Репарация и защитные механизмы

Репарация и самовосстановление: от симбиоза к сепарации

Год издания и номер журнала: 2009, №2
Автор: Олифирович Н.И. / Малейчук Г.И.

Для того, чтобы прийти к согласию с Запретным и Невозможным, нужен каждый раз процесс оплакивания, причем такой, который возместил бы то, на что оставлена надежда.

Н. Макдугалл

Раннее развитие Я

Кто мы такие? Почему мы такие, какие есть? Можем ли мы измениться? Эти вопросы рано или поздно задает себе каждый человек. Талантливый психоаналитик Н. Мак-Дугалл сравнивает наше Я с внутренним театром, в котором действуют различные персонажи, зачастую неизвестные друг другу, иногда враждующие между собой. Их актуализация может вызвать у нас недоумение, гнев, страх, соматические проявления. Эти «персонажи» - окаменелые слепки нашего собственного Я, относящиеся к событиям прошлого. Повторяющиеся действия, актуальные конфликты базируются на сценариях, которые «были написаны годы назад наивным детским Я, боровшимся за выживание во взрослом мире… Эти психические пьесы могут исполняться в театре нашей души или тела, могут разыгрываться во внешнем мире, иногда захватывая души и тела других людей, а то и общественные институты, в качестве сцены» (Макдугалл, 2002, с. 4).

Самые древние, самые архаичные слои нашей психики основаны на событиях, которые происходят в первые годы жизни. Это аксиома, которой придерживаются сторонники психодинамического направления психотерапии. Ставшие классическими труды Д. Винникота о воздействии взаимоотношений с матерью на развитие младенца, исследования Дж. Боулби о влиянии раннего окружения на формирование невроза и невротического характера, работы М. Кляйн и А. Фрейд по анализу развития детей в первые годы жизни показывают, что неудачи в разрешении ранних конфликтов между любовью и ненавистью имеют далеко идущие последствия для благополучия ребенка. Именно значимые другие, семейное или замещающее социальное окружение создают ту среду, которая либо поддерживает развитие различных структурных элементов self, либо травмирует хрупкую детскую психику.

В данной статье наше внимание было сконцентрировано на проблеме, связанной с ранним развитием в условиях дефицита любви и эмпатии. Так, обычно заботы о младенце берет на себя мать, отношения с которой являются основой для последующего понимания ребенком себя, своих чувств и желаний. Анализируя истории жизни клиентов, мы зачастую сталкиваемся либо с депривацией, либо с неспособностью родителей удовлетворить потребности ребенка. Здесь речь идет не об удовлетворении биологических потребностей, которые чаще всего обеспечиваются окружением, а о потребностях, связанных с контактом, близостью, установлением взаимоотношений. Маленький ребенок «не столько сфокусирован на получении материнского молока, сколько на восприятии заботы о самом себе и чувстве теплоты и привязанности» (Макс-Вильямс, 1998, с. 50).

В фокус нашего анализа мы поместили сказку Г.Х. Андерсена «Русалочка». По мотивам этой сказки создан ряд анимационных и художественных фильмов. Эта печальная история не оставляет равнодушным ни читателя, ни зрителя. «Русалочка» - яркая иллюстрация тезиса о том, что дефицит, возникающий в ранних взаимоотношениях со значимыми людьми, человек пытается восполнить в течение всей последующей жизни.

Наиболее серьезные случаи личностной патологии возникают из-за нарушений взаимоотношений мать-ребенок на ранних этапах развития. Согласно гипотезе М. Малер, «корни детских психозов, а также пограничных расстройств следует искать во второй половине первого года жизни и на втором году жизни в аутической, симбиотичной фазах и в фазе сепарации-индивидуации» (Малер, Мак-Девитт, 2005, с. 1).

В нормальной аутической фазе, которая продолжается с момента рождения примерно до месячного возраста, новорожденный действует на инстинктивном уровне. Задача матери - быть «внешним исполнительным Я ребенка», помогать ему в достижении гомеостаза посредством преимущественно физиологических механизмов.

Появление у ребенка способности к восприятию того, что удовлетворение и приятные переживания зависят от какого-то источника вне телесного Я, свидетельствует о переходе из аутической в симбиотическую фазу. Нормальная симбиотическая фаза описывает состояние слияния с ребенка с матерью, когда «Я» и «не-Я» еще не различимы. Симбиотическая фаза продолжается примерно от полутора до 5-6 месяцев. Этот термин характеризует тот этап жизни ребенка, когда только начинает обнаруживаться дифференциация его собственного Я от матери. На этой фазе у ребенка проявляется способность формировать эмоциональную привязанность к матери, которая является основой для всех его дальнейших взаимоотношений. Нормальное прохождение симбиотической фазы является предварительным условием для отделения ребенка от матери на последующей фазе сепарации-индивидуации, а также для дальнейшего развития идентичности.

Сепарация, по М. Малер - это процесс, в ходе которого младенец постепенно формирует внутрипсихическую репрезентацию себя, отличную от репрезентации его матери. Индивидуация же означает попытки младенца построить свою уникальную идентичность, осознать собственные индивидуальные характеристики. В этот период развития особенно важным становится адекватная эмоциональная открытость матери и аффективный контакт с ребенком, который для последнего выступает условием развития всех психических структур. Проблемы, возникающие на данном этапе развития, приводят к формированию пограничной организации личности (Мак-Вильямс, 1998, 78). Центральной проблемой пограничных личностей является проблема идентичности, связанная со сложностями в ощущении и описании своего собственного Я. Ранние проблемы дифференциации, обретения своего Я могут приводить к различного рода психопатологиям в период взрослости: зависимому и созависимому поведению, депрессиям, психосоматическим нарушениям. В рамках клинических описаний мы имеем дело с оральным, симбиотическим либо нарциссическим характером (Джонсон, 2001).

Таким образом, на ранних фазах развития чрезвычайно важным является то, с какими главными объектами взаимодействовал ребенок, как он переживал контакты с ними, как они были интернализованы во внутренние образы и репрезентации. Нарушения взаимоотношений на этих этапах развития определяются как диадические, или довербальные. Согласно концепции М.Балинта, эти нарушения имеют дефицитарную природу и приводят к так называемому базисному дефекту (Балинт, 2002). Метафорически этот дефект можно сравнить с участком земли, на которой в дальнейшем строится дом. Даже если здание нашей идентичности на более поздних этапах развития строится из хорошего и прочного материала, то, что было раньше и глубже - болотистая почва под строением, подземная река, зыбучий песок - регулярно приводят к его оседанию и разрушению.

Сложности точного установления периода «сбоя» в отношениях матери и ребенка приводят к созданию различных теоретических моделей, которые проходят проверку в реальной психотерапевтической работе. Однако существуют готовые, практически архетипические истории, позволяющие проанализировать связь между характером взрослых нарушений и патологией в ранних детско-родительских отношениях. Именно они часто заставляют задуматься о решающем значении нарушений в диаде «мать - дитя» и семейных дисфункций в целом для понимания становления личности.

Ранние утраты

Для анализа сказки «Русалочка» вначале необходимо обратить внимание на семью, в которой выросла главная героиня. Эту семью можно описать как неполную (в нуклеарной семье отсутствует мать) и одновременно расширенную, так как вместе проживают представители трех поколений: отец, шесть его дочерей и его мать. Мужской персонаж, морской царь, «давным-давно овдовел». При этом, несмотря на свой статус, он больше не женился, и «хозяйством у него заправляла старуха мать». Термин «старуха» отсылает нас к идее о невозможности выполнять определенные женские функции, прежде всего - материнские. И действительно, она, с одной стороны - женщина ум­ная, но, с другой - «очень гордая своим родом: она носила на хвосте целую дюжину устриц, тогда как вельможи имели право носить всего-навсего шесть. Вообще же она была особа, достойная всяческих похвал, прежде всего потому, что очень любила своих маленьких внучек». Однако, несмотря на свои достоинства, бабушка не замечает очевидного: ее младшая внучка Русалочка является странным ребенком: слишком тихим, слишком задумчивым, слишком отличным от других сестер.

При анализе ранних объектных взаимоотношений Русалочки можно предположить, что смерть матери произошла вскоре после ее появления на свет. По-видимому, мы имеем дело с оральным характером (Джонсон, 2001). Исходя из истории развития Русалочки и ее актуальной характерологии, можно допустить, что она успешно прошла аутическую и симбиотическую фазу развития и смогла удовлетворить потребность в безопасности и первичной привязанности. Очевидно, у нее сложилось убеждение, что «мир не опасен. Я имею право на существование». Что касается орального характера, то он формируется при условии, что ребенок был принципиально желанным, тогда как потребности в эмоциональной привязанности не могли быть удовлетворены должным образом, в нашем случае - по причине утраты главного объекта привязанности - матери. Именно дефицит эмпатии, понимания чувств, желаний и переживаний девочки в раннем детстве привел к формированию определенного типа личности. Ее потребности в близости, тактильном контакте, заботе, необходимые для развития, не были удовлетворены в должной мере. Она должна была демонстрировать независимое поведение, оставаясь в состоянии хронической нуждаемости в близких отношениях, поддержке и любви. Как следует из текста, Русалочка неконтактна, она предпочитает слушать истории бабушки и сестер, при этом сама проводит время в мечтах и фантазиях: «больше всего любила Русалочка слушать рассказы о людях, живущих наверху, на земле. Старухе ба­бушке пришлось рассказать ей все, что она знала о кораблях и городах, о людях и о животных».

Инициация как кризис

Мир Русалочки - это мир ожидания чуда. Рассказы о жизни наверху побудили ее воображение, и, еще ни разу не видев этого мира, Русалочка уже знает, что она очень полюбит и тот мир, и людей, которые там живут. Этот мир - один из аспектов Запретного. Проникнуть туда можно только после того, как тебе исполнится 15 лет. Сестры-погодки Русалочки одна за другой поднимаются наверх и рассказывают о чудесах, которые они видели. Русалочке остается только ждать, когда же наступит тот самый день, когда она получит право покидать дворец и плавать на поверхности моря. Получение этого права символизирует наступление нового этапа жизни, а подъем наверх является процедурой инициации.

Инициация (от лат. initiation - посвящение) в широком значении - любые обрядовые действия, сопровождающиеся и формально закрепляющие изменения социального статуса и социальной роли человека или группы людей в связи с вступлением в какое-либо корпоративное объединение или возведением в какую-либо социальную должность. Инициацию, которую предстоит пережить Русалочке, можно отнести к обрядам перехода (Ефимкина, 2006). Эти обряды связаны с перемещением индивида или группы людей в новую социальную категорию и приобретением нового социального статуса.

Любая инициация проходит на двух уровнях - внешнем и внутреннем. Внешний уровень проявляется в виде различных последовательных обрядовых действий, которые могут различаться в зависимости от вида, цели инициации, культурных традиций и др. В нашей сказке инициация дает возможность подниматься на поверхность моря. «Когда вам исполнится пятнадцать лет,- говорила бабушка,- вам тоже разрешат всплывать на поверхность моря, сидеть при свете месяца на скалах и смотреть на плывущие мимо огромные корабли, на леса и города!» Подъем вызывает ассоциации с ростом, взрослением, переходом на качественно новый уровень восприятия мира. На шкале «девочка - девушка - женщина - старуха» этот переход определяет границу между детством и подростковым/юношеским возрастом.

Внутренний уровень инициации характеризуется появлением переживаний инициируемого в связи с его участием в инициации и обретении им нового статуса и новой идентичности. В таком значении инициация может рассматриваться как нормативный психологический кризис.

Термин «кризис» подчеркивает момент нарушения равновесия. Появляются новые потребности, начинается перестройка мотивационной сферы личности. Кризис - это состояние эмоционального и ментального стресса, требующее значительного изменения представлений о мире и о себе за короткий промежуток времени. Зачастую подобная ревизия представлений влечет за собой изменения в структуре личности. Эти изменения могут носить как позитивный, так и негативный характер.

Личность, находящаяся в кризисе, по определению не может оставаться прежней. Человеку в кризисном состоянии либо удается встретиться с самим собой, с травмирующими обстоятельствами или воспоминаниями и превратить их в источник новых ресурсов и жизненных ценностей, либо не удается осмыслить свой актуальный психотравмирующий опыт, и тогда он продолжает оперировать знакомыми, шаблонными категориями или использовать привычные модели приспособления.

При таком подходе кризисы представляются как чрезвычайно важные моменты жизненного пути личности. Кризисы - это «шансы жизни», точки роста, в которых происходит изменение Я человека, если рассматривать Я как живую самоорганизующуюся систему. Кризисы - это возможности для выбора новой формы Я, то есть для смены Я-идентичности. Кризисы знаменуют собой переход из одной стабильной фазы в другую, разрушение старого, отжившего и освобождение пространства для нового. Таким образом, неудовлетворенные потребности Русалочки, связанные с получением заботы и любви, вновь выходят на сцену ее внутреннего театра, а характер переживания кризиса позволит либо научиться осознавать и удовлетворять собственные потребности, либо усугубить уже имеющиеся проблемы.

Во время прохождения Русалочкой кризиса инициации происходит действие, которое ярко иллюстрирует ее личность.

«Наконец и ей исполнилось пятнадцать лет.

- Ну вот, вырастили и тебя!- сказала бабушка, вдовствующая королева.- Поди сюда, надо и тебя принарядить, как других сестер!

И она надела Русалочке на голову венок из белых лилий,- каждый лепесток был половинкой жемчужины,- потом, для обозначения высокого сана принцессы, приказала восьми устрицам прицепиться к ее хвосту.

- Ой, как больно!- воскликнула Русалочка.

- Ради красоты и потерпеть не грех!- сказала старуха.

Ах, с каким удовольствием скинула бы с себя Ру­салочка все эти уборы и тяжелый венок,- красные цветы из ее садика шли ей куда больше,- но она не посмела!

- Прощайте!- сказала она и легко и плавно, точно пузырек воздуха, поднялась на поверхность».

Депрессия и агрессия

Мы замечаем, что Русалочка испытывает боль, но не пытается ее облегчить. И дальше, на протяжении всей истории, она никогда не борется, не настаивает на своем, не требует того, что ей нужно. Это происходит потому, что Русалочка лишена контакта со своим Я и со своими желаниями. Кроме того, окружение не способно понимать Русалочку, поддерживать ее саму и отношения с ней. Возможно, если бы бабушке не нужно было воспитывать еще пятерых внучек и заниматься государственными делами, она заметила бы эмоциональные страдания Русалочки. Но бабушка занята формальными, социальными аспектами жизни внучки. Она не замечает ни ее потребностей, ни ее психологической боли. Русалочка, в свою очередь, интериоризировала такое отношение: она не осознает своих желаний и не умеет их выражать и удовлетворять, не способна строить глубокие доверительные отношения с другими, просить о помощи и заботе.

Русалочка не осознает своей зависти и злости к уже повзрослевшим сестрам - она молча ждет своего пятнадцатилетия. Это происходит потому, что «оральный характер принципиально лишен контакта со своей агрессией и враждебностью» (Джонсон, 2001, с. 38). Она не смеет противоречить бабушке, не смеет заявлять о том, чего хочет… Ее типичное состояние можно описать как постоянную печаль: «депрессия используется в функции защитного подавления агрессии, враждебности» (Джонсон, 2001, с. 38).

М. Кляйн в своих работах предложила модель, описывающую корни депрессивных тревог в ранних отношениях ребенка со своей матерью. Ребенок, находясь в контакте с матерью, со временем начинает воспринимать ее как «хорошую мать»: как человека, который может сдержать его страх и его разрушительность. Ведь мать заботится о нем и любит его. Одновременно часть злости ребенка проецируется на мать, которая в эти моменты воспринимается как «плохая». Со временем ребенок интроецирует «хорошую», сильную мать, научается справляться со своей агрессией, сдерживать свою деструктивность и меньше проецирует на нее свою враждебность. Но при этом его хорошие и плохие чувства переживаются так, будто они направлены к разным людям: он любит хорошую, заботливую мать и ненавидит плохую, покидающую, наказывающую его мать.

Когда наступает «момент истины», ребенок начинает понимать, что «плохая» и «хорошая» мать - это разные аспекты одного и того же человека. В этот момент ребенок сталкивается с переживанием, что мать, от которой он зависит и которую он любит - это та самая мать, которую он ненавидит и атакует. Понимание этих фактов бытия влечет за собой душевную боль и мучительные переживания. Ребенок начинает бояться, что его агрессивность и жадность «испортят» мать, истощат ее силы. Именно эту тревогу о безопасности и благополучии любимого человека М. Кляйн назвала депрессивной тревогой.

Как раз на этой стадии ребенок особенно нуждается в контакте с матерью. Ему необходимо убедиться, что, несмотря на проявления его враждебности, она по-прежнему любит его, заботится о нем, что с ней все в порядке. Только так он научится отличать фантазии и внутреннюю реальность, где мать может выступать как слабая и истощенная, от внешней реальности, где с ней все благополучно.

Депрессивные переживания ведут к появлению таких чувств, как вина, грусть, скорбь. Если эти чувства переносимы для ребенка, он начинает использовать их для изменений: старается быть заботливым, доставлять матери меньше хлопот, радовать ее своим поведением, контролировать проявления злости. Однако при этом злость никуда не исчезает - она просто сдерживается. Взрослея, ребенок получает множество возможностей для исправления причиненного матери вреда - как реального, так и существующего в фантазиях. Репарация (от лат. reparatio - восстановление, возобновление) приобретает различные формы: помощь матери, хорошая успеваемость в школе, примерное поведение. Желание произвести репарацию стимулирует развитие навыков, умений, интересов.

Таким образом, одна из задач, решаемых путем развития - это поиск ответа на вопрос: может ли выжить любовь, атакуемая ненавистью? Сомнения в своих хороших качествах ведут к разочарованию в себе и в возможности защитить любимый объект. Для того, чтобы избежать болезненных переживаний вины, дети и взрослые продолжают использовать такие защитные механизмы, как отщепление (я не чувствую злости), проекция (это они злятся и хотят разрушения), отрицание (я не такой) и др.

Что происходит, когда вышеописанные процессы прерываются, не дойдя до своего логического завершения? Мы видим это на примере Русалочки. Даже когда родитель на время покидает ребенка, последний злится и чувствует себя дискомфортно. В случае смерти матери на фазе сепарации-индивидуации привычный мир ребенка рушится. Мать не возвращается, а заместители не могут компенсировать ее утрату. Однако брошенный, разочарованный младенец все равно пытается адаптироваться к ситуации. Очевидно, что постоянные страдания, отчаяние и протест ничего не меняют и ведут к сильной психологической боли. Поэтому ребенок ищет компромисс, который позволяет ему выжить в ситуации отчаяния и хронического неудовлетворения потребностей. Когда ребенок сталкивается с невыносимыми переживаниями, он начинает подавлять свое Я, чтобы хоть как-то справиться с болью. Особенно травматично протекает этот процесс в ситуации, когда Я ребенка, его естественная аутоэкспрессия находятся в зачаточном состоянии. С.М. Джонсон говорит о том, что в случае орального характера ребенок формирует следующее убеждение: «Если я не буду ничего хотеть, то я не буду переживать фрустрацию… Если я вынужден страдать из-за моих потребностей, то я вообще перестану требовать» (Джонсон, 2001, с. 114).

Смерть матери, вероятно, привела Русалочку к неосознаваемым фантазиям о своей разрушительности, «плохости», деструктивности и опасности. Поэтому на протяжении всей истории Русалочка ни разу не проявляет агрессии к другим. Несынтегрированные аспекты «хорошей» и «плохой» частей матери героини не позволяют ей провести интеграцию собственного Я. Таким образом, у Русалочки формируется особый способ отношения к себе и к миру. Как и у других оральных личностей, у Русалочки «в поведении, взглядах и видимых чувствах будет проявляться полярность - тенденция к самозабвенному прилипанию к другим людям, страх одиночества и покинутости, а также весьма скромные навыки заботы о себе при одновременном нежелании выражать свои потребности и просить о помощи, чрезмерной заботливости по отношению к другим людям» (Джонсон, 2001, с. 112).

Репарация и защитные механизмы

В начале истории Русалочка дистанцирована от окружения. Она, скорее, наблюдает за жизнью, чем живет. Ее садик украшен статуей прекрасного мраморного мальчика, который, похоже, является замещающим объектом: тем, кого она может любить и любоваться без угрозы его утраты. Взрослея, она не меняется, и лишь инициация дает надежду на то, что Русалочка, пережив кризис, разрешит более ранние проблемы и обретет себя.

Долгожданное событие - возможность увидеть поверхность моря - принесло Русалочке огромное количество впечатлений. Шум, музыка, яркие краски и молодой красавец-принц, который просто околдовал нашу героиню, видевшую до этого лишь один мужской объект, не считая мраморного мальчика, своего отца. День подходит к концу, темнеет, но Русалочка «не может оторвать глаз от корабля и от красавца принца». Она взволнована, возбуждена, опьянена свободой и новыми возможностями. В это время погода начинает меняться, и через некоторое время над морем разражается буря! «Корабль стонал и скрипел, толстые доски трещали, волны перекатывались через палубу; грот-мачта переломилась, как тростинка, корабль опроки­нулся набок, и вода хлынула в трюм». Таким образом, первые впечатления, которые получает Русалочка после своей инициации, связаны с тем, что все прекрасное, все то, что ты только начинаешь любить, оказывается разрушенным безжалостной стихией! У Русалочки уже был такой опыт - опыт утраты ее матери.

Именно поэтому такой необычной, с точки зрения общепринятых норм и правил, является «встреча» Русалочки с принцем. Традиционный вариант встречи, повсеместно представленный в жанрах сказки, мифах как отражении массового бытового сознания, предполагает спасение девушки героем-мужчиной, который для этого должен совершить ряд героических действий (убить Дракона, Кощея Бессмертного, Змея Горыныча и др.) В женском же бессознательном присутствует образ мужчины-спасателя. В нашем случае все происходит как раз наоборот, а именно: спасателем становится Русалочка. «Русалочка отыскала глазами принца и, когда корабль пошел ко дну, увидела, что принц погрузился в воду. Сначала Русалочка очень обрадовалась тому, что он попадет теперь к ним на дно, но потом вспомнила, что люди не могут жить в воде и что он может приплыть во дворец ее отца только мертвым. Нет, нет, он не должен умереть! И она поплыла меж­ду бревнами и досками, совсем забывая, что они в любую минуту могут ее раздавить. Приходилось то нырять в самую глубину, то взлетать кверху вместе с волнами, но вот, наконец, она настигла принца, который уже почти совсем выбился из сил я не мог больше плыть по бурному морю; руки и ноги отказа­лись ему служить, а прелестные глаза закрылись; он умер бы, не явись ему на помощь Русалочка. Она приподняла над водой его голову и предоставила волнам нести их обоих куда угодно». Итак, рискуя собственной жизнью, наша героиня бросается спасать принца. Русалочка начинает репарацию - однако из-за ряда причин в качестве материнского объекта теперь выступает принц.

Смещение и проецирование чувств, переживаний, желаний с одного человека (объекта) на другого - классическая «ошибка» нашего бессознательного. Утратив мать в младенчестве, Русалочка остается тем ребенком, который ищет заботу, тепло, любовь. Из-за действия защитных механизмов этим объектом оказывается принц. Поэтому Русалочка буквально с первого взгляда влюбляется и в самого принца, и в его мир. Она не сомневается, не раздумывает, с риском для жизни спасая незнакомого, впервые увиденного человека. И это не удивительно.

C одной стороны, не получив необходимого времени для «разворачивания» всех внутренних структур в контакте с матерью, она так и осталась ребенком, не различающим окончательно себя и объект. Травматически прерванный контакт с матерью привел к тому, что, физически взрослая, Русалочка во многом ведет себя по-детски, не осознавая своих действий и желаний. Она не понимает, что такое границы, и не имеет контакта со своей агрессивной частью, необходимой для их построения. Инициация, связанная с переходом на качественно новую ступень, не позволила разрешить ранние задачи развития, а лишь опять обострила старые травмы, а Русалочка так и не интегрировала свои импульсы, связанные с любовью и агрессией.

С другой стороны, в ее прежней жизни отсутствовали реальные мужчины и опыт контакта с ними, а о мире людей она слышала только из рассказов своей бабушки. Такая ситуация способствует активному фантазированию, построению идеального объекта. В условиях дефицита информации включаются механизмы проекции, «достраивающие» реальный объект до уровня идеала. Мы имеем дело с одним из эффектов межличностного восприятия - приписыванием, точно зафиксированным в одной из некогда популярных песен - «я тебя слепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила». В жизненном опыте Русалочки имеются лишь бабушкины рассказы о том, что находится на поверхности океана, да скульптура мраморного мальчика. Одна за другой всплывают на поверхность старшие сестры, и восторженно рассказывают о чудесах надводного мира. Неудивительно, что у Русалочки сложились очень высокие идеализированные ожидания и в отношении земли, и живущих там людей. Она, как и Пушкинская Татьяна (тоже, кстати, жившая в условиях «эмоционально бедной среды» - в деревенской глуши), была готова к встрече со своим принцем - тем, кто вернет ей утраченный рай, кто будет ее любить так, как ее любила мама.

Вернемся к тексту Г.Х. Андерсена. «К утру непогода стихла; от корабля не осталось и щепки; солнце опять засияло над водой, и его яркие лучи как будто вернули щекам принца их живую окраску, но глаза его все еще не открывались. Русалочка откинула со лба принца волосы и поцеловала его в высокий, красивый лоб; ей показалось, что принц похож на мраморного мальчика, что стоит у нее в саду; она поцеловала его еще раз и пожелала, чтобы он остался жив».

Похоже, любовь Русалочки к матери, проецируемая на мраморного мальчика, теперь переместилась на принца. Русалочка, наконец, обрела того, кого она может любить и на чью взаимность она может надеяться.