Природа навыка и тренировки

Н. А. Бернштейн

РАЗВИТИЕ КООРДИНАЦИИ В РАННЕМ ОНТОГЕНЕЗЕ¹

 

Обращаясь к рассмотрению развития координации в онтогенезе, укажем прежде всего, что такое рассмотрение целесообразно приурочить к трем различным планам. Во-первых, следует рассмотреть естественное развитие моторики индивида так, как оно само собой протекает в детском и отроческом возрасте.

Во-вторых, в состав понятия онтогенеза движений входит и ис­кусственная выработка двигательных координации посредством педагогического воздействия, входит то, что обозначается терминами «двигательная тренировка» и «выработка двигательных навыков».

В-третьих, сама способность к обучению и тренировке тем или иным движениям естественно онтогенетически развивается. То, чему можно научить подростка 13—15 лет, еще недоступно 5-летнему ребенку. Наоборот, то, чему следует учить с 7 лет, уже не дает результатов, если начать обучать этому с 15- или 20-летнего возраста.

Рассмотрим последовательно все три плана. Этому рассмотрению нужно предпослать еще одно замечание. Естественный онтогенез моторики складывается из двух резко разновременных фаз. Первой фазой является анатомическое дозревание центральных нервных субстратов, которое, как уже указывалось, запаздывает к моменту рождения и в отношении миелинизации проводящих путей заканчивается к 2—2,5 годам. Вторая же фаза, переходящая иногда далеко за пределы возраста полового созревания, — это фаза функционального дозревания и налаживания работы координационных уровней. В этой фазе развитие моторики не всегда идет прямо прогрессивно: в некоторые моменты и по отношению к некоторым классам дви­жений (т. е. уровням) могут происходить временные остановки и даже регрессы, создающие сложные колебания пропорций и равновесия между координационными уровнями, Что именно со­ответствует анатомически этому периоду функционального доз­ревания, еще далеко не выяснено.

¹ Бернштейн Н. А. Физиология движений и активность. М., 1990, стр. 309— 326.

Veraguth (1921) следующим образом характеризует раннее развитие моторики грудного ребенка. Уже внутриутробные движения, наблюдаемые с шестого месяца беременности, свидетельствуют об очень дифференцированной деятельности промежуточных (рефлексообразующих) систем спинного мозга. Первые движения новорожденного — дыхание и крик. Когда ребенка в первый раз прикладывают к груди, он уже способен повернуть голову, ища сосок. С этого же момента начинают действовать рефлексы сосания и поворота головы к пальцу, прикасающемуся к щеке.

У грудного ребенка в первые дни после рождения наблюдается еще ряд координированных рефлексов: например, на щекотание булавочной головкой спинки ребенка, лежащего на животе, он отвечает либо отодвиганием в сторону от раздражения, либо резким, распрямляющим спинку сокращением длинных мышц позвоночника (m. erectoris trunci).

Для того чтобы уяснить особенности последующих проявле­ний моторики грудного ребенка, необходимо иметь в виду, что сак кортикальные моторные системы, так и стриатум к моменту рождения еще не обложены миелином, так что вполне готовы к действию только thalamus, pallidum, а также то, что находится каудальнее них. По «потолковому» уровню новорожденного ^oerster называет его «таламопаллидарным существом», которое многими чертами своего поведения и поз обнаруживает филогенетическое происхождение от обезьяноподобных предков. (Только в результате созревания стриатума первоначальная паллидарная функция — типа карабкания — оттесняется, тормозится, и от нее сохраняются благодаря механизмам избирательного торможения одни лишь целесообразные элементы. Обузданный этим путем паллидум включается уже и на службу моторики взрослого человека» (Foerster).

Попутно, если речь зашла об обуздании и торможении паллидума, надо сказать, что не раз отмечалось бесспорное сходство движений грудного ребенка с патологическими движения­ми так называемого атетоза (Meynert, Freud, Spatz, 1927). Это:ходство, несомненно, связано с тем, что при атетозе вследствие торажения стриатума происходит «высвобождение связанных в норме фило- и онтогенетически низовых двигательных механиз­мов» (Есопогао), приводимых в действие паллидумом.

Грудной ребенок продолжает оставаться таламопаллидарным существом в течение всего первого полугодия своей жизни. В этом 1ериоде ему присущи «массовые, недифференцированные движения автоматического и защитного характера» паллидарного происхождения (Гуревич, 1930). «В первые месяцы жизни у ребенка

преобладают обхватывающие и хватательные рефлексы, как у обезьян», «примитивные двигательные реакции, которые у взрос­лых затормаживаются и выявляются лишь при патологических условиях: сюда относятся мезэнцефалические рефлексы Магнуса (Lage- und Bewegimgsreflexe)». При этом бывают «массовые двигательные реакции, иногда с характером, напоминающим эле­менты лазания и обхватывания, элементарные выразительные движения [недифференцированные реакции страха (Peiper, 1932)], симптомы Бабинского и Моро, супинационное положение ног, которое лишь постепенно превращается в дорсальную и план-тарную флексии, атетоидные движения и т.п.» (М. О. Гуревич).

Veraguth отмечает в этом же периоде то, что он называет «Strampelbewe-gungen» (брыкательные движения): ротацию плеч внутрь, чередующиеся сгибания и разгибания в тазобедренном и коленном сочленениях. Эти двигательные синергии часто связаны с движениями в дистальных суставах, с хватательными движениями рук и интенсивной игрой пальцами ног. Пути, по ко­торым вызываются эти движения, рубро- и вестибулоспинальные, т. е. низовые экстрапирамидные. В качестве вызывающих раздражений возможны уже раздражения проприоцептивные, обусловливаемые небольшими смещениями центров тяжести частей тела.

В раннем послеутробном периоде человека отсутствует один переломный момент, который очень характерно проявляется у млекопитающих, рождающихся слепыми. У новорожденных котят, щенят и т. п. до открытия глаз совершенно отсутствует субординационная регуляция хронаксий и тонуса: это ярко проявляется в их медленных, дрожащих телодвижениях на расползающихся в стороны лапах. Хронаксий мышц конечностей держатся в течение этого времени на чрезвычайно высоком уровне. Момент прозревания сопровождается скачкообразным включением механизмов субординации, столь же быстрым снижением мышечных хронаксий до их нормальных значений (А. А. Уфлянд) и включением в рефлекторную деятельность проприоцептивнои чувствительной системы, до того неработоспособной.

Сравнительно позднее вступление в работу проприоцепторики, происходящее у ребенка, — это проявление еще одного противоречия между онто- и филогенезом, где проприоцептивная рецепторика (в некоторых ее подвидах) принадлежит к числу древнейших рецепторных качеств.

Нельзя не отметить здесь один чрезвычайно выразительный пример, характеризующий развитие одной из простейших моторных функций в раннем онтогенезе, а именно схватывания предмета. В первые же недели жизни ребенок способен сгибательными движениями пальцев зажать в руке предмет, подсу­нутый ему в ладонь и раздраживший ее тактильные окончания. С 4—5-го месяца жизни начинаются попытки схватывать предмет, воспринятый зрительно (например, яркую игрушку, подвешенную в поде зрения). Эти попытки выглядят как очень разлитые, иррадиированные и беспорядочные синкинезии, как нечто вроде бурных вспышек барахтанья, при которых приходят в качательное, чередующееся движение все четыре конечности и в которых участвует мускулатура и лица, и шеи, и туловища. Такой приступ иррадиированнрго двигательного возбуждения может привести к тому, что ладонь случайно столкнется с желаемым предметом и удачно захватит его, тогда на этом все и заканчивается. Если же такого удачного исхода не последует, вспышка иссякает сама собой, чтобы через 10—20 секунд сме­ниться подобным же приступом. На втором полугодии жизни сквозь подобные гиперкинетические взрывы начинают проявляться, чередуясь с ними, однократные простые целевые движения одной ручки за предметом, сперва неточные, атактические, с частыми промахами, а в дальнейшем все более и более адекватные. Суррогатные синкинетические вспышки предыдущей стадии не превращаются в эти целесообразные движения, а, чередуясь, постепенно изживаются и вытесняются ими.

Первая из описанных фаз развития движения схватывания — сжатие кулачка в ответ на тактильное раздражение — протекает, по-видимому, по типу более или менее беспримесного спинального рефлекса. Вторая, гиперкинетическая фаза — образчик типичного таламопаллидарного движения уровня В. Наконец, пос­ледняя фаза однократного движения одной руки — это проявле­ние деятельности уровня пространственного поля, постепенно дозревающего к этому времени анатомически. Таким образом, рассмотренный нами пример отчетливо показывает, как двигательный процесс определенного смыслового назначения поднимается в раннем онтогенезе снизу вверх по уровням построения, по мере их анатомического, созревания, вплоть до того уровня, на котором этот процесс будет происходить и у взрослого индивидуума.

Схватывание видимого предмета 5—6-месйчным ребенком продолжает совершаться с описанными иррадиациями и гиперкинезами и тогда, когда движение вкладывания в рот предмета, находящегося в руке, выполняется уже вполне координированным, простым и однократным флексорным движением. По-видимому, это объясняется тем, что движение руки ко рту с предметом или без него соответствует по направлению естественному вле­чению ребенка, в то время как для схватывания и присвоения себе предмета, подвешенного в поле зрения, необходимо сделать противоречащее примитивному влечению экстензорное движение от себя, что значительно труднее и удается позже.

П. П. Блонский в книге «Психологические очерки» (изд. «Новая Москва», 1927} приводит переработанную им метрическую шкалу Kuhlmann, характеризующую нормальный ход моторного развития ребенка. Шкала эта в части, относящейся к самым ран­ним возрастам, несомненно, близка к действительности и, кро­ме того, представляет интерес потому, что очень наглядно пока­зывает, как постепенно повышаются координационные уровни психомоторных приобретений ребенка. Приводим здесь первую часть этой шкалы,' сопровождая ее разметкой уровневой принадлежности указанных в ней движений и действий (таблица).

5—6 месяцев послеутробной жизни — очень важный переломный момент в моторике грудного ребенка. В это время (более или менее одновременно) заканчивается анатомическое созревание двух важнейших систем — обкладываются миелином и вступают в работу: 1) группа красного ядра с подходящими к этому ядру путями, обеспечивающая функцию низового уровня Л палеокинетических регуляций, и 2) стриатум (и его эфферентные пути к паллидуму), являющийся субстратом нижнего подуровня пространственного поля С1.

Подведем итог главным функциональным приобретениям, которые обусловливаются этим морфологическим обогащением. В отношении статики к началу второго полугодия жизни ребе­нок обретает позу. До этого времени туловище его, тяжелое и неподвижное, лежало на спине, а присоединенные к нему короткие и слабые конечности совершали лишь всевозможные брыкательные движения бесцельно, без полезной нагрузки, и не было ничего, что объединяло бы их движения между собой. Стриатум (и содружественно с ним дозревающая система красного ядра) дает возможность принять позу — сидеть, садиться, ложиться, поворачиваться на живот, а несколько позднее стоять и вставать. При вставании используется вначале довольно сложный механизм того, что Schaltenbrand называет четвероногим синд­ромом (quadrupedales Syndrom}: поворачивание со спины на жи­вот, вставание на четвереньки, выпрямление колен, все еще на четвереньках, наконец, вставание на ноги (см. таблицу). Более взрослые обычно встают со спины, просто сгибая тазобедренные суставы и поднимая туловище. Грудному ребенку этот прием не­доступен из-за слишком большой относительной легкости его ног.

Таблица

Моторное развитие ребенка (по П. П. Блонскому)

Возраст	Движение или действие	Уровни
		А	В	CI	С2	D
3 месяца	Направление руки или предмета в рот Реакция на внезапный звук (рефлекс) (?) ■ Бинокулярная координация Обращение глаз к предмету в боковом поле зрения Моргание при предмете, угрожающем глазу	+ + + +	+
6 месяцев	Держание головы Сидит прямо Поворачивание головы к источнику звука Оппозиция большого пальца при схватывании Удержание предмета, положенного в руку Тянется к видимым предметам	+ + + +	11+ +	+ + +
I год	Сидит и стоит Речь (подражание: мама, дя и т. п.) Подражание движениям Марание карандашом - (подражание) Узнавание предметов (предпочтение)	1 1 1 1 1	1 1 1 1 1	+ +	+ + +	+
1,5 года	Пьет из стакана (несколько глотков) Ест ложкой или вилкой Речь (папа, мама, да, не) Выплевывание твердого, попавшего в рот (?)	-	-	-	-	+ + +
2 года	Показывание предметов на картинках Подражание простым действиям (хлопанье в ладоши) Грубое копирование круга Удаление обертки с предмета, прежде ■ чем съесть его Послушание простым приказаниям (?)	1 1 1 1	II II	II 11	+ + +	+ + +
Примечание. Знак вопроса указывает, что соответствующее движение или действие неясно, вследствие чего и не отнесено к уровням.

Это обретение активной, целесообразной позы, конечно, целиком опирается на правильную* рефлекторную тонизацию всей шейно-туловищной мускулатуры, т.е. в конечном счете на пра­вильное функционирование проприоцептивного рефлекторного кольца. Известную роль играет, несомненно, и прогрессивное анатомическое развитие скелета и мышц конечностей.

В динамике можно определить наступающие в это время из­менения— переход от синкинезий к синергиям. Синкинезии — это одновременные движения, лишенные смысловой связи и у взрослого всегда патологические; синергии — это содружественные

движения или их компоненты, направленные к совместному раз­решению определенной двигательной задачи. В первом полугодии уже само положение ребенка не позволяло ему ничего, кроме разрозненных, бесцельных движений конечностей. Позднее туловище из мертвого груза становится органом подвижной опо­ры движения, и конечности начинают работать с нагрузкой как упоры. Хотя определение новорожденного как «таламопаллидар-ного существа» (Foerster) в общем верно и таламопаллидарный уровень у него дееспособен к моменту рождения, но пригодных на что-либо синергии от паллидума (хотя и монополиста по синергиям) в этом первом периоде жизни получается мало. Дело в том, что до созревания группы красного ядра этот уровень имеет в своем распоряжении лишь скудные и непрямые выхо­ды к клеткам передних рогов.

Вступающий в работу вместе с нижним подуровнем пространственного поля руброспинальный уровень тонических регуляций дает возможность правильно функционировать вестибулярным аппаратам уха — отолитовым и лабиринтным. Это позволяет ребенку поддерживать динамическое равновесие при сидении, вставании и поворотах, в свою очередь, регулирует его мышечный тонус и приводит к зачаткам активного, синтетического по­знавания ребенком сначала пространственных очертаний собственного тела, а затем и окружающего пространственного поля.

Наконец, в это же переломное время намечается прогресс и в области звуков. Язык и голосовой аппарат —- это инструмент, на котором в онтогенезе по очереди упражняются все координационные уровни. Таламопаллидарный уровень синергии, с ко­торым ребенок родится на свет, в состоянии извлечь из него одни лишь невыразительные звуки: бурчание, гуление с лишенным смыслового значения звуком «агу» и т. д. В этом возрасте ребенок не умеет плакать, а может только кричать. Мимики точно так же совершенно нет, если не считать гримас — синкинезий, производимых свободной игрой мышц и ничего не выражающих. Стриатум вызывает две важнейшие звукоиздавательные и мимические синергии — смех и плач. Появляется выразитель­ная мимика, отражающая элементарные эмоции удовольствия, страдания, испуга, интереса, гнева². Последующее включение

Интересна параллель с филогенезом, обнаруживающая и в этой области отсутствие точного параллелизма. У птиц (потолочный моториум-стриатум} нет мимики и маловыразительных звуков. У млекопитающих, у которых сформировалась пирамидная система, появляется то и другое, но, как у человека, за счет экстрапирамидной системы. Похоже, что для реализации мимики необходимо, чтобы осуществляющий ее уровень не был потолоч­ным у данного животного (сравнить, например, паллидарное пение птиц).

пирамидного, верхнего, подуровня пространственного поля дает (забегаем несколько вперед) все еще нечленораздельные, но уже целевые звуки, отражающие требования. Наконец, созревание премоторных полей и системы уровня предметного действия даст возможность на втором году жизни произносить первые осмыс­ленные слова: «мама», «дай» и т. д.

Все второе полугодие жизни протекает при постепенном фун­кциональном дозревании уровня пространственного поля с уже начавшим работать нижним стриальным подуровнем и с постепен­ным внедрением пирамидных механизмов верхнего подуровня, которые вытесняют старые паллидарные суррогаты. С точки зрения моторики второе полугодие является прелокомоторным периодом; это подготовка к ходьбе и к бегу, причем в качестве суррогата широко используется ползание. Для того чтобы пояснить сущность этой подготовки к локомоциям, необходимо указать, что законченная иннервационная структура ходьбы и бега включает содружественную работу всех координационных уровней построения. От руброспинального уровня (в кооперации с мозжечком) идут механизмы: 1) динамического распределения тонуса; 2) реципрокной иннервации, прямой и перекрестной; 3} вестибулярной регулировки равновесия. Таламопаллидарный уровень обеспечивает основную, громадную синергию ходьбы, включа­ющую в ритмизированной последовательности почти все 100% скелетной мускулатуры тела. Стриальный подуровень приспо­собляет обобщенную, еще не отнесенную к внешнему реальному пространству паллидарную синергию к фактическим условиям ходьбы: к фактуре и неровностям почвы, ступенькам, наклонам, канавкам и т. п. Наконец, верхний пирамидный подуровень про­странственного поля наслаивает на этот уже вполне реальный и целесообразный акт передвижения то, что придает ему не­посредственно целевой характер, т. е. определенные задания: пройти туда-то, по дороге обернуться и взять то-то, бросить с разбега мяч или гранату и т. п.

Опираясь на это расчленение, легче ориентироваться в той интенсивной подготовительной работе, которая совершается в пре-локомоторном втором полугодии в двигательной сфере ребенка.

Еще до окончательного вытеснения кажущихся нам бесцель­ными брыкательных движений (Strampelbewegung) у ребенка развиваются столь важные для локомоции основные движения, участвующие в сидении и стоянии. Эти движения связаны с ра­ботой стабилизаторов для равновесия всего тела. В этом перио­де тело приучается удерживать и нести всю свою массу над минимальными поверхностями опоры. Для интеграции этих урав-

новешивающих движений необходимы процессы, выполняемые экстрапирамидной системой, особенно вследствие передаваемых ею импульсов вестибуломозжечковой системы (Veraguth, 1921).

В этом самом раннем периоде освоения ходьбы ребенок сталкивается с рядом добавочных, чисто антропометрических затруднений, исчезающих в более позднем возрасте. Нижние конечности его, в частности тазобедренная мускулатура, очень слабы. Сами ноги коротки и вдобавок полусогнуты вследствие незакончившегося формирования поясничного лордоза. Поэто­му общий центр тяжести тела, оттягиваемый кверху относительно очень тяжелыми туловищем и головой, располагается, даже в абсолютных цифрах, более высоко над тазобедренной осью, чем у взрослого. Это создает очень большую тяжесть верхней части тела по отношению- к тазобедренной оси и при слабой мускула­туре вызывает беспрестанные подгибания ножек вследствие от­клонения тела тазом назад. Недаром годовалый ребенок так ча­сто падает на ягодицы. Относительно меньшие, чем у взросло­го, опорные площадки подошв также создают добавочные трудности. Все наблюдения за осваивающим ходьбу ребенком доказывают, что он испытывает в основном два затруднения: под­держание равновесия и борьбу с тяжестью верхней части тела по отношению к тазобедренной оси.

Далее для локомоции необходима как предпосылка извест­ная надежность работы промежуточных систем: тонкая балан­сирующая игра мышц стопы при стоянии, шагательная пере­крестная синергия (stepping) и т.д.—все то, что можно было бы объединить под названием руброспинальных (у кошки и со­баки чисто спинальных) автоматизмов. Дальше следуют высоко-дифференцированные регуляции мозжечка, также транслируе­мые через красное ядро: борьба с силой тяжести, умение целе­сообразно перемещать общий центр тяжести тела, установка и движения туловища и рук в гармонии с движениями ног и т. д. Все перечисленные приобретения указывают на достигаемый к этому времени высокий уровень регуляций с мозжечка и крас­ного ядра.

Амплитуды и темп локомоторных движений, как утверждает не раз уже цитировавшийся Veraguth, в самом основном обус­ловливаются экстрапирамидными ядрами, импульсы которых передаются через красное ядро и руброспинальный пучок. От этих же центров исходит и выразительная слагающая локомо­торных движений, их аффективно обусловленная нюансировка, исходит все то, что исчезает после перенесенного летаргичес­кого энцефалита.

Настоящая двуногая локомоция развивается к началу 2-го года жизни. «До этого времени, помимо недоразвития нервных аппаратов, мускульная система нижних конечностей и даже их вес Сравнительно с весом всего тела слишком недостаточны для поддержания статики. В возрасте 1—2 лет отмечаются неуклю­жесть и неустойчивость движений, зависящие от недостаточной дифференцировки и отсутствия необходимой регуляции тонуса. У детей этого возраста налаживаются выразительные и защит­ные движения и начинают появляться обиходные движения. Та­ким образом, стриальные функции в их статических и кинети­ческих проявлениях достигают значительного развития, пирамид­ные же функции развиты еще очень слабо, движения крайне неточны, наблюдается масса синкинезий. Положение тела ха­рактеризуется наличием некоторого лордоза» (М. О. Гуревич).

Локомоция ребенка 2-го года жизни — это не ходьба и не бег, а нечто еще не определившееся и не дифференцированное (Попова, 1940). Дивергенция бега от ходьбы начинается не ранее чем на 3-м году жизни. Сложной биодинамической структуры ходьбы, свойственной взрослому, еще совершенно нет у начи­нающего ходить ребенка. Вместо обширной гармонической сис­темы импульсов, заполняющих в неизменном порядке и конфи­гурации силовые кривые звеньев ноги взрослого на протяже­нии одного двойного шага, у 12—18-месячного ребенка имеются только два взаимообратных (реципрокных) импульса (один пря­мого, другой попятного направления), совпадающих с тем, что наблюдается, например, при шагательном рефлексе (stepping) у децеребрированной кошки. Эта стадия так называемого иннер-вационного примитива длится около года, т. е. примерно до на­чала 3-го года жизни.

Полный комплект динамических волн ходьбы накопляется очень медленно, заполняясь только к 5 годам. Весьма постепен­но отдельные элементы силовых кривых переходят из группы непостоянных элементов, встречающихся* не при каждом шаге и имеющих тенденцию пропадать при увеличении темпа ходь­бы, в категорию элементов, постоянно появляющихся при мед­ленных темпах, и, наконец, в группу безусловно постоянных. Та­ким образом, постепенное появление и закрепление новых струк­турных элементов не находится ни в какой связи с выработкой элементарной координации и равновесия при ходьбе; в 3—4 года ребенок не только уже давно безукоризненно ходит, но и бегает, прыгает на одной ноге, катается на скутере или трехколесном велосипеде и т. п. Это значит, что механизмы координирования всевозможных видов локомоций и поддержания равновесия

выработаны к этому времени давно и прочно. Те структурные элементы, о которых идет речь, имеют, очевидно, иное значение и связаны с более тонкими деталями двигательной координа­ции. С точки зрения нервной структуры ходьбы характеризуе­мые динамические элементы отражают сложную синергетичес-кую работу таламопаллидарного уровня. Как видно из изложен­ного, их выработка запаздывает на целые годы по сравнению с анатомическим созреванием не только паллидума, но и стриа-тума и пирамидной системы.

Дальнейшие циклограмметрические наблюдения Т. С. Попо­вой (данные о биодинамической эволюции ходьбы и бега, заим­ствованные из очень содержательных ее работ) показывают, что развитие динамической структуры ходьбы протекает в онтоге­незе отнюдь не по -кратчайшему пути. В период примерно меж­ду 5 и 8 годами имеется иногда огромное перепроизводство ди­намических волн в силовых кривых ноги при полнейшей бес­форменности этих кривых. После 8 лет эти «детские» элементы один за другим проходят обратное развитие, а кривые понемногу приобретают те характеристические формы, которые присущи им у взрослого человека. Очень правдоподобно, что этот пере­избыток волн в каком-то отношении сродни паллидарным ги-перкинезам, хотя и проявляется в несколько ином плане. Инво­люция этих лишних волн, сопряженная с превращением кри­вых из бесформенных зубчаток в типические конфигурации, является результатом того избирательного, оформляющего тор­можения со стороны стриатума, по поводу которого мы уже ци­тировали выше мнение Foerster. Как было показано нами в дру­гой работе (Исследования по биодинамике ходьбы, бега, прыж­ка. М.: ЦНИИФК, 1940), упрощение форм силовых кривых и ликвидация «детских» избыточных элементов в них обусловли­ваются в биодинамическом отношении переходом к более со­вершенным способам борьбы с реактивными силами, которые возникают при движении в многозвенных системах конечнос­тей и сбивают его с правильной траектории. Более чем вероят­но, что такой переход к более экономичному и тонкому способу координирования связан с вступлением в работу более высоко организованного центрально-нервного анатомического субстра­та и более дифференцированного функционального уровня.

Еще одно крайне характерное явление, связанное с эволюцией детской ходьбы, которое наблюдала Т. С. Попова, заслуживает краткого упоминания. В силовых кривых ходьбы детей от 1,5 до 3 лет имеется дзета-волна, величина которой тесно и отчетливо связана с длиной шага. Эта волна является совершенно явным коррекционным импульсом, направленным к выравнива­нию длины последовательных шагов. В более позднем детстве эта закономерная компенсационная изменчивость дзета-волны совершенно исчезает, нет ее и в кривых ходьбы взрослого. Между тем стойко постоянная длина шага выдерживается и у старших детей, и у взрослых гораздо стабильнее, чем у детей 2—3 лет, о которых здесь идет речь. Более точные количественные наблю­дения показали, что у старших детей длина шага определяется основным прямым силовым импульсом эпсилон (предшествую­щим дзете) прелиминарно, заранее. Маленький ребенок еще не способен к подобному предвосхищающему планированию своих импульсов, но уже способен к внесению в них вторичных мет­рических коррективов типа детской дзеты. Этого, в свою оче­редь, еще не в состоянии сделать годовалый ребенок, у которо­го и высота дзеты лишена какой-либо закономерности, и длина шага очень резко вариативна.

Биодинамическая дивергенция бега от ходьбы начинается не ранее 3-го года жизни с организации полетного интервала, ко­торого вначале совершенно нет. Заслуживает внимания то, что беговая перестройка становится заметной в кривых вертикаль­ной слагающей раньше, чем в кривых продольной. Нами было отмечено, что вертикальная динамика ходьбы и бега тесно свя­зана с интегральной динамикой всего тела и отражает в основ­ном его борьбу с силой тяжести, тогда как продольная динами­ка конечностей отражает по преимуществу иннервационную структуру движения самих конечностей. Таким образом, тот факт, что перестройка первоначально происходит в вертикальной и лишь значительно позднее в продольной слагающей, свидетель­ствует о том, что перестройка эта вызывается внешними, био­механическими причинами, тогда как иннервационные пере­стройки возникают, по-видимому, вторично, в порядке отклика на требования биомеханической периферии. Центральная дивер­генция является уже следствием периферической.

Попутно с упомянутыми более или менее тонкими иннервационными изменениями происходит и результативное, биодинами­ческое усовершенствование детского бега. Длина шага неуклонно растет: на 5-м году она удваивается, на 8-м утраивается, к 10 го­дам в спринте становится почти в 4,5 раза больпге по сравнению с длиной шага ребенка, едва начинающего бегать. Разумеется, длина ног не увеличивается в такой же прогрессии, так что в основ­ном увеличение длины шага обусловливается возрастанием угло­вых амплитуд движений в ножных суставах, а также увеличением длины полета. Средняя скорость бега также неуклонно растет: в возрасте 3—4 лет она удваивается, к 6 годам становится втрое больше, а к 10 годам — впятеро больше. К этому возрасту ско­рость бега достигает 5,75 м в секунду (около 20,7 км/ч) и стано­вится вчетверо больше скорости ходьбы.

Следующая возрастная ступень после первичной выработки локомоций, относящаяся к окончанию 2-го и ко всему 3-му году жизни, является периодом анатомического завершения созрева­ния всех высших моторных систем ребенка. В этом периоде у ребенка появляются и начинают резко возрастать как по коли­честву, так и по степени успешности выполнения движения уров­ня предметных действий. К этой группе двигательных актов от­носятся по преимуществу действия двух категорий: собственно предметные, т. е. манипуляции с вещами, и речевые. Что каса­ется предметных действий в прямом смысле, то ребенок обуча­ется ряду актов самообслуживания, умело обращается с игруш­ками, воздвигает постройки из кирпичиков, лепит песочные пи­роги, начинает рисовать карандашом. Овладевать речью ребенок начинает, как правило, в третьем полугодии жизни. Речь и ее развитие составляют, однако, столь обширную и самостоятель­ную проблему и ей посвящена столь обильная литература, что мы не будем затрагивать ее в настоящем очерке.

Что касается общего стиля моторики подрастающего ребен­ка, то, как справедливо отмечает М. О. Гуревич, в противополож­ность увальням-двухлеткам «дети 3—7 лет отличаются подвиж­ностью и грациозностью, у них хорошо развита способность к передвижениям и выразительным движениям. Однако двигатель­ное богатство детей этого возраста бывает лишь при свободных движениях и совершается за счет точности. Стоит заставить ре­бенка производить точные движения, как он сразу начинает утом­ляться и стремится перейти к играм, где движения свободны. Неспособность к точности зависит от недоразвития корковых механизмов и от недостатка выработки формул движения. Та­ким образом, в этом возрасте преобладает выразительная, изоб­разительная и обиходная моторика. Кажущаяся двигательная не­утомимость ребенка связана с тем обстоятельством, что он не производит продуктивных рабочих движений, требующих точнос­ти и преодолевания сопротивления, а следовательно, и большей затраты энергии. При обиходных, а тем более при выразитель­ных и изобразительных движениях, почти не связанных с сопро­тивлением, движения совершаются естественно, т. е. начинают­ся, проходят и заканчиваются соответственно физиологическим и механическим свойствам двигательного аппарата в соответ­ствующем темпе и ритме, с плавными, мягкими переходами от

сокращения отдельных мускульных групп к их расслаблениям и обратно. Отсюда грациозность детских движений. В частно­сти, темп, ритм, иннервация и денервация движения и другие стриальные функции уже хорошо развиты в этом возрасте; на­чинают развиваться и корковые механизмы, уменьшается коли­чество синкинезий, но сила движений довольно мала» (М. О, Гу-ревич),

О развитии детской моторики в последующем периоде имеется значительно меньше точных наблюдений, поэтому мы коснемся данного периода вкратце, обрисуем лишь в немногих словах: 1) развитие графики и 2) общую типовую картину функциональ­ных сдвигов в пропорциях и соотношениях координационных уровней.

Акт письма (скорописи) в его сформированном виде отлича­ется еще большей сложностью координационного построения, чем локомоции: недаром и его расстройства при очаговых по­ражениях мозга так разнообразны. Уровень палеокинетических регуляций (уровень красного ядра) создает, во-первых, общий тонический фон пишущей конечности и, разумеется, всей рабо­чей позы, во-вторых, основную вибрационную, колеблющуюся иннервацию мышц предплечья (пронаторов и супинаторов, а так­же флексоров и экстензоров запястья и пальцев), Эта вибра­ция, как и все вибрации, создаваемые этим уровнем, монотон­на, безукоризненно ритмична и протекает по почти чистой си­нусоиде — элементарнейшей изо всех кривых колебательного процесса. Уровень синергии обеспечивает плавную округлость движения и его временной узор; округлость эта получается по­средством создания очень тонкой, но прочной синергии всей мускулатуры предплечья и кисти, дающей неощутимо постепен­ные переливы напряжений из одних мышц в другие. Эту груп­пу координационных свойств, обеспечиваемых таламопаллидар-ным уровнем, можно с удобством наблюдать, пользуясь тем, что навыки и двигательные фоны, протекающие на уровне синер­гии, совершенно не поддаются переключению на другие конеч­ности или даже на другие пункты той же самой конечности. Все же двигательные компоненты, реализуемые стриальным под­уровнем и кортикальными уровнями, наоборот, с большой лег­костью допускают подобное переключение: тут^ проявляется то, что получило в нервной физиологии наименование «пластично­сти нервной системы». Поэтому, наблюдая процесс письма и изменения почерка при писании (без предварительной трени­ровки) левой рукой, кончиком ноги или подбородком и т. п., мы с полной ясностью можем расчленить, что именно имеется в

акте письма от таламопаллидарного уровня и что от уровней вышестоящих. Как правило, вся общая физиономия почерка со­храняется при таких переключениях полностью, но округлая плавность движений и буквенных очертаний, составляющая ха­рактерную черту скорописи и являющаяся ее непосредствен­ной причиной, целиком исчезает и заменяется затрудненной мед­лительностью движений и угловатостью буквенных очертаний, напоминающих письмо младших школьников.

Стриальный подуровень С1 вносит в акт письма те же эле­менты процессуального приспособления к пространству, кото­рые mutatis mutandis составляют долю участия этого уровня в ходьбе: осуществление движения., кончика пера или карандаша по поверхности бумаги, вдоль линеек (действительных или во­ображаемых), квалифицированную хватку и держание орудия письма и т. д. Участие верхнего подуровня пространственного поля — его пирамидного агрегата С2 — определяется труднее. На его долю достается (насколько можно в настоящее время су­дить об этом на основании наблюдений над пирамидными вы­падениями в клинике) осуществление геометрической части пись­ма — выполнение очертаний букв и соблюдение существенной особенности почерка, т. е. геометрического соответствия выпи­сываемых букв некоторым общим стандартам данного индиви­да, которые повторяются им одинаково при всех масштабах пись­ма и при разнообразнейших рабочих позах (например, когда он, сидя, водит пером по бумаге или, стоя, мелом по доске и т.п.). Эти характерные свойства почерка сохраняются, как уже упо­миналось, при переключении на любую другую конечность.

Еще одна техническая подробность акта письма, которая обычно ускользает от внимания наблюдателя, но имеет перво­степенное значение, осуществляется, судя по всему, обоими под­уровнями пространственного поля. То сложное движение по плос­кости, след которого закрепляется на бумаге и является требуе­мым результатом акта письма, должно представлять траекторию кончика пера или карандаша. Для того чтобы эта точка, отстоя­щая на несколько сантиметров от кончиков пальцев, могла про­делать требуемое движение во всех подробностях с точностью, исчисляемой десятыми долями миллиметра, как при письме, так и при рисовании, другие пункты сложной кинематической цепи руки, держащей перо, должны выписывать в пространстве со­всем иные и не менее точные траектории. Как показывают точ­ные циклограмметрические наблюдения движений письма и их анализ, даже ближайшие к острию пера кончики пальцев со­вершают движения, следы которых не плоскостны и сильно

отличаются по конфигурации от следа пера, т. е. от написанно­го. Еще более далеки от этой конфигурации траектории, напри­мер, пястно-фаланговых сочленений кисти: в этих траекториях уже совершенно невозможно угадать написанный текст.

Таким образом, ни одна точка живой конечности не выпи­сывает в пространстве ни одной буквы, а только резко, хотя и закономерно, искаженные их видоизменения (анаморфозы). При этом исследуемый не имеет, как правило, никакого осознанного представления о том, как выглядят выводимые его пальцами изу­родованные производные от буквенных знаков. Вот эту-то пере­шифровку выполняет в норме координационный уровень про­странственного поля, и (мы забегаем здесь вперед) усвоение ее как автоматизированного навыка представляет собой одну из наибольших трудностей при изучении ребенком письма.

Наконец, уровень действий, анатомические субстраты кото­рого в коре большого мозга включают известные клиницистам «центры письма» (вызывающие при поражениях синдромы аг­рафии), осуществляет уже смысловую сторону письма. Для него буквы — не геометрические конфигурации, а смысловые схемы, ассоциированные и с их звуковыми алфавитными образами, и с начертательными образами слов. Если уподобить работу двух низовых уровней Л и В (руброспинального и таламопаллидарно -го) работе основного генератора радиостанции, испускающего монотонную «несущую частоту» электромагнитных колебаний, то работа уровня действий D окажется очень похожей на то, что делают с этими монотонными колебаниями токи из радиовеща­тельной студии. Эти токи модулируют колебания соответствен­но сложной и аритмической смысловой связи речи диктора, му­зыкальной передачи и т. д. Именно таким порядком смысловой уровень D модулирует плавные, однообразные тонически-синер-гические качания кисти и пальцев, меняет то тут, то там их ам­плитуды и очертания и вяжет из них буквы и слова. Нет ника­кого сомнения в существовании и влиянии на акт письма кор­тикальных уровней, еще более высоких, чем Д и обозначаемых нами в их совокупности буквой.Б. Их существование обнаружи­вается и доказывается разнообразием форм патологических на­рушений смысловой части письма (выпадений, персевераций, параграфий и т.д.) при различным образом локализованных по­ражениях головного мозга. Мы не будем касаться их здесь, так как, поднимаясь постепенно по лестнице уровней» мы неощутимо попадаем с ними в область психологии. Представление о психо­моторной структуре письма, получаемое из предыдущего изло­жения, сможет помочь нам проследить в кратких чертах разви-

тие письма у ребенка и извлечь из характеристики этого раз­вития некоторые обобщающие указания.

Прежде всего нужно отметить существенное отличие меж­ду обрисованным выше развитием акта схватывания предмета и процессом освоения письма. Потребность в схватывании воз­никает с первых же недель жизни ребенка, когда анатомичес­кое развитие завершено только для субстратов самых низших уровней. Поэтому акт схватывания вначале осуществляется сур­рогатно, с помощью наличных координационных ресурсов, а в дальнейшем неукоснительно передвигается снизу вверх по уров­ням, по мере их поочередного дозревания, пока, наконец, не до­ходит до того наиболее адекватного этому движению уровня, на котором ему суждено остаться на всю жизнь. С письмом про­исходит иное. Обучение этому навыку начинается тогда, когда формирование уровней в основном закончено, и потому проте­кает по своей принципиальной схеме так же, как и процессы освоения навыков у взрослого. У ребенка здесь преимущество перед взрослым в том, что его центральная нервная система еще значительно более пластична тл гибка. Наоборот, преиму­щество взрослого при обучении нсвому навыку в том, что у него более богатые, приобретенные им за предшествующую жизнь «фонды» энграмм, т.е. вспомогательных, технических, фоновых приемов или сноровок, которые он может применять и при но­вых встретившихся ему обстоятельствах.

Осуществление акта письма у новичка начинается с верх­него, ведущего уровня этого акта, во всяком случае (оставляем под вопросом роль психологических уровней Е), с наивысшего из уровней, связанных с чисто двигательной, координационной стороной процесса письма, а именно с предметного уровня D.

Ребенок, знающий буквы и осваивающий грамоту, изобра­жает буквы карандашом («пишет по-печатному») в виде их ос­новных схем, с очень грубой пространственной, геометричес­кой координацией. Здесь интересны два обстоятельства, вскры­вающие некоторые подробности возникновения координационной структуры письма.

Во-первых, ребенок еще не грамотный, но уже интересую­щийся книгой и буквой, если он вообще сколько-нибудь владеет карандашом, охотно срисовывает буквы из книги или азбуки, причем копирует их со всеми замечаемыми им подробностями типографского шрифта — черточками, выступами и т. д. Когда же наступает более поздняя фаза попыток смыслового письма пе­чатными буквами, все эти черточки и завитки куда-то исчезают и получается поверхностное впечатление, что графика ребенка

стала небрежнее. Это неверно. Он просто уходит от геометри­ческого образа буквы, которую он срисовывал как узор на уровне пространственного поля, и переключается на смысловую схему буквенного знака из уровня действия D, для которой эти укра­шения уже не имеют значения.

Вторая интересная деталь — это обилие в описываемой фазе письма печатными буквами букв зеркально перевернутых, у ко­торых слева оказывается то, что должно быть справа, и наобо­рот. Изредка случается, что ребенок вдруг целое слово напишет справа налево, по-видимому, сам того не замечая. Для объясне­ния этого факта, тесно связанного с проблемой право- и лево-рукости, необходимо указать на обстоятельство, ускользавшее от внимания старой психофизиологии: отличие правой руки от ле­вой, разграничение правой и левой стороны и т. п. присущи от­нюдь не всем двигательным уровням снизу доверху, а начина­ются только в уровне предметных действий D, тогда как во всех движениях нижележащих уровней обе руки еще совершенно равноценны. Во второй половине отрочества и в юности под влиянием резкого преобладания предметных действий в общей пропорции совершаемых движений уже вторичным порядком начинается преимущественное развитие правой руки (у природ­ных левшей — наоборот). Тогда большая сила ее, ловкость и т. д. неминуемо сказываются на успешности движений любого уров­ня (например, на дальности броска или на силе сжатия дина­мометра). Впрочем, выносливость к статической нагрузке (уро­вень А) остается в большинстве случаев на всю жизнь более зна­чительной в левых конечностях, чем в правых (В. Фарфель).

У маленького ребенка еще совершенно не проявляются раз­личия между правой и левой сторонами тела ни в силе мышц, ни в координационной ловкости. Эти различия становятся ощу­тимыми у него только впоследствии, по мере возрастания в его моторном обиходе количества движений из предметного уровня. Разногласия различных авторов (Baldwin, Dix, Stier, Braune и др.) по вопросу о возрасте, когда эти различия обнаруживаются у подрастающего ребенка (одни определяют этот возраст в 2 года, другие — в 14 лет), объясняются, несомненно, тем, какие имен­но движения наблюдал тот или другой автор, "^ем больше ис­следователь обращал внимание на предметные действия, тем раньше должен был он констатировать наступление право-ле­вой неравноценности.

Естественно, что ребенок, у которого правая сторона функ­ционально еще ничем не отличается от левой, в обиходе посте­пенно путает правую руку с левой и не придает значения на-

правленности букв и даже целых слов, выписывая или прочи­тывая их то с левого, то с правого конца (в фазе срисовывания букв ребенок не смешивает правую руку с левой).

Не будем останавливаться на эмпирически намеченных с большей или меньшей проницаемостью приемах обучения ре­бенка письму, которые воздействуют на последовательность оформления технических фонов и автоматизмов. Здесь уместно упомянуть лишь о некоторых фазах, неизбежно проходимых каж­дым подростком в течение такого обучения. Первые пробы письма выполняются ребенком крупно. Это зависит не только от отно­сительной количественной грубости его пространственных ко­ординации. Другая и, скорее всего, основная причина предпоч­тения крупного письма непосредственно связана с указанным выше несоответствием между движениями кончика пера и дви­жениями точек самой конечности. Легко представить себе, что при тех же соотношениях длин рычагов разница между очерта­ниями траекторий пера и, например, концов пальцев будет тем менее ощутимой, чем крупнее выводимые пером знаки. Цикло­графические наблюдения прямо подтверждают это. Только по мере освоения требующейся здесь перешифровки ребенок с уве­ренностью переносит зрительные коррекции движения на кон­чик своего пера и приобретает автоматическое умение заста­вить его воспроизвести любое желаемое очертание. Это посте­пенное освоение позволяет ему мало-помалу уменьшать величину выписываемых букв. Мы не останавливались бы так долго на развитии этой перешифровки импульсов, если бы это не было очень общим явлением, происходящим буквально при всех дей­ствиях, совершаемых с помощью орудия: ножа, иглы, паяльни­ка, плоскогубцев, электросварочного электрода и т. п. Взрослый, осваивающий технику работы с подобным орудием, имеет уже в своем распоряжении много аналогичных, ранее приобретен­ных навыков, для которых нередко именно письмо является пер­вым прототицом. Ребенку, лишенному такого опыта, освоение этой техники дается гораздо труднее.

Автоматизация охарактеризованного навыка состоит в пере­ключении этой координационной компоненты из ведущего уровня действия D вниз в уровень пространственного поля С.

Наряду с этим процессом совершается автоматизация дру­гого рода—освоение письма по линейкам. Движение предпле­чья, ведущего перо вдоль строки, приспособляется к требованиям разграфленной плоскости, лежащей перед глазами, и постепенно переводится из области зрительного контроля в область проприо-цептивного, при котором ровная расстановка и направленность

строк удаются уже я на неразграфленной бумаге. Эта фоновая слагающая переключается из ведущего уровня в экстрапирамид­ный подуровень стриатума С/.

Наконец, постепенно происходит, но медленнее и труднее всего осваивается овладение элементами собственно скоропи­си, связанное с выработкой фоновых автоматизмов в обоих ниж­них уровнях — таламопаллидарном В и руброспинальном Л.

Таким порядком усваивается правильное распределение на­жимов (перо перестает цепляться за бумагу, делать кляксы и производить утрированно жирные нажимы), привычка к слит­ному писанию слов и, наконец, скорописная колебательная не­сущая синергия. Самые древние по филогенезу и раньше всех остальных развивающиеся в онтогенезе нижние уровни обуз-дываются труднее и позднее всех, и настоящая скоропись вы­рабатывается только путем очень долгой практики, всегда уже по выходе из отрочества.

Общее развитие моторики во второй половине отрочества (между 7 и 10 годами) направлено к" постепенному овладению теми координационными возможностями, которые создались у ребенка в результате окончательного анатомического созрева­ния моториума (как сказано выше, примерно к 4-му году жиз­ни). К началу 2-го десятилетия «вместе с усовершенствованием двигательного аппарата несколько уменьшается богатство дви­жений, но налаживаются мелкие точные движения вследствие постепенного развития корковых компонентов,-однако остается неспособность к длительной установке на продуктивную работу вследствие все еще недостаточного развития фронтальных ме­ханизмов. Известная гармония, достигнутая во время второго детства, снова нарушается в большей или меньшей степени в пубертатном возрасте, когда происходит перестройка моторного аппарата. В это время замечается снова богатство движений, но без детской грации, нарушается умение владеть движениями и соразмерять их, получается неловкость, угловатость, избыточные гримасы, недостаток координации движений, нарушение тормо­жения» (М. О. Гуревич).

Эти сдвиги в моторике в переходном возрасте, совпадаю­щие и с разнообразными сдвигами в психике,.также обуслов­ленными перестройкой всего эндокринного аппарата и нервной системы, бывают очень многообразны и подводят вплотную к весьма важному вопросу, которого здесь можно, будет коснуть­ся лишь вскользь. Так как при этих колебаниях и временных регрессиях не может быть и речи не только об органических, субстратных нарушениях, но и об утере каких-либо уже приоб-

ретенных навыков или автоматизмов, то, очевидно, дело заклю­чается в чисто функциональных изменениях уже достигнутых пропорций и соотношений между координационными уровнями. Эти отклонения бывают различны отчасти вследствие не подда­ющихся учету индивидуальных различий между субъектами и путями их развития, но в значительной мере они определяются и тем, каковы были конституционные пропорции между коор­динационными уровнями до наступления пубертатных перестроек и какими эти пропорции станут по окончании таких перестро­ек. Этот вопрос о сдвигах пропорций составляет лишь часть го­раздо более широкой и общей проблемы первостепенного зна­чения, которую можно обозначить как проблему индивидуаль­ных моторных профилей, т. е. индивидуальных, конституционно обусловленных соотношений между степенями развития и со­вершенства отдельных уровней построения движений.,Эта про­блема, в свою очередь, близко соприкасается с проблемой мо­торной одаренности, которая, однако, гораздо сложнее и в на­стоящее время вряд ли может быть разрешена правильно в методологическом отношении. Эта проблема включает трудный и не всегда объективно поставленный вопрос оценки и требует количественных определений. Устранив ее как преждевремен­ную, остановимся в немногих словах на проблеме профилей, ко­торая допускает более надежную качественную оценку и имеет большое практическое значение.

У разных субъектов встречаются в норме очень различные соотносительные степени развития отдельных координационных уровней. Есть люди, отличающиеся большим изяществом и гар­монией телодвижений (уровень В), но их руки необычайно бес­помощны, они не умеют управиться" ни с молотком, ни с каким-либо примитивным орудием (уровень D). Другие обладают ис­ключительной точностью мелких движений (гравирование, работы часовщика или ювелира) и при этом мешковаты, неловки, спо­тыкаются о свои ноги, роняют стулья, мимо которых проходят: у Этих лиц имеется резкое преобладание уровней С2 и А над уровнем В. Необходимость выработки системы наблюдений, ко­торая позволила бы объективно определять подобные моторные профили и пропорции, совершенно назрела, но, к сожалению, пока такой системы еще не существует и приходится ограничи­ваться весьма приблизительными описаниями³.

В труде М. Гуревича и Н. Озерецкого «Психомоторика» (М., 1930) име­ется попытка построения тестовой схемы для определения подобных моторных профилей и сопоставления их с конституционными данны­ми. Однако эта попытка еще очень несовершенна.

Диспропорции подростка в пубертатном периоде чаще все­го сводятся к:

1) резкому выпячиванию уровней пирамидно-коркового ап­парата в ущерб экстрапирамидным фоновым уровням (этим объясняются наблюдаемые в этом возрасте угловатость, нелов­кость глобальных движений, неустойчивость тонуса);

2) нарушению нормальных, уже начавших устанавливаться взаимоотношений между уровнем действия D и фоновыми уровня­ми, доставляющими ему необходимые для большинства действий технические сноровки и так называемые высшие автоматизмы.

Отсюда проистекают деавтоматизация, недостаток точности движения, большая утомляемость. С течением времени эти дис­пропорции выравниваются, и у юноши устанавливается инди­видуальный психомоторный профиль взрослого человека.

ПРИРОДА НАВЫКА И ТРЕНИРОВКИ

Оформление моторики до степени развития, свойствен­ной взрослому, завершается только после полового созревания, т. е. намного позже, чем заканчивается анатомическое сформи­рование центральной нервной системы. Это обстоятельство указы­вает на то, что в очень значительной мере сущность развития моторики в онтогенезе заключается не в биологически обуслов­ленном дозревании морфологических субстратов, а в накопле­нии на основе этих субстратов и с их помощью индивидуально­го опыта особи. Самые первоначальные фундаментальные при­обретения этого опыта, более или менее общечеловеческие по своему содержанию, имеются действительно к началу возмужа­ния, но, разумеется, и в течение всей своей последующей жиз­ни индивидуум продолжает пополнять этот психомоторный опыт, приобретать новые навыки, умения и координационные комби­нации. Такое обогащение отчасти происходит самотеком, более или менее непроизвольно. Гораздо чаще оно осуществляется созна­тельно и намеренно, когда субъект либо сам воспитывает и выра­батывает в себе новые двигательные навыки, либо переходит к учителю, берущему на себя руководство такой выработкой.

Все эти прижизненно, онтогенетически прио0ретенные дви­гательные возможности обозначаются обобщенно термином «двигательные навыки» (иначе — моторные навыки, умения, сноров­ки, по-английски — skills, по-немецки — Fertigkeiten и т. д.), про­цессы же их намеренной, сознательной выработки объединяются в понятия двигательной тренировки. Подобные навыки приоб­ретаются по каждому из координационных уровней, и, как было

показано выше на примерах локомоции и письма, каждый на­вык в отдельности часто представляет очень сложную, много­уровневую структуру.

Вплоть до настоящего времени продолжает стойко держать­ся представление о двигательном навыке как о цепочке услов­ных замыканий, вырабатывающихся посредством проторения со­ответствующих межнейронных связей и объединяющихся в нечто, получившее (внутренне противоречивое) наименование «динамических стереотипов». Экстраполяторы теории условных рефлексов прошли, однако, мимо ряда капитальных различий между обоими названными процессами. Прежде всего при вы­работке условных замыканий путем настойчивого повторения стимулов подопытное животное или человек ставится в условия полной пассивности по отношению к ним. Напротив, формиро­вание двигательного навыка есть на каждом этапе активная пси­хомоторная деятельность.