Немецкая подводная лодка в Атлантике

Битва за атлантику

«Военная литература» (Милитера)

Глава 7.

Немецкая подводная лодка в Атлантике

В середине сентября 1943 года подводная война в Атлантике миновала свою решающую стадию. Гросс-адмирал Дениц изменил тактику, которой придерживался ранее, и приказал считать корабли эскорта не менее важными целями, чем торговые суда. Я вовсе не хочу сказать, что немецкие подводники, пытаясь предотвратить атаку, грозящую им гибельными последствиями, до этого ни разу не выпускали торпеды по нашим кораблям эскорта. Я только имею в виду, что в вопросе выбора цели у немцев изменились приоритеты. И вот в одном конвое были торпедированы четыре корабля эскорта.

Узнав о гибели наших кораблей, я вспомнил о реплике коммандера Говарда-Джонстона на одном из совещаний. Когда его спросили, до какой степени капитан может подвергать опасности собственный корабль, атакуя немецкую подводную лодку, он ответил: «А никакого риска нет. Немецкие подводные лодки выходят в море, чтобы топить торговые суда. Для их командиров вы вовсе не мишень, а лишь досадное недоразумение, мешающее до этой мишени добраться. Когда первый корабль эскорта будет потоплен намеренно, можно будет с уверенностью утверждать, что немчура разбита и война выиграна. Все остальные операции будут уже окончательным уничтожением противника».

Теперь стало очевидно, что оценка Говарда-Джонстона была совершенно правильной. Видимо, следует вкратце упомянуть о том, что же изменилось с тех дней, когда мы смотрели в лицо поражению, казавшемуся неизбежным. Предполагаю, [222] наиболее полно перемены можно определить словом «координация». Именно благодаря координации эскортные группы стали сильными командами, в которых каждый знал, что должен делать сам и как будет вести себя сосед. К тому же теперь нам помогала авиация наземного базирования на всем пространстве, куда такие самолеты могли долететь. А на участке, находящемся за пределами дальности полета береговой авиации, мы вскоре начали использовать «свордфиши», базирующиеся на легких эскортных авианосцах. Последние были в основном переоборудованными судами и благодаря огромному мужеству и самоотверженности молодых летчиков, поднимавшихся в воздух на «свордфишах», оказались необычайно эффективными. Неугомонная натура Макса Хортона помогла провести эти серьезнейшие реформы.

Слово «координация», конечно, является ответом на наш вопрос, но не полным. Все остальное намного сложнее. Чтобы разобраться в происшедшем, необходимо рассмотреть всю стратегию противолодочной кампании.

В том, что мною написано до сих пор, я намеренно не ставил читателя в положение капитана немецкой подводной лодки, собирающегося атаковать конвой. Поэтому пока мой читатель, скорее всего, находится в некотором недоумении, в каком, собственно говоря, находились и мы, пока тактическая школа Западных Подходов не рассеяла туман в наших умах.

Война с немецкими подводными лодками велась практически спонтанно, поскольку к такому повороту событий перед войной нас никто не готовил. Нас учили обнаруживать и преследовать противника, находящегося в подводном положении, [223] при помощи асдика, и мы здорово переоценивали убойную силу имеющихся на вооружении глубинных бомб против сварного прочного корпуса. По разным причинам наши конструкторы относились весьма неблагосклонно к сварным конструкциям, наши собственные предвоенные субмарины имели прочный корпус, в котором пластины скреплялись между собой клепочными швами. Считалось, что сварные швы менее надежны. На практике оказалось, что сварку разрушить намного тяжелее, чем наши конструкции. Как утверждали при обучении, нанести смертельные повреждения лодке можно на расстоянии 60 футов, мы же обнаружили, что глубинная бомба должна взорваться намного ближе, да и то эффект не гарантирован.

Глубинные бомбы всегда должны были нацеливаться в двух измерениях: в горизонтальной проекции и в глубину. Асдик давал нам неплохие шансы правильно нацелить глубинную бомбу в горизонтальной проекции, но установить глубинную бомбу на верную глубину взрыва было намного сложнее. На мелководьях Северного моря и в наших прибрежных водах эта задача была относительно простой, потому что у противника было мало места для маневрирования вглубь. Но в условиях глубоких вод Атлантики вражеская лодка могла легко и быстро опуститься на 600 футов — а это все-таки величина довольно внушительная — в пять раз больше, чем высота колонны Нельсона на Трафальгарской площади. И естественно, глубинным бомбам требовалось время, чтобы погрузиться на такую глубину, а за две минуты на четырех узлах подлодка может пройти 600 футов.

Если спросить неискушенного обывателя, как нападает подводная лодка, он наверняка ответит, [224] что та наносит удар из-под поверхности воды. Но немецкие подводные лодки, против которых мы сражались, особенно в первые годы войны, обычно действовали на поверхности воды, используя свои дизельные двигатели. Последнее давало им возможность перемещаться намного быстрее корвета и даже на 2 узла быстрее траулера. Подводная лодка держится на воде благодаря воздуху в цистернах, который поддерживает ее, как водолазный колокол. Чтобы нырнуть, достаточно открыть воздушные клапаны на этих цистернах, и лодка уйдет под воду. Фактически немцы использовали свои субмарины, как торпедоносцы, причем более быстроходные, чем наши корабли эскорта. Выпустив торпеды, лодка могла уйти на глубину или остаться на поверхности — в зависимости от обстановки.

В подводном положении подлодка оказывалась практически слепой: ночью перископ бесполезен, да и днем поле его видимости весьма ограничено. Поэтому на первых этапах все наши усилия сводились к тому, чтобы заставить немецкую подводную лодку погрузиться. Это делалось не только потому, что под водой противник менее опасен, просто тогда подлодка оказывалась в положении, в котором нас учили ее уничтожать. Как только начиналась атака, мы делали все возможное, чтобы превратить ночь в день, выстреливая осветительные снаряды и ракеты, стремясь таким образом заставить немецкую подлодку уйти под воду.

Появление радара дало нам, так сказать, еще один глаз. Теперь мы могли наблюдать за противником и на поверхности. Конечно, я веду повествование лишь в самых общих чертах. Цель, обнаруженная радаром, вполне могла оказаться [225] и не подводной лодкой. В первые страшные годы войны моря были покрыты обломками, и найденная радаром подводная лодка на поверку могла оказаться, к примеру, спасательной шлюпкой с людьми или без них, частью затонувшего корабля или чем-то еще. Но так или иначе именно радар стал началом конца немецкой подводной кампании.

Перед войной я прошел месячный курс противолодочной подготовки, но эскортная работа, которой нас обучали, заключалась только в охране небольших организованных групп судов, идущих вместе на одинаковом зигзаге. О положении кораблей эскорта мы судили по публикациям в военно-морских изданиях, где приводились картинки аккуратных маленьких конвоев, защищаемых таким же количеством кораблей эскорта, сколько судов шло в конвое. Наша работа в западном океане никак не походила на схемы в учебных пособиях. Два эсминца и четыре корвета — вот и весь эскорт для 80 торговых судов, рассредоточенных на 40 квадратных милях морского пространства. После двух недель атлантических штормов оставалось только удивляться, если на всех кораблях эскорта еще продолжали работать сложные электроприборы — гораздо чаще они прекращали работать вообще. Очаровательные картинки в довоенных книгах начинали казаться сущей чепухой, а старшие офицеры эскорта из кожи вон лезли, чтобы хоть как-то использовать те силы, которые находились в их распоряжении.

Кроме того, старшему офицеру конвоя очень трудно уследить за тем, что происходит, причем тому есть как психологические, так и практические причины. Позвольте мне ненадолго пригласить вас, уважаемый читатель, на мостик корвета, [226] эскортирующего конвой. Назовем его «Пенси» и поставим в правую четверть, где он будет находиться в 5–6 милях от корабля старшего офицера. Ночью радиомолчание нарушается только в экстренных случаях. Оператор асдика сообщает вахтенному офицеру, что имеет эхо на экране на расстоянии 1000 ярдов на правом траверзе корвета. Вахтенный офицер вызывает капитана, который дает команду снизить скорость, чтобы изучить контакт. Одновременно оператор радара докладывает о слабом эхе со стороны кормы конвоя и добавляет, что это похоже на подводную лодку. Беда никогда не приходит одна. Капитан решает провести внезапную атаку на объект, обнаруженный гидролокатором, после чего повернуть корабль и осветить радарный контакт осветительными снарядами.

Он ведет корабль в атаку и командует «Огонь!», но тут же слышит свистящие звуки, доносящиеся из асдика. Они означают, что контакт есть не что иное, как косяк рыбы. Он дает сигнал прекратить огонь, но слишком поздно — глубинные бомбы уже покатились по кормовым направляющим. Капитан разворачивает корабль, указывает рулевому расстояние и пеленг и приказывает выстрелить осветительный снаряд. За кормой взрываются глубинные бомбы, прямо по курсу вспыхивает осветительный снаряд и высвечивает спасательную шлюпку, раскачивающуюся на волнах. Все оказалось ложной тревогой, а если точнее — двумя ложными тревогами. Однако, имея в своей четверти 20 торговых судов, оставленных без охраны, капитан обязан сначала действовать, а уже потом задавать вопросы. Поэтому он снова занимает свое место в походном ордере и, не желая прослыть паникером, никому ничего не говорит. Вероятно, [227] он надеется, что в условиях непогоды никто ничего не услышал, а если и услышал, то не понял, в чем дело.

Однако взрыв глубинных бомб был отмечен на асдике старшего офицера, хотя их пеленг не был установлен. А осветительный снаряд старший офицер видел сам, правда не очень четко. Они могли быть выстрелены или одним из корветов, идущих с двух сторон от конвоя, или замыкающим эсминцем.

Спустя десять минут торпедной атаке подверглось судно в самом центре конвоя, за ним второе. Сколько подводных лодок рядом? И где должен расположить корабли эскорта старший офицер, чтобы перехватить противника? А как он может предотвратить подход других подводных лодок? Действительно ли тревога, которую он наблюдал, была ложной? На все эти вопросы следовало дать ответы, причем чем быстрее, тем лучше.

В первые годы войны решение этих вопросов старший офицер должен был найти сам, в уме, пользуясь исключительно собственными знаниями — никаких приборов и учебных пособий, способных ему помочь, не существовало. То, что он мог это сделать и делал, — его безусловная заслуга. Невозможно не отдать дань знаниям и мужеству первых командиров эскортных групп.

Когда в ноябре 1942 года начала действовать тактическая школа, капитан Робертс использовал модели для иллюстрации отдельных тактических приемов, в разное время примененных разными командирами групп. Очень скоро он сумел обобщить их и разработать ряд универсальных команд и маневров, общих для кораблей флота Западных Подходов. Сразу же стала очевидной необходимость в чем-то более обширном и беспристрастном, [228] чем мозги одного старшего офицера, чтобы обеспечить широкий взгляд на происходящее, иными словами, обстановка должна быть видна так же хорошо, как на полу в тактическом классе. Наносить на карту вручную позиции всех кораблей эскорта, судов конвоя и немецких подводных лодок было процессом чрезвычайно трудоемким, да и достоверной картины добиться таким образом все равно было невозможно. Поэтому было решено оснастить сначала корабли старших офицеров, а позже и все остальные корабли эскорта превосходным прибором-прокладчиком, известным под названием «трасса». Он был соединен с судовым гидрокомпасом и электрическим лагом и создавал световое пятно, движущееся по бумаге в точности так же, как корабль движется по поверхности моря. Нанося от этого пятна света пеленги и расстояния, можно было отобразить на карте положение любого объекта, отмеченного радаром или асдиком. Это очень помогало при идентификации и классификации цели. К примеру, если бы на «Пенси» имели возможность нанести таким образом радарный контакт со стороны кормы конвоя, очень скоро стало бы очевидно, что объект неподвижен и медленно, но верно отстает от конвоя. Следовательно, это вряд ли могла быть немецкая подводная лодка, и тратить осветительный снаряд не имело смысла. То же самое относилось и к объекту, обнаруженному асдиком. Плотный косяк рыбы, который может дать эхо, отмеченное асдиком, двигается очень медленно, определить это по карте совсем не трудно. Капитан наверняка понял бы, что подводная лодка противника, скорее всего, будет двигаться быстрее.

Теперь мы предположим, что капитан «Пенси» уже сделал свое дело, и отправимся вместе [229] со старшим офицером эскорта к карте, на которой ведется прокладка, чтобы найти ответы на перечисленные вопросы.

На карте мы увидим большую синюю стрелку, указывающую направление ветра. Она направлена на левый траверз конвоя. Сразу станет ясно, что на устроенный «Пенси» фейерверк можно не обращать особого внимания, потому что ни один человек, во всяком случае, ни один командир немецкой подводной лодки, высматривающий черные силуэты судов темной ночью, не захочет подходить к конвою с подветренной стороны, потому что на мостике его окатит ледяными брызгами. Радар старшего офицера уже показывает, что два судна вышли из походного ордера — это торпедированные торговые суда. Он берет измеритель и без труда определяет, что они находятся примерно в трех милях друг от друга. Значит, наиболее вероятно, что через защитный экран проскользнули две немецкие подводные лодки, которые сейчас, скорее всего, уже укрылись на глубине. Но прежде чем приступить к поискам, он должен предотвратить подход других подводных лодок противника. Поэтому он дает приказ двум кораблям эскорта с левой стороны конвоя приступить к операции «Лютик» и указывает дугу компаса. Они осветят нужный сектор осветительными снарядами. Даже при том, что один из кораблей эскорта не принадлежит к его группе, старший офицер может на него положиться. Приказ будет выполнен — это проверено. Теперь следует разобраться с двумя немецкими подводными лодками, нанесшими ущерб конвою. Замыкает походный ордер эсминец. Вот старший офицер и поручает эсминцу совместно с восторженным малышом «Пенси» организовать поиск в направлении против ветра от [230] одного терпящего бедствие судна, а корвету на правом траверзе — против ветра от другого. Старший офицер предпочел бы отправить еще один корабль эскорта, чтобы помочь вынужденному действовать в одиночку кораблю, но у него больше никого не осталось — только он сам. Пока он не прояснит обстановку, ему придется оставаться на своем месте — в авангарде конвоя. Он отправил корабли эскорта вести поиски в направлении против ветра от торпедированных судов по двум причинам. Во-первых, подводная лодка уйдет на глубину быстрее, если будет двигаться в сторону моря, очутившись в центре конвоя, ее капитан захочет оказаться в безопасности как можно скорее. А во-вторых, надводные суда, движущиеся медленно, обычно немного сносит по ветру, и подводная лодка, идущая в противоположном направлении, быстрее увеличит расстояние между собой и конвоем.

Два корвета, выполняющие операцию «Лютик», неожиданно нарушают радиомолчание: «Две немецкие подводные лодки в пяти милях на левом траверзе конвоя!» Через несколько минут поступает следующее сообщение: «Немецкие подводные лодки погрузились».

Возможно, адмиралтейство в этот день уведомило старшего офицера о присутствии четырех вражеских подводных лодок в непосредственной близости от конвоя. Теперь их положение уже нанесено на карту, и все они находятся под водой. Инициатива переходит к коммандеру Бланку — в течение часа он может поохотиться за субмаринами. По истечении этого времени ему придется вернуться к конвою. Но даже если атаковать противника не удастся, он, вероятнее всего, останется в подводном положении и не всплывет до рассвета. [231]

Появление радара, работа тактической школы, установка на кораблях прокладчиков, а также стандартизация основных приказов при ведении атлантических конвоев — все это были гвозди, забитые в крышку гроба немецких подводных лодок, нападающих на конвой.

Чтобы организованно атаковать «волчьей стаей», немцы должны обнаружить конвой днем и преследовать его, оставаясь за линией горизонта, одновременно перегруппировываясь таким образом, чтобы к ночи оказаться с наветренной стороны конвоя. Когда же было обеспечено воздушное прикрытие, игра стала для них слишком трудной, чтобы ее продолжать. В 1943 году немцы могли в любой момент обнаружить у себя над головой самолет, наводящий на «дичь» группу поддержки. Перейдя в наступление, адмирал Макс Хортон уже не давал противнику вздохнуть. После оглушительного успеха в марте 1943 года с начала лета Дениц начал нести серьезные потери. Даже на участке в центре Атлантики, ранее не обеспеченном воздушным прикрытием, теперь подлодки могли быть обнаружены и атакованы с воздуха. Уже появились самолеты наземного базирования с большой дальностью полетов, а в состав многих эскортных групп вошли маленькие авианосцы, несущие на себе воздушное прикрытие. Завершилось создание воздушно-морского оружия. И Дениц был окончательно разбит. Он отозвал все свои подлодки из Атлантики, ожидая, пока будет готово новое оружие. Речь шла об акустической торпеде. Когда корабль эскорта, следуя показаниям радара, атаковал из темноты подводную лодку, ей оставалось только выпустить одну из этих новых игрушек и ожидать взрыва. Новые торпеды были оборудованы [232] акустическими приборами, которые находили дорогу на шум гребных винтов атакующего корабля. Мы потеряли четыре корабля эскорта, прежде чем разобрались, с чем имеем дело.

Акустическая торпеда не явилась решающим оружием, способным изменить ход военной кампании, но имела определенный эффект, выразившийся во временном снижении результативности действий «морских охотников», которые из соображений безопасности не могли двигаться на полной скорости. Снизить скорость — значило снизить нашу боеспособность. Но к счастью, к тому времени у нас уже была возможность быстро увеличивать количество кораблей эскорта.

Таково было положение осенью 1943 года. В прошлом остались дни, когда немецкие субмарины могли без опаски собираться большими группами в центре Атлантики. Теперь им приходилось как следует потрудиться, чтобы найти цель. Немецкое адмиралтейство делало попытки предугадать маршруты наших конвоев, используя для этой цели информацию, полученную от самолетов-разведчиков и специально высланных в море для разведки подводных лодок. Имея какие-то, часто обрывочные сведения, немцы отправляли свои подлодки на разные морские участки, надеясь хотя бы где-нибудь перехватить конвой. Для немцев это был далеко не лучший период, эффективность подводного флота резко снизилась, а потери возросли. Чаша весов медленно, но верно склонялась в нашу сторону — точно так же она находилась на стороне противника два года назад.

Как сумел коммандер Говард-Джонстон и его группа В-12 летом 1941 года провести все свои конвои через опасную зону, не потеряв ни одного судна? [233]

Отдать должное одному человеку вовсе не значит приуменьшить заслуги других, которым, быть может, просто меньше повезло. Просто я хорошо знаком именно с деятельностью группы В-12 — в тот период я нигде больше не служил, только под командованием превосходного офицера коммандера Говарда-Джонстона. Минуло 14 лет, а я и сейчас вспоминаю о нем как о сверстнике, а вовсе не как о старшем товарище — он был на шесть или семь лет старше меня. Светловолосый и худощавый, он выглядел моложе своих лет. Самое сильное впечатление на меня всегда производил веселый энтузиазм, с которым он брался за решение любой проблемы, пусть даже весьма отдаленно касающейся его группы. Золотой жгут на козырьке фуражки коммандера всегда был новеньким и блестящим. Говард-Джонстон, конечно, был старшим офицером эскортной группы, но вместе с этим в нем осталось слишком много от вожака «банды» мальчишек-школьников. Я ни разу не получил от него приказ, который по какой-то причине вызвал бы раздражение. Если я совершал ошибку, он спокойно объяснял, как бы он поступил в подобном случае, и никогда, даже после проводки самых тяжелых конвоев, он не позволял себе проявить злость или досаду. Мы все гордились своей принадлежностью к группе В-12, и, насколько мне известно, Говард-Джонстон тоже высоко ценил свою группу. И хотя он нещадно гонял нас, вбивая в голову очередные знания, которые, как он считал, должны повысить эффективность и боеспособность группы — он никогда не прекращал стремиться к лучшему, — период, проведенный в группе В-12, я считаю лучшим в своей жизни. Несколько позже я осознал, что своим умением [234] управлять эскортной группой в море я целиком обязан коммандеру Говарду-Джоистону, и с течением времени мои группы становились очень похожими на группу В-12.

В начале войны у нас не было ни радара, ни прокладчиков, а самым привычным оружием был блеф.

Я уже говорил, почему немецкие подводные лодки обычно преследовали конвой до наступления темноты, почему они оставались на поверхности и использовали возможности дизелей, чтобы выйти на удобную позицию для атаки ночью. Я также упомянул, что, если был ветер, они подходили с наветренной стороны конвоя. В качестве ответной меры мы с наступлением темноты высылали в нужном направлении эсминец, чтобы он загнал преследователей под воду. Когда лодки оказывались под водой, курс конвоя менялся на 45 градусов в направлении по ветру. В полночь возвращались к прежнему курсу, но к этому времени конвой уже оказывался на 12 миль дальше по ветру, чем мог ожидать противник, а в темноте шансы установить контакт существенно снижались. Позже, когда появились первые, еще несовершенные радарные установки, эсминец мог оставаться в отдалении дольше и находить обратный путь после наступления темноты. Это увеличило шансы избежать атаки.

Получив приказ коммодора (передаваемый ревом сирены, повторяемым головными судами конвоя), пятидесяти или даже шестидесяти громоздким и не слишком поворотливым торговым судам предстояло выполнить поворот на 45 градусов с точностью гвардейцев на параде. Это зрелище не могло не волновать, особенно когда второй поворот — уже глубокой ночью — выполняется в условиях [235] проливного дождя. Мы чрезвычайно гордились нашими подопечными и искренне сожалели, если кто-то не слышал сигнал и уходил из походного ордера, — его приходилось искать и возвращать.

Когда немцы стягивали много подводных лодок к нашему конвою, Говард-Джонстон обычно, помимо уже описанных маневров, устраивал маленькое представление, чтобы отвлечь противника. Два корвета уходили на 12 миль в сторону от первоначального пути конвоя, а значит, на 24 мили в сторону от его нового маршрута, и устраивали небольшой фейерверк. В небо взлетали ракеты, имитируя сигналы с торпедированного судна, выстреливались осветительные снаряды, а для звукового эффекта сбрасывались две-три глубинные бомбы. Иногда поджигали и отправляли в плавание бочку с мазутом. Капитаны немецких подводных лодок, находящихся на поверхности, которые пытались обнаружить таинственным образом испарившийся конвой, замечали наш спектакль и делали вывод, что именно там находится конвой. Конечно, прибыв на место, они понимали свою ошибку, но к тому времени они уже находились в 24 милях от действительного местоположения конвоя, а рассвет с каждым часом приближался...

Теперь все подобные военные хитрости ушли в прошлое. Радары и авиация оказались лучше и надежнее, именно с их помощью мы смогли перейти от обороны к нападению. Теперь эскортные группы работали с воздушной поддержкой. Моря бороздили специальные группы охотников, которые, не имея конвоя, который нужно охранять, могли посвятить все свое время и энергию уничтожению противника. Немцев выметали из Атлантического океана поганой метлой. Они [236] ушли в Карибское море и некоторое время могли наслаждаться там полной безнаказанностью, но очень скоро и те удаленные воды стали для них слишком опасными. Потом немецкие подводные лодки начали войну с кораблями эскорта, и мы поняли: первый раунд за нами.

Что собирался предпринять Дениц? В немецком военно-морском флоте просто так не становятся гросс-адмиралами. У него наверняка еще было кое-что в запасе. И во втором раунде он наносил удары, ничуть не менее опасные для союзников, чем все, что он делал раньше. Лично я считаю, что второй раунд был тупиковым, когда обе стороны стремились к единственному выходу, но не обладали достаточными силами, чтобы к нему прорваться. Ущерб, нанесенный подлодками Деница в это время, был невелик, но мы, моряки, которые охотились за этими лодками, знали точно: мы их только сдерживаем, но до их полного уничтожения еще очень далеко.

В конце 1943 года Дениц явил миру акустическую торпеду, в 1944 году — шноркель, а в 1945 году — подлодку Вальтера. Как мы уже видели, акустическая торпеда вовсе не была решающим оружием. Шноркель — другое дело. Его появление позволило подлодкам идти на дизелях в подводном положении. Воздух, необходимый для «дыхания» дизелей, поступал по большой воздушной трубе, на конце которой устанавливался клапан. До изобретения шноркеля подлодки могли использовать дизельные двигатели, только находясь на поверхности, а заряжать батареи для электромоторов можно было только при работающих дизелях. До появления шноркеля подлодки всплывали для подзарядки батарей на 4 часа каждые сутки. Имея шноркель, они могли не всплывать [237] вообще. Когда в конце войны подводный флот сдался, оказалось, что некоторые подлодки находились в подводном положении в течение шести недель и даже покрылись пленкой водорослей, как та, что образуется на днищах судов в гаванях.

Используя шноркель, подлодки подходили близко к берегу и снова посещали те места, откуда мы их изгнали еще в первые месяцы войны. Со шноркелями их скорость возросла и стала почти такой же, как скорость корабля эскорта. Уже было сказано, как наши самолеты вынуждали подлодки погружаться, после чего последние почти ничего не видели на необъятных просторах Атлантики. Но если они проходили в подводном положении в районы, где судоходство всегда напряженное, такие, как, например, Портленд-Билл в Английском канале, мыс Рат на северо-западе Шотландии или остров Ратлин у северо-восточной оконечности Ирландии, они не могли не обнаружить подходящие цели.

Подводная лодка — оружие очень дорогостоящее, поэтому крайне нерационально позволять ему бесцельно курсировать по океанским просторам, не окупая себя уничтожением вражеских судов. Имея подводные лодки, оборудованные шноркелями, Дениц достиг лишь небольшого успеха, исходя из чего можно утверждать, что во втором раунде он потерпел поражение, так же как и в первом. Но это значило бы вернуться к чисто оборонительной стратегии в отношении подлодок. Если же оперировать понятиями наступательной стратегии, где успех измеряется количеством уничтоженных кораблей противника, тогда заслуги обеих сторон, пожалуй, можно считать равными.

Подлодка Вальтера, которую Дениц планировал использовать в 1945 году, имела двигатель, [238] работающий на принципиально новом топливе — перекиси водорода, сгорающей с дизельным топливом. Она могла в подводном положении короткое время идти со скоростью 20 узлов, и ей не приходилось оставаться на перископной глубине, как подлодке со шноркелем. Если предположить, что группа поддержки прибудет уже через час после получения сообщения об обнаружении подлодки, ей придется прочесать район примерно в 50 квадратных миль. Значительно более быстроходная подлодка Вальтера увеличивает район поиска до 1200 квадратных миль. Это снижает вероятность ее обнаружения до чистой случайности. К счастью для нас, ни одну из этих лодок до конца войны так и не успели ввести в эксплуатацию. Тем не менее не подлежит сомнению, что это очень грозное оружие, обладающее большими потенциальными возможностями.

Наши конструкторы тоже не дремали. Новые противолодочные корабли, такие, к примеру, как корветы класса «Касл», были столь же похожи на первые противолодочные траулеры, как современные ружья на стрелковый лук. Действия «Лох-Туллы» подчинялись мастерству, интуиции и везению офицеров. Атаки «Пивенси-Касла» управлялись приборами.

Асдик был установлен на расстоянии примерно трети длины корабля от носа, где шум воды, вызванный его движением, минимален. Его луч уходил в воду под углом около 60 градусов к поверхности. Если подлодка проходила на глубине до 75 футов, контакт можно было удерживать, пока цель находилась на расстоянии около 100 футов от носа корабля-охотника. Но при больших глубинах, на которые могут погружаться современные подводные лодки, контакт часто бывает потерян, [239] уже когда цель удаляется от преследователя на 100 ярдов. Глубинные бомбы можно сбрасывать только с кормы атакующего корабля, образуется довольно значительная «слепая зона», которую корабль должен пройти после потери контакта. Вдобавок процесс погружения глубинных бомб отнюдь не мгновенный, чтобы достичь установленной глубины, им требуется время, поэтому внимательный капитан подлодки, оперативно, едва услышав приближающийся шум винтов, предпринявший маневр для выхода из-под удара, имеет неплохие шансы изменить курс и удалиться на безопасную дистанцию к тому моменту, когда бомбы начнут взрываться.

Чтобы преодолеть это препятствие, в первую очередь следовало вести постоянную прокладку, чтобы выполняющий ее офицер в любой момент мог определить малейшие изменения в направлении движения цели. Далее было необходимо начать атаку, еще находясь в контакте, то есть сбросив бомбы перед атакующим кораблем, а не с его кормы. Первое оружие, сконструированное на основе нового принципа, получило название «хеджехог» — «еж». Оно сбрасывало 24 небольшие бомбы, которые взрывались при контакте с корпусом субмарины. Однако у «ежа» было немало недостатков: устройство было сложным, слишком подверженным действию неблагоприятных погодных условий, а бомбы оказались чересчур маленькими и почти не имели шансов разрушить прочный корпус подлодки. Но во всяком случае, развитие шло в нужном направлении. Его последователь — «сквид» — сбрасывал меньше бомб, но они стали более тяжелыми, летели дальше и взрывались на установленной глубине. Это оружие оказалось более эффективным. [240]

До появления возможности стрельбы перед носом капитан Уокер усовершенствовал технику предотвращения уклонения подлодки в последнюю минуту, атакуя тремя или более кораблями, движущимися на одной линии в 50 ярдах друг от друга. Метод оказался чрезвычайно успешным, но мог использоваться только группами поддержки, которым не надо было защищать конвой. При таких массированных атаках сбрасывалось до 80 глубинных бомб с промежутком между взрывами всего несколько секунд. Имея на борту «сквид», моя 30-я эскортная группа потопила «U-1200», израсходовав всего лишь три бомбы. Прогресс в области средств уничтожения подводных лодок очевиден. К сожалению, аналогичного прогресса не наблюдалось в области средств их обнаружения, да и скорость атакующих кораблей увеличивалась до обидного медленно.

Вероятно, мы смогли бы уничтожить идущую на 20 узлах подлодку Вальтера, если бы сумели ее найти. Но обнаружить ее, используя те корабли, которыми мы располагали в то время, было исключительно делом случая и везения. Признаюсь честно, я был рад, что победа избавила нас от необходимости попытаться это сделать.

Так в самых общих чертах обстояли дела с развитием новой техники и вооружения у противоборствующих сторон, ведущих битву за Атлантику. Временами преимущество оказывалось в руках у одной стороны, иногда у другой. Сейчас, оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать: наши ученые и военные инженеры сумели разработать действенные контрмеры против нового оружия, используемого противником. Были времена, когда информация о немецкой подлодке, преследующей конвой, вызывала только дурные [241] предчувствия у всех офицеров эскорта, занятых его охраной. В начале 1944 года такие новости встречались с восторгом. Как же — у нас лоявилась возможность уничтожить еще одного противника! Нам было дано грозное оружие, и мы были уверены в его эффективности.