Прощение долга и договор дарения

 

Прощение долга издавна признавалось советской и российской правовой доктриной и судебной практикой в качестве одного из способов прекращения обязательств. С принятием первой части Гражданского кодекса РФ он впервые оказался прямо предусмотрен (ст.415 ГК). Это нововведение порождает ряд непростых вопросов, приобретших особую актуальность после принятия второй части ГК, где претерпело существенные изменения по сравнению с ГК РСФСР 1964 года правовое регулирование отношений, возникающих в связи с заключением договора дарения. Изменения коснулись и самого понятия такого договора.

Согласно п.1 ст.572 ГК одним из видов дарения является безвозмездное освобождение одаряемого дарителем от имущественной обязанности перед собой. Нетрудно видеть, что по своей конструкции этот вид дарения имеет значительное внешнее сходство с прощением долга, определяемым в ст.415 ГК как освобождение кредитором должника от лежащих на последнем обязанностей. Наличие сходства уже отмечалось в юридической литературе, причем иногда из этого обстоятельства делались прямо противоположные выводы.

Так, М.Масевич, отмечая, что дарение является двусторонней сделкой, указывает, что "этим признаком дарение отличается от прощения долга, которое в соответствии со ст.415 ГК относится к односторонним сделкам" (Комментарий к ГК, части второй. М., 1999. С. 159). Иного взгляда придерживается М.Брагинский, считая, что, поскольку прощение долга выражается в форме освобождения кредитором должника от имущественной обязанности, оно в результате становится одним из видов дарения и "во-первых, должно быть основано на соглашении сторон и, во-вторых, подчиняться ограничениям и запретам, установленным ст.ст.575, 576 ГК" (Комментарий к ГК, части первой. М., 1999. С.666). Авторы процитированных суждений по-разному квалифицируют прощение долга - в первом случае как одностороннюю сделку, во втором - как двустороннюю.

Самостоятельное и весьма важное с точки зрения правоприменительной практики значение имеет и вопрос о распространении на прощение долга тех ограничений и запретов, которые применяются в отношении договора дарения. Сегодня в отношениях между коммерческими организациями нередко практикуется прощение долга, в особенности частичное. Если бы во всех случаях прощение долга являлось одновременно и договором дарения, такие сделки следовало бы считать недействительными (ничтожными), а это, в свою очередь, повлекло бы негативные последствия (в частности, с точки зрения налогового законодательства). Например, ст.575 ГК запрещает дарение в отношениях между коммерческими организациям, вследствие чего неучет кредитором прощенных им долгов в составе своего баланса расценивался бы как занижение налогооблагаемой базы для целей исчисления налога из имущество, что влекло бы угрозу применения налоговых санкций.

Рассмотрение поставленных вопросов начнем с числа сторон, волеизъявление которых необходимо для прощения долга. По этому поводу и ранее, в период действия ГК РСФСР 1964 года, в юридической литературе не наблюдалось единства взглядов. Иногда прощение долга, называемое отказом кредитора от права требования, квалифицировалось как односторонняя сделка, но чаще - как разновидность прекращения обязательств по соглашению сторон в рамках ст.233 ГК РСФСР.

Представляется, что есть основания считать прощение долга двусторонней сделкой. Заметим, что двусторонней абстрактной сделкой считается и прощение долга, предусмотренное, например, в _397 Германского Гражданского Уложения (далее - ГГУ). При этом, однако, данный параграф прямо устанавливает, что прощение долга совершается по соглашению между кредитором и должником, в то время как в ст.415 ГК соглашение сторон прямо не указано в качестве основания прощения долга, что и обусловливает отмеченные выше различия в толковании этой нормы.

Достаточно определенное решение поставленного вопроса в российском гражданском праве становится возможным в результате применения правила п.2 ст.154 ГК, где дается определение односторонней сделки. Таковой считается сделка, для совершения которой в соответствии с законом, иными правовыми актами или соглашением сторон необходимо и достаточно выражения воли одной стороны. Таким образом, чтобы одностороннее волеизъявление лица могло быть признано в качестве односторонней сделки, т.е. оказалось действием, способным порождать правовой результат, необходимо наличие специального указания об этом в законе, ином правовом акте или соглашении сторон. В качестве примеров указаний такого рода в законе можно привести выдачу доверенности (ст.185 ГК), составление завещания (ст.534 ГК РСФСР 1964 года) и т.д. В то же время в отношении договора дарения ни п.3 ст.154 ГК, ни п.1 ст.420 ГК подобного указания не содержат.

Изложенное позволяет сделать вывод, что если норма закона, посвященная конкретному юридическому действию, совершение которого влечет возникновение, изменение или прекращение гражданских прав или обязанностей более чем у одного лица, не дает оснований достаточно определенно квалифицировать это действие в качестве односторонней сделки (именно такого рода ситуация возникая с прощением долга, в результате чего у кредитора прекращается право требования, а у должника - корреспондирующая этому требованию обязанность), то такое действие следует считать дву- или многосторонней сделкой. Поэтому прощение долга должно квалифицироваться как двусторонняя сделка, в связи с чем для ее совершения необходимо достижение соглашения между кредитором и должником.

Перейдем к анализу следующего вопроса - всегда ли прощение долга является одним из видов дарения и в связи с этим подвержено ограничениям, установленным в отношении дарения в ст.ст.575, 576 ГК. Прежде всего рассмотрим более подробно некоторые из этих ограничений. Целесообразно обратить внимание, что российское гражданское законодательство всегда имело много общего с гражданским законодательством Германии. В частности, это касается ГК РСФСР 1964 года, нормы которого (в особенности общие положения) имели много общего с ГГУ. В действующем же ГК это сходство становится еще более заметным. Названия многих новых институтов ГК корреспондируют названиям соответствующих институтов ГГУ.

Претерпели изменения в сторону сближения с германскими и многие уже существовавшие российские гражданско-правовые институты с точки зрения их содержания, как это, например, произошло с договором дарения (ст.ст.572-582 ГК, _516, 534 ГГУ). Теперь российский договор дарения может быть не только реальным, как это было в ст.256 ГК РСФСР 1964 года, но и консенсуальным, его предметом может быть передача не только вещи, но и права, а также освобождение от обязанности (ст.572 ГК).

Эти нововведения можно только приветствовать, поскольку они направлены на сближение российской правовой системы с наиболее развитыми иностранными. Конечно, российский законодатель не копировал механически нормы иностранного права. Поэтому при сравнительном исследовании российского ГК и Германского Гражданского Уложения можно говорить лишь об увеличении сходства между ними, но не о полном совпадении. Отсутствие такого совпадения - вполне естественное явление. И все же в некоторых случаях совпадение было бы желательно. Это в полной мере относится к ст.575 ГК, аналогов которой в ГГУ не наблюдается и которая с полным правом может быть отнесена к результатам свободного от воздействия цивилизованных иностранных веяний творчества российского законодателя.

Статья 575 ГК устанавливает перечень случаев, когда дарение не допускается, кроме так называемых "обычных подарков", т.е. подарков, стоимость которых не превышает пяти установленных законом минимальных размеров оплаты труда (МРОТ). Наиболее одиозным и вызвавшим справедливое возмущение многих российских правоведов (да и не только правоведов) было включение в указанный перечень подарков государственным и муниципальным служащим в связи с их должностным положением или исполнением ими служебных обязанностей.

Такую реакцию вызывает, конечно, не сам запрет на дарение государственным служащим подарков, которые, развивая терминологию российского законодателя, следовало бы называть "необычными" (т.е. стоимостью свыше пяти МРОТ), а именно разрешение на получение ими обычных подарков. Это разрешение декриминализирует предусмотренные ст.ст.290 и 291 УК РФ деяния - получение и дачу взятки-вознаграждения, если ее предметом является обычный подарок, поскольку ст.575 ГК конституирует дарение обычного подарка государственному служащему, причем не из личных симпатий, а в связи с исполнением последним служебных обязанностей (при отсутствии вымогательства такого подарка), в качестве правомерного действия, что исключает квалификацию этого действия как преступного. Более того, оказывается декриминализировано и неоднократное получение и дача взятки в виде обычных подарков (ч.4 ст.290 и ч.2 ст.291 УК), поскольку неоднократное совершение правомерных действий также не может образовывать объективную сторону состава преступления, как и однократное. А это практически снимает какой-либо верхний предел совокупного размера взяток в виде обычных подарков. Не хотелось бы предполагать наличие у законодателя именно такого намерения - покровительства взяткодателям и взяткополучателям - при разработке закона, однако разумно обосновать наличие какого-либо иного намерения не представляется возможным.

Произведенный ст.575 ГК эффект - устранение в большинстве случаев уголовной ответственности за дачу и получение взятки - выявляет заслуживающий внимания контраст между реальными действиями ветвей власти, участвующих в законотворческом процессе, и их постоянными призывами к усилению борьбы с коррупцией.

В отличие от названного случая запрета дарения, где намерения законодателя выглядят хотя и малопочтенными, но вполне определенными, другой случай установленного в ст.575 запрета, в большей степени представляющего интерес в рамках настоящей статьи, - запрет на дарение "необычных" подарков в отношениях между коммерческими организациями - такими качествами не обладает. Попытка разумно обосновать его не приводит к успеху. Этот запрет касается не всех организаций, а лишь коммерческих, т.е. таких, которые преследуют извлечение прибыли в качестве основной цели своей деятельности (п.1 ст.50 ГК). Может быть, законодатель счел, что дарение, т.е. безвозмездное отчуждение дарителем - коммерческой организацией своего имущества несовместимо с целью извлечения прибыли, и в общем случае это действительно так.

Но эта несовместимость имеет место независимо от личности одаряемого (физическое лицо, занимающееся и не занимающееся предпринимательской деятельностью, некоммерческая организация и т.п.). Почему же законодатель запрещает дарение лишь в случае, если одаряемым является коммерческая организация? Ведь безвозмездное получение коммерческой организацией имущества вполне соответствует целям извлечения прибыли и запрет на получение ею подарка не может быть обоснован несоответствием этого действия целям се деятельности. Возможно, законодатель презюмирует, что дарение имущества между коммерческими организациями - это притворная сделка. Но почему он в таком случае не распространяет этот принцип на дарение, производимое коммерческой организацией кому бы то ни было, остается неясным. Кроме того, такая презумпция противоречила бы принципу презумпции добросовестности участников гражданских правоотношений (п.3 ст.10 ГК). В целом, как представляется, ст.575 ГК в части запрещения дарения между коммерческими организациями налагает необоснованные ограничения на осуществление права собственности, в силу этого противоречит ст.35 и ч.3 ст.55 Конституции РФ, а также ст.1 Протокола 1 к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и не подлежит применению (чч.1, 4 ст.15 Конституции РФ).

Обратимся к вопросу о том, всегда ли прощение долга одновременно представляет собой и дарение. Первое, что следует отметить - в ст.415 ГК, в отличие от ст.572 ГК, нет указания на безвозмездный характер прощения долга. И действительно, освобождение кредитором должника от обязанности вовсе не всегда оказывается безвозмездным в точном смысле п.2 ст.423 ГК.

Например, должник обязан уплатить кредитору наличными 1000 руб., срок исполнения этой обязанности уже наступил, но должник не имеет в своем распоряжении этой суммы. Он информирует кредитора, что имеет возможность немедленно взять взаймы под проценты у третьего лица 500 руб. и отдать их кредитору наличными, если тот простит ему остальную часть долга. Кредитор оказывается перед выбором, что предпочесть - синицу в руках в виде реальных 500 руб. или 1000-рублевого журавля в небе, которого он, возможно, поймает через несколько месяцев судебной тяжбы, если должник к тому времени не окажется неплатежеспособным, что весьма часто случается в современных российских реалиях. Вполне вероятно, что кредитор предпочтет первое и между сторонами будет заключено соглашение, по которому должник передаст кредитору наличными 500 руб., т.е. частично исполнит свою уже существующую обязанность, а кредитор освободит должника от обязанности уплаты оставшейся задолженности в размере 500 руб. (простит эту часть долга). Это будет именно соглашение о прощении долга (ст.415 ГК), а не новация (ст.414 ГК), так как здесь не произойдет замены первоначального обязательства новым с другим предметом или способом исполнения. Предметом обязательства останется передача денежных средств по прежнему долговому обязательству, хотя и в меньшем размере; способ исполнения также не изменится, так как деньги передаются в наличной форме после наступления срока их уплаты. Таким образом, в приведенном примере имеет место правомерное прощение долга, которое обусловлено встречным имущественным предоставлением, а в силу этого не является безвозмездным и не может быть отнесено к дарению.

Можно привести другой гипотетический пример. В силу заключенного договора купли-продажи продавец должен передать покупателю предварительно оплаченный товар, который покупатель в дальнейшем предполагал реализовать в другом городе, где находится единственный потенциальный потребитель этого товара. Однако к моменту передачи товара существенно возросла стоимость перевозки. Покупателю стало экономически выгоднее лишиться как средств, затраченных на оплату товара, так и самого товара, чем доставлять его к запланированному месту реализации, поскольку с учетом покупательной способности потенциального приобретателя убытки во втором случае будут большими, чем в первом.

По договору купли-продажи покупатель обязан принять товар от продавца, в данном случае - вывезти его со складов продавца, что также сопряжено с расходами, даже если после вывоза покупатель попросту выбросит его (ст.226 ГК). Покупателю целесообразно вообще освободить продавца от обязанности передать товар, рассчитывая, что в этом случае и продавец не будет требовать от покупателя товара его принятия, а воспользуется сложившейся ситуацией для того, чтобы впоследствии реализовать тот же товар в существующем или переработанном виде. Если же покупатель не простит продавцу долг (обязанность передачи товара), у последнего не будет стимула отказаться от права требовать от покупателя принятия товара.

Понятно, что при таких обстоятельствах прощение долга, хотя внешне и безвозмездное, вряд ли можно считать дарением, так как действительная воля покупателя направлена не на безвозмездное освобождение продавца от обязанности передать товар, а на полное прекращение обязательственного отношения, участие в котором стало для покупателя убыточным. Происходящее в результате безвозмездного освобождения продавца от обязанности сохранения его имущества при этом может быть для покупателя безразличным, как, например, безразлично для собственника, отказавшегося от вещи, приобретет ли кто-либо право собственности на эту вещь впоследствии.

Изложенное не означает подмену правовой цели дарения ее мотивом, который не влияет на квалификацию сделки и ее действительность. В общем случае действия дарителя не обязательно должны быть основаны на чистом альтруизме. Так, если даритель передает одаряемому ценную вещь в расчете на последующее составление последним завещания в пользу дарителя, это не препятствует квалификации сделки как дарения. Получение наследства будет ожидаемым только с моральной, но не с правовой точки зрения. Поэтому передача имущества в этом случае будет в полном смысле безвозмездной.

Передачу вещи или права нельзя считать безвозмездной, если само действие одаряемого (принятие дара) представляет для дарителя имущественный интерес. Поясним это на примере. В западноевропейских государствах в силу муниципального законодательства выбрасывание имущества сопряжено с определенными хлопотами и затратами. Поэтому в газетах часто публикуются объявления с предложением дарения (холодильника, стиральной машины, мебели и т.п.), обычно на условиях самовывоза подаренного имущества одаряемым. Обычно правовая цель дарителя при этом вовсе не направлена на передачу имущества в собственность одаряемому, хотя такое последствие, конечно, наступает. По существу дарителю нужна услуга, которая состоит в освобождении его от вещи, не представляющей для него существенной ценности и ставшей по разным причинам обременительной. При таких обстоятельствах принятие дара путем его вывоза нет оснований не считать встречным имущественным предоставлением со стороны одаряемого. Подобная ситуация возможна и в отношениях между коммерческими организациями.

Итак, проведенный анализ приводит к следующему выводу: прощение долга вовсе не обязательно является разновидностью дарения; дарение же в виде освобождения одаряемого от обязанности по отношению к дарителю всегда является одновременно и прощением долга. Поэтому последнее подвержено ограничениям, установленным для договора дарения, только тогда и постольку, когда и поскольку оно представляет собой дарение, а таковым оно может и не являться.

В случае спора о действительном характере прощения долга вопрос должен решаться в каждом конкретном случае с учетом всех обстоятельств дела, позволяющих выяснить, на достижение каких правовых последствий была направлена воля кредитора. Если она была направлена на сохранение имущественной массы должника путем безвозмездного освобождения его от имущественной обязанности, то в этом случае прощение долга является дарением; при отсутствии этих условий прощение долга не может быть признано дарением и в силу этого не подвержено ограничениям, установленным в ст. ст.575, 576 ГК.

 

А.Эрделевский,

доцент МГЮА,

кандидат юридических наук

журнал «Российская юстиция», 2000, № 3