заставлял петухом петь или собакой лаять. Когда гость такой назабавит всех, то и водки ему Суворов сейчас за это сам поднесет. Случалось и то, когда стол с гостями ему приготовят, а он уйдет на берег реки Клязьмы, облюбует там место и поведет гостей туда, и все кушанья за ним повезут на зе­леный лужок, да там и пируют. Что, говорит, в комнатах сидеть, когда лето, хорошо на воздухе, и по реке места привольные. После обеда гостям велит тут в реке купаться, а которых и сам столкнет в воду так, во всем платье. Гость начнет ему пенять... что ты это, батюшка, наделал со мною! — Э, дружок, говорит, чего же ты сам смотрел, и ты бы меня туда же в реку, коли сила и догадка есть... Такой был человек чудный, да приятный...

<...> Именитый был человек, и выслуги его были большие, а от почета бегал. Вотчина наша проводы ему хотела сделать-и крашеный хлеб из Москвы достала, чтобы поднести ему на прощанье. Узнал он про это и уехал из села тайком, ночью... так ни с кем и не простился. А то вот тут у нас в 3 верстах есть село Язвик. Оно было вотчиной тогда генерала Балка. Как этот Балк честил нашего барина, для него гостей собирал и с ними на крыльце ждал приезда его, чтобы встречу ему сделать, и все без него за стол не садились, не полюбилось Суворову это. За полверсты от дома Балка он сошел с коляски, пошел в обход по­лями и чрез заднее крыльцо вбежал в дом хозяина, и начал всех гостей и Балка звать из окна в горницы. Тут все и догадались, как и для чего он тайком в дом попал.

Ходил Суворов скоро, так что не многие за ним поспевали в ходьбе. Каждое утро по лесам и деревням больше 10 верст прой­дет. Когда же ложился спать, то дозволял один сапог скидать с себя, например, ныне; а на другую ночь другой. Такое было у него положение, чтобы на случай пожара или тревоги можно было скорее встать и одеться.

122. Из «Военных записок» Дениса Давыдова

С семилетнего возраста моего я жил под солдатскою палаткой, при отце моем, командовавшем тогда Полтавским легкоконным полком, — об этом где-то было уже сказано. Забавы детства моего состояли в метании ружьем и в маршировке, а верх блаженства — в езде на казачьей лошади с покойным Филиппом Михайловичем Ежовым, сотником Донского войска.

Как резвому ребенку не полюбить всего военного при все­часном зрелище солдат и лагеря? А тип всего военного, русского, родного военного, не был ли тогда Суворов? Не Суворовым ли занимались и лагерные сборища, и гражданские общества того времени? Не он ли был предметом восхищений и благословений, заочно и лично, всех и каждого? Его таинственность в постоянно употребляемых им странностях наперекор условным странностям света; его предприятия, казавшиеся исполняемыми как будто очертя голову; его молниелетные переходы, его громовые победы на неожиданных ни нами, ни неприятелем точках театра военных действий, — вся эта поэзия событий, подвигов, побед, славы, продолжавшихся несколько десятков лет сряду, все отзывалось в свежей, в молодой России полной поэзией, как все, что свежо и молодо.

Он был сын генерал-аншефа, человека весьма умного и об­разованного в свое время; оценив просвещение, од неослабно наблюдал за воспитанием сына и дочери (княгини Горчаковой). Александр Васильевич изучил основательно языки французский, немецкий, турецкий и отчасти италианский; до поступления своего на службу он не обнаруживал никаких странностей. Совершив славные партизанские подвиги во время Семилетней войны, он

узнал, что такое люди; убедившись в невозможности достигнуть высших степеней наперекор могущественным завистникам, он стал отличаться причудами и странностями. Завистники его, видя эти странности и не подозревая истинной причины его успехов, вполне оцененных великой Екатериной, относили все его победы лишь слепому счастию.<...>

Если вся жизнь этого изумительного человека, одаренного нежным сердцем, возвышенным умом и высокою душой, была лишь театральным представлением, и все его поступки заблаго­временно обдуманы, — весьма любопытно знать: когда он был в естественном положении? Балагуря и напуская на себя разного рода причуды, он в то же время отдавал приказания армиям, обнаруживавшие могучий гений. Беседуя с глазу на глаз с Екате­риной о высших военных и политических предметах, он удивлял эту необычайную женщину своим оригинальным, превосходным умом и обширными разносторонними сведениями; поражая вельмож своими высокими подвигами, он язвил их насмешка­ми, достойными Аристофана и Пиррона. Во время боя, следя внимательно за всеми обстоятельствами, он вполне обнимал и проникал их своим орлиным взглядом. В минуты, где беседа его с государственными людьми становилась наиболее любопытною, когда он, с свойственной ему ясностью и красноречием, излагал ход дел, он внезапно вскакивал на стул и пел петухом либо казал­ся усыпленным вследствие подобного разговора; таким образом поступил он с графом Разумовским и эрцгерцогом Карлом. Лишь только они начинали говорить о военных действиях, Суворов, по-видимому, засыпал, что вынуждало их изменять разговор, или, увлекая их своим красноречием, он внезапно прерывал свой рассказ криками петуха. Эрцгерцог, оскорбившись этим, сказал ему: «Вы, вероятно, граф, не почитаете меня достаточно умным и образованным, чтобы слушать ваши поучительные и красноречивые речи?» На это Суворов возразил ему: «Проживете с моих лет и испытаете то, что я испытал, и вы тогда запоете не петухом, а курицей». Набожный до суеверия, он своими причу­дами в храмах вызывал улыбку самих священнослужителей.

Предводительствуя российскими армиями пятьдесят пять лет сряду, он не сделал несчастным ни одного чиновника и рядового;

он, не ударив ни разу солдата, карал виновных лишь насмешка­ми, прозвищами в народном духе, которые врезывались в них, как клейма. Он иногда приказывал людей, не заслуживших его расположения, выкуривать жаровнями. Кровопролитие при взя­тии Измаила и Праги было лишь прямым последствием всякого штурма после продолжительной и упорной обороны. <...>

...когда и по сию пору войско наше многими еще почитается сборищем истуканов и кукл, двигающихся посредству одной пружины, называемой страхом начальства, — он, более полу­столетия тому назад, положил руку на сердце русского солдата и изучил его биение. Он уверился, вопреки мнению и того и нашего времени мнимых наблюдателей, что русский солдат, если не более, то, конечно, не менее всякого иностранного солдата, причастен воспламенению и познанию своего достоинства, и на этой уверенности основал образ своих с ним сношений. Найдя повиновение начальству — сей необходимый, сей единственный склей всей армии, — доведенным в нашей армии до совершенства, но посредством коего полководец может достигнуть до некото­рых только известных пределов, — он тем не довольствовался. Он удесятерил пользу, приносимую повиновением, сочетав его в душе нашего солдата с чувством воинской гордости и уверенности в превосходстве его над всеми солдатами в мире, — чувством, которого следствию нет пределов.

Прежние полководцы, вступая в командование войсками, обращались к войскам с пышными, непонятными для них реча­ми. Суворов предпочел жить среди войска и вполне его изучил; его добродушие, доходившее до простодушия, его причуды в народном духе привлекали к нему сердца солдат. Он говорил с ними в походах и в лагере их наречием. Вместо огромных штабов он окружал себя людьми простыми...

<...> Он стремился к одной главной цели — достижению высшего звания, для употребления с пользой необычайных да­рований своих, которые он сознавал в себе. Он мечтал лишь о славе, но о славе чистой и возвышенной; эта страсть поглотила все прочие, так что в эпоху возмужалости, когда природа вле­чет нас более к существенному, нежели к идеальному, Суворов казался воинственным схимником. Избегая общества женщин,

развлечений, свойственных его летам, он был нечувствителен ко всему тому, что обольщает сердце. Ненавистники России и, к сожалению, некоторые русские не признают в нем военного гения; пятидесятитрехлетнее служение его не было ознаменовано ни одной неудачей; им были одержаны блестящие победы над знаменитейшими полководцами его времени, и имя его до сих пор неразлучно в понятиях каждого русского с высшею степе­нью военного искусства; все это говорит красноречивее всякого панегирика.

Предвидя, что алчность к приращению имения может уве­личиваться с летами, он заблаговременно отстранил себя от хозяйственных забот и постоянно избегал прикосновения с металлом, питающим это недостойное чувство. Владея девя­тью тысячами душ, он никогда не знал количества получаемых доходов; будучи еще тридцати лет от роду, поручил управление имениями своим родственникам, которые доставляли его адъю­тантам, избираемым всегда из низшего класса военной иерархии, ту часть доходов, которая была необходима для его умеренного рода жизни. <...>

Список использованной литературы

1. Берхгольц Ф. В. Дневник 1721-1725 гг. СПб., 1857-1860.

2. Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреж­дений 1773-1774 годов. М., 1975.

3. Домострой. М., 1990.

4. Житие протопопа Аввакума. М., 1960.

5. Записки о московских делах С. Герберштейна. СПб., 1908.

6. Иностранные известия о восстании Степана Разина. М., 1975.

7. Иностранцы о древней Москве. М., 1991.

8. История в лицах. М., 1997.

9. Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1988. Т. 1.

10. Крижанич Ю. Политика, М., 1965.

11. Материалы по истории СССР. Вып. 5. М., 1989.

12. Мережковский Д. С. Собр. соч. Т. 2. М., 1990.

13. Москва. Иллюстрированная история. М., 1984. Т.1.

14. Орлов А. С, Георгиев В. А., Георгиева Н. Г. и др. Хрестоматия по ис­тории России. М., 2003.

15. Памятники русского права. М., 1953.

16. Повесть временных лет. М.—Л., 1950.

17. Полное собрание законов (ПСЗ). СПб., 1830.T.V,VI,XIII,XV-XVIII, ХХ-ХХП.

18. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 10-17. М., 1962.

19. Реформы Петра I. M., 1937.

20. Российское законодательство Х-ХХ вв. М., 1984.

21. Синщына Н. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневе­ковой концепции (XV-XVI вв.). М., 1998.

22. Соборное уложение 1649. М., 1961.

23. Судебники XV-XVI веков. М.-Л., 1952.

24. Тихомиров М. Н. Пособие для изучения «Русской правды». М., 1953.

25. Хрестоматия по истории России. Т. 2. Кн. 1. М., 1995.

26. Хрестоматия по истории России. Т. 2. Кн. 2. М., 1997.

27. Хрестоматия по истории СССР / под редакцией М. Н. Тихомирова. М., 1960.

28. Чернова М. Н. Личность в истории. Россия век XVII. М., 2006.

29. Чернова М. Н. Личность в истории. Россия век XVIII. М., 2005.

30. Чтения в Императорском обществе истории и древностей Россий­ских. 1884. Кн. 4. М., 1885.

Содержание

От составителей............................................................................................................ 3

К читателям................................................................................................................... 5

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ДРЕВНЯЯ РУСЬ. VI-IX вв.

Документ № 1. Из «Стратегикона» Маврикия Стратега: о жизни

славян....................................................................................................................... 7

Документ № 2. Из «Стратегикона» Маврикия Стратега: о воинах

славянах................................................................................................................ 8

Документ № 3. Из книги «Война с готами» Прокопия Кесарийского:

о славянах............................................................................................................. 9

Документ № 4. Из «Книги драгоценных сокровищ» Ибн-Русте:

о славянах.......................................................................................................... 10

Документ № 5. Из «Повести временных лет»: о расселении славян...... 1 1

Документ № 6. Из «Повести временных лет»: об основании Киева....... 12

Документ № 7. Из «Повести временных лет»: о путешествии

апостола Андрея.............................................................................................. 13

Документ № 8. Из «Повести временных лет»: о призвании варягов..... 14

ЧАСТЬ ВТОРАЯ