Беседа 5. На память мученицы Иулитты, и продолжение сказанного в предыдущей беседе: благодарении 3 страница

Итак «внемли себе», чтобы внимать Богу, Которому слава и держава во веки веков, аминь!

 

Беседа 4. О Благодарении

 

Слышали вы слова Апостола, с которыми обращается он к Фессалоникийцам, предписывая закон для целой жизни; потому что учение преподано тем, которые всегда были с Апостолом, польза же учения простирается на всю человеческую жизнь. «Всегда радуйтеся», говорит он, «непрестанно молитеся. О всем благодарите» (1Сол.5:16.18). Что значит радоваться? Какая от того польза? Как возможно исправлять непрестанную молитву и воздавать за все благодарение Богу? - Об этом, по мере возможности, поговорим несколько после. Предварительно же нужно нам заняться тем, что возражают противники, клевеща, что предписанное законом не возможно. Они говорят: что за добродетель - проводить день и ночь в излиянии души, веселясь и радуясь? Да и как возможно успеть в этом, когда окружают нас тысячи не от нас зависящих бедствий, которые производят в душе необходимое уныние, и в которых радоваться и благодушествовать еще более невозможно, нежели сожигаемому не чувствовать боли и пронзаемому не мучиться?

А может быть, иной и из предстоящих здесь, болезнуя сею немощью рассудка, в извинение своих грехов представляет такие же предлоги; по причине своего нерадения о соблюдении заповедей, думает обратить сие в укоризну законодателю, что предписывает невозможное. И он говорит: Как можно мне радоваться, когда причины радости не во мне? Ибо то, что производит радость, вне нас, а не в нас; например: прибытие друга, свидание с родителями после долговременной разлуки, находка денег, почести от людей, восстановление здоровья после тяжкой болезни, и прочее благоденствие жизни: дом всем изобилующий, сытный стол, дружелюбные сообщники в весельи, доставляющие удовольствие слухи и зрелища, здоровье близких родных, благоуспешное течение жизни их во всем прочем, потому что прискорбны не только нас самих постигающие огорчения, но и все случаи, которые опечаливают друзей и родных. А потому все это необходимо для составления радости и душевного самодовольствия. И сверх того, когда случается видеть падение врагов, поражение злоумышляющих, вознаграждение благодетелей, и одним словом, когда и в настоящем нет ничего затруднительного, и ожидаемое ни мало не возмущает жизни нашей, тогда может быть радость в душе. Итак, для чего же дана заповедь, исполнение которой не в нашем произволении, но бывает следствием других вышеупомянутых причин? Да как и молиться буду непрестанно, когда телесные нужды необходимо обращают на себя помышление души, и невозможно, чтоб мысль в одно время делилась между двумя заботами? Но мне повелевают и благодарить за все. Ужели благодарить, когда меня мучат, издеваются надо мною, растягивают меня на колесе, выкалывают мне глаза? Ужели благодарить, когда ненавистник наносит мне бесчестные удары, когда цепенею от стужи, когда мучаюсь голодом, когда привязан я к дереву, когда вдруг я обезчадел, или лишился и самой жены, когда от кораблекрушения внезапно потерял достаток, попался на море разбойникам, или на суше грабителям, когда я в ранах, оклеветан, стал нищим, живу в темнице? Все сие и еще многое другое собирают вместе обвиняющие законодателя, думая обратить в оправдание своим грехам ту клевету, что предписанное нам не возможно.

Что же скажем на сие? То, что Апостол имеет в виду другое, и пытается души наши вознести с земли на высоту и ввести в небесный образ жизни, а они, не постигая великой мысли законодателя, в телесных страстях, как черви около грязи, обвиваясь около земли и плоти, требуют возможности исполнять апостольские предписания. Апостол приглашает всегда радоваться, но не всякого, а того, кто подобен ему самому, не живет во плоти, но имеет живущего в себе Христа; потому что общение с высочайшим из благ никак не допускает сочувствия с тем, что беспокоит плоть; но хотя и рассекается плоть, расторжение связи остается в страждущей части тела, распространение же боли не может доходить до умной силы в душе. Ибо, если, по апостольскому совету, умертвили мы уды, «яже на земли» (Кол.3:5), и носим мертвенность Иисусову в теле (2Кор.4:10); то необходимо, чтоб удар, нанесенный умерщвленному телу, не доходил до души, которая отрешена от общения с ним. Также бесчестия, потери и смерть ближних не будут восходить до ума и возвышенность души низводить до сочувствия с здешним. Ибо, если подвергшиеся неприятностям рассуждают одинаково с человеком себе внимательным; то не причинят они скорбей другому, потому что и сами беспечально переносят приключившееся с ними. Если же живут по плоти, то и в этом случае не причинят скорби, но будут признаны жалкими, не столько по тесноте своих обстоятельств, сколько по тому, что избрали для себя не то, что должно. Вообще, душа, однажды объятая любовью к Создавшему и привыкшая увеселяться тамошними красотами, радости своей и благодушия не променяет на разнообразное превращение плотских страстей; но скорбное для других увеличит ее веселье. Таков был Апостол, который благоволил «в немощех», в скорбях, «в изгнаниях», в нуждах (2Кор.12:10), хвалился своею нищетою, находясь «во алчбе и жажди, в зиме и наготе, в изгнаниих и теснотах» (11,27); при чем другие скорбят и отрекаются от жизни, тем самым Апостол восхищается. Поэтому не понимающие апостольской мысли и не разумеющие, что Апостол призывает нас к жизни евангельской, дерзают обвинять Павла, будто предписывает нам невозможное.

Но пусть узнают, сколько Божиею великодаровитостью дано нам поводов разумно радоваться. Мы из небытия приведены в бытие, сотворены по образу Создавшего, имеем и разум и слово, которые составляют совершенство нашей природы, и которыми познали мы Бога. Тщательно же изучая красоты творения, по оным, как по некоторым письменам, объясняем себе великий Божий о всем промысл и Божию премудрость. Мы можем различать доброе и худое; самою природою научены избирать полезное и отвращаться вредного. Будучи отчуждены от Бога грехом, снова воззваны мы к общению с Богом, освобожденные кровью Единородного от бесчестного рабства. А надежда воскресения, а наслаждения ангельскими благами, царство на небесах, обетованные блага, превосходящие силу разумения и слова!

Как же всего этого не признавать достаточною причиною к непрекращающейся радости и к непрестанному веселью, а напротив того думать, что тот, кто пресыщает чрево, забавляется звуками свирели, спит распростершись на мягком ложе, тот один проводит жизнь, достойную радости? А я бы сказал, что имеющим ум прилично - о нем плакать, ублажать же должно тех, которые настоящую жизнь проводят в надежде будущего века и настоящее обменивают на вечное. Соединившиеся с Богом, хотя живут в пламени, как три отрока в Вавилоне, хотя заключены вместе со львами, хотя поглощены китом, должны и нами быть ублажаемы, и сами проводить жизнь в радости, не скорбя о настоящем, но увеселясь надеждою на уготованное нам в последствии. Ибо думаю, что добрый подвижник, однажды вступив на поприще благочестия, мужественно должен переносить удары противников, в надежде славы - быть увенчанным. И в телесных подвигах, привыкшие к трудам ратоборства не теряют духа от боли удара, но продолжают борьбу с противником, по причине желания, чтоб их провозгласили победителями, презирая настоящие труды. Так и у ревнителя добродетели, хотя встретится что-либо трудное, не омрачит сие радости; потому что «скорбь терпение соделовает, терпение же искусство, искусство же упование: упование же не посрамит» (Рим. 5:3.5). Посему тот же Апостол, и в другом месте, повелевает нам в скорби быть терпеливыми и радоваться «упованием» (Рим.12:12). Итак надежда делает, что радость обитает в душе добродетельного.

Но сей же Апостол заповедует нам, что должно и плакать с плачущими (ст. 15). И пиша к Галатам, он плакал о врагах креста Христова. И нужно ли говорить, что Иеремия плакал, что Иезекииль, по повелению Божию, писал плач князей (Иез.12:10), и что многие святые предавались плачу? «Горе мне, мати! вскую мя родила еси» (Иер.15:10)? И: «у люте мне, яко погибе благочестивый от земли, и исправляющаго в человецех несть». И: «у люте мне, понеже бых, аки собираяй сламу на жатве» (Мих.7:1.2). И вообще, рассмотри каждое слово праведных, и как скоро найдешь, что кто-нибудь из них издает плачевный голос, будь уверен, что все они оплакивают мир сей и эту бедственную в нем жизнь. «Увы мне, яко пришельствие мое продолжися» (Пс.119:5); ибо «желание» имеет «разрешитися и со Христом быти» (Фил.1:23); потому огорчается продолжением сего пришельствия, как препятствием к радости. Давид же и в песнях оставил нам плач о друге Ионафане, в котором оплакивал вместе и врага своего. «Болезную о тебе, брате мой Ионафане!» И: «дщери Израилевы, плачите по Сауле» (2Цар.1:24.26)! Саула оплакивает, как умершего во грехе, а Ионафана, как человека, который во всю жизнь был с ним в тесной дружбе. И нужно ли говорить о чем другом? Сам Господь плакал о Лазаре (Ин.11:35), плакал и о Иерусалиме (Лк.19:41), и ублажал плачущих (Мф.5:4).

Говорят: "Как согласить сие с словами: «всегда радуйтеся»? Ибо слезы и радость происходят не из тех же причин. Слезы, обыкновенно, рождаются от неожиданного впечатления, которое, подобно удару, поражает и приводит в уныние душу, стесняя дыхание в предсердии; а радость есть как бы скакание души, восхищающейся тем, что дела согласны с ее желанием. От сего и перемены в теле бывают различные. У скорбящих тело бледно, синевато, холодно; а у веселых состояние тела цветущее, вид румяный, душа едва не скачет и не рвется от удовольствия".

На сие скажем, что плач и слезы у святых бывали от любви к Богу. Взирая всегда на Возлюбленного и возвращая в себе почерпаемое там веселье, они имели попечение о судьбе подобных им рабов, оплакивая согрешающих, исправляя их слезами. Но как стоящие на берегу, сострадая об утопающих на море, попечением о бедствующих не утрачивают собственной безопасности; так оплакивающие грехи ближних не уничтожают тем своего веселья, а напротив того еще более оное увеличивают, за слезы о брате удостаиваясь радости от Господа. Посему «блажени плачущии, яко тии утешатся», и «яко тии возсмеются» (Лк.6:21; Мф.5:4). Смехом же называет не шум, выходящий из щек при вскипении крови, но веселость не растворенную и не смешанную ни с чем печальным. Поэтому Апостол дозволяет плакать с плачущими; потому что эти слезы бывают как бы семенем и залогом вечной радости. Востеки мыслью и созерцай ангельское состояние. Прилично ли им другое какое состояние, кроме состояния радости и благодушия; потому что они удостоены предстоять Богу и наслаждаться неизреченною красотою славы Создавшего нас? К сей-то жизни побуждая нас, Апостол заповедал нам «всегда радоватися».

О том же, что Господь плакал о Лазаре и о городе, можем сказать, что Он и вкушал и пил, не Сам имея в том нужду, но тебе оставляя меру и предел необходимых ощущений души. Так Он и плакал, чтоб, чтоб исправить излишнюю чувствительность и малодушие склонных к сетованию и слезам. Ибо как все прочее, так и плач требует соразмерности с разумом касательного того, о ком, сколько, когда и как должно проливать слезы. А что слезы Господа пролиты не по страстному движению, а для нашего научения, сие видно из сказанного: «Лазарь, друг наш, успе: но иду, да возбужу его» (Ин.11:11). Кто из нас оплакивает уснувшего друга, о котором надеется, что он в скором времени пробудится от сна? «Лазаре, гряди вон» (ст. 43), и мертвый ожил, связанный стал ходить. Чудо в самом чуде - иметь ноги связанные погребальными пеленами и не встречать в том препятствия к движению! Здесь укрепляющее было сильнее препятствующего. Почему ж, намереваясь совершить это, признавал настоящий случай достойным слез? Не явно ли, что, во всем поддерживая нашу немощь, в некоторую меру и пределы заключил необходимые страстные движения, предотвращая несострадательность, потому что это зверонравно, и не дозволяя предаваться скорби и проливать много слез, потому что это малодушно? Посему, пролив слезы над другом, и Сам показал общительность человеческой природы, и нас освободил от излишеств в том и другом, вразумив, чтоб мы и не расслабевали в страстных движениях, и не с бесчувственностью встречали скорби. Как Господь давал в Себе место алканию, по разложении в Нем твердой пищи, допускал в Себе жажду, по истреблении в теле влажности, и утруждался от чрезмерного напряжения мышц и жил во время путешествия, между тем не Божество утомлялось трудом, но тело принимало в себя естественно следующие одна за другою перемены: так допустил и слезы, дозволив произойти естественной для плоти перемене.

А эта перемена бывает, когда полости мозга, в следствие скорби наполненные испарениями, чрез глазные скважины, как бы чрез какой водопровод, извергают из себя влажное бремя. От сего-то, при неожиданном прискорбном слухе, происходят какой-то шум в ушах, головокружение и помрачение в глазах, в следствие потрясения, произведенного в голове испарениями, какие возгоняет сосредоточение теплоты во внутренности. Потом, как облако в дождевые капли, так, думаю, и густота испарений разрешается в слезы. От этого огорченные находят некоторое удовольствие в пролитии слез; потому что слезами неприметно истощается отягощавшее их. Справедливость же сего рассуждения подтверждает действительный опыт; ибо знаем, что многие в безотрадных бедствиях насильно удерживались проливать слезы, а после сего одних постигали неизлечимые болезни, кровотечение, или онемение в мозгу, а другие даже и умирали; потому что сила их, как слабая подпора, сокрушалась под тяжестью скорби. Можно видеть на пламени, что он задушается собственным своим дымом, если дым не выходит, но стелется около пламени. То же, говорят, бывает и с жизненною силою; она истаивает и угасает от огорчений, когда нет им выхода наружу.

Поэтому вдающиеся в скорбь не должны в оправдание собственной страсти указывать на слезы Господа. Ибо как пища, которую вкушал Господь, должна служить для нас не поводом к сластолюбию, а напротив того самым высоким правилом воздержания и умеренности: так и слезы предложены нам не в закон, предписывающий плакать, но в самую пристойную меру и в точное правило, по которому должны мы, оставаясь в пределах естества, переносить скорбное честно и благопристойно. Посему ни женщинам, ни мужчинам не позволяется много сетовать и плакать, но можно опечалиться несколько во время скорби и пролить не много слез, впрочем тихо, без роптаний и воплей, ни раздирая на себе одежды, не посыпая себя пеплом, без всяких других подобных сим неблагопристойностей, допускаемых людьми, которые не сведущи в небесном. Ибо тому, кто очищен божественным учением, должно оградиться правым словом, как твердою стеною, мужественно и с силою отражать от себя устремления подобных страстей, а не с малодушием и уступчивостью принимать в душу страстный поток, как бы вливающийся в какое-нибудь низменное место. Душе слабой и ни мало не укрепленной упованием на Бога свойственно чрез меру надрываться и падать под тяжестью скорби. Как черви всего чаще заводятся в деревьях менее твердых, так скорби зарождаются в людях более изнеженного нрава.

Но адамантовое ли сердце было у Иова? Не из камня ли сделана была внутренность его? В короткое мгновение времени умирают у него четверо детей, сокрушенные одним ударом в дому веселья, во время наслаждения; потому что диавол обрушил на них дом. Видит он трапезу смешанную с кровью; видит детей рожденных в разные времена, но постигнутых общим концом жизни. Он не плачет, не рвет на себе волос, не издает какого-нибудь немужественного гласа, но произносит это славное и всеми воспеваемое благодарение: «Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословено» (Иов.1:21). Не бесчувственный ли он человек? Но возможно ли это? Он же сам о себе говорит: о всяком угнетенном «аз восплакахся» (Иов.30:25). Не солгал ли он, говоря сие? Впрочем о нем свидетельствует истина, что при других добродетелях был и истинен; сказано: «человек непорочен, праведен, богочестив, истинен» (Иов.1:1).

А ты плачешь, напевая какие-то песни, сложенные для грусти, и унылыми напевами стараешься томить свою душу. Как лицедеям, когда представляют что-нибудь печальное, свойственно переодевание и наряд, в котором являются на зрелище: так думаешь, что и у плачущего должны быть приличный вид, черная одежда, всклокоченные волосы, в доме темнота, нечистота, пепел и унылый напев, которым бы рана скорби постоянно сохранялась в душе незаживленною. Предоставь поступать так не имеющим упования. А ты о почивших во Христе научен, что «сеется в тление, востает в нетлении; сеется в немощи, востает в силе; сеется тело душевное, востает тело духовное» (1Кор.15:42-44). Для чего же плачешь о том, кто пошел переменить одежду? Не плачь и о себе, как лишающийся какого-нибудь помощника в жизни; ибо сказано: «благо есть надеятися на Господа, нежели надеятися на человека» (Пс.117:8). Не сетуй и о нем, как о потерпевшем бедствие; ибо в скором времени пробудит его небесная труба, и у видишь его предстоящим судилищу Христову. Итак оставь сии малодушные и невежественные возгласы: "увы! какое неожиданное несчастие!" и: "кто бы думал, что это случится?" и еще: "когда ожидал я, что покрою землею любезнейшую для меня главу!" Такие слова, если слышим и от другого, должны приводить нас в стыд; потому что и памятованием прошедшего, и опятами в настоящем, научены мы необходимости сих страданий естества.

Поэтому ни безвременная смерть, ни другие неожиданно встречающиеся злополучия не поразят нас, наставленных в учении благочестия. Например: был у меня сын юноша, единственный преемник имения, утешение старости, украшение рода, цвет сверстников, подпора дома, - и он-то в самом прелестном возрасте внезапно похищен смертью; землею и прахом стал тот, кого недавно так сладко было слушать, кто составлял приятнейшее зрелище для очей родителя! Что же мне делать? Раздеру на себе одежду, стану валяться по земле, вопить и жаловаться всем окружающим, покажу себя похожим на ребенка, который кричит и бьется под ударами. Или, обрати внимание на необходимость приключившегося, на то, что закон смерти неумолим, одинаково простирается на все возрасты, разрушает по порядку все сложное, не буду дивиться случившемуся, как чему-то небывалому, не стану сходить с ума, как пораженный неожиданным ударом, издавна будучи предуведомлен, что я сам смертен и смертного имел у себя сына, что все человеческое непрочно и не остается навсегда у обладающих; напротив того, великие города, знаменитые блистательностью зданий, могуществом обитателей и во всем прочем отличающиеся цветущим состоянием страны и торговли, теперь в одних развалинах сохраняют признаки древнего величия. И корабль, неоднократно спасавшийся на море, после тысячи быстрых плаваний принеся купцам тысячи грузов, исчез от одного приражения ветра. И воинства, много раз одолевавшие врагов в битвах, с переменою счастья стали жалким зрелищем и притчею. Даже целые народы и острова, достигшие великого могущества, и на суше и на море воздвигнувшие себе множество победных памятников, собравшие великие богатства из военных добыч, или поглощены временем, или, подпав плену, обменяли свободу на рабство. И вообще, какое ни наименуем самое великое и нестерпимое бедствие, в человеческой жизни бывали уже предшествовавшие ему примеры.

Поэтому, как тяжести различаем по наклонению весов, и различие золота пробуем о камень, так, приводя себе на память указанную нам Господом меру, никогда не выйдем из пределов целомудрия. Итак, если когда случится с тобою что-либо неприятное, прежде всего, настроив к тому мысли, не подвергайся смущению, а потом упованием на будущее облегчай для себя настоящее. Как больные глазами, отвращая взоры от предметов, слишком блестящих, успокаивают их, останавливаясь на цветах и зелени; так и душе надобно не смотреть непрерывно на скорбное и не заниматься настоящими горестями, но возводить взор свой к созерцанию истинных благ. Так в состоянии будешь всегда радоваться, если жизнь твоя всегда обращена будет к Богу; и упование на воздаяние облегчит житейские скорби. Обесчещен ты? Но взирай на славу, какая уготована за терпение на небесах. Нанесен тебе убыток? Но простирай взор к небесному богатству и к сокровищу, которое собираешь себе добрыми делами. Изгнан ты из отечества? Но имеешь отечеством небесный Иерусалим. Лишился ты чад? Но имеешь Ангелов, с которыми будешь ликовать пред престолом Божьим и возвеселишься вечным весельем. Так настоящим горестям противополагая ожидаемые блага, соблюдешь душу свою беспечальною и не возмущенною, к чему и призывает нас закон апостольский. И счастливое течение дел человеческих да не производит в душе твоей неумеренной радости, и скорби да не уничижают ее бодрости и возвышенности унынием и стеснением. Ибо кто не приобучен предварительно смотреть так на дела житейские, тот никогда не будет жить треволнений и смущений. Но в сем удобно успеешь, ежели будешь иметь при себе заповедь, которая советует тебе всегда радоваться, станешь устранять от себя беспокойства плоти, собирать же душевные веселья, восходить выше ощущения настоящего, устремлять мысль к упованию вечных благ, о которых и одного представления достаточно, чтоб наполнить душу весельем и поселить в сердцах наших ангельское радование, о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во веки. Аминь.

 

Беседа 5. На память мученицы Иулитты, и продолжение сказанного в предыдущей беседе: благодарении

 

(Сия святая Мученица пострадала в начале IV-го века по Р.Х. Святая Церковь празднует память ее 31-го июля)

 

Поводом к сему собранию служит сделанное провозглашение о блаженной мученице. Ибо наперед объявили мы вам о сем дне, что в оный совершается память великого подвига, подвига в женском теле самого мужественного, и тогда приводившего в изумление всех присутствовавших на зрелище, и в последствии изумительного для слышащих сказание о претерпенных мучениях, - подвига, каким подвизалась Иулитта, блаженнейшая из жен, если только прилично наименовать женою ту, которая под величием своей души скрыла немощи женского естества, и которою, как думаю, наипаче низложен общий наш противник, не терпящий победы от жен. Он хвалился делами великими, что сотрясет «вселенную всю», объимет «яко гнездо», и возьмет «яко оставленая яица», и опустошит грады (Ис.10:14); но оказалось, что побежден доблестью жены. Он намеревался обличить сию жену во время искушения, что по естественной немощи не может она до конца сохранить веры в Бога; но на опыте дознал, что она мужественнее своей природы, и столько же посмеялась его страхованиям, сколько наделся он опасностями привести ее в ужас.

У нее началась тяжба с одним из сильных в городе, с человеком корыстолюбивым и наглым, собравшим себе богатство хищением и грабежом, который, отрезав множество земли у этой женщины, и ее поля, деревни, стада, рабов и всякую утварь, нужную в жизни, присвоив себе, явился в судебное место, подкрепляемый тайными доносчиками, лжесвидетелями и продажностью судей. Когда же наступил срочный день, глашатай вызвал, ходатаи по делам были готовы, и она начала обнаруживать самоуправство этого человека, намеревалась рассказать, как имение приобретено в начале, и как давность времени утвердила его во владении, и потом хотела принести жалобу на насилия и корыстолюбие сего человека: тогда он вышел и сказал, что суд производится незаконно; потому что не позволительно пользоваться общими правами тем, которые не служат богам царей и не отреклись от веры во Христа. Председатель рассудил, что он говорит справедливо и требует необходимого. Тотчас поданы ладон и жаровня, сделано предложение тяжущимся, что отрекшимся от Христа можно пользоваться законами и их выгодами, а упорно держащимся веры нет участия ни в судилищах, ни в законах, ни в прочих гражданских правах, как лишенным чести по законам державствовавших тогда (сей закон издан при Диоклетиане в 303 г. по Р.Х.).

Что же после сего? Уловлена ли она приманкою богатства? Презрела ли полезное для себя в состязании с обидчиком? Устрашилась ли опасности, какою угрожали судьи? Ни мало. А напротив того она говорит: "Гибни жизнь! пропадай имение! Пусть не останется у меня тела, прежде нежели выговорю какое-нибудь нечестивое слово на создавшего меня Бога!" И чем более председатель раздражался сими словами и до крайности воспламенялся на нее гневом; тем более благодарит она Бога, что входя в тяжбу о тленном богатстве, оказывается утверждающею за собою обладание небесными благами, лишается земель, чтобы приобрести рай, осуждается на бесчестие, чтобы удостоится венцов славы, терпит телесные удары и лишается временной жизни, чтобы получить исполнение блаженных надежд, обретшись со всеми святыми в радости царствия. Поелику же много раз вопрошаемая многократно давала она один и тот же ответ, именуя себя рабою Христовою, и проклинала приглашавших ее к отречению; то судья неправедный не только лишил ее имения, отняв оное несправедливо и вопреки законам, но думал нанести вред и самой жизни, предав ее огню. А она не текла так поспешно ни к одному удовольствию в жизни, как шла к этому пламени, обнаруживая душевную радость в лице, во всей наружности, в словах и в веселом расположении духа. Увещевая стоявших около женщин не расслабевать для подвигов за благочестие и не отговариваться немощью природы, говорила: "И мы из одного с мужчинами состава; так же сотворены по Божию образу, как и они; жену, равночетно с мужем, Творец создал способною к добродетели. Да и не по всему ли однородны мы с мужами? Не одна только плоть взята для устроения жены, но и кость от костей. А поэтому наравне с мужами обязаны мы Владыке твердостью, бодростью, терпением". Сказав сие, прянула она на костер; и он, как светлый какой чертог, заключив в себя тело святой, препослал душу в небесную страну, в подобающее ей упокоение, честное же тело сохранил неповрежденным для ближних; и оно, почивая в прекраснейшем преддверии градского храма, освящает место, освящает и сходящихся на оное. Земля, благословенная пришествием Блаженной, из недр своих источила самого приятного вкуса воду, и Мученица, заступив место матери, живущих в городе напоевает как бы общим каким млеком. Вода сия служит предохранительным средством для здоровых, доставляет удовольствие наслаждающимся целомудренно, подает облегчение больным; потому что, какую благодать явил Елиссей Иерихонянам (4Цар.2:19-22), такую же и нам явила Мученица, соленость, вообще свойственную водам сего места, переменила благословением в ощущение сладкое и мягкое, и всем приятное.

Не попустите, мужи, чтоб вам оказаться в благочестии худшими жен! Не оставляйте жены, в пренебрежении сего примера, но неуклонно держитесь благочестия, испытав самым делом, что немощь природы нимало не препятствует нам к приобретению благ!

Многое желал бы сказать я о Мученице: но слово, начатое нами вчера и оставшееся неоконченным, не позволяет долее на сем останавливаться. А я, по природе, не люблю ничего недоконченного. Неприятно видеть и изображение, в половину доведенное до сходства; бесполезен и труд путешествия, когда путник не достигает предположенного конца и определенных мест отдохновения; добыть не много на лове значит то же, что и ничего не добыть; и бегущие на поприще не редко, отстав на один шаг, лишаются наград. Так и мы, напомнив себе вчера апостольские слова и надеясь кратко обозреть смысл их, как оказывается, более пропустили, нежели сколько сказали. Посему и почитаем необходимою уплату вам недостающего.

Итак у Апостола сказано: «всегда радуйтеся, непрестанно молитеся, о всем благодарите» (1Сол.5:17). О том, что надобно всегда радоваться, говорили мы в прошедший день, хотя и неудовлетворительно в отношении к предмету, однако же достаточно для нас самих. Но должно ли непрестанно молиться, и возможна ли такая заповедь? Это и вы готовы спросить, и я, по мере сил, постараюсь защитить.

Молитва есть прошение благ, воссылаемое благочестивыми к Богу. Прошение же, без сомнения, не ограничивается словами; ибо думаем, что Бог не имеет нужды в словесном напоминании, но знает полезное, когда мы и не просим. Поэтому, что же говорим мы? То, что надобно не в словах заключать молитву, а напротив того поставлять более силу молитвы в душевном произволении и в добродетельных делах, непрерывно продолжаемых чрез целую жизнь. Ибо сказано: «аще ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся в славу Божию творите» (1Кор.10:31). Сидишь за столом, - молись; вкушаешь хлеб, - воздавай благодарение Давшему; подкрепляешь вином немощь тела, - помни Подавшего тебе дар сей на веселье сердцу и в облегчение недугов. Миновала ли потребность в снедях? да не прекращается памятование о Благодетеле. Надеваешь хитон, - благодари Давшего; облекаешься в одежду, - усугубь любовь к Богу, даровавшему нам покровы, пригодные для зимы и лета, сохраняющие жизнь нашу и закрывающие наше безобразие. Прошел ли день? Благодари Даровавшего нам солнце для отправления дневных дел и Давшего огонь освещать ночь и служить для прочих житейских потреб. Ночь пусть доставит тебе другие побуждения к молитве. Когда воззришь на небо и устремишь взор на красоту звезд, молись Владыке видимого, и поклонись наилучшему Художнику всяческих, Богу, Который «вся премудростию сотворил» (Пс.103:24). Когда увидишь, что вся животная природа объята сном, опять поклонись Тому, Кто посредством сна и против воли нашей разрешает нас от непрерывности трудов, и чрез малое успокоение опять приводит в бодрость сил. Поэтому ночь да не вся будет у тебя собственным и исключительным уделом сна; не попускай, чтобы от сонного бесчувствия сделалась бесполезною половина жизни, напротив того ночное время да разделится у тебя на сон и на молитву. Даже и самые сны да будут упражнением в благочестии; ибо и сонные представления часто бывают как бы отголосками дневных забот: каковы житейские наши занятия, таковы по необходимости и сновидения. Таким образом непрестанно будешь молиться, не в словах заключая молитву, но чрез все течение жизни приближаясь к Богу, чтобы жизнь твоя была непрерывною и непрестанною молитвою.