Возникновение геополитики в России

Геополитика традиционно определяется, как использование государствами пространственных факторов при определении и достижении политических целей. С этой точки зрения, геополитика - часть внешней политики государств, могущая занимать в ней большее или меньшее место в зависимости от конкретных политических обстоятельств и ситуаций. В контексте консервативного мышления геополитика выглядит иначе: она - ядро внешней политики, что определяется общими консервативными представлениями о роли земли и территории.

Само рождение геополитики глубочайшим образом связано с идеями органической связи территории и государства. Государство считается организмом, политика - борьбой за жизненное пространство организма. В конце прошлого века Фр. Ратцель в своей 'Политической географии' [155] рассматривал государство как продукт биологической эволюции. К.Хаусхофер стоял на позициях крайнего национализма и биологизма. Субъект геополитики, т.е. государство, полагало большинство основателей этой дисциплины,- не продукт общественного договора, а органически сформировавшееся единство. Это можно назвать органической, или консервативной версией геополитики, изначально связанной с немецкой наукой и философией. Позднее сформировалась ее прагматическая англосаксонская версия (А.Мэхен, Г.Макиндер [144]), где геополитический императив рассматривался в отвлечении от вопроса о природе государства. Если согласно первой из этих версий борьба за территории выглядела естественной экспансией более мощного организма, 'усваивающего' иные пространства, т.е. включающего их в свое (сакральное) 'тело', то согласно второй - геополитическая экспансия есть расширение зон контроля, не обязательно предполагающее потерю суверенитета 'подконтрольными' странами. Теории политической географии получили свое развитие в книге Д.Уитлси, исследующей тончайшие связи между географическим положением и политикой государств [190]. Как органическая версия геополитики оказалась связана с консервативной идеологией, так прагматическая версия стала попыткой освоения геополитического императива в рамках либерально-демократической идеологии.

Это своего рода 'опорные пункты' в истории развития геополитики или политической географии (далее указанные понятия будут употребляться как взаимозаменяемые). 'Опорными пунктами' в теории являются понятия 'территория', 'государство', 'нация'. Соотношение элементов этой, базовой триады, в разных концепциях геополитики получало разные интерпретации. Нередко, например, в писаниях идеологов 'третьего рейха', оно обретало мистический смысл, иногда, скажем, в советском марксизме, изначальная связь этих элементов отрицалась, а сама геополитика объявлялась буржуазной наукой и орудием легитимации империалистических режимов. Но всегда и всюду геополитика существовала как теоретическая, либо прикладная социально-научная дисциплина, исследующая территориальный (либо, шире, пространственный) аспект национально-государственного и этнического существования.

Можно привести несколько современных формулировок задач геополитики. С точки зрения К.Плешакова, геополитика может быть определена 'не просто как объективная зависимость внешней политики той или иной нации от ее географического местоположения, а как объективная зависимость субъекта международных отношений от совокупности материальных факторов, позволяющих этому субъекту осуществлять контроль над пространством' [67, с. 32]. К. Сорокин, анализируя области применимости геополитики к современной российской ситуации, приходит к выводу, что в ней существуют два раздела: 'фундаментальная геополитика', изучающая развитие геополитического пространства планеты со своей специфической точки зрения, и 'прикладная геополитика', вырабатывающая принципиальные рекомендации поведения государств или группы государств на мировой арене. Последнее направление анализа Сорокин именует 'геостратегическим'. К.С.Гаджиев отмечает, что такая постановка вопроса позволяет 'выйти за традиционные, чисто пространственные параметры, оторваться от пуповины географического детерминизма и разрабатывать геополитику как самостоятельную политологическую дисциплину' [17, с. 176].

Представленную прежде всего Сорокиным позицию в области геополитических исследований я бы назвал 'собирательской'. Он видит геополитику как 'комплексную дисциплину' о современной и перспективной 'многослойной' и многоуровневой глобальной политике, о многомерном и многополярном мире, интегрирующую слабо связанные сегодня между собой рассуждения о различных их аспектах [67, с. 8]. При таком понимании, считает Сорокин, геополитика могла бы заниматься развитием событием не только на глобальном, но и на региональном, субрегиональном и даже внутригосударственном уровнях. Сорокин, таким образом, пытается собрать воедино рассеянные по различным 'кафедрам' и 'департаментам' элементы геополитического мышления, систематизировав их в рамках 'материнской' дисциплины.

Более содержательную переориентацию геополитического мышления предлагает К.С.Гаджиев. Он исходит из того, что традиционная геополитика (Маккиндер, Уиттсли, Мэхан и др.), во-первых, изучала преимущественно пространственный аспект международных отношений, во-вторых, трактовалась как элемент внешнеполитической стратегии, направленной на экспансию и гегемонию, и, в-третьих, была разработана в рамках евроцентристской парадигмы, исходя из реальностей евроцентристского мира и его интересов. Сами реальности современного мира, полагает Гаджиев, заставляют искать новые принципы и новую методологию изучения мирового сообщества. Он считает необходимой новую интерпретацию части 'гео-' в сложном слове 'геополитика' [17, с. 176].

Чем вызвана и в чем должна состоять эта переинтерпретация? Она вызвана 'заполненностью' Земли, отсутствием свободных территорий, дающих возможность территориальной экспансии, характерной для прошедших веков истории и собственно породившей нынешнюю геополитику. Кроме того, она вызвана 'сжатием' мира, явившимся результатом развития новых информационно-телекоммуникационных технологий и их стремительного распространения. Это объединение всех стран в некое замкнутое геополитическое пространство, в котором не остается 'свободных' территорий, порождает новый 'глобальный геополитический расклад': разделение на регионы, региональные союзы и объединения приобретает условный характер, региональное становится значимым в глобальном масштабе.

Цит.

...Сущностной характеристикой мирового сообщества стало наложение друг на друга и пересечение международного, транснационального и глобального начал... 'Гео' в понятии 'геополитика' теперь не просто указывает на географический или пространственно-территориальный аспект в политике..., а призвано обозначить всепланетарные масштабы, параметры и измерения, правила и нормы поведения в целом, а также в международной политике отдельных государств, союзов, блоков. В этом смысле геополитика призвана исследовать, как, с помощью каких механизмов и на основе каких принципов эта система живет и функционирует. Ее можно рассматривать как дисциплину, изучающую основополагающие структуры и субъекты, глобальные или стратегические направления, важнейшие закономерности и принципы жизнедеятельности, функционирования и эволюции современного мирового сообщества [17, с. 183].

Анализируя совокупность идей, накопленных геополитикой в качестве научной дисциплины, российские исследователи рассматривают ее с точки зрения того, как она может быть использована для удовлетворения конкретных государственных потребностей России. Это очень важный момент, позволяющий констатировать прежде всего прагматическую установку современных российских исследований в данной области. Нельзя сказать, что позиция очень оригинальна - подавляющее большинство геополитических концепций и спекуляций было сформулировано под воздействием актуальных политических императивов. Но у России сейчас особое положение; она пережила геополитическое крушение и попытки ее осознать свое место в мире естественным образом и автоматически укладываются в русло геополитических размышлений.

Все, что происходит в области геополитики в России,- продукт практически последнего десятилетия. Эта дисциплина, не успевшая сформироваться до 1917 года, так и не возникла институционально и теоретически вплоть до самого крушения советской власти. Конечно, геополитический или геостратегический смысл имели многочисленные работы политиков, экономистов, журналистов-международников, анализировавших проблемы международной жизни, с точки зрения национальных (тогда они подавались как классовые) интересов СССР. Формально же геополитики не существовало, она была запрещена как 'буржуазная наука', где якобы подлинные классовые регуляторы мировой политики подменялись географическими. Первые геополитические статьи появились в 90-е годы. Их число стало быстро увеличиваться, не в последнюю очередь потому, что геополитика предлагала аналитический аппарат, более всего подходящий для анализа ситуации страны (и в стране), переживающей невиданную геополитическую катастрофу.

Геополитика пришлась в России 'ко двору' и по другой причине. Наука на Западе в 90-е годы под воздействием экономического и политического подъема стран, представляющих древние, но на многие века как бы впавшие в спячку цивилизации (Китай, Юго-Восточная Азия, арабо-исламский мир), обнаружила явную склонность к цивилизационному анализу, учитывающему культурный аспект мирового процесса, специфику символических вселенных разных стран, их образов мира и т.д. А это именно та сторона дела, которая всегда интересовала российских философов и историков, собаку съевших на доказательствах уникального характера российской цивилизации. На Западе апеллировали к Шпенглеру и Тойнби, в России - к Н.Я.Данилевскому [28] и Л.Н. Гумилеву [24], разработавшим (один в ХIХ, а другой - в ХХ веке) уникальные концепции развития и борьбы цивилизаций. Поэтому, когда в начале 90-х годов всеобщее внимание привлекли идеи С.Хантингтона о сущности современной исторической эпохи как эпохи 'столкновения цивилизаций', выраженные в одноименной статье, напечатанной в американском журнале 'Foreign Affairs' и немедленно переведенной на русский [84], исследователи в России обрадовались, узнав в ней черты своего национального способа мышления.

По мнению Хантингтона, с разрушением двухполюсного мира человечество ожидает повсеместное нарастание фундаменталистских настроений ('реванш Бога'), и соответственно обострение противоречий, а вероятнее всего - столкновение между семью-восемью базовыми цивилизациями, внутренне консолидирующимися вокруг традиционных религий. В России концепция Хантингтона была воспринята положительно по многим причинам. Во-первых, потому что, как уже говорилось, она оказалась близка национальному стилю геополитических и историософских спекуляций. Во-вторых, потому что Россия, пожалуй, острее, чем многие другие страны, ощущает опасность исламского фундаментализма и наступления на Север воинствующей мусульманской цивилизации. В-третьих, потому что Хантингтон предоставил самой России вполне почетную роль в своем геополитическом сценарии. О последнем - позже.

Но в то же время хантингтоновская модель не принята совсем безоговорочно. В критике упор делается на безальтернативность представленной им версии будущего. Хантингтон представил нам один из реалистичных, но наименее приемлемых сценариев - сценариев несостоятельности разума,- однако 'онтологизировал' свою модель. Если бы автор полнее учел уникальность эпохи, то нарисованная им картина будущего выглядела бы как предостережение, а не как пророчество. Автор этой критика полагает, что современная наука позволит сублимировать агрессивные импульсы народов, превратив геополитику в бескровную и увлекательную игру. Эту точку зрения подтверждают наблюдения других российских авторов, пишущих в данной области [58].

Теперь о том, что касается места России в геополитической и историософской схеме Хантингтона. Он считает, что, будучи светским государством, Россия в то же время является 'стержневым' государством одной из основных мировых цивилизаций, которая исторически отождествляется с православным христианством [85, с. 2]. К этой цивилизации помимо России, полагает Хантингтон, на сегодняшний день относятся Белоруссия, Болгария, Македония, Сербия, Грузия, Армения, Румыния, Украина и Казахстан. Как стержневое государство Россия несет ответственность за поддержание порядка и стабильности среди православных стран и народов, а также, конечно же, имеет основания для беспокойства по поводу потенциальных внешних угроз для входящих в эту цивилизацию стран и попыток других стран и народов развязать военную или демографическую агрессию на территории данной цивилизации. Россия, по мнению Хантингтона, должна нести ответственность и пытаться улаживать конфликты между государствами, входящими в данную цивилизацию, и другими цивилизациями. Как 'цивилизационный лидер' она должна представительствовать в межцивилизационных организациях типа ООН и ОБСЕ, в более локальных организациях, а также сотрудничать со стержневыми государствами, представляющими другие цивилизации, при разрешении международных проблем. Вместе с тем, считает Хантингтон, утратив контроль над неправославными государствами центральной Европы, странами Балтии и мусульманскими республиками Кавказа и Средней Азии, Россия поставлена перед необходимостью признать их иную идентичность и правомерность их тяготения к иным цивилизационным целостностям и стержневым государствам[1] Центральноевропейские страны будут присоединяться к Европейскому Союзу и НАТО, балтийские - развивать отношения со скандинавскими странами, прежде всего Швецией и Финляндией, среднеазиатские страны будут все тесней примыкать к Турции, Ирану, Пакистану [85, с. 5].

Таким образом, признавая за Россией статус 'стержневого' государства одной из цивилизаций, Хантингтон одновременно признает ее права и ответственность в качестве одного из центров силы будущего мирового порядка, но права, ограниченные культурным ареалом православия, православной цивилизацией.[2] О том, является ли Россия центром именно православной, или даже славянской цивилизации, не утихают споры. Хантингтон некритично принимает эту точку зрения. А поскольку, согласно его концепции, глобальная политика - это политика не столько государств, сколько цивилизаций, Россия получает одну из ведущих ролей в будущей мировой многоцивилизационной, полицентрической политике.

Не случайно концепция столкновения цивилизаций была положительно и даже с радостью воспринята в России. Она не только соответствовала национальному стилю геополитической и историософской спекуляции, она также санкционировала именем социальной науки (причем не какой-нибудь, а самой 'передовой' - гарвардской социальной науки!) правомерность претензий России на роль регионального лидера. Для России, страдающей ныне по причине известных событий от сознания своей геополитической ущербности, такое признание - бальзам на душу. И не важно даже, что новая роль, предоставляемая ей Хантингтоном, сильно напоминает роль, которую должен был играть Советский Союз по отношению к своим сателлитам согласно так называемой 'доктрине Брежнева'.

Освобождение от коммунистической идеологии ознаменовало возрождение в России геополитического мышления. Геополитическая стратегия для России всегда состояла в поиске особого исторического пути, который соответствовал бы специфике и даже уникальности России как не страны даже, а некоего наднационального и надгосударственного цивилизационного образования. Проблема поиска этого особого пути стояла всегда. Первоначально она выступала в теоретическом противостоянии концепций 'западников' и 'славянофилов'. Собственно разделение на западников и славянофилов было продуктом реакции на остро стоявший вопрос-стимул: либо присоединение к Европе, представляющей собой, так сказать, готовый цивилизационный образец, либо развитие в собственных терминах, на собственных основаниях, которые еще только предстоит прояснить.

Характерное для нынешнего времени теоретическое противостояние так называемых 'атлантистов' и 'евразийцев' в дискуссии по поводу цивилизационного будущего России частично воспроизводит на новом уровне старое разделение западников и славянофилов.

________________________________________

 

1. Центральноевропейские страны будут присоединяться к Европейскому Союзу и НАТО, балтийские - развивать отношения со скандинавскими странами, прежде всего Швецией и Финляндией, среднеазиатские страны будут все тесней примыкать к Турции, Ирану, Пакистану [85, с. 5]

2. О том, является ли Россия центром именно православной, или даже славянской цивилизации, не

 

5.2. 'Атлантизм' в российской геополитике

В основе атлантической модели лежит универсалистский лозунг единых и неотчуждаемых прав и свобод человека. Представители ее идентифицируют себя как самодеятельное гражданское общество, отвергающее авторитарно-патерналистские формы государственного устройства. Сторонники атлантической модели в России утверждают, что переход на позиции атлантизма не означает, что Россия становится жертвой 'культурного империализма' или утрачивает свою 'самобытность'. В геополитическом смысле Россия-де всегда выполняла функцию 'стягивания' и организации евразийского пространства, и в случае принятия атлантической модели развития она никак не освобождается от этой функции. Поэтому переход на позиции атлантизма не означает изменения функций России на евразийском пространстве, хотя и предполагает существенное изменение ценностных ориентиров и конкретных стратегий выполнения предполагаемых этой функцией интеграционных задач.

Во-первых, Россия должна стать для республик бывшего СССР своего рода образцом демократии:

Цит.

В рамках атлантического проекта ее официальной государственной идеологией должна стать идеология прав человека. Ни в коей случае нельзя ее подменять идеологией прав народа или русскоязычного меньшинства, ибо это уже иная парадигма - парадигма 'коллективной судьбы', несовместимая с гражданственной парадигмой атлантизма [63, с. 6].

Во-вторых, требуется отказ от ориентации на этнические общности. Взамен этого нужна ориентация на свободного самоопределяющегося индивида - нечто напоминающее американскую идею 'плавильного котла'. Отказ от ориентации на этнические общности требует коренного изменения самой структуры федерации, которая должна стать не объединением национальных государств, отождествляющих себя с коренным этносом, 'титульной нацией', а объединением гражданских обществ.

 

Евразийская концепция

Альтернативой атлантизму в России является целый ряд моделей цивилизационного и геополитического развития, объединяемых общим именем 'евразийства'. Евразийство - это, в отличие от атлантизма, специфическая цивилизационная модель, базирующаяся на собственной исторической и культурной традиции и на особенном типе мотивации.

Евразийство как таковое зародилось в трудах мыслителей 'третьепутистского' крыла русской эмиграции: Г.В.Вернадского [13; 14], П.Н.Савицкого [71] и Н.С. Трубецкого [78; 79; 80]. В их концепциях центральную роль играло географическое положение России между Востоком и Западом. Для них, как отмечает А.Дугин, Евразия практически сводилась к России, а 'российский этнос рассматривался как современный носитель туранизма, кочевнической имперской психоидеологии, переданной собственно россам тюркско-монгольскими племенами Орды' [37, с. 27]. Таким образом, евразийцы, в отличие от представителей монархического лагеря, были не панславистами, а тюркофилами, что неудивительно, поскольку многие выдающиеся представители русской знати, в том числе видные славянофилы XIX века, происходили из тюркских родов[1] Вообще проблема тюркских корней как российского этноса, так и русского языка и культуры, еще ожидает исследования. Полуофициальный панславизм российской монархии в известной степени возродился в Советском Союзе, несмотря на официально пропагандируемый интернационализм. Когда в середине 70-х годов казахский писатель Олжас Сулейменов опубликовал публицистическую книгу 'Аз и Я', где доказывал наличие глубочайших тюркских корней русской культуры, он подвергся нападкам как соответствующих отделов ЦК, так и соответствующих институтов, представлявших официальную историческую науку. К сожалению, мы не имеем здесь возможности подробно остановиться на этой проблематике.. Россия-Туран для многих евразийцев была сверхполитическим понятием, ценность которого определялась выраженной в нем геополитической идеей.

Следование евразийской модели предполагает: а) дистанцирование от Запада, защиту от западных влияний путем выработки идейной льтернативы западной идеологии потребительства; б) создание надежных протекционистских барьеров, способных оградить предполагаемую евразийскую цивилизацию от проникновения разлагающих ее культуры 'атлантических ' идей, не препятствуя в то же время развитию модернизационных процессов на технологическом и социально-технологическом уровнях.

'Евразийство' во всех его самых разнообразных вариациях - идеология 'третьего пути'. Поэтому после крушения коммунизма, ортодоксальная версия которого практически не имеет больше сторонников в России, любая геополитическая идея здесь должна идентифицироваться в континууме между 'атлантизмом' и 'евразийством'. Если атлантисты принадлежат к лагерю западников, евразийцы - идеологи российской самобытности. Можно сказать, что евразийство - это 'российская идеология' сегодня.

Есть несколько вариантов евразийства. Выделим три из них - консервативное, коммунистическое (национал-большевистское) и либеральное (или умеренное).

________________________________________

 

1. Вообще проблема тюркских корней как российского этноса, так и русского языка и культуры, еще ожидает исследования. Полуофициальный панславизм российской монархии в известной степени возродился в Советском Союзе, несмотря на официально пропагандируемый интернационализм. Когда в середине 70-х годов казахский писатель Олжас Сулейменов опубликовал публицистическую книгу 'Аз и Я', где доказывал наличие глубочайших тюркских корней русской культуры, он подвергся нападкам как соответствующих отделов ЦК, так и соответствующих институтов, представлявших официальную историческую науку. К сожалению, мы не имеем здесь возможности подробно остановиться на этой проблематике.