Почему я так, боюсь старости? Покажи мне, как мне от этого избавиться.

Жизнь, если она правильно прожита, если она дей­ствительно прожита, никогда не боится смерти. Если ты прожил жизнь, то будешь приветствовать смерть. Она придет как отдых, как глубокий сон. Если ты до­стиг вершин, пиков в своей жизни, тогда смерть — прекрасный отдых, благословение. Но если ты не жил, тогда, конечно, смерть создает страх. Если ты не жил, тогда, несомненно, смерть отнимает из твоих рук вре­мя, все будущие возможности жить. В прошлом ты не жил, а будущего не будет: возникает страх. Страх воз­никает из-за смерти, но также и из-за непрожитой жизни.

И из-за страха смерти страшна и старость, потому что это первый шаг смерти. Иначе старость тоже кра­сива. Это созревание твоего существа, зрелость, рост. Если ты живешь из мгновения в мгновение, прожива­ешь все вызовы, которые дает жизнь, используешь все возможности, которые жизнь открывает, и дерзаешь пус­титься в путешествие в неизвестное, к которому жизнь зовет и приглашает тебя, тогда старость становится зре­лостью. Иначе старость — это просто болезнь.

К несчастью, люди просто стареют, становятся ста­рыми, без всякой связанной с этим зрелости. Тогда ста­рость — это бремя. Ты стареешь телом, но сознание остается инфантильным. Ты стареешь телом, но не до­стигаешь зрелости во внутренней жизни. Не хватает внутреннего света, и смерть приближается с каждым днем; конечно, ты дрожишь и боишься, и в тебе возник­нет огромная боль.

Те, кто живет правильно, принимают старость и глубо­ко её приветствуют, потому что старость просто говорит, что они приходят к цветению, что они приходят к плодоноше­нию, что теперь они смогут поделиться всем, что накопили.

Обычно старость безобразна, потому что это просто болезнь. Твой организм не созрел, он только становится более и более больным, слабым, бессильным. Иначе ста­рость — самое красивое время жизни. Вся глупость дет­ства ушла, лихорадка и страсть молодости ушли... возни­кают безмятежность, молчание, медитация, самадхи.

Старость безмерно красива, и она должна быть такой, потому что вся жизнь движется к ней. Она должна быть пиком. Как пик может быть в начале? Как пик может быть в середине? Но если ты думаешь о детстве как о своем пике, как многие люди, тогда, конечно, вся твоя жизнь будет страданием, потому что ты достиг своей вершины — и теперь все будет идти на убыль, на спад. Если ты считаешь пиком молодость, как многие люди, тогда, конечно, после тридцати пяти лет ты станешь печальным, подавленным, потому что с каждым днем будешь терять, терять и терять, ничего не приобретая. Энергия будет убывать, ты будешь слабеть, в твое суще­ство войдут болезни, и смерть постучится в дверь. Дом исчезнет, появится больница. Как ты можешь быть сча­стливым? Нет. И на Востоке мы никогда не считали детство пиком жизни. Пик ожидает в самом конце.

И если жизнь течет правильно, мало-помалу ты бу­дешь достигать более и более высоких пиков. Смерть — это предельный пик, которого достигает жизнь, ее куль­минация.

Но почему мы упускаем жизнь? Почему стареем, а не становимся зрелыми? Где-то что-то пошло не так, где-то нас направили на неправильный путь — где-то ты согласился оказаться на неправильном пути. Это согла­шение нужно разрушить; этот договор нужно сжечь. Ты должен прийти к пониманию того, что до сих пор жил неправильно, — это был компромисс, на самом деле, не жизнь.

Когда вы были маленькими детьми, вы пошли на ком­промисс. Вы продали свое существо. Ни за что. То, что вы получили, — просто ничто, просто мусор. Ради небольших вещей вы потеряли душу. Вы согласились быть кем-то другим, не самими собой; именно в этом вы упустили свой путь. Мать хотела, чтобы ты кем-то стал, отец хотел, чтобы ты кем-то стал, общество хотело, чтобы ты кем-то стал; ты согласился. Мало-помалу ты решил не быть со­бой. И с тех пор ты так и притворялся кем-то другим.

Ты не можешь стать зрелым, потому что этот «кто-то другой» не может стать зрелым. Он ложен. Если на мне маска, маска не может стать зрелой. Мое лицо мо­жет стать зрелым, но не маска. И только маска продол­жает стареть. Прячась за маской, ты не растешь. Ты можешь расти, только если примешь себя — что ты собираешься быть собой, никем другим.

Розовый куст согласился стать слоном; слон согла­сился стать розовым кустом. Орел встревожен, идет к психиатру, потому что хочет стать собакой, а собака госпитализирована, потому что хочет летать, как орел. Именно это случилось с человечеством. Величайшее бедствие — согласиться быть кем-то другим: так ты ни­когда не становишься зрелым.

Ты никогда не сможешь стать зрелым, будучи кем-то другим. Ты можешь стать зрелым только как ты сам. Все «ты должен» нужно отбросить, и еще отбросить слишком большую тревогу о том, «что скажут люди». Что стоит их мнение? Кто они такие? Ты здесь для того, чтобы быть самим собой. Ты здесь не для того, чтобы исполнять ничьих ожиданий; а это пытается делать каж­дый. Отец, может быть, умер, но ты пытаешься осущест­вить данное ему обещание. А он пытался осуществить обещание, данное его отцу, и так далее, и так далее. Глупость продолжается с самого начала.

Попытайся понять, наберись храбрости — и возьми свою жизнь в собственные руки. Внезапно ты почувст­вуешь прилив энергии. В тот момент, когда ты решишь: «Я буду самим собой и никем другим. Что бы это ни стоило, но я буду самим собой», — в это самое мгнове­ние ты увидишь огромную перемену. Ты почувствуешь больше жизненных сил. Ты почувствуешь, что в тебе струится, пульсирует энергия.

Пока этого не случится, ты будешь бояться старости, потому что не можешь избежать видения того факта, что впустую тратишь время и не живешь, и приходит ста­рость, и скоро ты больше не сможешь жить. Как ты мо­жешь избежать видения того факта, что есть смерть, и с каждым днем она подходит ближе, ближе и ближе, а ты еще не жил? Ты обязательно будешь в глубокой боли.

Поэтому, если ты спрашиваешь меня, что делать, я предложу очень простую вещь. И дело всегда в про­стых вещах. Никогда не беспокойся о вторичных вещах, потому что их ты можешь изменить, но ничего не изме­нится. Измени основу.

Вот пример того, что вторично. «Почему я так боюсь старости? Покажи мне, как мне от этого избавиться». Сам вопрос возник из страха. Ты хочешь «от этого из­бавиться», - не понять, - и конечно, ты станешь жертвой кого-то или какой-то идеологии, которая поможет тебе от этого избавиться. Я не могу тебе помочь от этого избавиться. Фактически, проблема именно в этом. Я бы хотел, чтобы ты понял и изменил свою жизнь. Дело не в том, чтобы избавиться от проблемы; дело в том, что­бы избавиться от своей маски, от своей ложной персо­ны — того, кем ты пытался быть, и того, кто не настоя­щий ты. Ты не подлинный. Ты не искренен с самим собой; ты предал свое существо.

Поэтому, если ты спрашиваешь, — есть священники, философы и демагоги, — если ты пойдешь и спросишь их, как тебе от этого избавиться, они скажут: «Душа никогда не стареет. Не беспокойся. Просто помни, что ты душа. Это тело; ты не тело». Они тебя утешат. Может быть, на мгновение ты почувствуешь себя лучше, но это не поможет, это тебя не изменит. Завтра, когда выветрится влияние священника, снова ты окажешься в той же лодке.

И вся прелесть в том, что ты никогда не смотришь на самого священника: он сам боится. Ты никогда не смотришь на философа: он сам боится.

Я слышал.

Новый викарий работал слишком усердно, и иссле­дование показало, что у него серьезно повреждены лег­кие. Доктор ему сказал, что абсолютно необходимым будет долгий отдых. Викарий воспротивился и сказал, что не может себе позволить бросить работу.

— Ладно, — сказал доктор, — перед вами стоит вы­бор: или в Швейцарию, или в рай.

Викарий некоторое время походил по комнате и от­ветил:

— Ладно, вы победили, Швейцария.

Когда дело касается жизни и смерти, даже священ­ник, философ, люди, к которым ты идешь за советом, — они тоже не жили. Скорее всего, они не жили даже на­столько, что и ты; иначе они не были бы священниками. Чтобы стать священниками, они совершенно отказали себе в жизни. Чтобы стать монахами, садху, махатмами, они совершенно отвергли свои существа и приняли все, что от них ожидало общество. Они полностью согласи­лись с этим. Они не согласились с самими собой, с соб­ственной жизненной энергией, и согласились с ложными, дурацкими вещами — уважением, респектабельностью.

Пойди и спроси их. Они сами дрожат. Глубоко вну­три они сами боятся. Они и их ученики — все они в одной лодке.

Я слышал.

Папа в Ватикане лежал, серьезно больной, и было получено послание, что кардинал сделает с балкона Свя­того Петра специальное объявление.

Когда пришел день, знаменитая площадь была запо­лонена верующими. Старый кардинал сказал дребезжа­щим голосом:

— Его святейшество может спасти только пересад­ка сердца, и я обращаюсь ко всем вам, добрые католики, собравшиеся здесь, с просьбой вызваться быть донором.

Он поднял в руке перо и продолжал:

— Я уроню это перо среди вас, и тот, на кого оно упадет, будет избран Святым Провидением, чтобы спас­ти жизнь Святого Отца.

С этими словами он бросил перо... воцарилась пол­ная тишина, и слышно было только, как двадцать тысяч преданных католиков тихо дуют в воздух...

Каждый боится. Если Святой Отец хочет выжить, почему эти бедные католики должны быть донорами?

Я не даю тебе никакого утешения. Я не собираюсь тебе говорить: «Душа вечна. Не беспокойся, ты никогда не умрешь. Умирает только тело». Я знаю, что это правда, но эту правду нужно заработать тяжелым путем. Ты не можешь этого знать из чьего-то об этом утверждения или заявления. Это не утверждение; это опыт. Я знаю, что это так, но для тебя это абсолютно бессмысленно. Ты не знал, что такое жизнь. Как ты можешь знать, что такое вечность? Ты не был способен жить во времени. Как ты можешь жить в вечности?

Человек начинает осознавать бессмертие, когда ста­новится способным принять смерть. Через двери смер­ти тебе открывается бессмертное... но в страхе ты за­крываешь глаза и становишься бессознательным.

Нет, я не дам тебе метод или теорию, чтобы от этого избавиться. Это просто симптом. Хорошо то, что это тебе указывает, что ты живешь фальшивой жизнью. Именно поэтому есть этот страх. Это точно как намек, и не пытайся изменить симптом; вместо этого измени основную причину.

Закрой глаза в любое мгновение: ты услышишь го­лос отца, голос матери, своих старших, учителей, но ни­когда не услышишь собственного голоса. Многие люди приходят ко мне и говорят: «Ты говоришь о внутрен­нем голосе; мы никогда его не слышим». Есть толпа. Когда Иисус говорит: «Ненавидь отца и мать», он не имеет в виду буквально ненавидеть отца и мать. Он говорит ненавидеть тех отца и мать, которые стали бес­сознательными у тебя внутри. Ненавидь, потому что это самое уродливое соглашение, которое ты заключил, — суицидальное соглашение. Ненавидь, разрушь эти голо­са, чтобы твой голос мог быть высвобожденным и осво­божденным, чтобы ты мог почувствовать, кто ты такой, и кем хочешь быть.

Поначалу, конечно, ты почувствуешь себя в полной растерянности. Именно это происходит в медитации. Многие люди приходят ко мне и говорят: «Мы пришли, чтобы найти путь. Напротив, медитации привели нас в полную растерянность». Это хороший признак. Это пока­зывает, что хватка других ослабевает. Именно поэтому ты чувствуешь растерянность: потому что эти голоса других давали тебе руководство, и ты начал в них верить. Ты верил в них так долго, что теперь они стали твоими путе­водителями. Теперь, когда ты медитируешь, эти голоса рас­падаются. Ты освобожден из ловушки. Снова ты стано­вишься ребенком и не знаешь, куда идти. Поскольку все эти путеводители исчезли, голоса отца больше нет, голоса матери больше нет, учителя нет, школы нет; внезапно ты один. Человек начинает пугаться: «Где мои руководители? Где люди, которые всегда вели меня по правильному пути?»

Фактически, никто не может вести тебя по правиль­ному пути, потому что все руководство извне будет не­правильным. Никакой лидер не может быть правиль­ным лидером, потому что неправильно лидирование как таковое. Кому бы ты ни позволил себя вести, он причи­нит тебе вред, потому что начнет что-то делать, к чему-то тебя вынуждать, придавать тебе структуру; а тебе нужно жить неструктурированной жизнью, жизнью, сво­бодной от всех структур и характеров, свободной от всех рамок, справочных, контактов — свободной в это мгно­вение от прошлого.

Поэтому все руководители — ложные руководители, и когда они исчезают, — а ты верил в них так долго, — внезапно ты начинаешь чувствовать себя пустым, окру­женным пустотой, и все пути закрыты. Куда идти?

Этот период — очень революционный период в жиз­ни существа. Человек должен пройти его с храбростью.

Если ты можешь оставаться в этом без страха, вскоре ты начнешь слышать собственный голос, который так долго был подавлен. Вскоре ты начнешь узнавать свой собственный язык, потому что ты забыл сам язык. Ты знаешь язык, которому тебя научили. И этот язык, внут­ренний язык, не вербален. Это язык чувствования. Все общества против чувствования; потому что чувствова­ние — это такая живая вещь; оно опасно. Мысль мерт­ва; она не опасна. Поэтому каждое общество заставля­ет тебя переходить в голову, толкает тебя из всего тела в одну только голову.

Ты живешь только из головы. Если тебе отрубить голову и внезапно ты встретишь свое тело без головы, то не сможешь его узнать. Узнают только лица. Все твое тело сжалось, потеряло блеск, мягкость, текучесть. Это почти мертвая вещь, почти как деревянная нога. Ты его используешь, функционально оно продолжается, но в нем не существует никакой жизни. Вся твоя жизнь перешла в голову. Подвешенный в ней, ты боишься смерти, потому что это единственное место, в котором ты можешь жить, единственное пространство, в кото­ром ты можешь жить, — а оно должно быть распростра­нено по всему телу. Твоя жизнь должна простираться и струиться по всему твоему телу. Ты должен стать ре­кой, потоком.

Человек должен жить как органическое единство. Все тело должно быть вновь обретено. Благодаря ногам ты соприкасаешься с землей — ты заземлен — и если ты потеряешь ноги и их силу, и они станут мертвыми конечностями, ты больше не укоренен в земле. Ты как дерево, у которого корни умерли или сгнили, ослабели; тогда дерево не может жить долго и не может жить здорово, полно, целостно. Ноги нужны, чтобы быть укоре­ненным в земле; это твои корни.

Голове нужно немного энергии, чтобы хорошо рабо­тать. Слишком много энергии в голове, и тогда она продолжает работать, и этому нет конца, потому что, - как теперь рассеять эту энергию? Она продолжает думать, думать и думать, потом видеть сны и видеть сны — днем и ночью, год за годом это продолжается — семьдесят лет. Только подумай. Вот вся твоя жизнь. Тогда, конечно, человек начинает бояться старости. Время ухо­дит. Конечно, он естественным образом начинает бо­яться смерти. Смерть может прийти в любое мгнове­ние, а ты всего лишь вращался в голове. Нигде больше ты не двигался, вся территория жизни осталась неза­тронутой.

Живи, двигайся по всему телу. Прими его с глубокой любовью. Почти влюбись в свое тело. Это божественный дар, храм, в котором должен жить Бог. Тогда не будет никакого страха старости; ты начнешь становиться зре­лым. Твои опыты сделают тебя зрелым. Тогда старость не будет подобна болезни. Она будет красивым явлением. Вся жизнь была подготовкой к ней. Как она может быть болезнью? Всю жизнь ты к ней движешься. Это кульмина­ция, последняя песня и танец, которые ты совершишь.

И никогда не жди никакого чуда. Тебе придется что-то сделать. Ум говорит, что случится то или другое, и все станет в порядке. Таким образом ничего не случится. Чудес не бывает. Позволь мне рассказать одну историю.

У Эйба Коэна при несчастном случае были полома­ны обе ноги. Кости срослись, но Эйб подал иск в суд на ответственную компанию за причиненный ущерб, ут­верждая, что неизлечимо покалечен, и ему придется всю жизнь оставаться в инвалидной коляске. Страховая ком­пания наняла хирургов, чтобы оценить ситуацию. Они доложили, что кости срослись прекрасно, и что Коэн пре­красно может ходить и просто притворяется. Как бы то ни было, когда это дошло до суда, судья пожалел мальчи­ка в инвалидной коляске и присудил ему десять тысяч фунтов в виде компенсации ущерба. Позднее Эйба при­катили в главную контору за чеком.

— Господин Коэн, — сказал управляющий, — не ду­майте, что это сойдет вам с рук. Мы знаем, что вы притворяетесь. И позвольте мне вам сказать, что мы собираемся непрерывно вести на вас досье. Мы будем наблюдать за вами днем и ночью. Мы будем вас фото­графировать, и если мы добудем доказательства того, что вы можете ходить, вам придется не только возвратить выплаченную компенсацию ущерба, но и заплатить штраф за введение суд в заблуждение.

— Господин управляющий, я покалечен и на всю жизнь прикован к этой инвалидной коляске.

— Очень хорошо, вот чек на десять тысяч фунтов. Что вы собираетесь с ними делать?

— Господин управляющий, мы с женой всегда хотели путешествовать. Мы начнем с побережья Норвегии и проедем по всей Скандинавии (для большего эффекта он обвел рукой), потом посетим Швейцарию, Италию и Гре­цию — и пожалуйста, пусть за мной следуют все ваши агенты и шпионы; я калека в инвалидной коляске — естественно, мы поедем в Израиль, потом в Персию и Индию и доедем до Японии (он показал, как), потом Фи­липпины — и я все еще в инвалидной коляске, и пожа­луйста, пусть за мной следит сколько угодно ваших шпи­онов со своими фотоаппаратами — и оттуда мы поедем в Австралию, потом в Южную Америку до самой Мек­сики (он показывает маршрут) и Аргентины — и помни­те, я все еще калека в инвалидной коляске, какой смысл в ваших шпионах и фотоаппаратах? Потом в Канаду. Оттуда мы доедем до Франции, где посетим место, кото­рое называется Лувр, — и тут вы увидите чудо!

Но в настоящей жизни чудес не бывает. Для тебя никакого Лувра нет. Если ты покалечен, то должен что-то сделать, потому что именно ты сам себя покалечил, приняв что-то, что абсолютно глупо.

Но я знаю, что тебе пришлось это принять. Просто чтобы выжить, ты решил оставаться мертвым. Чтобы выжить, ты продал свое существо. Но теперь нет необ­ходимости продолжать эту глупость. Ты можешь из нее выйти.