История XX века сточки зрения теории Власти

Теоретик. Как вы уже успели убедиться, Власть в сущности устроена довольно просто, а ее теория сводится к небольшому числу вполне понятных положений^{245 246 247 248}. Почему же люди так долго²⁴⁹ не могли понять, что же такое Власть на самом деле? Только ли потому, что подобные знания невыгодно выносить за пределы узкого круга правящей элиты, а самой этой элите некогда изучать Власть, нужно ее применять?

Не только; существует и другая причина, делающая получение достоверных знаний о Власти такой трудной задачей. Дело в том, что Власть на разных уровнях устроена хотя и просто, но по-разному. Вы только что прочитали целую главу о разнице между монархиями и олигархиями; но столь же сильно отличаются друг от друга и другие формы совместной человеческой деятельности. Человеку, делающему профессиональную карьеру в мире Управления, трудно представить себе, что совсем рядом с ним существует отдельный мир Власти, и, если он вылетит с работы вследствие «интриг» сослуживцев, он даже не поймет, проявлением чего были эти «интриги». Столь же непонятными правила Власти будут для человека из деревенской общины или первобытного племени; зачем все эти сложности, когда я и так всех знаю?!

Практик. Здесь нужно добавить еще одно очень важное обстоятельство. Любой сюзерен выстраивает находящуюся нод ним иерархию вассалов по своим собственным лекалам. И созданные им локальные правила могут, в конкретной узкой группе, стать даже более важными, чем общие правила власти. Разумеется, в случае смены сюзерена {по естественным или каким иным причинам) эти локальные правила быстро размываются, но для тех, кто делал карьеру в их рамках, они очень долго остаются принципиально важными. И если участнику властных игр не свойственно такое качество, как системный анализ, то он может и не увидеть отличия базовых правил от локальных.

Классический пример — эпоха СССР «позднего застоя», в результате воздействия которых было воспитано целое поколение «пожилых главспецов», которые нс просто задержались на нижних ступеньках карьерной лестницы, но и восприняли некоторые страшно консервативные правила этого периода (транслируемые «аксакалами» этого периода, выросшими еще во времена Сталина) как обязательные и единственно возможные. В результате, когда некоторые из них уже в достаточно солидном возрасте, то есть сильно за 50 лег, стали делать быструю карьеру (в связи с физическим выбыванием большого количества представителей «верхнего» эшелона), они оказались не готовы к серьезным изменениям в окружающем мире.

Иногда такие специфические, не обязательные, но полезные в локальных структурах правила (например, тесно связанных с секретностью) могут носить крайне устойчивый характер. Можно привести один пример, который встречается крайне часто и который уже пожилые аппаратчики с удовольствием транслируют молодым, только вступающим в верхние ряды управленческого сообщества: «Если ты не спишь со своей секретаршей, то с ней спит кто-то другой, что создает серьезную опасность утечки информации!» И таких правил старые «служаки» могут выдать десятки —-и знание и понимание подобных правил может серьезно облегчить аппаратную и политическую жизнь любого, кто связал свою жизнь с Властью.

Другое дело, что интерпретация этих правил — это уже дело сугубо индивидуальное, и тут есть масса возможностей для интерпретации и творчества. В этом смысле фразы о «виртуозах аппаратной борьбы» являются абсолютно нормальными — и красота комбинаций тут может быть не хуже, чем на футбольном ноле или в коллективных упражнениях художественной гимнастики.

Теоретик, Поскольку социальное окружение не поменяешь как перчатки, а жизнь коротка, человек (даже самый умный) обычно успевает разобраться лишь в каком-то одном виде Власти. В силу описанной выше специфики «рецепты успеха» от разных авторов сплошь и рядом противоречат друг другу²⁵⁰, а попытки следовать им без понимания, в какой среде они уместны, приводят к сплошным разочарован и ям²⁵¹. Вообще, отделять частное от общего совсем непросто, у философов про это библиотеки написаны, а в таком гонком деле, как Власть, это сложно втройне.

Вот почему теория Власти до недавнего времени оставалась Золушкой среди общественных наук: правила Власти просты, но трудно понять, с какой именно Властью вы имеете дело и как их различать между собой. Поэтому перед тем, как повторять сами правила, нужно убедиться, что мы умеем отличать теплое от мягкого, а мух — от котлет. Нужно еще раз вспомнить, какие бывают на свете типы Власти, как они формировались исторически и как существуют в настоящее время рядом друг с другом, иногда на расстоянии вытянутой руки.

Во второй части нашей книги мы подробно расскажем об основных этапах развития Власти²⁵¹, а пока что ограничимся краткой (и потому достаточно идеализированной) моделью. В этой модели первой, основной и до сих пор каждый раз воспроизводящейся в любом малом сообществе {семье, армейском подразделении, тюремном бараке) формой Власти является родо-нлемен-пая. Ее главной особенностью является личный характер всех отношений в сообществе. Здесь каждый знает каждого — не в смысле биографии и черт характера, а смысле положения в обществе, У любого члена племени есть понятный всем (а если возникают сомнения, всегда известно, у кого его уточнить: у старейшин) статус' в сообществе: старший он или младший, нужно ли ему подчиняться, можно ли им командовать или допустимо только советовать. Каждый в роду-племени (как и в семье) знает свое место, и для выяснения, кто кого должен слушаться, обычно не требуется насилия¹ (достаточно повышения голоса). Ну а на крайний случай существует суд людей с высшим статусом — старейшины или, в случае конфликта представителей разных родов, совета старейшин.

Однако уродо-племенного устройства Власти существуют два фундаментальных ограничения» связанных с особенностями человеческого сознания. Человеческая память «налюдей» ограничена, средний человек может хорошо знать одну-две сотни, но нс тысячи и уж тем более не миллионы других людей. Столь же ограничена и человеческая способность к обучению: чтобы хорошо узнать человека, требуются долгие годы. Люди, выросшие в одном племени (в рамках своих локальных правил), знают друг друга с рождения и сразу понимают, как к кому относиться. Но появившийся в племени чужак сразу же вызывает конфликты: правил он не знает, обозначить свой статус не может, и каждый раз этот статус приходится «вычислять» (словесными перепалками, состязаниями или прямым насилием)^{252 253}.

Поэтому рост численности человечества привел не к «единому человечьему общежитью», а к появлению огромного числа малых племен, непрерывно воевавших друг с другом. Увеличение численности организованных сообществ требовало своего рода ре волюции — появления новых форм Власти, которые позволили

бы относиться к чужим людям как-то иначе, чем сразу же каменным топором по голове, Основой для такой революции стали межплеменные контакты, а две их основные формы — война (появление межплеменных союзов и статуса союзнического племени, в отличие от вражеского) и торговля (статус племени-партнера) привели к появлению двух новых, уже хороню известных нам форм Власти; феодальной (монархической) и республиканской (олигархической).

Системообразующим свойством феодальной формы Власти является иерархия подчинения: над племенем в лице его вождя или старейшины появляется более высокий сюзерен (сначала временный вождь военного союза племен, быстро превращающийся в регулярно правящего монарха). По мере расширения территории военных действий над этим сюзереном появляется сюзерен следующего уровня, и через некоторое время мы обнаруживаем перед собой типичную феодальную монархию. Б ней статус чужака в племени уже не равен нулю, а определяется его местом в общей иерархии подчинения (за убийство королевского чиновника придется отвечать перед королевским судом, а за убийство обычного крестьянина — всего лишь перед судом местного феодала), Благодаря этому становится возможно относительно мирное существование большого числа «племен» (теперь уже скорее «вождеств», или феодов) на одной территории, что и является основным признаком государства²⁵⁴.

Из иерархического устройства Власти при феодализме вытекает его главная (и обычно не до конца понимаемая) особенность; «Вассал моего вассала не мой вассал». Верховный сюзерен располагает лишь относительно небольшими собственными землями (где он действительно полный хозяин над всеми крестьянами) и присягой своих вассалов; у него недостаточно ресурсов, чтобы вершить королевский суд на всей территории своего государства. Поэтому «до бога высоко, до царя далеко», и непосредственная власть на местах всегда остается в руках местных феодалов.

Практик. Тут есть одна важная тонкость, которую мы в нашей книге не разбираем, поскольку речь идет об общих правилах Вла-сги. Дело в том, чго в западной модели власти иерархий не одна, а несколько¹. Поэтому требования «королевского суда», часто встречающиеся в средневековой истории, связаны не только с попытками защититься от местного феодала, но и найти управу на «иерархию денег», которой обычно нет никакого дела до закона и традиционных ценностей.

Теоретик. Отсюда постоянные надежды крестьян на «царя-батюшку» (ведь в конфликте со своим феодалом им больше не к кому обращаться), и столь же постоянный крах этих надежд. Попытки короля, опирающегося только на феодалов, ввести единоличное правление обречены на неудачу: феодалы в ответ выберут себе другого короля.

Читатель. Разве королей выбираю г? Я думал, что уж королевская- го власть всегда передается по наследству!

Теоретик. Далеко не всегда. Монархии бывают не только наследственными, но и выборными¹. Даже в классических западных королевствах существовал институт пэров, которые как раз и образовывали коллеги по выбору нового короля. Да, многие века они выбирали только наследных принцев, по имели право этого и не делать. А уж когда наследственные династии прерываются³, вопрос, кто будет следующим королем, решается только вчерашними вассалами. Как мы уже писали ранее, определять тип Власти в той или иной стране следует не по формальному признаку престолонаследия, а по политической культуре ее элиты. Если элита

¹ В типичном средневековом европейском городе существовало до десятка отдельных судов — феодальный, городской, цеховой, общинный, церковный и так далее. Что-то похожее можно было встретить и в «лихие девяностые» в России — «решать будем по закону иди по понятиям?»,

¹ Личная власть Генеральных секретарей в СССР намного превосхо дила все, о чем мог мечтать какой-нибудь средневековый король, но советская политическая культура не предусматривала передачу власти по наследству, и каждого секретаря приходилось выбирать заново (как когда то — племенного вождя у древних франков). А вог в Северной Корее сложилась другая политическая культура (другие локальные правила), и гам мы видим уже третьего по счету представителя династии Кимов.

¹ Б о второй части мы расскажем о законе Ибн Хальдуна, объясняющем причины ограниченности срока жизни династий.

предпочитает монархическое правление, она может выбирать себе монарха хоть всенародным голосованием — характер правления от этого не изменится.

Второй формой Власти, также возникшей в глубокой древности¹, является республика. Разные племена может объединить не только война, но и торговля (например, обмен рыбы на хлеб в удобной для этого бухте); в благоприятных условиях из такой торговли возникают города, управляемые невоенным союзом племен (которые теперь уже правильнее называть корпорациями). Пока разные племена жили каждое на своей территории, межплеменные контакты были редкостью, и конфликты можно было улаживать советом старейшин. Но когда люди разных племен селятся в одном месте и ежедневно сталкиваются друг с другом, к старейшинам уже не набегаешься. Людям пришлось выработать новые «правила общежития», без которых невозможно было нормально жить бок о бок. Сегодня мы знаем эти правила как традиционные ценности, такие как библейские, наиболее широко распространившиеся в западном мире^{255 256}. С появлением таких ценностей (и людей, их придерживающихся) стало возможно формирование новой, более сложной социальной структуры.

Поскольку регулярная торговля немыслима без учета и контроля, а те, в свою очередь, без регламентации совершаемых операций, у жителей торговых городов входит в привычку подчиняться установленным правилам. От случая к случаю собираемый совет старейшин превращается здесь в регулярно заседающий городской совет, формирующий постоянно действующие исполнительные органы и издающий законы; в свою очередь, эти законы устанавливают статус как полноправных жителей города (независимо от их корпоративной принадлежности), так и приехавших в него чужаков. Насилие внутри города контролируется городской стражей, принадлежащей городу в целом, то есть республике, «общему делу» построивших его корпораций. Происходит разделение Власти и Государства, государство становится всего лишь еще одной организацией, «государственной машиной», у руля которой находятся старейшины корпораций, составляющие городскую олигархию. Однако необходимо помнить, что в основе всей этой мощной структуры лежит прежде всего готовность горожан подчиняться правилам и тем, кто их устанавливает, следующая из разделяемых ими традиционных ценностей.

Разумеется, столь сложное (по сравнению с феодальным) устройство общества требует больших затрат, и возникает лишь в чрезвычайно редких условиях^{257 258}. Однако у него имеется одна существенная особенность: в республиках ее граждане подчиняются не своему сюзерену, а напрямую сообществу в целом (в лице его законов и представителей власти). В результате они чувствуют себя несколько более защищенным и с большей охотой ведут хозяйственную деятельность. В краткосрочном периоде эти «два-три процента» никак не проявляются, но на протяжении столетий оказывается, что именно в таких республиканских городах и концентрируется основная экономическая активность целых кон гинентов. Более того, монархия, на территории которой² начинается экономический рост, сталкивается с невозможностью управлять государством в «ручном» режиме, и в ней появляются республиканские механизмы, В то же время r условиях экономических кризисов и войн, когда хозяйственная жизнь резко упрощается, часто наблюдается обратный переход — общество возвращается к монархической форме правления, отдавая власть в руки «кризисного управляющего», то есть диктатора.

Наличие на территории государства развитых городов дает королевской власти дополнительный ресурс, который она может использовать против феодальной вольницы¹. Заключив союз с городами (то есть обложив их налогами в обмен на военную защиту), монарх получает независимый от своих вассалов источник дохода, а значит, и возможность значительно увеличить свою королевскую власть. В результате Франция Людовика XIV становится европейской сверхдержавой, а в исторической науке появляется термин «абсолютизм». Однако не везде союз с городами заключался монархами с позиции силы: в Англии не поладивший с финансистами король Яков II был свергнут нанятыми в Голландии войсками^{259 260}, и Англия стала конституционной монархией (то есть фактически республикой). Прибавьте сюда тот факт, что и европейская аристократия, и мировая финансовая элита предпочитали заключать браки между собой, образовав достаточно замкнутое родоплеменное сообщество — и вы получите реальную картину распределения Власти в современном мире. В ней одновременно существуют родоплеменная, феодальная и республиканская формы, и ни одна из них так до сих пор и не взяла верх над остальными.

Читатель. А почему так? Ведь обычно бывает, что одна из форм оказывается аффективнее других и побеждает в историческом соревновании?

Теоретик. Дело в том, что любая Власть не существует сама гю себе, а складывается из живых людей. Невозможно установить олигархическую власть там, где никто никому не доверяет; столь же бесполезны попытки восстановить монархию среди уже привыкших к личной безопасности олигархов. Однако сами элиты тоже меняются* в них приходят новые люди, да и дети всегда отличаются от родителей; поэтому реальная история представляет собой периодические колебания между олигархической и монархической формами Власти, а не линейный прогресс от одной формы к другой. Вспомним в качестве наиболее близкого примера историю многострадального XX века.

Предыдущий, XIX век наглядно показал, что с развитием военных технологий армия стала дорогим удовольствием, и без создания финансовой системы, способной предоставить в случае необходимости военные займы, вести продолжительные войны стало невозможно. В результате в крупнейших государствах мира (Великобритания, США, Германия) были созданы национальные банковские системы, быстро объединившиеся во всемирную банковскую сеть, управляемую мировой финансовой олигархией. К началу XX века эта финансовая элита’ заметно потеснила традиционные национальные элиты; «банкиры» (прежде всего, управляющий Банка Англии Монтегю Норман и американская группировка Морган и К⁰) через сеть своих дочерних предприятий контролировали практически всю мировую экономику'. Пиком их политического успеха стало создание Федеральной резерв ной системы США в 1913 году, а вершиной экономического могущества — международная торговля 1920-х годов, полностью контролировавшаяся узким кругом банкиров.

Однако управление столь сложной системой (мировой экономикой) с помощью достаточно примитивных инструментов^{261 262 263} и в интересах узкой группы олигархов привело к закономерному итогу: разразился очередной глобальный экономический кризис, Великая депрессия. Столь же закономерно кризис привел к политической революции — национальные элиты, опасаясь катастрофы, сопоставимой с октябрем 1917 года, взбунтовались против «банкиров», и началась повсеместная передача власти «кризисным управляющим». Идеология «свободного рынка» сменилась идеологией «регулирования», в экономике восторжествовал госкапитализм, а к власти в большинстве стран пришли монархические режимы (Муссолини в Италии, Сталин в СССР, Рузвельт в США, Гитлер в Германии). В Европе практически не осталось государств с реально республиканскими формами правления. Контроль над государственной машиной получили новые группировки, во многом опиравшиеся на старые, «дофинансовые» элиты¹, не приносившие вассальную клятву прежним хозяевам-банкирам.

Но и несколько разных госкапитализмов не пошли на пользу мировой экономике. Банкиры сумели не допустить реванша старых элит, стравив между собой неопытных монархов, и организовав Вторую мировую войну. После шести лет массовой бойни в живых из пяти’ вступивших в войну сверхдержав остались только две — СССР и США, и вокруг них сложились две новые системы международного разделения труда — советская и американская. Формы Власти в этих системах различались принципиально: в СССР упор был сделан на плановые методы управления и «коллективную монархию» в лице Политбюро ЦК, а вот в США снова подняла голову финансовая олигархия.

Опираясь на Федеральную резервную систему, принятые на исходе войны, в 1944 году, Бреттон-Вудские правила международных расчетов и на программы послевоенного восстановления (частью которых был знаменитый план Маршалла), финансовая элита США кратчайшие сроки захватила контроль над западной частью мировой экономики, создав империю доллара. Эмитируемый ФРС доллар заменил в международных расчетах золото, но, в отличие от золота, его запасы в руках правящей группировки казались бесконечными, ведь они сами его и печатали^{264 265 266}.

Однако до полного мирового господства «банкирам» было еще далеко. С одной стороны, им мешал СССР, не только проводивший ползучую экспансию через «страны социалистической ориентации», но и служивший ярким примером альтернативного устройства Власти. С другой стороны, все настойчивей требовали свой «кусок пирога» сформировавшиеся национальные элиты бывших колоний, прежде всего — Индии и Китая. Вплоть до конца 1970-х борьба между двумя системами шла на равных, и мно-”те западные политики всерьез считали, что у СССР есть все шан-.1 на победу²⁶⁷.

Однако западная финансовая элита считала иначе, и повела [тивную борьбу с СССР. Сначала она укрепила свои тылы, подеявшись доходами с собственным населением и создав (в странах

0 л отого ми л л нард а») государство «всео бщего благосостояния»,:новой которого выступал многочисленный средний класс, снов ной уступкой элиты при этом стало даже не увеличение гадальных расходов, а предоставление трудящимся (работающим) найму, то есть заведомо не входящим во властные группиров-

1 людям) определенных политических прав. Трудящиеся полу-гли защиту закона^ и возможность политического самовыраже-4я (демонстраций, митингов, и прочих публичных акций), газ-пощего иллюзию участия в реальной Власти. На первом этапе 950” 1960-е годы) рост среднего класса финансировался за счетпо--шзения налогов на богатых; когда же это привело к сокращению 1вестиций (нет смысла зарабатывать больше, если все равно от-

иерут) и экономической стагнации 1970-х> в бой было брошено безотказное оружие финансовой олигархии — денежная эмиссия, обеспеченная контролем над ФРС

Теперь уже средний класс подпитывался постоянным расширением ипотечного и потребительского кредитования (1980-2000). Тем же способом покупалась лояльность третьего мира: сотни миллиардов долларов были выделены в рамках разнообразных программ «помощи» развивающимся странам, проводивших ся под лозунгами «развития рынка и демократии». Обороты этих новых финансовых рынков быстро превысили обороты реальной международной торговли* и в составе мировой элиты появилось новое поколение финансистов, сделавших себе состояния в буквальном смысле «из воздуха». В 1992 году «новые финансисты» провели впечатляющую демонстрацию силы: принадлежащий Джорджу Соросу²⁶⁸ фонд «Квантум» атаковал на валютных рынках фунт стерлингов, вынудив Банк Англии снизить обменный курс на 10%².

Так вынужденные изменения мирового экономического порядка повлекли за собой драматические изменения в составе мировой правящей элшы. Вообще говоря, сила любой элиты заключается в умении пройти между Харибдой вырождения и Сциллой потери традиций при смене поколений. Для этого формируются специальные институты, проверяющие потенциальных кандидатов (чем на более дальних подступах, тем лучше). Перед тем как новый для элиты человек получит статус «своего» («принятого в приличных домах») и разрешение на создание собственного родового клана, он должен быть всесторонне проверен специальной «кадровой комиссией». Роль таких комиссий в западном обществе играют закрытые клубы (членство в которых, вопреки представлениям обывателей, вовсе не означает принадлежность к сильным мира сего — оно означает лишь допуск до экзамена). В советском обществе подобный институт собирался создать Сталин (называя его сначала «орденом меченосцев», а потом планируя преобразовать в него Партию), однако ему элементарно не хватило времени (институты это — привычки людей, а не писаные законы, и они не возникают за пару десятилетий). Так вот, пример Сороса, эмигранта из Венгрии, приехавшего в США без гроша в кармане (и уж точно до середины 80-х не проходившего закрытых «собеседований»), показывает, что двери в мировую элиту на ми нутку приоткрылись.

Практик. Мы подошли к принципиальному моменту для понимания нынешнего элитного кризиса уже даже не западного, а всего мира. Дело в том, что пополнение элиты всегда шло очень медленно, даже когда с конца XVIII века в старую аристократическую элиту ворвались финансисты-нувориши. Когда вассал доходит до некоторого уровня, выше которого уже проход в реальную элиту, он должен пройти основательную проверку. Именно по этой причине в любой элите правят старики — это родоплеменной институт, позволяющий опытным людям, не торопясь, оценивать молодежь и поддерживать традиции. Здесь можно вспомнить уже упоминающуюся нами идею Сталина о создании такой системы контроля и в СССР («орден меченосцев»)²⁶⁹.

А вот с начала 80-х, когда началась массированная эмиссия с целью резкого расширения частного спроса и увеличения численности «среднего» класса, пополнение элиты резко ускорилось. Экономически это было понятно, поскольку если до Второй мировой войны финансисты получали не более 5% совокупного дохода, а через пять лет после принятия Бреттон-Вудских соглашений, в 1949 году, 10%, то к середине 2000-х эта цифра увеличилась до 70%. Но главное было в другом — если до этого момента расширение элиты шло только через специальные институты, созданные «старой» элитой, то с начала 80-х финансистам разрешили «кооптировать» в элиту своих представителей без проверки и контроля, И, как следствие, правила и порядки в «западной» элите были сильно расшатаны — вплоть до реального управленческого кризиса.

Теоретик. Но в пылу борьбы с СССР ей было не до внутренних проблем. Стабилизировав социальную ситуацию и несколько оправившись от кризиса 70-х, западная элита перешла ко второму этапу холодной войны; открытой конфронтации с СССР. В ход пошли экономические санкции (прежде всего, прекращение кредитования), манипулирование ценами на нефть {основной экспортный продукт СССР) и наращивание гонки вооружений («стратегическая оборонная инициатива» Рейгана). Не сумев справиться с нарастающими трудностями, советская элита (и лично Горбачев) предпочла капитулировать, и в 1991 году Советский Союз прекратил свое существование. Москву тут же заполнили западные экономические советники, принявшиеся увлеченно делить шкуру поверженного медведя; победа мировой финансовой элиты казалась настолько полной, что самой цитируемой публикацией десятилетия стала статья Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории» (1989 год, позднее им была написана книга с тем же названием).

Но на деле история никогда не кончается. Действия, предпринятые для решения каких-либо проблем, всегда создают другие проблемы; именно с ними западная элита и столкнулась уже в совсем близкое к нам время. Успешно противопоставив Китай СССР и превратив его во «всемирную фабрику», финансисты фактически вырастили новую китайскую элиту²⁷⁰, прекрасно ориентирующуюся как в хитростях Власти внутри собственной страны, так и в нюансах международной политики. Использовав в противовес СССР в Афганистане организованных радикальных исламистов, финансисты создали предпосылки для «исламской революции» во многих странах мира и появления на сцене сразу нескольких шиитских и суннитских элит. Еще одна проблема возникла в собственном тылу западной элиты, и ею оказался столь любовно созданный средний класс.

Дело в том, что деньги на финансирование этого класса кончились. Кредитный пузырь, надуваемый в США с 1980-х годов, оглушительно лопнул в 2008-м, ввергнув экономику страны в глубокую депрессию². Последовавшее за этим стремительное наращивание государственного долга позволило спасти крупные банки и корпорации, но ничем не помогло простым американцам; в результате к 2015 году численность среднего класса в США впервые за всю историю упала ниже 50%, Миллионы человек, еще вчера считавшие себя зажиточными и верившие в «общество всеобщего благосостояния», оказались на обочине жизни.

Практик. А эти «новые бедные»²⁷¹ совсем не такие, как «старые бедные» начала прошлого века! Когда с целью продемонстрировать преимущество капитализма перед социализмом западные элиты начали строить «общество потребления», им пришлось изменить модель социальной стабильности: вместо традиционных ценностей («бог создал богатых и бедных, и так тому и быть») широко внедрить либеральные («все равны перед Законом»). Фокус тут в том, что средний класс — это единственная труппа населения, которая заинтересована в государстве и в законе. Потому что у бедных нет собственности и денег, им закон не нужен, они его использовать не могут. V богатых, напротив, денег много и свою собственность они могут защищать самостоятельно. А вот у среднего класса собственность есть, но самостоятельно защищать он ее не может, потому что денег не настолько много. Поэтому он нуждается в государстве. Так возникла идея, что надо в качестве источника социальной стабильности взять Закон.. И, соответственно, заставить всех соблюдать некие правила.

Разумеется, при этом приходится разрушать старую систему, отсюда — сексуальная революция, феминизм, гей-парады, однополые браки, ювенальная юстиция и прочие методы разрушения семьи, Когда средний класс стад массовым, все это пришлось делать, иначе новая модель социальной стабильности не прижилась бы. Но теперь денег на поддержание среднего класса больше нет. Это значит что? Что он будет беднеть и будет все больше «новых бедных» — людей, которые знают все про закон, про права человека и так далее, но при этом у ник нет, как у нормальных бедных, ощущения, что защищать свои права бессмысленно — денег же нет. Их же выучили в рамках либеральных идей, и они знают, что суд должен защищать Закон, а вовсе не служить богатым. И вот это понимание придется ломать, а ломать очень страшно, потому что это и есть разрушение стабильности — потому что «новые бедные» это десятки процентов населения!

Теоретик. Но все это было бы еще терпимо, если бы не самая главная проблема, возникшая в самом сердце финансовой элиты. В результате резкого и уже почти не контролируемого расширения в эйфории «конца истории» ее состав качественно изменился. «Новые финансисты», которые и по своей численности, и по объему контролируемых финансовых ресурсов превзошли старую элиту, начали переносить привычные им формы управления на все человечество,

Практик. Тут дело и в том, что никакая традиция не одобряет власти денег (авраамические религии так просто жестко критикуют власть «золотого тельца»), и в том, что финансистам хотелось бы управлять собственными рычагами, которые старые элиты не контролируют.

Теоретик. Эти методы управления хорошо известны и публично декларируются «новыми финансистами». Еще в 1990 году Жак Аттали¹ изложил их программу в своей книге «Линии горизонта»: тотальный контроль над всеми жителями, «планетарная политическая власть», «демократия» и «закон денег», С середины 80-х эта же программа воплощалась в жизнь международными финансовыми организациями² в виде Вашингтонского консенсуса: либерализация внешней и внутренней торговли, сокращение роли государства в регулировании экономики и увеличение его роли в социальных программах (образование, здравоохранение, пособия по безработице). Нетрудно заметить, что это та же самая политика, которая проводилась в странах «золотого миллиарда»: ^{272 273} государства обеспечивают приемлемый уровень жизни населения, купленные тем самым избиратели голосуют «за» на «демократических выборах», а олигархи «снимают пенки» с финансовых оборотов.

Либеральные ценности («соблюдай Закон и делай что хочешь») в настоящее время глубоко проникли к мировую правящую элиту. К «новым финансистам» относятся и публичные политики, заработавшие популярность пропагандой либеральных взглядов («новые левые», куда входят представители и американской Демократической, и практически всех европейских партий), так и финансисты, сколотившие состояния на ипотечном, потребительском и международном кредитовании. Всем, что у них есть, они обязаны либеральной идеологии (прежде всего, конечно, «делай что хочешь», но и «соблюдай Закон» тоже, особенно в формулировке «не пойман — не вор»). Эти новые представители элиты (возглавившие уже властные группировки высших уровней) будут до последнего отстаивать породившую их экономическую модель. Например, наращивать государственные долги, увеличивать пособия, поднимать налоги — сначала с малого и среднего бизнеса, а потом могут дойти и до крупнейших корпораций, принадлежащих старой элите. В политической сфере они будут последовательно выступать за «власть закона», понимая под ней тотальный внешний контроль за действиями и мыслями каждого человека, при одновременном разрушении всех его внутренних ограничений. Старой элите, привыкшей иметь дело с людьми, имеющими хоть какие-то ценности, будет непросто справиться с этой молодой порослью.

Практик. 1ем более что возвращать консервативные ценности тоже непонятно как. Обращаться к церкви в этой ситуации нельзя, потому что современное либеральное государство на протяжении последних десятилетий очень активно с церковью воевало, да и как иначе, с церковной-то неприязнью к ссудному проценту. А в результате что происходит? Социальная стабильность в рамках среднего класса начинает разрушаться, альтернативной нет. А люди, «новые бедные», у которых есть ощущение, что у них должны быть квартира, машина и так далее, понимают, что они нищие навсегда, и становятся очень мощным инструментом дестабилизации. Хотя в Западной Европе эти люди никогда на улицы не пойдут, но пассивно поддерживать тех, кто отстаивает справедливость, они готовы уже сейчас, А какие есть механизмы восстановления справедливости? Они бывают трех видов: 1) националистические — и мы видим возрождение национализма в Европе; 2) религиозные — вот вам исламские революции и ИГИЛ²⁷⁴; 3) социалистические — и вот в США чуть не становится человеком года Сандерс, выступающий за социалистическую революцию (!). Социализм теперь не самый худший вариант, с СССР можно было договариваться, а как договариваться с ИГИЛ?

Теоретик. Результатом «конца истории» стала ситуация, когда проблем у правящей мировой группировки стало еще больше, чем раньше. Изнутри се раздирают фундаментальные противоречия между консервативными олигархическими ценностями («есть мы, и есть все остальные») и выпущенным из бутылки джинном либерализма («Закон один для всех»). Снаружи ей бросают вызов намного более сплоченные элиты третьего мира — такие как китайская и исламская. И в довершение всех бед, мировой экономический кризис вовсе не закончился в 2010 году, пирамида долгов (теперь уже государственных) продолжает расти и грозит обрушиться в любую минуту.

Такой представляется нам сегодняшняя позиция на «глобальной шахматной доске». Согласитесь, она мало похожа на окончательную победу единой мировой олигархии; куда больше все это напоминает ситуацию перец Великой депрессией, когда неспособность «банкиров» к управлению мировой экономикой стала очевидна всему свету. Как мы и обещали с начале нашей книги, все выглядит так, как будто мы на пороге очередной смены мировой элиты; и мы приглашаем вас, уважаемый читатель, принять в ней посильное участие.

Читатель. Я тогда подумал, что вы шутите...

Теоретик. Как видите, нам не до шуток. Все предельно серьезно, просто мало кто из людей представляет себе масштаб проблем, с которыми столкнулась нынешняя мировая элита. Скажем больше: мало кто и в самой элите осознает, с кризисом какого масштаба им приходится иметь дело.

Читатель. Гибрис-синдром?

Теоретик. Он самый. Когда вы вслед за своими отцом и дедом уже пол века правите миром* невозможно поверить, что эта власть может неожиданно кончиться. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! Поэтому мы и обращаемся с нашей книгой не к настоящей, а к будущей элите. К читателям, не получившим Власть по наследству, но готовых сделать в ней правильную карьеру и со временем сыграть свою партию на мировой шахматной доске.

Теперь, когда мы описали (в самых общих чертах) историю Власти, можно сказать несколько слов о ее современном устройстве. На самом высшем уровне любая устойчивая¹ Власть является род о- племенной. Цена ошибки на этом уровне очень высока, и потому во властные группировки принимаются только гарантиро ванно свои люди. Чаще всего ими становятся кровные родственники участников властных группировок, их знакомые с детских лет и из своего «круга»-^{275 276 277 278} или взятые со стороны мужья и зятья. Другим способом пополнения элиты является кооптация наиболее выдающихся вассалов²⁷⁹; при этом от вассала требуется искренняя приверженность ценностям правящей элиты. Потенциальным кандидатам предоставляется возможность получить отличное образование и [[роявить себя в любом деле; но лишь те из них, которые сами выберут правильные ценности, получают приглашение в «племя». По оценкам Миллса, соотношение «родных» и «привлеченных» в американском правящем классе составляет примерно 2:1'. Благодаря регулярному пополнению правящие элиты избегают вырождения, а чрезвычайно жесткий отбор новичков (несколько человек на тысячу) обеспечивает стабильность элитного консенсуса.

Читатель. Не так уж и обеспечивает, раз в нынешнюю элиту проникли «новые финансисты»!

Теоретик. Они проникли в элиту в исключительных обстоятельствах, ведь в холодной войне вопрос стоял о самом существовании мировой финансовой элиты^{280 281}. В таких условиях филь тры ослабевают: к рычагам Власти приходится допускать людей с низким потенциальным, но высоким профессиональным рейтингом. Либералы рейгановского призыва победили СССР и спасли мировую элиту, так что они вполне заслуженно занимают свое место во Власти. Но их идеология (Закон вместо Традиции, Деньги вместо Семьи) подрывает основы основ высшего уровня Власти: его родо-племенное устройство. В ее рамках основанное на многолетних отношениях доверие подменяется внешним тотальным контролем, создающим иллюзию надежности любых отношений. На наш взгляд, реорганизация мировой элиты на подобной основе может ослабить ее вплоть до полной потери верховной власти. Поэтому с либералами неизбежно придется что-то делать — но рассуждения на эту тему выходят за рамки нашей книги. Поэтому продолжим описание нынешнего устройства Власти.

Следующий ее уровень (вассалы правящей элиты) организован по феодальному принципу. Именно здесь от вас требуются только присяга и верность, потенциальный рейтинг (который зависит от вашего происхождения) не играет особой роли, а ваши жизненные ценности могут быть любыми, лишь бы их терпел непосредственный сюзерен. При этом сильно идеологизированный вассал даже вреден — в конце концов, он должен быть верен сюзерену, а не идеологии! Здесь правят бал прагматика и цинизм. Феодальная лестница власти спускается до самого низа, до муниципальных служб и региональных корпораций; везде, где есть хоть какой-то превышающий местные потребности поток ресурсов, неизбежно появится и контролирующий его человек Власти.

Еще ниже (наемные специалисты¹ людей Власти) находятся все остальное человечество, 99% простых людей, большая часть которых даже не знает о существовании всей стоящей над ними пирамиды. Этот уровень организован строго бюрократичен, здесь требуется только выполнение указаний, а верность вообще не является ценностью — все наемные работники легко и полностью заменяемы. Бюрократическая система достаточно устойчива к случайным ошибкам, но столь же легко «взламывается» целенаправленной деятельностью властных группировок. Поэтому любая вновь созданная организация^{282 283} сразу же привлекает внимание властной пирамиды: здесь можно поживиться!

Общий принцип любого уровня Власти заключается и том, чтобы за счет использования меньших ресурсов контролировать организации и получать с них большие ресурсы (другая запись основной формулы Власти: ресурс -> власть -> ресурс’). Высшие властные группировки контролируют нижестоящие властные группировки, те, в свою очередь, крупные организации, такие как корпорации, банки, фонды²⁸⁴ и целые государства. Сегодня, в

XXI веке, высшая Власть на планете непосредственно не контролирует даже государства — этим занимаются подчиненные ей (точнее, ее вассалам) специализированные организации (такие как демократическая или республиканская партии в США).

Как видите, при всей простоте ее основных принципов общая конструкция Власти достаточно сложна, чтобы запутать даже искушенного человека. На низшем уровне ему приходится одновременно работать в бюрократической структуре и искать выходы на подходящего сюзерена. На среднем уровне — хорошо разбираться в нравах окружающих его людей Власти, чтобы отличить монархическое ее устройство от олигархического. На высшем уровне к этому требованию добавляется самое сложное — умение войти в узкий круг наследственной элиты, замкнутой в своем родо-племенном окружении.

На каждом новом уровне появляются новые правила, незнание которых делает дальнейшую карьеру невозможной; неудивительно, что лишь немногим удается пройти этот путь от начала до конца. Особенно это касается тех, кто уверовал в модные нынче либеральные принципы; с ними весело подниматься но феодальной лестнице, но на ее вершине «либерала» ждет жестокое разочарование: с ним никто не захочет разговаривать всерьез. Там, наверху, от человека требуется куда большая надежность, чем «не пойман — не вор»; здесь котируются верность традициям и твердые семейные ценности, а не либеральные «свободы». Разумеется, обратное тоже верно, и тот, кто станет демонстрировать эти ценности на нижних уровнях Власти, рискует закончить свою карьеру, даже толком ее и не начав.

Вот почему так важно хорошо ориентироваться в окружающих вас формах Власти. Мы надеемся, что уже прочитанные главы помогут вам это сделать и, к месту применив надлежащие правила, пройти по карьерной лестнице до самого неба.

Практик. Как вы уже поняли, при этом вам придется общаться с множеством людей, в том числе и людей Власти. При этом у вас наверняка возникнет вопрос: а понимают ли сами представители Власти те законы Власти, которые мы только что описали? Вопрос этот далеко не праздный, поскольку для хорошего контакта с человеком нужно уметь разговаривать с ним на его языке. Разумеется, люди Власти прекрасно знают большинство из перечисленных нами законов, но правильно ли будет разговаривать с ними на языке нашей книги?

Неправильно! Как мы уже писали, каждый руководитель создает для своих подчиненных (а каждый сюзерен для своих вассалов) собственный язык описания реальности, на котором только и может говорить о Власти. Причем язык этот формируется не на основе обобщения личного опыта (чтобы обобщать, нужно быть теоретиком, а не практиком), а на основе какой-нибудь из предшествующих теорий Власти, особо запомнившейся именно этому человеку. Вспомните Березовского, который был уверен, что в США правят «несколько семей»; первоисточник этого убеждения — «60 семей» Ландберга, книга начала (!) прошлого века. Или спросите любого обычного человека, у кого власть, — он тут же начнет рассуждать о «богатых» и «бедных», воспроизводя классовую теорию позапрошлого (!) века. Чтобы разговаривать на их языках с разными людьми Власти, полезно заранее изучить эти языки.

Наконец, есть еще одна очень важная вещь: по мере взросления человека он получает массу информации, в том числе и ту, которая полностью искажает восприятие окружающего мира. И чтобы успешно делать карьеру, необходимо осознать, какая информация, полученная с раннего детства до более или менее сознательного возраста, действительно помогает делу, а какая, наоборот, мешает! Вот почему вторая часть нашей книги, посвященная истории представлений о Власти, намного больше первой; правда одна, а способов ее скрыть — много.

ЧАСТЬ II МАСКИ ВЛАСТИ

Теоретик. Власть — настолько привычное всем дело, что никто о ней не думает, как не думает о том, что дышит кислородом или что говорит на родном языке. Искусство Власти осваивается ее участниками на практике, путем долгих (и часто болезненных) тренировок, а на ее вершину попадают скорее благодаря случаю, чем за счет выдающегося мастерства. Вот почему самая могущественная социальная сила на планете — Власть — до сих пор остается вне ноля зрения ученых. Материальные ресурсы, используемые Властью, исследуют экономисты, человеческие — медики, психологи и социологи, ход событий — историки.

Самой же Власти как бы и не существует. Для психологов она — «ранговость», «агрессивность», «харизма», свойства характера отдельных личностей. Для социологов Власть — разновидность человеческого поведения, проявляющаяся во взаимодействии между людьми². Для экономистов и историков Власть сводится к ее внешним формам — могущественным организациям, вроде церквей или государств. Вы не можете зайти на Амазон и купить там книгу про Власть вообще; вам предложат что-нибудь вроде «Власть в организациях» или «48 законов Власти». Вот почему мы решили рассказать историю изучения Власти разными дисциплинами, как если бы это была одна целостная наука, со своими загадками, проблемами, открытиями и изобретениями.

Практик. Изучая историю пауки о Власти! следует помнить об одной весьма запутывающей особенности ее предмета. Как вы уже знаете из первой части, Власть — это совокупность властных группировок, существующих за счет навязывания своей воли ме-

—- t— -

¹ Роль случая в борьбе за власть часто преуменьшается, а между тем именно он, как правило, и определяет победителя. Успешная политическая карьера — это прежде всего умение привлечь внимание вышестоящего сюзерена, искусство оказаться в нужном месте в нужное время. Но даже оказавшемуся там вассалу для успеха все равно должно повезти!

² Большинство определений власти — «Возможность А заставить В сделать С» — носят именно социологический характер, власть понимается как способность одного человека влиять на поведение другого человека (и притом опять же — одного конкретного человека).

нее организованным группам людей. Властные группировки связаны яичными отношениями преданности и весьма мотивированы сохранять в тайне свою численность и структуру. Поэтому любая попытка изучить Власть неизбежно приводит к тому, что вместо самой Власти исследователь обращает внимание на ее публичные структуры. Б результате история науки о Власти оказывается историей разных наук —- в зависимости от тех структур, которые попали в поле зрения исследователей. Б чистом виде властную группировку описал, пожалуй, только Квигли; прочие авторы принимали за Власть ее наиболее бросающиеся в глаза внешние проявления, такие как Государство) Элита или Институты. Вот их мы и называем масками Власти; маски — это те социальные структуры, которые сами по себе Властью не являются» но в конкретном социуме служат ее славным инструментом.

Историю науки о Бласти мы разделяем на три этапа — классику, когда Власть представала перед философами в облике Государства, модерн, когда ученые увидели внутри государств правящую Элиту, и постмодерн, когда разнообразные проявления Власти получили весьма туманное, но зато все объясняющее название Институтов* Наша собственная теория завершает этап постмодерна, и, закончив читать вторую часть книги» вы сможете вновь вернуться к первой, сравнив пашу теорию с открытиями и изобретениями предшественников.

Посмотрим же теперь подробно, как шаг за шагом человечество разбиралось с Властью — с этой загадкой, завернутой в тайну внутри головоломки,

Глава 3. Государство