Практическая философия: проблема специфики нравственности

Теоретическая философия: проблема возможности и

Границ научного познания

Замысел «Критики чистого разума». Иммануил Кант (1724 – 1804) – основатель немецкой классической философии. По словам В. Виндельбанда, известного немецкого философа-неокантианца, в короткий промежуток – примерно сорок лет – возникли четыре грандиозные философские системы (И. Канта, И. Г. Фихте, Ф. В. Й. Шеллинга, Г. В. Ф. Гегеля), сравнимые по богатству идей с эпохой высокой классики в греческой философии. Представители этой школы стали рассматривать человека как деятельное, социальное и историческое существо, а мир – как проекцию творческой деятельности человека. Кант – современник Великой французской революции, которая, по мысли французских просветителей, должна была стать торжеством разума и гуманности, однако завершилась якобинским террором, насилием и кровопролитием. Разум, высшее свойство человека, отличающее его от всей остальной природы, обернулся неразумием. Кант выступил как критик Просвещения, которое провозгласило культ разума, не знающего в своем познавательном и преобразовательном стремлении никаких ограничений. Пафос, пронизывающий философию Канта, – утверждение таких опор человеческого существования, как свобода личности, нравственный миропорядок, вера в Бога и бессмертие души, которые не должны быть поколеблены прогрессом научного разума. Наука – не единственный и не главный представитель человеческого духа, она не может быть основой нравственной ориентации личности, ее свободы и достоинства. Этим пафосом определяется цель знаменитой книги «Критика чистого разума»* (1781) – исследование возможностей и границ научного познания. В то же время Кант «стремился обеспечить научное познание истины надежным метафизическим основанием» (12, 84). Он оценивал предшествующую философию как догматическую, поскольку она не исследовала познавательной деятельности и ее границ, прямо приступая к изучению самих вещей и отыскивая его наилучший метод (например, индуктивный – у Бэкона, дедуктивный – у Декарта). Это стремление метафизики познать вещи сами по себе является с точки зрения Канта трансцендентным, свою же философию и ее метод он называет трансцендентальными. Они нацелены на выявление априорных условий человеческого познания. Согласно Канту, существуют такие условия и формы, которые придают знанию всеобщий и необходимый характер (то есть научность), однако не могут быть получены из опыта – их он и называет априорными. Необходимость и всеобщность – верные признаки априорного знания*, и «трансцендентальное» – «все, что относится к возможности всеобщего, необходимого содержания нашей мысли»** (6, 56). Главный трансцендентальный вопрос – о возможности научного познания – разделяется на три, в соответствии с тремя областями знания, претендующего на научность: 1) Как возможна чистая математика? 2) Как возможно чистое естествознание? 3) Как возможна метафизика как наука? В поисках ответов Кант обращается к источникам этих наук – основным познавательным способностям человека: чувственному созерцанию, рассудку и разуму. «Всякое наше знание начинает с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разуме, выше которого нет в нас ничего для обработки материала созерцаний и для подведения его под высшее единство мышления» (1, 3, 340).

Преодолевая крайности эмпиризма и рационализма, Кант трактует знание как синтез чувственного созерцания и рассудка. «…Существуют два основных ствола человеческого познания, вырастающие, быть может, из одного, но неизвестного нам корня, а именно чувственность и рассудок: посредством чувственности предметы нам даются, рассудком же они мыслятся» (1, 3, 124). Всякое познание начинается с опыта и никакое познание не предшествует опыту во времени. Однако опытное знание складывается как из того, что мы воспринимаем посредством впечатлений, так и из того, что наша познавательная способность дает от себя самой. В «Критике чистого разума» Кант разворачивает перед нами картину постепенно осуществляющегося синтеза, результат которого – научное знание. Всякое знание выражается в суждениях, и философ различает их следующим образом. Во-первых, суждения можно разделить на аналитические и синтетические. Аналитические суждения – поясняющие, они не прибавляют ничего нового к содержанию знания. Предикат* аналитического суждения уже содержится в понятии субъекта, и мы находим его путем анализа, расчленения субъекта. Пример такого суждения – «Все тела протяженны», по мысли Канта, свойство протяженности уже содержится в понятии тела (вспомним, что Декарт определил материю как протяженную субстанцию). Все аналитические суждения априорны. Синтетические суждения – расширяющие, они «увеличивают данное познание». Предикат в этих суждениях нельзя получить путем логического расчленения субъекта. Эмпирические, апостериорные суждения всегда являются синтетическими, поскольку в них новое знание мы получаем за счет обращения к опыту, однако они носят лишь вероятностный характер. Согласно Канту, наибольшей научной ценностью обладают априорные синтетические суждения, в которых синтез понятий, необходимая связь субъекта и предиката не может быть основана на опыте. Например, «все, что происходит, имеет причину», – здесь понятие причины нельзя получить из понятия изменения аналитическим путем, оно указывает на нечто отличное от «того, что происходит». Однако основой синтеза не может быть опыт, так как для нас невозможен эмпирический обзор буквально всего происходящего в мире для того, чтобы с достоверностью высказать суждение об его причинной обусловленности. Каково же то неизвестное X, которое в данном случае делает возможным синтез? Вопрос о возможности науки предстает, таким образом, в виде вопроса о возможности априорных синтетических суждений.

Как возможна математика? Суждения математики, которая в Новое время предстала как образец науки, содержат в себе абсолютную необходимость и, следовательно, не покоятся ни на каких опытных основаниях; в то же время они, безусловно, обладают синтетическим характером. Какова же априорная основа математического познания? Кант утверждает, что понятия и суждения математики, в отличие от философских, теснейшим образом связаны с чувственным созерцанием, в котором «она может показывать все свои понятия in concreto и тем не менее a priori, или, как говорят, конструировать их» (2, 170). Однако это не материал чувственного восприятия – многообразие ощущений, а только его «чистые формы» – пространство и время. Поток чувственных впечатлений, источником которых являются вещи, упорядочивается в априорных формах чувственного созерцания – пространстве (форма внешнего чувства) и времени (форма внутреннего чувства). Конструирование математических понятий опирается на эти «чистые созерцания», именно они сообщают суждениям математики их всеобщий и необходимый, но вместе с тем и синтетический характер. Геометрия кладет в основу априорное созерцание пространства. Так, суждение «прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками» не является аналитическим, понятие величины (количественное) не содержится в понятии прямого (качественном). Синтез, по мысли Канта, становится возможным благодаря чистой форме созерцания – пространству. «Арифметика создает понятия своих чисел последовательным прибавлением единиц во времени…» (2, 172). Так, в положении «7 + 5 = 12» из соединения чисел 7 и 5 вовсе не следует аналитически, каково будет то новое число, которое выражает их сумму: операция сложения, мыслительный акт, расширяющий наше знание, возможна благодаря другой априорной форме созерцания – времени. Число 12 никогда не было бы нами получено из одних только понятий, без помощи созерцания.

Пространство и время обеспечивают необходимый и всеобщий характер связи понятий в математических суждениях только потому, что они являются «чистыми интуициями», а не характеризуют отношения вещей самих по себе. Это значит, что всякий единичный акт чувственного созерцания возможен благодаря этим априорным формам, как бы образующим внутреннюю закономерность самой человеческой способности к чувственному созерцанию. Иными словами, мы не можем воспринимать вещи иначе, как расположенные в пространстве (выше или ниже, дальше или ближе и т. д.), и события как длящиеся и сменяющие друг друга во времени. Если бы пространство и время были свойствами или условиями вещей самих по себе, то мы могли бы знать о них только из опыта, но такое знание не обладало бы всеобщим и необходимым характером. Кант утверждает, что, если исключить из чувственного восприятия тел все эмпирическое (относящееся к ощущению – цвет, твердость или мягкость, вес и т. п.), то останутся только пространство и время, которые невозможно отбросить. Следовательно, это априорные формы нашей чувственности, формы явления вещей в нашем сознании, а не формы вещей самих по себе. Кант проводит принципиальную грань между явлением и вещью самой по себе; предметы именно потому согласуются с нашими образами, например, с положениями геометрии, что сама априорная форма чувственности – пространство – делает возможными эти предметы как простые явления.

Как возможно чистое естествознание? Проблема возможности априорных синтетических суждений в естествознании требует обращения к другой познавательной способности – рассудку. И мы наблюдаем следующую, более высокую ступень синтезирующей деятельности сознания. Согласно Канту, одних априорных форм чувственного созерцания (пространства и времени) «недостаточно для того, чтобы придать нашим представлениям истинный характер объективности, предметности» (6, 72). Только потому, что ощущения (упорядоченные в пространстве и времени) понимаются как свойства вещей, а отношения между последними предстают как необходимые, наше субъективное представление становится объективной картиной мира, структурированного и упорядоченного. Главную роль в этом превращении, в выходе за пределы субъективности восприятия играет деятельность мышления, а именно такой его формы, как рассудок. «Итак, хотя обыденное сознание говорит о том, что оно “узнает на опыте” вещи с их свойствами и отношениями, сам этот опыт есть деятельность, слагающаяся из совместного действия чувственности и рассудка…» (6, 73). Свою синтезирующую деятельность рассудок осуществляет с помощью категорий, основных понятий, отношения которых образуют структуру мышления. Кант выделяет четыре группы категорий в соответствии с классификацией суждений в формальной логике. Это категории количества (единство, множество, целостность), категории качества (реальность, отрицание, ограничение), категории отношения (субстанция и акциденция, причина и действие, взаимодействие), категории модальности (возможность, действительность, необходимость). Присоединяя категории к материалу чувственного восприятия (организованного в пространстве и во времени), рассудок устанавливает всеобщие и необходимые связи между явлениями – законы природы. Чувственное созерцание превращается, таким образом, в опыт, обладающий общезначимостью, равнозначной, согласно Канту, объективности.

Кант проводит различие между суждениями восприятия и суждениями опыта. Первые устанавливают связь ощущений в индивидуальном сознании и имеют только субъективное значение. Чтобы эти индивидуальные ассоциации стали общезначимыми, приобрели характер объективных связей, необходимо подведение их под категории рассудка. Суждения опыта и осуществляют такое подведение. Связь двух восприятий, возникающих в индивидуальном сознании, приобретает всеобщий и необходимый характер, если, например, одно является причиной другого. Так, суждение «когда солнце освещает камень, то он становится теплым» – суждение восприятия, оно констатирует лишь тот факт, что эти два восприятия обычно следуют друг за другом. Суждение «солнце согревает камень» является опытным, поскольку здесь к содержанию восприятия присоединяется категория причины, которая необходимо связывает понятие теплоты с понятием солнца. «…И синтетическое суждение становится необходимо общезначимым, следовательно, объективным и из восприятия превращается в опыт» (2, 188).

Таким образом, категориальный синтез создает предметность, творческая деятельность рассудка конструирует из чувственного созерцания объект. И хотя мы не знаем объекта самого по себе, но когда суждение приобретает всеобщность и необходимость, оно тем самым приобретает объективное значение. Предметы, объекты – не вещи сами по себе, а такое соединение ощущений, которое имеет всеобщее и необходимое значение. Источник этой объективности не индивидуальное, эмпирическое сознание, а трансцендентальное, надындивидуальное сознание с его категориальной структурой, образующей основу индивидуального сознания. Иначе говоря, если сознание индивида располагает представлением о предметах как внешних для себя, объективно существующих, то исток такого представления – в надындивидуальном «сознании вообще». Это «сознание вообще» Кант называет также «трансцендентальным единством апперцепции*». Синтезирующая деятельность рассудка (благодаря которой многообразие ощущений становится единством опыта) обусловлена абсолютным единством сознания, которое в качестве акта «я мыслю» сопровождает все наши представления и, более того, делает их возможными.

Категории рассудка содержат априорные условия для синтетических суждений естествознания и выступают как принципы возможного опыта. «А основоположения возможного опыта суть вместе с тем всеобщие законы природы, которые могут быть познаны a priori» (2, 192). Таков ответ Канта на вопрос о возможности теоретического естествознания как науки: оно возможно благодаря устройству нашего рассудка. «… Рассудок не черпает свои законы (a priori) из природы, а предписывает их ей» (2, 204). Природа, о которой говорит здесь Кант, – это не мир вещей самих по себе, а мир явлений, закономерную связь в которые вносит категориальная структура рассудка. Научное познание не может быть отражением вещей самих по себе, а только их усвоением, а усвоить их мы не можем иначе, как через формы, законы организации нашего сознания. В этой мысли заключена суть «коперниканского поворота» в теории познания, совершенного Кантом. «… Мы конструируем предметы в пространстве, мы расчленяем непрерывную действительность на временные моменты, пространство и время суть формы нашего чувственного воззрения. Мы в своем познании присваиваем предметам свойства субстанциальности, причинности и т. д. – все эти свойства суть лишь категории нашего рассудка. Каков мир независимо от нас, мы не знаем; но тот мир, который мы знаем, есть наше собственное создание, продукт познающего субъекта» (14, 424).

Как возможна метафизика в качестве науки? Чтобы ответить на этот вопрос, Кант обращается к высшей познавательной способности человека – разуму. Рассудок устанавливает с помощью категорий обусловленность одних явлений другими, в этом смысле научное познание безгранично – наш опыт всегда не закончен, и рассудок будет вносить закономерность во все новые чувственные восприятия. «Расширение познания в математике и возможность новых открытий бесконечны; также и бесконечно и открытие новых естественных свойств, новых сил и законов посредством беспрерывного опыта и приведения их к единству разумом» (2, 232). Однако познание стремится к безусловному единству и завершенности и в этом стремлении неизбежно выходит за пределы опыта. Есть такие знания, которые «покидают даже сферу всякого возможного опыта и с помощью понятий, для которых в опыте нигде не может быть дан соответствующий предмет, расширяют, как нам кажется, объем наших суждений за рамки всякого опыта» (1, 3, 107). Таковы идеи чистого разума, понятия разума, которые Кант отличает от категорий как понятий рассудка.

Априорные идеи разума выражают стремление к безусловному, совершенному и абсолютному знанию. Когда мы ищем безусловный источник всех психических явлений, мы получаем идею души; когда мы хотим познать безусловное единство внешних явлений, мы приходим к идее мира; наконец, когда мы хотим познать последнюю причину всех явлений вообще, мы приходим к идее Бога как безусловно необходимого существа. Старая метафизика рассматривала эти идеи в качестве объектов своего познания; этим объясняется существование трех частных метафизических дисциплин, претендовавших на статус наук: рациональной психологии, рациональной космологии и рациональной теологии. Однако, как показывает Кант, эта претензия несостоятельна. Научное знание ограничено сферой опыта, и позицию Канта можно квалифицировать как трансцендентальный феноменализм*. Как мы видели, категории функционируют только как закономерные связи явлений, без чувственного созерцания они пусты, у них нет содержания. С другой стороны, и созерцания без категорий рассудка «слепы» и не имеют отношения к научному знанию. Категории, таким образом, имеют смысл только при наличии материала чувственного созерцания и совершенно неприменимы за пределами опыта. А ведь идеи разума указывают на сверхчувственные сущности, поэтому попытки применения категорий субстанции, причины к познанию души, мира и Бога порождают трансцендентальную видимость. Стремясь познать душу, мир и Бога в качестве вещей самих по себе, разум становится диалектическим, антиномичным**. Можно с равной степенью убедительности доказать два взаимоисключающих суждения, касающихся мира в целом. Например, «мир имеет начало во времени, он ограничен также в пространстве» и «мир не имеет начала во времени, он бесконечен также в пространстве». Антиномии свидетельствуют, согласно Канту, о том, что мир в качестве вещи в себе для рассудка непознаваем.

Одна из четырех космологических антиномий касается проблемы свободы. Тезис этой антиномии говорит о том, что причинность по законам природы не есть единственная причинность; для объяснения явлений нужно допустить еще свободную причинность. Антитезис – «нет никакой свободы, все совершается в мире только по законам природы» (1, 3, 419). Разрешая эту антиномию, Кант говорит, что человек как явление среди других явлений природы, как существо, обладающее эмпирическим характером, включен в цепь причинности; все его поступки с необходимостью вытекают из предшествующих условий. Значит, в чувственном мире нет места свободе. И все же свобода как «способность самопроизвольно определять себя независимо от принуждения со стороны чувственных побуждений» (1, 3, 479), несомненно, существует. Она возможна потому, что человек обладает не только эмпирическим, но и умопостигаемым характером, является субъектом нравственной воли. Однако теоретически возможность свободы не может быть доказана, она непостижима для научного разума. Так уже в рамках «Критики чистого разума» обозначается проблематика практической, нравственной философии Канта.

Однако если нельзя дать на вопросы о душе, мире в целом и Боге научные ответы, то это не значит, утверждает Кант, что мы можем воздержаться от всякого ответа. Идеи разума служат для того, чтобы указать нам границы употребления теоретического, научного разума и удержать его в этих границах. Наука никогда не сможет ни доказать ни опровергнуть существование Бога, бессмертие души, свободу воли. Но природа границы такова (у всего пространственного), что она указывает на нечто, лежащее за ней; в границе есть нечто положительное. Граница опыта, мира явлений указывает на то, что «не будучи явлением, может, однако, служить высшим основанием для объяснения явлений» (2, 232), на умопостигаемый мир, мир трансцендентных опыту сущностей. Трагизм состоит в том, что «ценность познавательной деятельности человека заключается лишь в работе для цели, которая, по самому своему понятию, никогда не может быть достигнута» (6, 103). Идеи разума, в отличие от категорий рассудка, не могут конструировать объекты, они играют регулятивную роль по отношению к рассудку. Идеи выступают как вечные задачи, предельные ориентиры научного разума, придающие его деятельности смысл и цель. «…Человеческий разум в силу собственной потребности, а вовсе не побуждаемый одной только суетностью всезнайства, неудержимо доходит до таких вопросов, на которые не могут дать ответ никакое опытное применение разума и заимствованные отсюда принципы; поэтому у всех людей, как только разум у них расширяется до спекуляции, действительно всегда была и будет какая-нибудь метафизика» (1, 3, 118). Метафизика, таким образом, существует в качестве неискоренимой потребности человеческого разума, но невозможна как наука о вещах самих по себе*. Теоретический разум не может дать объяснения своему стремлению за границы мира явлений, понятиям смысла и цели нет места в науке. Это объяснение нужно искать совсем в другой сфере, в более глубокой потребности; и «…эта более глубокая потребность может состоять лишь в нравственном убеждении, что наше предназначение выходит за пределы мира нашего познания» (6, 113). Итогом грандиозного исследования научного разума становится мысль о примате практического разума над теоретическим: «…Мне пришлось устранить знание, чтобы получить место для веры» (1, 3, 31). Указывая границы научного познания, Кант освобождает место для сферы, в которой возможна нравственная самостоятельность человека, свобода воли.

 

Практическая философия: проблема специфики нравственности

Идея критики практического разума. В финале «Критики чистого разума» Кант формулирует знаменитые вопросы, очерчивающие сферу философии: что я могу знать? что я должен делать? на что я могу надеяться? что такое человек? Если первый вопрос стал предметом рассмотрения в «Критике чистого разума», то второй и третий вопросы должны получить разрешение в «Критике практического разума» (1788), в нравственной философии, или этике Канта. Практическая философия обращается к исследованию разума в его практическом применении. «Здесь разум занимается основаниями определения воли, а воля – это способность или создавать предметы, соответствующие представлениям, или определять самое себя для произведения их…» (1, 4 (1), 326). Однако Канта интересует не воля как способность желания, которая обусловлена эмпирически, предметами чувственного мира как объектами желания, а разумная воля, поскольку она определяется исключительно сверхчувственным принципом разума. Подобно тому, как в «Критике чистого разума» Кант поставил вопрос о возможности априорных форм познания, здесь он обсуждает проблему возможности всеобщего, априорного закона нравственности. Иными словами, философ спрашивает: «Как возможна нравственность?», раскрывает специфику нравственного поступка.

Категорический императив. Кант разделяет практические правила на субъективные, или максимы (они значимы только для воли данного субъекта), и объективные, или императивы* (они имеют силу для каждого разумного существа). Все императивы выражены через долженствование, то есть они указывают, как следует поступать. В свою очередь императивы повелевают или гипотетически или категорически. К гипотетическим, или условным, императивам относятся, во-первых, императивы умения, которые представляют поступок как средство достижения цели. Например, «заготавливай дрова на зиму» (если хочешь, чтобы в доме было тепло). Это технически-практические правила, которые безразличны в нравственном отношении. Здесь не дается нравственная оценка цели – хороша и разумна ли она; за неисполнение этих правил нельзя спрашивать с совести индивида. Во-вторых, к гипотетическим относятся императивы благоразумия, которые предписывают поступок как средство достижения всеобщей цели людей – счастья. Например, «будь бережливым, чтобы в старости не терпеть нужду». Благоразумием Кант называет «умение выбирать средства для своего собственного максимального благополучия». Однако понятие счастья слишком неопределенно и может обернуться своей противоположностью. Человек видит свое счастье в богатстве, но в достижении этой цели он может столкнуться с множеством забот, завистью, соперничеством; другой хочет долгой жизни, но она может оказаться лишь долгим страданием. Идеал счастья – это не идеал разума, а воображения, содержание этого идеала целиком эмпирическое, следовательно, в этой сфере не может быть всеобщих правил. Задача априорно определить, какой поступок мог бы содействовать счастью человека, неразрешима. Императивы благоразумия, строго говоря, скорее, советы, чем законы.

Нравственный императив повелевает безусловно, невзирая на цель, не содержит в себе никакого условия, которым он был бы ограничен, а потому выступает как категорический императив, всеобщий нравственный закон. Он предписывает поступки, которые хороши не для достижения какой-либо цели, а сами по себе, безотносительно к цели. Его универсальная формула такова: «… Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» (1, 4 (1), 260). Как показывает Э. Ю. Соловьев (16, 106 – 125), Кант предлагает «процедуру универсализации», мысленный эксперимент, в котором максима поступка индивида становится всеобщим законом и обращается в этом качестве и на него тоже. Захочет ли индивид жить в таком обществе, где максима его воли стала законом? Каждый должен спросить себя, «какой мир, руководствуясь практическим разумом, он создал бы, если бы это было в его силах…» (1, 4 (2), 9 – 10). Определение нравственного закона чисто формально (он не содержит никаких эмпирических максим), однако из него, согласно Канту, вытекают все виды нравственного долга. Максимы некоторых поступков нельзя без противоречия даже мыслить в качестве всеобщих законов. Например: «нуждаясь в деньгах, я буду занимать деньги и обещать их уплатить, хотя я знаю, что никогда не уплачу». Если бы это «требование себялюбия» стало всеобщим законом, то и это обещание и его цель стали бы просто невозможными, поскольку люди перестали бы верить подобным обещаниям. Стало быть, лгун разрушает человеческое сообщество, подрывая доверие как его важнейшую основу. Другим примером максимы, перечеркивающей себя при возведении в закон, является насилие над чужой волей, произвол в отношениях между людьми. Кант подчеркивает, что критерий моральной оценки наших поступков только один: «чтобы человек мог хотеть, чтобы максима его поступка стала всеобщим законом» (1, 4 (1), 262).

Основным понятием кантовской этики является, таким образом, понятие автономии воли. Из сказанного выше следует, что нравственная воля определяется только сама собой: нравственный человек «подчинен т олько своему собственному и тем не менее всеобщему законодательству и …он обязан поступать, лишь сообразуясь со своей собственной волей, устанавливающей, однако, всеобщие законы согласно цели природы» (1, 4 (1), 274). Нравственный поступок всегда совершается лишь из уважения к категорическому императиву. Воля, которая направлена на эмпирические объекты и обусловлена ими, является по Канту, гетерономной*. Кант отстаивает автономию нравственной воли в полемике с этическим натурализмом, который выводит нравственность из природы человека – из прирожденного стремления людей к счастью. Однако в этом случае мораль превращается в позицию разумного эгоизма, сводится к правилам благоразумия. Нравственный поступок становится средством удовлетворения эгоистических интересов. Нравственность – это «…долженствование, обращенное к человеку, а не естественно заложенное в нем стремление или чувство» (17, 131); она не дана человеку от природы. «Естественный индивид» еще должен «дорасти», возвыситься до нравственной личности в процессе воспитания. С другой стороны, и религиозная этика является гетерономной. Кант усматривает в религиозной морали «утонченное себялюбие»: нравственный поступок становится средством личного спасения, чистота нравственного мотива искажается, поскольку он содержит своеобразный расчет на небесное воздаяние. Такой расчет не может быть предпосылкой нравственности. Нравственный поступок совершается ради него самого, мораль не имеет других целей, кроме самой себя.

Понятие автономии нравственной воли становится ключом ко второй формуле категорического императива. Основание гипотетических императивов составляют относительные цели, связанные с чувственными побуждениями индивида, с изменчивой способностью желания. Кант спрашивает, есть ли нечто такое, что обладает абсолютной ценностью, выступает как цель сама по себе? Все предметы изменчивых желаний индивида обладают лишь относительной ценностью, имея значение средства, являются вещами. Абсолютной ценностью, не обусловленной никакими чувственными побуждениями, являются разумные существа, лица. Только человек, сам себе предписывающий нравственный закон, имеющий всеобщее значение, поступающий из уважения к нему (а не исходя из изменчивых желаний), может быть абсолютной самоцелью, обладает достоинством лица. В царстве целей, согласно Канту, все имеет или цену, или достоинство. То, что имеет цену, может быть заменено чем-нибудь другим, неким эквивалентом. То, что не допускает такой замены, обладает достоинством. И именно благодаря нравственности (которая самозаконна, автономна) человек выступает как цель сама по себе. «Таким образом, только нравственность и человечество, поскольку оно к ней способно, обладают достоинством» (1, 4 (1), 274); автономия – основание достоинства человека. Вторая формула категорического императива звучит следующим образом: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» (1, 4 (1), 270). Таким образом, категорический императив превращается в закон защиты человеческого достоинства. Обманное обещание, любое покушение на чужую волю с этой точки зрения предстают как разновидности использования личности другого только как средства. «Во всем сотворенном все что угодно и для чего угодно может быть употреблено всего лишь как средство: только человек, а с ним каждое разумное существо есть цель сама по себе» (1, 4 (1), 414). Содержание категорического императива отнюдь не тождественно древнему «золотому правилу нравственности» («поступай с другим так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой»), которое фактически выступает, в терминологии Канта, как правило благоразумия и скрывает в своей подоплеке «утонченное себялюбие». Идея автономии личности, как и идея автономии морали, – завоевание Нового времени, и теснейшим образом связана с его правовым идеалом, с представлением о неотъемлемых правах и свободах личности, которые должны быть юридически обеспечены. Как показывает Э. Соловьев, кантовский категорический императив предполагает, что автономия личности является условием существования гражданского общества и сама возможна лишь там, где есть правовой порядок.

Постулаты практического разума. Этика Канта выступает как этика долга, и философ противопоставляет нравственный поступок, совершаемый единственно из уважения к категорическому императиву, поступку, который обусловлен чувственными мотивами, например, стремлением к счастью. Он как бы говорит человеку: «исполняй свой долг, что бы из этого ни последовало», повторяя стоический лозунг «действуй без надежды». В связи с этим Канта часто упрекали в формализме и ригоризме* (например, Ф. Энгельс считал категорический императив всего лишь благим пожеланием, бессильным по отношению к реальному миру). В действительности практическая философия Канта выявляет предельные условия возможности человеческого сообщества, возможности самой человечности; отказ от них равносилен отказу от самой человечности. При этом философ хорошо осознает расхождение требований нравственного закона с эмпирической реальностью, более того, противоположность долга и склонности является своеобразным «нервом» его практической философии. «Человек, правда, не так уж свят, но человечество в его лице должно быть для него святым» (1, 4 (1), 414). Возможность нравственности и, более того, коренная особенность человеческого существования, заключается в свободе.

Автономная воля, сама себе предписывающая закон, не зависит от «посторонних определяющих ее причин», от естественной необходимости, следовательно, она свободна. Кант отмечает, что понятие нравственности сводится в конечном счете к идее свободы, однако нельзя доказать действительность свободы, ее необходимо предположить, чтобы нравственность была возможной. Необходимость такого предположения вытекает из следующих рассуждений. Кант основывается на различении мира явлений и мира вещей самих по себе, проведенном в «Критике чистого разума». Мы должны допустить за явлениями еще нечто другое, что не есть явление и что лежит в его основе – вещь саму по себе, хотя мы никогда не сможем приблизиться к вещам самим по себе. Это различение имеет значение и относительно самого человека: помимо своего эмпирического характера человек «необходимо должен признать еще нечто другое, лежащее в основе, а именно свое Я, каково оно может быть само по себе…» (1, 4 (1), 286). Человек, таким образом, принадлежит к двум мирам – чувственному и интеллектуальному, «о котором он тем не менее больше ничего не знает». В первом мире он рассматривает себя как существо, подчиненное законам природы; здесь каждый поступок как явление обусловлен другими явлениями – желаниями и склонностями. Во втором, интеллигибельном мире человек рассматривает себя как существо, подчиненное законам, которые независимы от природы и основаны только на разуме. Значит, как существо интеллигибельное человек может мыслить себя свободным, ведь свобода – не что иное, как независимость от причин чувственного мира. И тогда возможны действия, «выпадающие» из цепи причинности, – нравственные поступки. Таким образом, «мы видим, что если мы мыслим себя свободными, то переносим себя в рассудочный мир в качестве его членов и познаем автономию воли вместе с ее следствием – моральностью…» (1, 4 (1), 287).

Итак, предположение свободы необходимо для того, чтобы нравственность была возможной. Это предположение является важнейшим из трех постулатов практического разума – постулатов бессмертия души, свободы и бытия Божьего. Понятие свободы занимает центральное место в практической философии Канта. Свобода – условие возможности нравственности, нравственной воли, полагающей закон самой себе, и в тоже время она является «исходным пунктом для … метафизики нравственной веры» (6, 129). В. Виндельбанд воспроизводит логику рассуждений Канта: практическое убеждение в абсолютной обязательности (всеобщности и необходимости – т. е. априорности) нравственного закона требует веры в свободу как условие его возможности; в свою очередь вера в свободу – основание веры в реальность сверхчувственного мира, мира вещей в себе (в мире явлений – мире опыта – свободы нет). Следует подчеркнуть, что эта аргументация – вовсе не теоретическое доказательство: реальность нравственности заставляет нас верить в существование сверхчувственного мира наряду с миром чувственным. Кант еще раз показывает независимость практического разума от теоретического и первенство нравственного разума над научным. Идеи чистого разума (души и бытия Бога), теоретическая недоказуемость которых была продемонстрирована в «Критике чистого разума», «возвращаются» в практической философии в качестве постулатов.

Постулаты практического разума – это не теоретические положения, а «предположения, необходимые в практическом отношении»; они исходят из категорического императива, выступая как необходимые условия исполнения этого всеобщего нравственного закона. Вера в априорность категорического императива требует веры и в условия его осуществления; таковы, согласно Канту, свобода, вера в бессмертие души и бытие Божье. Если априорный нравственный закон дает человеку ответ на вопрос «что я должен делать?», то два последних постулата являются ответом на вопрос «на что я могу надеяться?». С помощью этих постулатов Кант стремится преодолеть противоположность естественных и нравственных стремлений человека, долга и счастья; объединить две стороны человеческой природы – чувственную и сверхчувственную, нравственную. Здесь также происходит смягчение, казалось бы, бескомпромиссного ригоризма, требующего исполнять долг без надежды на счастье. Синтез указанных противоположностей Кант осуществляет в понятии высшего блага: «…добродетель и счастье вместе составляют все обладание высшим благом в одной личности, …составляют высшее благо возможного мира…» (КПР, 367). Высшее благо соединяет добродетель как цель саму по себе и счастье как объект способности желания людей – «разумных конечных существ». Понятие высшего блага заключает в себе необходимость мыслить мир как такой, в котором «добродетель достойна счастья». Однако в чувственно воспринимаемом мире высшее благо как полное соответствие воли с моральным законом (совершенство, которое можно назвать святостью) недоступно ни одному разумному существу. Но поскольку осуществление высшего блага – необходимый объект нравственной воли, полное соответствие достижимо только в прогрессе, уходящем в бесконечность. Возможность бесконечного нравственного прогресса заставляет предположить бесконечное существование личности, то есть бессмертие души. Иными словами, высшее благо возможно только при допущении бессмертия души. Постулат бессмертия души дает человеку надежду на то, что его нравственные усилия не бесплодны и добродетель будет вознаграждена счастьем.

Однако даже бесконечный нравственный прогресс не гарантирует гармонии добродетели и счастья. Такая гармония была бы осуществима в мире, где существует нравственный порядок, при котором исполнение долга в конечном итоге с необходимостью ведет к счастью. Но этот нравственный миропорядок мыслим только при условии веры в его источник – высший божественный разум. Постулат бытия Божьего – это допущение высшей причины природы, которая отличается от самой природы. Эта высшая причина заключает в себе основание «полного соответствия между счастьем и нравственностью». Следовательно, высшее благо возможно при предположении бытия Божьего. Таким образом, согласно Канту, высшие потребности человека – нравственные – диктуют необходимость веры в теоретически недоказуемую (лишь возможную) сверхчувственную сущность вещей. Однако перед нами, по замечанию В. Виндельбанда, «моральная теология»: «…априорная вера практического разума обусловливает метафизику сверхчувственного, вершиной которой служит идея Бога» (6, 133).

Христианин Кант стремился укрепить веру с помощью моральных аргументов. Как мы видели, по убеждению философа, религиозная вера не может быть предпосылкой и условием нравственного выбора. По замечанию Э. Соловьева, Бог «…не может быть объектом расчета, неким ориентиром, по которому индивид мог бы заранее выверить свои поступки» (15, 179). Для принятия решения у человека есть единственный ориентир – «нравственный закон во мне», категорический императив. Вера в бессмертие души и бытие Божье открывают перед нравственной личностью сферу надежды, поддерживают ее стремление поступать так, как если бы наш поступок приближал осуществление нравственного миропорядка в эмпирическом мире. Моральный мир, который согласовался бы со свободой человека и нравственным законом, «…есть только идея; однако практическая идея, которая действительно может и должна иметь влияние на чувственный мир, чтобы сделать его по возможности адекватным идее» (КЧР, 595). Однако, отстаивая свободу как «сущностное измерение человеческого бытия», Кант сделал шаг к разрушению идеи трансцендентного Бога. Моральная теология далека от ортодоксальности: христианский Бог, абсолютное бытие, Творец и цель всего сущего в практической философии Канта становится идеей, постулатом, то есть допущением, хотя и совершенно необходимым, человеческого разума.

———

Философская система Канта не может быть представлена как целое без третьей «критики» – «Критики способности суждения». Разграничение сфер теоретического и практического разума привело к тому, что область природы и область свободы, царство закономерностей и царство целей оказались «полностью обособлены друг от друга глубокой пропастью», и между ними «нет моста». В «Критике способности суждения» Кант находит способ преодоления этой пропасти, подчиняя царство природы царству свободы, а теоретический, научный разум – нравственному. Роль посредствующего звена между ними он отводит способности суждения, а точнее, эстетической способности суждения, эстетическому сознанию. Понятию цели, согласно Канту, нет места в научном мышлении, где центральную роль играет понятие причинности. Эстетическое суждение, принципом которого является целесообразность («гость из высшего мира целей», по словам В. Виндельбанда), позволяет преодолеть границы чисто научного рассмотрения природы. Эстетическое суждение ничего не дает для познания*, однако оно позволяет рассматривать природу с точки зрения наших всеобщих и необходимых потребностей, «подвести» природу под основное понятие царства свободы – цель. Причастное к сверхчувственному царству целей, эстетическое сознание позволяет подчинить теоретический интерес нравственному, науку – сфере смысла. Нравственная потребность требует мыслить мир как целесообразный, чтобы в нем был возможен моральный человек – такое истолкование мира и осуществляет эстетическая способность суждения.

———

Значение критической философии Канта в истории европейской мысли эпохально. Впервые была подвергнута критическому пересмотру основная посылка всей европейской философии – тезис о тождестве мышления и бытия, сформулированный еще Парменидом и предполагающий, что бытие таково, каким оно открывается человеческому мышлению. Метафизика субстанции должна была уступить место метафизике субъекта, метафизике свободы, которая отвела сверхчувственным сущностям роль регулятивов, норм человеческой деятельности, названных впоследствии ценностями. Указав границы научного разума, Кант отверг его всеобъемлющие притязания на почти божественное могущество, на разрешение важнейших проблем человеческого существования. Он показал, что «наряду с теоретической истиной существует также истина этическая и истина эстетическая» (4, 116), которые, уходя корнями в фундаментальные потребности человеческого существования, сохраняют свое самостоятельное значение и образуют вместе с научным мышлением целостность человеческого духа. Разграничение теоретического и практического разума, обоснование автономии эстетического сознания создало в дальнейшем почву для самоопределения социально-гуманитарного знания.

 

Контрольные вопросы

1. Каков замысел «Критики чистого разума»?

2. Почему Кант называет свой метод трансцендентальным?

3. Каково отношение Канта к эмпиризму и рационализму?

4. Каковы, согласно Канту, основные признаки научного знания?

5. Что такое априорные синтетические суждения? Какую роль Кант отводит им в научном познании?

6. Раскройте смысл понятий «вещь сама по себе» и «явление». Почему Кант столь резко разграничивает явления и вещи сами по себе?

7. Каким образом Кант обосновывает возможность математики и теоретического естествознания в качестве наук?

8. В чем заключается смысл утверждения «рассудок предписывает законы природе»?

9. Назовите априорные идеи чистого разума. Какую роль они играют в научном познании?

10. Возможно ли научное знание о свободе, бессмертии души и Боге?

11. Раскройте смысл знаменитых слов Канта «мне пришлось устранить знание, чтобы получить место для веры».

12. В чем состоит задача «Критики практического разума»? Что Кант понимает под практическим разумом?

13. Каким образом Кант раскрывает специфику нравственности? Сравните императивы умения, благоразумия и нравственности.

14. Что такое «категорический императив»? Приведите его основные формулы и раскройте их смысл.

15. В чем состоит смысл полемики Канта с натуралистической этикой и, с другой стороны, с религиозной этикой?

16. Совпадают ли по своему содержанию категорический императив и «золотое правило нравственности»?

17. Что такое автономия воли? Как связаны всеобщий нравственный закон, автономия воли и свобода?

18. Какую роль играет понятие свободы в практической философии Канта?

19. Справедливо ли упрекали этику Канта в формализме и ригоризме?

20. Что такое «постулаты практического разума»? Каково их место в этике Канта?

21. Каково отношение моральной теологии Канта к христианству?

22. В чем состоит «коперниканский поворот», совершенный Кантом в европейской философии?

 

Библиографический список

1. Кант И. Соч. в 6 т./ И. Кант. М., 1963 – 1966.

2. Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука / И. Кант // Трактаты / И. Кант. СПб., 2006.

3. Асмус В. Ф. Иммануил Кант / В. Ф. Асмус. М., 1973.

4. Виндельбанд В. Иммануил Кант. К столетнему юбилею его философии (Публичная лекция, 1881) / В. Виндельбанд // Избранное: Дух и история / В. Виндельбанд. М., 1995.

5. Виндельбанд В. История философии / В. Виндельбанд. Киев, 1997.

6. Виндельбанд В. От Канта до Ницше / В. Виндельбанд. М., 1998.

7. Гайденко П. П. История новоевропейской философии в ее связи с наукой / П. П. Гайденко. М.; СПб., 2000.

8. Гулыга А. В. Немецкая классическая философия / А. В. Гулыга. М., 1986, 2001.

9. Гулыга А. В. Кант / А. В. Гулыга. М., 1994.

10. Гусейнов А. А. Этика доброй воли / А. А. Гусейнов // Лекции по этике / И. Кант. М., 2005.

11. Кузнецов В. Н. Немецкаяклассическая философия/ В. Н. Кузнецов. М.,2003.

12. Сергеев К. А. Философия Канта и новоевропейская метафизическая позиция / К. А. Сергеев // Трактаты / И. Кант. СПб., 2006.

13. Соколов В. В. Историческое введение в философию: История философии по эпохам и проблемам: Учебник для высшей школы / В. В. Соколов. М., 2004.

14. Соловьев В. С. Кант / В. С. Соловьев // Соч.: В 2 т. / В. С. Соловьев. М., 1990. Т. 2.

15. Соловьев Э. Ю. И. Кант: знание, вера и нравственность / Э. Ю. Соловьев //Прошлое толкует нас: Очерки по историифилософии и культуры / Э. Ю. Соловьев. М., 1991.

16. Соловьев Э. Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права / Э. Ю. Соловьев. М., 1992.

17. Философия Канта и современность / Под общ. ред. Т. И. Ойзермана. М., 1974.

18. Хайдеггер М. Европейский нигилизм / М. Хайдеггер // Время и бытие: Статьи и выступления / М. Хайдеггер. М., 1993.

19. Хайдеггер М. Учение Канта об истине / М. Хайдеггер // Время и бытие: Статьи и выступления / М. Хайдеггер. М., 1993.

 

* В рамках данной методической разработки, к сожалению, невозможно рассмотреть так называемый «докритический» период философского творчества Канта.

* A priori (лат. – из предшествующего) – знание, предшествующее опыту и независимое от него; a posteriori (лат. – из последующего) – знание, полученное из опыта.

** Здесь и далее цифры в скобках обозначают порядковый номер источника в библиографическом списке, номер страницы источника или номер тома и страницы.

 

* Логическая структура суждения такова: «S есть P», где S – логическое подлежащее, субъект высказывания, а P – логическое сказуемое, предикат, приписываемый субъекту. Например, в суждении «роза красна» «роза» – субъект, а «красна» – предикат.

 

* Апперцепция (от лат. ad – к, на, и perceptio – восприятие) – понятие философии и психологии, обозначающее воздействие общего содержания психической деятельности, всего предыдущего опыта человека на его восприятие предметов и явлений.

* Феноменализм (от греч. φαινόμενον – являющееся) – философская позиция, согласно которой единственная реальность, доступная человеку, – это область феноменов, человеческих представлений, в широком смысле – содержание сознания.

** Антиномия (греч. αντινομία – противоречие закона самому себе, от αντι – против и νόμος – закон) – сочетание взаимоисключающих высказываний о предмете, допускающих одинаково убедительное логическое обоснование.

* Кант выдвигает проект метафизики как научно-критической дисциплины, исследующей априорные принципы чистого разума.

* Императив (от лат. imperatives – повелительный) – приказ, веление; у Канта – формула объективного принципа, обладающего принудительным характером в противоположность личному принципу – максиме (лат. maxima – основное правило, принцип).

* Автономия воли – ее самозаконность, гетерономия воли – обусловленность внешними целями и причинами.

* Ригоризм (фр. rigorism, от лат. rigor – твердость, строгость) – суровое, непреклонное соблюдение каких-либо правил, принципов, преимущественно в вопросах нравственности.

* Эстетическая целесообразность субъективна и формальна, в ее основе – чувство удовольствия, связанное с соответствием предмета нашей познавательной способности.