Из руководителей разведки — короткая глава 4 страница

Мне Гордиевский не показался одаренным сотрудником. Но он был относительно молод и с приобретением опыта мог добиться успеха. Обращало на себя внимание то, что высказывавшиеся Гордиевским оценки были не только деловыми, но и как бы отстраненными. Для настоящего же разведчика характерны такие качества, как большая заинтересованность в делах, любовь к профессии, которой он посвятил свою жизнь, чувство особой ответственности за порученное дело. Это не мешает объективности, а, напротив, делает более вескими мотивы деятельности разведчика. Гордиевский был, на мой взгляд, излишне замкнут. Я не исключал, что на него оказал большое влияние XX съезд КПСС. Разоблачение массовых репрессий, политических преследований и недемократических методов руководства При Сталине наложило отпечаток на убеждения молодого поколения, привело к разочарованию в действительности. Возможно, что недостаточно развитое чувство политической ответственности у Гордиевского объясняется этим. Может быть, его дезориентированность усилилась под влиянием полученных им в Дании впечатлений о социальных условиях, политической и личной свободе. Однако убежден, что не эти факторы стали первопричиной измены Гордиевского.

Когда впоследствии мы изучали все обстоятельства его дела — а это более тысячи страниц различных материалов, — то убедились, что решающую роль сыграл неприятный для Гордиевского эпизод в связи с поездкой в ГДР в период его первой командировки в Данию. Тогда ему пришлось познакомиться с датской контрразведкой, поставившей его перед выбором: либо покинуть страну, либо начать негласное сотрудничество. Не исключено, что на него был оказан сильный нажим. Министр юстиции Дании, который является прямым начальником местной тайной полиции, заявил впоследствии, что в течение первых двух лет Гордиевский сотрудничал с датчанами, а затем был передан на связь англичанам. В дальнейшем министр воздерживался от подобных высказываний, видимо потому, что сам Гордиевский выдвинул версию о добровольном предложении своих услуг сразу англичанам, а не датским спецслужбам. Как бы то ни было, или член датского правительства поначалу наговорил лишнего, или Гордиевский лгал. Концы с концами здесь не сходятся.

Таким образом, Гордиевский вел двойную игру в течение примерно 10 лет, прежде чем возникли подозрения в его предательстве и он вынужден был бежать в Англию. Определенным утешением для нас было то, что его положение в разведке было относительно невысоким и ущерб, нанесенный нам, оказался не столь тяжелым, каким мог бы быть, учитывая длительность его сотрудничества с иностранными спецслужбами. Определенные круги на Западе пытаются представить Гордиевского чуть ли не самым крупным шпионом нашей эпохи. Кое-кто осмеливается даже сопоставить его с Кимом Филби. Мягко говоря, это слишком большое преувеличение. Обычный оперативный работник, проведший две командировки в Дании, а затем приступивший к работе в резидентуре в Лондоне. Но нетрудно понять, что и сам Гордиевский, и его нынешние хозяева пытаются подороже продать его публике.

В своей первой книге, вышедшей на Западе, он утверждает, что был резидентом КГБ в Лондоне. Это не соответствует действительности. Даже в этом факте, который легко проверить, он не удержался от преувеличения своей значимости. Гордиевский был всего лишь одним из многих кандидатов на пост резидента. В 1985 году его вызывали в Москву на собеседование, чтобы ознакомиться с результатами работы и оценить его кандидатуру, но резидентом он так и не стал.

В силу своего должностного положения Гордиевский никогда не имел доступа к высшим советским государственным секретам. Наибольший ущерб он нанес конкретным людям, особенно сотрудникам советской разведки. Ему были известны большинство наших офицеров, работавших в Дании и Англии, а также в определенной мере личный состав резидентур в других странах, курируемых Третьим отделом ПГУ.

Имя Гордиевского в России не может вызывать ничего, кроме презрения. Взять хотя бы проблемы, которые он создал для своих бывших коллег. Очень многим людям он оборвал карьеру, испортил жизнь. После длительной и дорогостоящей подготовки некоторые из них так и не смогли поработать в странах, в которые готовились выехать, по проблемам, по которым специализировались. Сведения, выданные Гордиевским, привели к высылкам, отказам в выдаче виз большому числу экспертов, работавших в советских учреждениях за рубежом и не имевших какого-либо отношения к советской разведке.

Получение советскими гражданами въездных виз в Англию на протяжении многих лет стало необыкновенно трудным. Оглядываясь назад, можно констатировать, что это было делом рук Гордиевского. Ведя двойную игру, он имел возможность манипулировать людьми и устранять конкурентов, в частности претендовавших на пост резидента в Лондоне. Английская контрразведка МИ-5 и сам Гордиевский расчищали дорогу на этот пост.

Подсказывая своим английским хозяевам, какие меры принять в отношении того или иного советского разведчика, Гордиевский вел дело к тому, чтобы руководящая должность досталась именно ему. Других возможностей продвижения по служебной лестнице у него не было. Его отдача как разведчика даже при помощи и поддержке англичан впечатления не производила. В КГБ было много кандидатов на пост резидента в Лондоне, занимавших более высокие должности, чем Гордиевский, и обладавших более высокой оперативной квалификацией.

Можно предположить, что Гордиевский знал имена некоторых политических собеседников, но не агентов, в тех странах, где он работал. То, что советские посольства и сотрудники разведки, работавшие под дипломатическим прикрытием, поддерживали широкие связи в различных кругах, не является ни сенсационной новостью, ни большим секретом. Имена таких связей были впоследствии грубо и скандально использованы в политической борьбе в Дании, Англии, а также в Норвегии. Особенно тяжело это ударило по видному норвежскому дипломату Арне Трехолту. Цель этой кампании просматривается вполне определенно. Так называемые «разоблачения» имели целью дискредитировать в первую очередь видных представителей левых сил.

Секретные службы Великобритании имеют давние традиции в организации провокаций и компрометации лейбористов. Английские журналисты и историки последовательно предают огласке факты, объясняющие, каким образом МИ-5 плело интриги сначала в отношении Гарольда Вильсона, видных членов его правительства, затем бывшего лидера лейбористов Нила Киннока, а недавно Майкла Фута. Вовсе не случайно «разоблачения» Гордиевского последовали имен-

но в тот момент, когда популярность консерваторов в Англии упала до рекордно низкого уровня.

То же самое касается Дании и Норвегии. В качестве источника фигурирует Гордиевский, но за скандальными заголовками в прессе усматривается режиссура специальных служб этих стран.

Гордиевский не располагал информацией о деятельности внешней контрразведки и научно-технической разведки. Ему не были известны имена советских разведчиков-нелегалов. Поэтому он сосредоточился на выдаче своих бывших.коллег и компрометации тех иностранцев, окраска политических взглядов которых не нравилась его работодателям из западных спецслужб.

Датская газета «Экстрабладет» развернула кампанию, направленную на то, чтобы бросить тень на лидера Социалистической народной партии Герта Педерсена и других радикалов. Редактор газеты «Информашон» Иорген Драгсдаль счел обвинения Гордиевского в свой адрес настолько грубыми, что обратился в суд. То же самое, как известно, предпринял Майкл Фут в Англии. Оба они выиграли процессы и получили крупные суммы денег в качестве компенсации за нанесенный моральный ущерб.

Особой чертой всех этих скандальных кампаний является то, что они всегда развивались в определенном политическом направлении. Представителей правых сил никогда не обвиняли в поддержании контактов с русскими, а такие контакты были и, надеюсь, есть.

Ни для кого не было секретом, что видный норвежский журналист и дипломат Арне Трехолт скептически относился к НАТО, выступал против вступления Норвегии в ЕЭС. А.Й. Драгсдаль писал и ежедневно публиковал обстоятельные статьи по вопросам разоружения, не вполне совпадавшие с официальной точкой зрения в Дании. Ни у кого не было сомнения в том, что думают Герт Педерсен или Майкл Фут по важнейшим вопросам внешней политики и международной безопасности. И удар был направлен своим острием именно против всех этих людей.

Когда Гордиевского в 1985 году вызвали в Москву, у нас еще не было подозрения в том, что он является двойником. Вызов и двухмесячное пребывание в Советском Союзе были обычной практикой при планирующихся кадровых перестановках. То, что сам Гордиевский воспринял это как сигнал бедствия, — иное дело. Двойник не может не испытывать страха перед возможным разоблачением, и подчас ему кажется, что он на грани разоблачения. Предатель и сам пишет, что, когда на одном из совещаний, где он присутствовал, был затронут вопрос об усилении мер безопасности и недопущении утечки информации, он испугался и «ужасно боялся покраснеть».

Оснований для панического страха у него, к сожалению, тогда еще не было: вопрос о повышении бдительности конкретно его не касался и наши встречи с ним носили рутинный характер.

Однако в 1985 году следовало решить, быть ли ему резидентом в Лондоне. Его оперативная отдача не вызывала особого удовлетворения, и в конце концов было принято решение не возвращать Гордиевского в Англию, а найти ему применение в одном из подразделений Центра. В силу того что Гордиевский по раду оперативных дел, к которым он имел отношение в Дании и Англии, давал путаные объяснения, вызвавшие в процессе бесед с ним в Центре подозрения, за ним было установлено наблюдение. Впоследствии в прессе возникал вопрос, почему он сразу не был задержан по соображениям безопасности, как будто у органов КГБ было право делать что вздумается. Такого права и такой практики в 1985 году, разумеется, не было и быть не могло. Гордиевского нельзя было арестовать только на основании некоторых подозрений. Задержание можно было осуществить, но только с санкции прокурора и сроком до трех дней, после чего подозреваемому нужно было бы либо представить достаточно веские улики его преступной деятельности, либо отпустить его. Ни прямых, ни косвенных улик у нас на тот момент не имелось.

Хотя Гордиевский и не был суперагентом, как его хотят представить сейчас на Западе, в некоторых вопросах он был весьма профессионален, в частности умел выявлять наружное наблюдение, отрываться от него. Сотрудникам соответствующей службы не делает чести то, что Гордиевский сумел перехитрить их и уйти из поля зрения. Когда он исчез, предположили, что это произошло случайно и что, возможно, он уехал на дачу к кому-либо из друзей. Отработка этой версии результатов не дала. Гордиевский исчез бесследно.

Покинуть Советский Союз без посторонней помощи он не мог. Фальшивым паспортом английский агент, разумеется, был снабжен заранее, но с ним не сядешь на первый самолет без профессиональной поддержки. КГБ был осуществлен комплекс поисковых и других оперативных мероприятий, которые безуспешно продолжались до тех пор, пока англичане не проинформировали нас, что Гордиевский находится в их стране. Только тогда мы окончательно убедились, что он предатель.

Естественно, в КГБ началось разбирательство, и мне тоже пришлось принять участие в анализе происшедшего. Мы обязаны были подготовить для вышестоящего начальства детальные и объективные отчеты, в которых тщательно восстанавливались обстоятельства зачисления Гордиевского в свое время на службу в органы КГБ, определялся круг лиц, ответственных за руководство им на различных этапах работы, выявлялись упущения в изучении особенностей его характера и поведения. Я не пытался снять с себя ответственность за серьезные промахи, допущенные по линии разведки и контрразведки. Но проблема состояла в том, что Гордиевский никогда не выделялся чем-то особенным. Он со всеми коллегами поддерживал дружеские отношения, не вступал в ссоры, не отзывался о ком-либо отрицательно.

Из представителей целого ряда подразделений была создана комиссия по расследованию, которая по окончании работы рекомендовала руководству наказать людей, имевших отношение к службе Гордиевского в разведке и отвечавших за руководство его оперативной деятельностью. Большинство к этому времени уже находились в отставке, поэтому критика не имела для них особых последствий. Однако 15 действующих офицеров получили взыскания. Я тоже был вызван на ковер председателем КГБ СССР и получил выговор.

Это наказание я переживал тяжело. Ни к подбору Гордиевского в органы госбезопасности, ни к его направлению в разведку я отношения не имел, но меня угнетало то, что чрезвычайное событие произошло в курируемом мною подразделении. Грубые промахи в наблюдении за Гордиевским в 1985 году, в результате чего ему удалось бежать из страны, конечно, были для нас сильным ударом и большим успехом англичан. Возможно, за Гордиевским нужно было лучше присматривать, когда он работал за рубежом. В то же время я считаю, что комиссия в своих выводах исходила из стремления во что бы то ни стало найти и наказать виновных, но ведь есть пределы требованиям, которые можно предъявлять конкретным сотрудникам. Объявленный мне выговор был единственным замечанием, полученным за время работы на государственной службе с 1954 года, и, наверное, потому столь болезненным.

Очень важной частью расследования по делу Гордиевского была подготовка предложений о реакции Советского Союза на действия англичан. Правительство Великобритании попыталось прибегнуть к обходным маневрам и шантажу. Вопреки обычной практике англичане не передали какого-либо официального сообщения через советского посла в Лондоне, а довели письменную информацию через специфические каналы в одной из третьих стран. Смысл этого состоял в том, чтобы не привлекать раньше времени внимания к готовящейся ими акции, направленной на то, чтобы отомстить Советскому Союзу за создание великолепной сети источников в Англии во время и после второй мировой войны. В английском обращении заявлялось, что Гордиевскому по его просьбе предоставлено политическое убежище в Великобритании и что англичане намерены теперь выслать из страны целый ряд советских представителей и членов их семей. Но советской стороне делалось предложение отозвать этих людей, чтобы избежать официального объявления их «персонами нон грата» и не допустить огласки. Взамен нам «рекомендовалось» не прибегать к высылке английских дипломатов из Советского Союза. Кроме того, англичане требовали предоставить семье Гордиевского возможность беспрепятственно выехать в Великобританию.

В.А.Крючков и я потратили полдня на подготовку записки М.С.Горбачеву с предложениями о соответствующем ответе советской стороны. У нас самих сомнений и расхождений не было. Но как

далеко готовы будут пойти министр иностранных дел Шеварднадзе и Генеральный секретарь Горбачев? И начальник разведки, и я считали, что обращение англичан было слишком наглым. Естественно, невозможно требовать любви к иностранной разведывательной службе, деятельность которой с точки зрения местных властей является незаконной. Однако существуют своего рода неписаные правила игры, некие этические нормы, в обычных условиях соблюдаемые. Англичане же действовали так, как, по нашему мнению, даже не рискнули бы американцы. Мы рекомендовали советскому руководству не идти на уступки, а реагировать адекватно, то есть выдворить из страны ровно столько их представителей, сколько они собираются выслать советских граждан.

В вопросе о семье Гордиевского мы стояли перед дилеммой. С одной стороны, было очевидно, что оставшиеся в Москве его жена и дочери не замешаны в преступлениях и не должны страдать из-за него, а с другой — вопрос о воссоединении семей уже имел свою историю. И ранее в ряде случаев рассматривались подобные обращения от имени военных преступников, проживавших на Западе. Заместитель министра иностранных дел И.Н.Земсков разработал подход, согласно которому Советский Союз вообще не должен вступать в какие-либо переговоры о воссоединении семей преступников. Этому принципу мы последовали и в деле Гордиевского. Согласно советскому законодательству, он являлся не просто преступником, а изменником Родины. Поэтому его семья оставалась жить в Советском Союзе вплоть до 1991 года.

Когда позиция Первого главного управления была доложена председателю КГБ В.М.Чебрикову и получила его одобрение, мне было поручено поехать в МИД для согласования ее с этим ведомством. Шеварднадзе прочитал записку в моем присутствии, нажал на кнопку и пригласил своего первого заместителя Г.М.Корниенко. Тот в течение многих лет был ведущим экспертом по Соединенным Штатам и принимал непосредственное участие в разработке советской внешней политики на западном направлении. Деятельность Шеварднадзе как министра иностранных дел я ценил невысоко, но в данном случае надо отдать ему должное: в деликатной ситуации министр прислушался к мнению опытного дипломата. Корниенко полностью поддержал предложения КГБ, и Шеварднадзе подписал записку.

Еще более удивительным нам показалось то, что Горбачев согласился с запиской. Случись это году в 1988-м или позже, я думаю, он не осмелился бы на столь резкую реакцию по отношению к Западу.

Конфликт с англичанами вылился в то, что 25 советских граждан, несомненно указанных Гордиевским, были высланы из Великобритании. Мы ответили тем же. Советская контрразведка была хорошо осведомлена о том, кто из англичан занимался разведкой в Советском Союзе и кто мог подозреваться в проведении специальных ме-

роприятий, поэтому ущерб, понесенный Англией, был не меньше нашего. Раздосадованные англичане выслали еще 7 советских граждан. В ответ мы отобрали 7 английских представителей и выдворили их. После этого премьер-министр Англии Тэтчер наконец заявила, что «пора остановить эту карусель». В Англии поняли, что у нас больше специалистов по Великобритании, чем у них квалифицированных русистов, и мы сможем быстрее оправиться от полученных ударов. Кроме того, англичане, видимо, решили, что им выгоднее иметь дело с установленными разведчиками, чем с новичками, которых нужно долго изучать, чтобы убедиться в их принадлежности к специальным службам. Поэтому я считаю, что эта схватка закончилась вничью.

С возможностью появления время от времени изменников типа Гордиевского вынуждена считаться любая разведка, будь то КГБ, СИС или ЦРУ. От провалов не застрахован никто. Но Гордиевского больше всего профессионалы презирают за то, что он особенно подло вел себя по отношению к бывшим друзьям и коллегам. Он нанес тяжелый удар по соотечественникам и иностранцам, подчас вовсе не причастным к специальным службам.

Больше всех пострадал от стремления Гордиевского к «самоутверждению» норвежец Арне Трехолт, которого по его оговору упрятали в тюрьму на 20 лет.

Глава 14

ТРЕХОЛТ - ЖЕРТВА ИНТРИГИ

 

Суббота, 21 января 1984 г. Вторая половина дня. На даче звонит телефон специальной связи. Меня просят срочно прибыть в штаб-квартиру разведки. Накануне в Осло по подозрению в шпионаже в пользу Советского Союза арестован известный норвежский дипломат и подающий большие надежды политический деятель Арне Трехолт.

Арне Трехолт. Его образ сразу встает передо мной. Я познакомился с ним на одном из приемов в советском посольстве в конце своей командировки в Осло. Это, очевидно, было в 1971 или 1972 году.

Мы уже виделись с ним однажды и раньше. Помню, я обедал в ресторане «Багатель» на Бюгдей Алле в Осло. В ресторан зашел Трехолт, который в то время работал сотрудником Норвежского внешнеполитического института. Мне он был заочно знаком по своей работе в качестве обозревателя центрального органа Норвежской рабочей партии — газеты «Арбейдербладет». Захотелось поприветствовать его и воздать должное за впечатляющие материалы о Греции, в которой в апреле 1967 года была установлена военная диктатура.

Пришлось сдержаться. Мои «друзья» из норвежской контрразведки, как обычно, были неподалеку. Думаю, что, если бы они зафиксировали наше приветствие, это было бы ложно понято и использовано.

Все это не выходит из головы, пока еду на машине к себе на работу. В бытность мою резидентом КГБ в Норвегии, а впоследствии начальником Третьего отдела ПГУ я старался всегда быть в курсе того, что происходило на Севере Европы. Мои длительные командировки в Норвегию также способствовали тому, что и впоследствии я следил за происходящим в политической жизни этой страны. В течение многих лет я читал наиболее важные разведывательные сообщения и дипломатические телеграммы, которые поступали из Осло. Имя Арне Трехолта в 70-е годы упоминалось в них довольно часто.

Трехолт в норвежской политике был весьма интересной личностью. Наряду со многими другими представителями Норвежской рабочей партии советское посольство поддерживало с Арне Трехолтом регулярные контакты. Он был представителем нового поколения, которое выступало против вступления Норвегии в Европейское экономическое сообщество, было скептически настроено по отношению к НАТО и поднимало в НРП свой голос за новую ориентацию в сфере внешней политики. Эти люди были открыты и мужественны. В сумасшедшей атмосфере холодной войны они лучше других понимали необходимость диалога и разрядки в отношениях между Востоком и Западом. Я считал, что они были «духовными детьми» Эйнара Герхардсена.

Как уже было сказано выше, Трехолт выделялся своей бескомпромиссной позицией в отношении военного режима в Греции. Осенью 1972 года он стал ближайшим помощником посла Енса Эвенсена на чрезвычайно трудных переговорах Норвегии с ЕЭС о заключении торгового соглашения. Год спустя он последовал за Эвенсеном на пост политического секретаря министра торговли и судоходства, а вскоре после этого стал статс-секретарем, (заместителем министра) Министерства иностранных дел, курирующим вопросы морского права. Вместе с Енсом Эвенсеном Арне Трехолт сыграл, по-видимому, наиболее динамичную и заметную роль в норвежской политике в 70-х годах.

Эвенсен и Трехолт были на виду, выделяясь огромной энергией и поиском новых путей для достижения результатов в, казалось бы, тупиковых ситуациях межгосударственных отношений. Многим это не нравилось как в Осло, так и в других западных столицах. Сообщения, которые к нам поступали, раскрывали многие деликатные моменты, связанные с деятельностью этого неординарного дуэта.

Как я уже упоминал, советские представители в Норвегии поддерживали множество разнообразных контактов, что, кстати, было характерно для большинства посольств великих держав. Это касалось как обычных дипломатов, так и нас, работавших в системе КГБ.

Геннадий Титов, который после меня стал резидентом в Норвегии, оказался человеком пытливым и энергичным. Незадолго до моего отъезда из Осло он зашел ко мне после встречи с Трехолтом в ресторане и рассказал, что Трехолт, не стесняясь в выражениях, критиковал отношение советского правительства и КПСС к греческому движению сопротивления и оппозиции. Пора положить конец попыткам подорвать позиции лидера ПАСОК Андреаса Папандреу, заявил Трехолт. По его мнению, будущее в Греции принадлежит Папандреу, и Москве пора бы уже осознать это и готовиться к этой реальности.

Мы всесторонне обсудили точку зрения Трехолта. Посоветовавшись со мной, Титов отправил в Центр сообщение, в котором рекомендовалось занять новую линию по отношению к Андреасу Папандреу, «представлявшему прогрессивное движение и являвшемуся реальным кандидатом на пост премьер-министра». Эта информация основывалась на доскональном знании Трехолтом положения в Греции и была с интересом воспринята в Москве.

Титов придавал также большое значение мнению Эвенсена и Трехолта по вопросам морского права. Должен откровенно сказать, что я всячески поддерживал нашего резидента.

В то время эксперты по вопросам морского права в МИД СССР, а еще больше в военно-морском флоте полагали, что максимальной уступкой с советской стороны могло бы быть согласие на установление 12-мильной границы территориальных вод и соответствующих пределов рыболовной зоны. Когда норвежское правительство Браттели осенью 1974 года по инициативе Эвенсена и Трехолта предложило ввести 50-мильную рыболовную зону в Баренцевом море и установить в будущем 200-мильную норвежскую экономическую зону, это вызвало негативную реакцию в Москве. Заявление норвежского правительства о политике в области морских границ было воспринято Советским Союзом как вызов. Так же на установление 50-мильной зоны Исландией отреагировала раньше Великобритания. Вопрос состоял в том, следует ли шаги Норвегии воспринимать как провокационное объявление войны Советскому Союзу или как ее естественное стремление обеспечить свои экономические интересы в перспективных районах добычи нефти.

Сообщения Титова по этим вопросам воспринимались некоторыми критиками в Москве как подыгрывание линии Эвенсена и Трехолта. В разведывательной информации из Осло подчеркивалось, что назад пути нет. 50- и 200-мильные морские границы скоро станут реальностью. Советский Союз может пойти против течения и создать напряженную обстановку в близлежащих морских районах. Но чего мы этим добьемся, кроме конфронтации и самоизоляции? Ведь мы также можем установить свои экономические зоны. При понимании и поддержке со стороны Председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина и друга Эвенсена советского министра рыболовства Александра Акимовича Ишкова разумная точка зрения возобладала сначала в КГБ, затем в Министерстве иностранных дел и наконец в советском руководстве.

Мирное развитие событий удивило многих, в том числе моего старого знакомого, тогдашнего корреспондента Норвежской радиовещательной корпорации в Москве Яна Отто Юхансена. Ссылаясь на свои многочисленные и влиятельные связи в Москве, он утверждал, что Советский Союз никогда не согласится на расширение морских границ Норвегии до 200 миль. Господа Эвенсен и Трехолт сломают

себе шею на проблеме экономических зон в Баренцевом море, заявил он. Введение Норвегией 200-мильной зоны никогда не будет признано советскими ВМС.

События, связанные с вопросами морского права, в 70-е годы разворачивались так динамично, что застали большинство столиц, в том числе и Москву, врасплох. Я сам принимал участие в межведомственных дискуссиях по этому вопросу и могу свидетельствовать, насколько сильными были предубеждения наших военных против перемен.

Мне до сих пор совершенно непонятно, почему Эвенсен и Трехолт, добившиеся расширения морских границ Норвегии без единого эпизода дипломатического протеста, подвергаются подчас у себя на родине безжалостной критике политиков. Похоже, что некоторые поборники холодной войны никак не могут смириться с тем, что им не удалось довести дело до настоящей «тресковой войны» между Советским Союзом и Норвегией в Баренцевом море.

Раздувание шпионского дела Гунвор Галтунг Ховик 2-3 недели спустя после указанных событий, в самый разгар советско-норвежских переговоров о юрисдикции в вопросах рыболовства в спорном районе Баренцева моря, тоже было одним из проявлений холодной войны. В Москве не остались без внимания резкие высказывания и намеки Енса Эвенсена на вмешательство в эту игру другой супердержавы.

Вместе с тем арест Гунвор Галтунг Ховик в январе 1977 года привел к ухудшению двусторонних отношений, налаживанию которых в ходе переговоров по вопросам морского права так много содействовали Эвенсен и Трехолт.

В начале 80-х годов Енс Эвенсен и другие влиятельные политические деятели Норвегии активно включились в борьбу за осуществление идеи бывшего президента Финляндии Кекконена о создании безъядерной зоны на Севере Европы. Эта инициатива получила мощную поддержку со стороны датских и шведских социал-демократов и не в последнюю очередь со стороны Улофа Пальме. Для торпедирования такого рода планов потребовалась изощренная политическая интрига, жертвой которой стал А.Трехолт.

Развитие событий в Скандинавских странах, конечно, требовало пристального внимания со стороны КГБ. Однако в СССР не предпринималось никаких попыток ни ускорить, ни замедлить процессы, движимые мощными интеллектуальными и политическими силами в Скандинавии.

В это время развернулись известные события в Афганистане и усилились антисоветские настроения. Ряд неуклюжих шагов президента Картера на международной арене, его увлечение политикой увязок привели к обострению отношений между великими державами. В ходе предвыборной президентской кампании 1980 года

Джимми Картер и Рональд Рейган старались превзойти друг друга в воинственных нападках на Советский Союз. Стало очевидно, что западные центры власти стремятся использовать афганский конфликт для прекращения политики разрядки, начатой Брежневым и Никсоном в 70-х годах.

Новая фаза холодной войны сопровождалась перекрытием важных дипломатических и политических каналов обмена мнениями и поиска взаимопонимания. Политические деятели Запада, государственные служащие, журналисты, с которыми мы в течение многих лет поддерживали контакты, были вынуждены прекратить их, приспосабливаясь к новым обстоятельствам или из чувства страха. Обстановка осложнялась и в связи с массовой высылкой советских дипломатов из западных стран. Ввиду концентрации новых видов ядерного оружия в Центральной Европе и обострения международного положения возросла опасность неправильного толкования действий противоположной стороны и неадекватного реагирования на них.

Не преувеличивая, хочу сказать, что в Кремле появились серьезные опасения по поводу возможности нанесения Соединенными Штатами превентивного ракетно-ядерного удара. О том, что такой соблазн у американцев был, свидетельствовали планы создания нейтронной бомбы, высказывания помощника президента Картера по вопросам национальной безопасности Збигнева Бжезинского, а также размещение в Центральной Европе ракет средней дальности с сокращением подлетного времени до стратегических центров Советского Союза с 30 до 8 минут.