Глава последняя (девятнадцатая) Из записок графа Пенальбы

Первым сообщение о том, что проклятые англичане что-то замышляют, принес так называемый aviso. Это быстроходный парусник, служащий для экстренных сообщений, который еще называют вестником. Такое судно есть в каждом испанском порту и в каждой эскадре в Западных Индиях. Благодаря ему мой отец узнал, что из Англии, с которой мы воевали с 1635 года, пришел громадный флот, остановившийся около островов Невис, Сен-Китс и Святой Христофор. Капитан парусника сообщил, что у еретиков около пятидесяти кораблей и что такой огромной эскадры он никогда не видел. Мой отец сразу отдал надлежащие распоряжения, в то время как президент Эспаньолы лишь с ухмылкой утверждал, что не стоит беспокоиться, что это ошибка, что никогда ранее англичане не посылали столь многочисленный флот в Западные Индии, что эти еретики вообще не располагают достаточным количеством кораблей, способных пересечь океан, и что не нужно всерьез воспринимать сведения до смерти перепуганного капитана какого-то утлого суденышка, ему любые большие корабли кажутся уже пятидесятипушечными.

Однако мой отец думал по-другому. Он выслал разведку, которая вскоре принесла подтверждения о наличии только у берегов английского острова Невис двадцати кораблей, прибывших из Англии. Также появились сообщения о том, что флот вербует местных волонтеров для похода на испанские колонии. Не оставалось никаких сомнений, что англичане замышляют крупномасштабную операцию против наших колоний в Западных Индиях. Но против какой именно будет направлен удар, пока оставалось непонятным.

Как опытный военный, отец не стал дожидаться нападения. Первым делом он отправил письма во все гарнизоны острова с приказом прислать подкрепления, а коменданту Тортуги Кальдерону вообще надлежало сняться с места со всеми солдатами и срочно прибыть в Санто-Доминго через порт Пуэрто-Платы, а далее сухопутным путем. Были отданы необходимые распоряжения и для всех конных рот лансерос, рассредоточенных по Эспаньоле и ведших охоту за незаконными поселенцами и браконьерами, называемыми матадорес. Теперь лансерос должны были сосредоточиться возле лагеря незваных пришельцев, чтобы не дать им спокойно добывать провиант.

– Послушайте, это всего лишь непроверенные данные, – говорил моему отцу президент. – Почему вы думаете, что англичане нападут именно на Санто-Доминго. Да у нас в колониях полным-полно более богатых городов, которые можно ограбить с большей прибылью.

– Для того чтобы просто ограбить Санто-Доминго, не нужно собирать флот, способный нести до десяти тысяч десанта, – резонно ответил мой отец. – Сдается мне, что англичане хотят заполучить всю Эспаньолу. Поэтому их не интересуют временные победы на континенте. Им нужен большой и богатый провизией остров раз и навсегда. А что может быть в Западных Индиях лучше нашего?

– Вы с ума сошли, – возражал президент. – На такую дерзость эти паршивые англичанишки никогда не отважатся. Да виданное ли дело, чтобы так нагло захватывать такие огромные территории. Да мы скоро их самих скинем в море с их мелких островков, и духа их не останется в Западных Индиях.

– Боюсь, что первыми это все же сделают англичане. Недаром они прислали такой большой флот. Если бы они хотели захватить Пуэрто-Рико, то не стали бы делать остановку на Сент-Китсе и с ходу бы атаковали этот остров. И признайтесь, что, как хороши бы ни были укрепления Сан-Хуана, они никогда не выдержали бы такой огромный напор еретиков.

– Почему вы думаете, что их так много?

– Мои разведчики доносят, что из Европы прибыло около пятидесяти кораблей, способных нести на борту несколько тысяч солдат. Не знаю почему, но мой военный опыт подсказывает, что эти суда вряд ли прибыли порожняком. И если англичане отказались от захвата Пуэрто-Рико, то лишь потому, что положили глаз на более весомый приз – ваш остров, президент.

Это были ужасные слова для Монтемайора, который всеми силами пытался убедить себя в том, что английская эскадра пройдет мимо. Он словно окаменел, а выражение его лица было похоже на гримасу преступника, которому только что в суде огласили смертный приговор.

– Нет, этого не может быть. Со времен ограбления Санто-Доминго Дрейком всем известно, что наш город стал таким же неприступным, как и Гавана, – выпалил Монтемайор, тут же осекшись, добавил: – Не без ваших стараний, дон Франсиско. Надеюсь, что деньги короля, истраченные на возведение всех этих неимоверных укреплений, не пропали даром и не ушли в песок. Надеюсь, теперь мы можем успешно обороняться от любого нападения разбойников?

– Укрепления у города действительно хорошие, но в том-то и штука, что они рассчитаны на нападения корсаров, а по моим сведениям, мы будем иметь дело с регулярной армией, многократно превосходящей наши силы. И если моя догадка о том, что англичанам нужна Эспаньола, оправдается, нам потребуется объединение всех сил, чтобы отбить атаку.

Уловив в голосе отца нотки неуверенности и завуалированной просьбы о помощи, президент, который всегда желал отделаться от него, воспрял духом.

– Помнится мне, любезный граф, что вы и присланы из Мадрида с широкими полномочиями именно затем, чтобы сделать столицу нашего острова самой безопасной гаванью в Западных Индиях и даже способной пропускать Золотой флот. Может быть, вы не оправдали возложенной на вас миссии и уже спасовали перед непонятным скоплением английских кораблей на Сент-Китсе?

Мой отец отчетливо понял, что помощи от президента даже в это трудное время ждать не приходилось. Такова уж человеческая натура, которая всегда действует в первую очередь так, как нужно ей, и уже потом – как выгодно монарху, правительству и т. д. Эту формулу жизни невозможно переменить. Нет и не может быть на свете людей, которые скажут: я отдам последние штаны и буду терпеть все, лишь бы моему президенту было хорошо.

Народ, высыпавший на приморский бульвар, с восторгом и страхом наблюдал за появляющимися на горизонте парусами. Их количество все росло и росло. Это было воистину завораживающее зрелище. Такого гигантского флота жители Санто-Доминго никогда не видели. Было похоже, что все суда мира решили вдруг войти в нашу гавань, которой, кстати, как таковой и не существовало вовсе. Дело в том, что город Санто-Доминго был как бы младшим братом Севильи. Он прятал все морские суда у себя в чреве. Как и в Севилье, океанские корабли поднимались по широкой реке и только там становились на якорь и разгружались, поэтому были полностью защищены берегами полноводной реки от морских бурь, а крепкими фортами с хорошими пушками – от алчущих корсаров.

После того как Кальдерон получил приказ отца, мы сразу же стали готовить наш гарнизон к отплытию до Пуэрто-Платы, а далее сухопутным путем до Санто-Доминго. Слава богу, стараниями нашего доблестного губернатора, а также ирландца О’Мерфи у причала в Кайоне всегда стояла пара небольших кораблей для непредвиденных обстоятельств. Все сборы, а также погрузка на суда прошли в один день. Кальдерон был слишком многим обязан отцу, чтобы сразу же не откликнуться на его призыв о помощи.

– Ничего, мы успеем, – как бы успокаивал он сам себя. – Крепости не берутся за несколько дней, если, конечно, их комендант не трус. А уж за вашего отца, дон Педро, в этом отношении я спокоен.

И как нам ни было жаль столь глупо оставлять Тортугу, за обладание которой мы так долго дрались и пролили столько крови, но мысль о том, что столица Эспаньолы может быть захвачена многочисленным английским десантом, перевешивала эти грустные мысли. Из форта вывезли все, что там было, включая большой запас пороха. Уходя, Кальдерон даже оставил в крепости грозное послание, написанное на английском и французском языках, о том, что от имени испанского короля он категорически запрещает селиться на Тортуге иностранцам, а тем, кто решит ослушаться этого приказа, грозит смерть, когда он вернется. Хотя я и не думал, что после нашего ухода эта бумага сможет остановить незаконных поселенцев вновь обосноваться на острове, я хорошо понимал, что это было единственным, что мы могли тогда сделать. Мы покидали Тортугу со смешанными чувствами. С одной стороны, нам было жалко снова отдавать остров корсарам, с другой – мы горели ненавистью к англичанам, которые посмели напасть на Сан-Доминго, и хотели помочь гарнизону города. Однако это было большой ошибкой, так как впоследствии оказалось, что Тортуга может играть не менее важную роль, чем Сан-Доминго.

Только ступив на причал Пуэрто-Платы, мы сразу же узнали последние новости о высадке англичан, которая произошла примерно в тридцати милях от Сан-Доминго. Через два дня, когда закончилась их выгрузка, армия еретиков медленно двинулась к городу, поскольку в этом месте отсутствовали дороги. В то время когда мы шли ускоренным маршем по Эспаньоле, где в каждом городе к нам примыкали новые отряды, новости становились все более тревожными. По поступавшим сведениям, англичан было очень много и, несмотря на постоянные перестрелки с нашими солдатами, они неумолимо продвигались вперед сквозь болота, леса, засады и засеки. Их движение нельзя было остановить, поэтому жители Санто-Доминго, поначалу стойко воспринявшие весть о нападении, стали поодиночке, а потом и целыми семьями покидать город. Говорили, что у неприятеля больше десяти тысяч солдат, что даже по европейским меркам является огромной армией. Что уж говорить о том, что история Западных Индий вообще не ведала такого многочисленного вторжения.

Когда мы были в дневном переходе от города, Кальдерон, который по пути уже присоединил к нашему отряду несколько сотен разных гарнизонных солдат, послал меня вперед с вестью о подходе подкрепления. Тогда я погнал своего андалусца во всю прыть и, возможно, скакал бы еще быстрей, если бы не мой лакей Николас, который упорно пытался следовать за мной на своей кобылке. Мы уже подъезжали к северным воротам Санто-Доминго, когда стала отчетливо слышна пушечная канонада. То наши артиллеристы пытались нанести хоть какой-то урон англичанам, нагло разбивавшим лагерь прямо под стенами города с его западной стороны.

Уже подъезжая к городу, я понял, что не все разделяют оптимизм Кальдерона о том, что крепости не берутся за пару дней. На дороге, ведущей на север, мне сначала стали попадаться одиночные беженцы, а потом, с нарастанием гула канонады, их становилось все больше, больше и больше. Было ясно, что в городе началась паника. Тогда я лишь пришпорил коня, несясь навстречу рокоту пушек и совершенно не думая о собственной молодой жизни.

Трудно было узнать в этом растревоженном муравейнике тот мирно спящий ленивый колониальный город, который впервые предстал моему взору во время приезда. Богатые горожане пытались спасти свое добро, увозя его на север в повозках, а бедняки хотели лишь сохранить жизнь, унося ноги, пока еретики еще не заблокировали северные ворота и не отрезали отступление в глубь острова. Среди этой суматохи я с трудом нашел отца в доме президента де Монтемайора на военном совете.

– Думаю, что и еретикам хорошо известно, как мы здорово укреплены, – с яростью говорил мой отец. – Я еще раз повторяю, что они не будут с ходу атаковать, раз так осторожничают. Они высадились аж за 30 миль от города. Это свидетельствует лишь о том, что они нас опасаются еще больше, чем мы их.

Я протиснулся поближе и, наверное, впервые увидел отца за работой. В этот момент граф был уверен и тверд как никогда. На нем была начищенная до блеска кираса, которую я помнил еще по Фландрии, на шее поблескивал горжет с изображением Девы Марии, воинственно побрякивала длинная шпага на перекинутой через плечо кожаной перевязи, а черные усы браво торчали вверх. Он упорно говорил о том, что англичане еще минимум дня два будут подтягивать свои силы, прежде чем решатся на штурм. Отец считал, что у города достаточно провианта, пороха и даже солдат и что не хватает только самого главного – веры в победу.

– У нас очень хорошие укрепления, хорошее вооружение, много пороха, боеприпасов, провианта и вполне достаточно гарнизона…

Тут речь отца была прервана гневными выкриками из зала насчет количества войск противника.

– Я знаю! Знаю, что неприятель превосходит нас во много раз, но в этом как его сила, так и его слабость. Эти солдаты прибыли из Европы и никогда не воевали в колониях. В отличие от нашего гарнизона, их можно смело назвать новобранцами. И чтобы прокормить всю ораву, англичанам нужно огромное количество провианта. А где они его возьмут? Наверняка Англия не настолько богата, чтобы посылать целый флот с зерном в трюмах через океан? Наверняка им выдали хлеба на пару дней и обещали остров, полный дичи, где найти себе пропитание легче легкого. Но посланные мною лансерос пока отрезают еретиков от равнин, где пасутся наши стада. Еще немного, и англичане поймут, что им нечего есть. А поняв это, уйдут в другое место.

Снова шум. Представители муниципалитета заявили, что всем и так понятно, что на пятидесяти кораблях англичане могли разместить более десяти тысяч солдат десанта, в то время как гарнизон Санто-Доминго располагает всего несколькими сотнями.

– Зато мы на своей территории, у нас есть укрепления и продовольствие, а неприятелю придется строить укрепления и находить продовольствие. К тому же англичанам никогда не удастся взять наш город в полную осаду, так как для этого им придется высадиться и с восточной стороны. Я не утверждаю, что наше положение великолепное, но пока не вижу поводов для паники. Да вот и наш епископ может подтвердить, что нам незачем бояться еретиков, если бог всецело стоит за нас.

Это был отличный дискуссионный ход. Все сразу обернулись в сторону старого епископа, которому ничего не оставалось, как призвать жителей к порядку и к вере в Спасителя, который, ясное дело, никогда не оставит в своей помощи и оборонит жителей католического города от нашествия еретиков. Так что благодаря своей репутации бывалого военного, а также пламенным речам, которые я привел лишь частично, и поддержке выжившего из ума епископа, пообещавшего провести крестный ход, мой отец выиграл время. Если бы жители города не захотели сражаться и в панике покинули его, то ни один гарнизон в мире не стал бы защищать такой город. Дело в том, что паника – это общее дело и касается каждого.

– Негоже нам, испанцам, бежать, словно зайцы, от еретиков. Флот англичан велик, но и у нас есть чем его встретить: стены вокруг всего города, ров с водой, пушки и гарнизон. Пусть он невелик, но не так и слаб. Мы уже послали гонцов по всей Эспаньоле, и подкрепление не замедлит прийти.

Снова гул голосов и даже скептические возгласы раздались в зале. Тут отец посмотрел на меня. Его жесткий взгляд тотчас смягчился.

– Я, как военный генерал-губернатор Эспаньолы, могу точнее любого сказать, сколько на острове солдат. А также когда они подойдут к городу на помощь. Не нужно сомневаться в моих словах. И в доказательство этому я хочу сказать, что первое подкрепление уже прибыло. Я попрошу курьера доложить об этом совету.

Под всеобщими взорами собравшихся я, стараясь выглядеть как можно более воинственно, небрежной походкой, громыхая шпорами на запыленных ботфортах, вышел в центр зала. Я сказал, что послан сообщить: гарнизон Тортуги под командованием майора де Кальдерона уже подходит к северным воротам. А за ним следуют и другие отряды, собранные со всего острова. Похоже, это сообщение вселило веру в победу присутствующим гораздо сильнее, чем пылкие речи отца, если учесть, что, несмотря на громкое название «военный совет», на нем присутствовало подавляющее число штатских, включая главных лиц города. Многие ратовали за то, чтобы всем жителям оставить город и уйти в глубь острова, увезя с собой все самое ценное. Мой отец и еще несколько офицеров высказывались против безропотного бегства. И мое неожиданное появление склонило чашу весов к обороне.

Под конец жирную точку поставил президент Монтемайор. Он заявил, что военный губернатор граф Пенальба для того и прислан из Испании сюда, чтобы сделать Сан-Доминго твердыней Нового Света, недоступной врагам ни с суши, ни с моря. Было решено защищаться, отец отдал приказ командирам городского ополчения занять предписанные им места и помогать гарнизону, затем еще кое-какие распоряжения и только после этого подошел ко мне.

– Рад видеть тебя, сын, – обнимая, сказал он. – Не беспокойся, твое появление в Санто-Доминго не повлечет за собой дуэли, от которой я тебя услал на Тортугу. Ввиду военного положения вся власть в городе отдана мне, а я своим приказом категорически запретил поединки, так как у меня каждый человек со шпагой на счету.

Мы вышли из прохладного дворца президента, который находился в центре города, и прошли по дороге к дому. Сзади шел Николас, ведший под уздцы наших взмыленных лошадей.

– Отец, не стоило так волноваться. Я сумел бы постоять за себя.

– Знаю, знаю. Ты – храбрец. Весь в меня. Поговаривают, ты прилично фехтуешь, но Хуан де Мальпика не для тебя. Я трижды бился с ним и трижды не мог победить. Он крепкий орешек, настоящий живодер, прирожденный убийца. Он всю жизнь учился убивать, и это у него отлично выходит.

– Я тоже не желторотый и знаю пару ударов…

– Оставь! Мальпика – настоящий волк. Он трижды ранил меня, хотя я тоже окропил песок его кровью. У нас старая вражда, которую еще усугубляет его покровитель президент де Монтемайор. Так что он мой и тебе не стоит вмешиваться. Дон Хуан только и ждет, чтобы с твоей помощью нанести мне смертельный удар. Держись от него подальше, я сам с ним разберусь.

Мы снова шли по узким улочкам Санто-Доминго, но уже не такого спокойного, каким я увидел его несколько месяцев назад. То и дело нам попадались бегущие куда-то в суматохе люди, мы слышали раскаты крепостных орудий, бьющих по англичанам.

Придя домой, отец нашел там майора де Кальдерона, который был как всегда весел и сыпал шутками то насчет канонады, то насчет назойливости англичан… Быстро перекусив, мы отправились на центральный бастион западной стены, где отец решил разместить штаб. Там мы встретили дона Габриэля де Рохасу-Валле-и-Фигуэру, с которым я не виделся после взятия Тортуги.

В подзорную трубу отец в суровом молчании наблюдал, как с запада на нас двигались колонны вооруженных солдат, которые уже начали разбивать лагерь.

В это время Кальдерон с ехидством в голосе и кривой, презрительной ухмылкой на губах обсуждал то, что видел.

– Вы только посмотрите, где вон тот отряд решил разбить свои палатки. Там же низинка, и в случае хорошего дождичка они будут по пояс в воде. А посмотрите на ту живописную группу с длинными пиками. Они, наверное, надеются проткнуть ими насквозь наши стены. А вон те, которые все в железе, кажется, уже спеклись под нашим солнышком. Видите, еле ноги волочат. Таким темпом половина их армии подойдет к нашим стенам только к ночи.

– Они почему-то высадились за тридцать миль до города. Это, очевидно, промах командования, – сказал отец.

– То, что они измождены и еле передвигают ноги, видно и невооруженным глазом, – подтвердил дон Габриэль. – Если они все такие, им потребуется на отдых целый завтрашний день.

– А уж отдохнуть-то мы им не дадим. Верно? – сказал отец, оторвавшись от подзорной трубы, и с заговорщицкой улыбкой подмигнул Кальдерону. – Как только стемнеет, сделаем вылазку.

– Это непременно, с превеликим удовольствием.

Я также вглядывался в разноцветную массу неприятеля, идущую по полям к городу. Казалось, ей нет конца. Англичане выходили из лесов, скрывались за холмами, снова появлялись и все шли и шли. Подобное скопище войск можно было видеть только в Европе. В психологическом плане это действовало ужасно, особенно на городское ополчение.

– Ваше превосходительство, – еле выдохнул прибежавший запыхавшийся солдат. – Адмирал де ла Плаза… вместе со своей эскадрой… уходит из порта…

Отец удивленно поднял брови. Он коротко спросил, где адмирал, и поспешил за провожатым, приказав мне следовать за ним, а оставшимся наблюдать за неприятелем. Мы ворвались в дом президента Монтемайора, где в дверях столкнулись с адмиралом и его свитой.

– Дон Антонио, какого черта! – закричал мой отец.

– А вы думаете, что я самоубийца, чтобы остаться тут, – заявил адмирал. – Если город будет захвачен, то и моя укрывшаяся на рейде эскадра также будет в ловушке. Я моряк и не хочу зависеть об боевого духа сухопутных. Пока флот англичан не блокировал порт, я решил выйти в море, чтобы спасти эскадру. Я пойду вдоль южного побережья Эспаньолы на восток, но обещаю по мере возможности оказывать помощь с моря. Это все, что я могу для вас сделать.

– А вы подумали, как ваше бегство отразится на гарнизоне города и его жителях?

– Почему я должен стать заложником каких-то горожан? У меня своя задача, у вас своя. Я не хочу, чтобы мои корабли были заперты в устье. Так что разрешите откланяться.

Отец ничего не мог возразить адмиралу, который ему не подчинялся. Он пожелал ему счастливого пути и пошел к президенту де Монтемайору.

Уход армады Barlovento разом перечеркнул все старания отца избежать пораженческих настроений в городе. Адмирал поверг жителей в ужас, когда стало известно, что его четыре корабля собираются покинуть порт. Сразу началось стихийное собрание. Одни горожане кричали, перебивая друг друга, что это предательство Санто-Доминго, другие – что без эскадры город падет, третьи – что нужно повести переговоры с англичанами о выкупе или спасаться бегством. Словом, паника все же началась. Но не это беспокоило меня в тот момент. Как говорится, пусть рушатся миры и цивилизации, но эгоистичная молодость думает только о своем. Все мои мысли были лишь о донье Марии, с которой я так и не сумел повидаться и которая наверняка должна была покинуть остров вместе со своим отцом-адмиралом.

Воспользовавшись общей сумятицей в доме губернатора, я выскользнул наружу и, презрев жару, пустился в погоню за своим ускользающим счастьем. Почему-то я подумал, что донья Мария должна быть в доме адмирала, и эта ошибка мне стоила дорого. Лишь после того как мне сказали, что ее уже давно нет, я кинулся в порт. Как же я сразу не догадался, что она, скорее всего, на борту адмиральского флагмана. Я был в полном исступлении. Я мечтал признаться донье Марии в любви, просить ее отказаться от брака с командиром альгвасилов Мальпикой, но так и не успел к отправке эскадры, которая, как оказалось, уже давно стояла на рейде, поджидая лишь своего адмирала. Мое отчаяние было настолько велико, что я готов был броситься в реку, держа в зубах шпагу, и плыть до флагманского корабля, чтобы взять его на абордаж…

Проводив взглядом отходящие суда армады, я понимал, что все рухнуло. Любовь, сомнения и мечты. Что, скорее всего, их уже никогда не вернуть, как нельзя поворотить время вспять. Дурак, так нелепо упустил свою любовь, свою девушку, с которой так и не смог поговорить и все объяснить. От беспомощности на меня накатила такая волна ярости, что в глазах потемнело и пошли желтые круги, как при солнечном ударе. Да, скорее всего, это и был удар, так как я даже закричал в исступлении. Кто-то должен ответить за все мои напасти, но кто? С кем мне расквитаться, чтобы отогнать злую судьбу? С кем?!

И вдруг словно кто-то свыше услышал мой крик отчаяния, и у меня в поле зрения сквозь темноту и желтые круги стали проступать сперва неясные, а потом все более отчетливые фигуры. Вскоре я узнал одну из них – это был командир альгвасилов дон Хуан де Мальпика… мой счастливый соперник. Очевидно, он провожал свою невесту, а теперь в окружении охранников возвращался в город с пристани. Он гордо шел впереди в шляпе с развевающимся плюмажем, сзади стучали деревянными каблуками башмаков о булыжную мостовую и позвякивали шпагами еще пятеро весьма бравого вида стражников. Тогда у меня даже в мыслях не было, что начальник стражи города мог просто идти по своим делам, а не быть посланным мне богом, чтобы расквитаться. Передо мной был лишь тот образ, который уже давно стал отождествлением всего самого злого, что может быть на свете. Именно его я винил во всем плохом в моей жизни. Вот кто должен был помочь мне избавиться от ужасающей злобы на самого себя.

– Празднуете победу, сеньор фискал? – сказал я, идя ему навстречу.

– А, это мы, молодой человек. На этот раз вы, похоже, не бежите от меня, словно зайчонок. Но если вы решили, презрев трусость, все же дать мне удовлетворение, то ей-богу сейчас не время. Сами видите, что творится… К тому же военный губернатор объявил смертную казнь любому, кто будет сводить личные счеты в то время, когда под стенами города стоит неприятель. Что скажете? Обычно вы слушаетесь приказов своего отца, чтобы избежать наказания. Что же вы стоите? Бегите, как и в прошлый раз. А мы лишь снова посмеемся над вами.

– В прошлый раз вы вызвали меня и я пришел.

– Повторяю вам, что сейчас не время… Разве вы больше не боитесь ремня вашего батюшки? Бегите, мы вас понимаем.

Пятеро сопровождающих загоготали над тупой шуткой альгвасила.

– Да вы просто трус.

После этих слов все шестеро окаменели.

– Сейчас действительно не время, молодой сеньор.

– Вы трусите!

– Можете хоть десять раз повторить это, юноша, только я не буду обращать на вас внимания, поскольку я на службе, а дуэли у нас строжайше запрещены указом не только короля Испании, но и вашего отца. Поэтому, если вы вознамерились втянуть меня в поединок, я просто арестую вас и посажу в тюрьму за нарушение закона. Посмотрим, как потом губернатор сдержит свое слово расстрелять любого дворянина, кто не отложит личные обиды на потом и затеет поединок. У меня пятеро свидетелей, а у вас?

Мой разум спорил с сердцем. Голова кричала: отступись! А сердце твердило: убей его, убей, и она будет твоя, либо погибни. Так что же выбрать, чьего голоса послушаться? Моим ответом был клинок, вылетевший из ножен, и улыбка. Но не та улыбка, которая появляется на губах при виде друзей. Это была улыбка смерти. Шестеро здоровых вооруженных до зубов опытных стражников в доспехах против запыхавшегося юноши в мокром легком камзоле.

– Господа, нападение при исполнении. Шпаги наголо! Арестуйте его!

Все пятеро выхватили клинки. Поздно! Я уже делал первые разящие удары. «При неравенстве сил воспользуйся неожиданностью и первым напади на противника, – настаивал мой учитель иезуит. – Это приведет его в замешательство, а тебе придаст силы. Воспользуйся этим, посей страх, показав свое бесстрашие». Я не стал нападать на Мальпику, который стоял посередине. Они сразу бы окружили меня, и через минуту я был бы весь истыкан их клинками. В два прыжка я очутился на фланге этой шеренги из шести человек и нанес рубящий укол в левое плечо самого крайнего альгвасила. Затем, сделав еще один шаг, я очутился сзади боевого построения и, сделав глубокий выпад, поразил второго альгвасила, не успевшего даже как следует повернуться ко мне лицом. Удар пришелся под кирасу в поясницу. Стражник охнул и, выронив шпагу, осел на одно колено. Еще один прыжок, и я уже в тылу вражеской линии, которая только пытается развернуться ко мне своим фронтом. При этом Мальпика оказывается закрыт своими пятерыми помощниками. Снова рубящий удар, но на этот раз по руке альгвасила, который уже почти обнажил свою шпагу. Ныряющий выпад. Шпага третьего проходит у меня над головой, а моя втыкается ему в ногу, немного выше колена. Все. Отступление. Три прыжка назад, и можно отдышаться.

– Карамба! Клянусь, я недооценил этого кузнечика, – послышались слова Мальпики.

Ситуация такова: трое выведены из строя. Один, кажется, ранен серьезно. Трое других в оторопи уже стоят в позиции, просто так к ним не подступишься, они обалдело смотрят то на своего командира, то на троих раненых товарищей. Очень жарко. Пот струится по всему телу, снова желтые круги перед глазами, звенит в ушах.

– Молодой человек, еще раз приказываю отдать мне шпагу, вы арестованы!

Только эти слова заглушает мое собственное сердцебиение, отдающееся гулкими ударами в висках. Я понимаю, что долго не протяну, так как у меня начало чернеть в глазах. Скорее всего, это от жары. Мы же стоим посередине площади на самом солнцепеке, где даже воздух плавится, словно в жаровне, и, колеблясь, поднимается ввысь. Под ногами такой раскаленный булыжник и песок, что падать на него совершенно нет желания. А трое стражников уже опомнились и ринулись в атаку, естественно идя напролом и мешая друг другу. Отбивать их сильные, но бестолковые удары не было бы труда, если бы не мое самочувствие. Я никак не могу сообразить, что нужно предпринять, так как обойти эту троицу с фланга нельзя, потому что я сразу напорюсь на шпагу Мальпики, который стоял за ними. Предательский пот застит глаза, в глазах темнеет…

…Но это все было лишь в моем воображении. Мой враг Мальпика с довольной ухмылкой в сопровождении стражи прошел мимо, а я ничего ему так и не сказал. Я не хотел подводить отца. Чтобы излить на ком-то свою месть, было средство получше, чем средь бела дня нападать на главного альгвасила с его помощниками. Шла война.

– Когда стемнеет, нужно сделать вылазку, – сказал отец, наблюдая в подзорную трубу с центрального бастиона лагерь неприятеля. – А то эти канальи, похоже, даже боевое охранение выставлять не собираются.

Командиром вылазки был назначен Кальдерон, до этого также поставленный командиром северного бастиона. Однако я возразил, мол, нельзя рисковать командным составом, и предложил свою кандидатуру. Отец долго переводил колючий, оценивающий взгляд с меня на этого невысокого роста человека, который очень любил покрасоваться на публике. В конце концов сказал мне со вздохом:

– Пора тебе приучаться к командованию. Ну хорошо, ты поведешь отряд. Первая вылазка самая простая и не требует большого умения, так что, дон Кальдерон, давайте уступим молодежи решение легкой задачи, чтобы самим заняться трудной.

Кальдерон, который был старше меня лет на десять, просиял от гордости.

Англичане были так уверены в своем успехе, а может быть, в своей многочисленности, что не выставили постов до захода солнца, а ведь в тропиках темнеет быстро. Этим мы и воспользовались. Тихо открыли ворота центрального бастиона, и я в сопровождении приставленного ко мне опытного сержанта-ветерана во главе тридцати добровольцев напали на мирно отдыхающий лагерь неприятеля. У нас не было никакой цели, кроме как посеять панику, поэтому мы кинули несколько глиняных гранат, начиненных порохом, дали залп и с диким криком кинулись вперед, круша все на своем пути. Англичане, уставшие после изнуряющего марша по болотам и лесам, обезумевшие выскакивали из палаток, которые мы поджигали головешками, выхваченными из их же костров.

Наш рейд по тылам противника продолжался недолго. Чтобы я не увлекался, отец предупредил меня, что сигналом к отступлению будет пушечный выстрел с бастиона. Едва его услышав, мы как один повернули назад и, перейдя городской ров с водой по опущенному мосту, скрылись за отворенными воротами. Потерь у нас не было, а вот лагерь англичан еще долго шумел, как растревоженный улей, а у меня немного отлегло от сердца, потому что я сорвал свою злость на неприятеле.

Однако то, что мы увидели утром, нас потрясло. Кальдерон не угадал, что все англичане должны собраться в своем лагере к ночи. Как только рассвело, стало видно, что в лагерь вливаются все новые и новые колонны. Противник все прибывал и прибывал. Его отряды шли неумолимой поступью, и казалось, что нет им конца и никогда не будет. Постепенно они стали заполнять все пустое пространство вокруг города, обустраивая свой лагерь, который теперь уже усиленно охранялся.

Эпилог

Тут я должен оборвать свое повествование о приключениях капитана Пикара и графа Пенальбы, поскольку меня зовет долг солдата. Это все, что я успел написать за зиму. Не судите меня строго, ведь я не настоящий литератор, а лишь простой военный, который раньше писал только свои дневники и впервые взялся обработать чужие. У меня осталось еще много историй капитана Пикара в черновиках, которые я надеюсь переписать набело и поведать читателю. Это и его захватывающие набеги с Франсуа Олоне, и экспедиции с Генри Морганом, и авантюры с шевалье де Граммоном, а также походы в Южное море и многое другое. Это все я постараюсь написать, но только не сейчас, когда меня зовет долг солдата защитить родину.

Итак, на смену морозам пришли весенние дожди, размывшие дороги, а вместе с ними настала пора новой военной кампании. В марте стали возвращаться офицеры, приходить пополнения. Мне было уже не до записей воспоминаний старого морского волка, с которым я душевно распрощался, объяснив ситуацию. Из Парижа вернулся наш полковник герцог де Лаферте-Сентер со своим штабом. Привез приказ передислокации в район Камбре, а также новость о том, что главнокомандующим Фландрской армией король назначил маршала Виллара. Офицеры вовсю обсуждали эту новость, некоторые поговаривали, что больше бы подошел герцог Вандомский, и сожалели, что принц все еще в немилости у короля. Другие утверждали, что герцог Виллар вполне сможет остановить вторжение огромной армии Мальборо и принца Савойского, стоявшей в Нидерландах. Наш полковник рассказывал последние новости двора, а также то, что Виллар получил свое назначение (впрочем, как и герцогский титул 4 года назад) благодаря протеже маркизы де Монтенон и поддержке военного министра Шамийяра, возлагавшего на победителя при Фридлингене и Гехштедте последнюю надежду.

По прибытии под Камбре наш славный Пикардийский полк оказался, впрочем, как и другие части, в сложной продовольственной ситуации. К тому времени там уже скопилась многотысячная армия, которой не успевали подвозить провиант. Солдатам любого батальона или эскадрона не хватало даже банального хлеба. Ситуация со снабжением вообще была очень трудной. Не хватало лошадей, денег, фуража и даже пороха. Огромная армия пребывала в невероятно нищенском состоянии, поэтому на ее подготовку ушла вся весна. К тому же король хоть и дал Виллару свободу действий, но вместе с ней и жесткие инструкции: держать оборону по линии Шельды. Его Величеству было хорошо известно пристрастие Виллара к наступательной и мобильной войне, а не к позиционной. Однако эти инструкции были излишними, поскольку, проведя смотр армии, главнокомандующий понял, что думать о наступлении пока рано хотя бы просто из-за численности. К маю мы имели всего 80 тысяч, в то время как разведка доносила о 120 тысячах у Мальборо и принца Савойского. К тому же плохая работа интендантских служб сорвала бы любое наступление, поэтому наш маршал просто был вынужден держать оборону. В течение мая и июня мы хорошо укрепили линию границы, заперев ее на замок. Виллар говорил, что не было еще такого, чтобы иностранные войска вторгались во Францию, не будет этого и сейчас.

Неприятель начал наступление 23 июня, после того как были сорваны мирные переговоры в Гааге. Оптимизм герцога Мальборо и принца Савойского по поводу предстоящей кампании был столь высок, что оказал огромное давление на английских, имперских и голландских дипломатов. Однако через три дня после того, как войска союзников прощупали наши оборонительные укрепления, а также после нескольких стычек Франция им уже не показалась такой доступной, как они думали ранее. Тогда неприятель решил перейти к позиционной войне по всем правилам и сначала взять крепости Турне, Конде и Валансьен.

Первый удар пришелся на Луи-Шарля де Отфора маркиза де Сюрвиля, коменданта Турне. Находясь в осаде с конца июня, он удерживал эту крепость до 29 июля, сковывая тем самым огромную армию противника. 31 августа он все еще отказывается сдать цитадель не на почетных условиях. Союзники, видя такую стойкость, через два дня согласились на почетные условия, и маркиз вместе со своим поредевшим, но не сломленным гарнизоном с оружием в руках и даже с артиллерией, а также с развернутыми знаменами, под барабанную дробь гордо покинул цитадель. Как мне рассказывали потом его офицеры, на крайний случай генерал Сюрвиль принял решение взорвать крепость, ночью пробиться через захваченный город, и все поддержали его смелый и опасный замысел.

Подумать только, маркизу де Сюрвилю удалось удерживать крепость в течение 57 дней, несмотря на нападение более чем стотысячной армии. Виллар не мог помочь осажденным, поскольку король запретил ему наступать. Однако маршал знал, что, если Турне падет, королю ничего не останется, как дать согласие на генеральное сражение. Все, что мог сделать Виллар, – это налеты и перестрелки.

В начале сентября пришла радостная весть, поднявшая дух армии. Граф дю Бург наголову разбил фельдмаршала Мерси при Румерштейне, оставив на поле боя 7 тысяч врагов, чем спас Верхний Эльзас от вторжения. В это же время к нам в армию прибыл губернатор Фландрии маршал Буффлер. Король наконец-то удовлетворил его просьбу и разрешил встать под знамена Виллара. Герцог Буффлер – настоящий патриот. Он перешел под команду младшего по старшинству, лишь бы помочь этим родине, которой грозила смертельная опасность. В Денене 4 сентября оба маршала бросились друг другу в объятия под восторженные возгласы армии. А на следующий день Виллар отдал приказ о выдвижении вперед. Ситуация была подходящая. Турне пал, Мальборо и Савойский не стали переходить линию Шельды в направлении Конде и Валансьена, а неожиданно повернули в сторону Монса, тем самым подставив под удар свой правый фланг.

Итак, мы выступили. Конечный пункт находится между Монсом и Бове, между лесом Теньер и лесом Ланьер. Там оказался небольшой проход в половину лье около деревеньки Мальплаке. Как сказал наш главнокомандующий, «это калитка во французское Эно, которую мы должны прикрыть своими штыками, а если понадобится, то и телами».

И вот сейчас мои солдаты уже два дня и две ночи (9 и 10 сентября) роют землю, устраивая укрепления. Согласно генеральному плану наш Пикардийский полк поставлен на правый фланг. Рядом с нами вгрызаются в землю все элитные пехотные полки: французские гвардейцы, швейцарская гвардия, Пьемонт и Наварра. Позади расположилась кавалерия дома короля: лейб-гвардейцы, гвардейские жандармы, гвардейская легкая кавалерия и гвардейские мушкетеры. Начальником этих частей поставлен мой родственник генерал д’Артаньян, а всем правым флангом командует маршал Буффлер.

Скоро рассветет. Мы знаем, что неприятель уже подошел и намерен атаковать. Я пишу эти строки ночью, накануне генерального сражения, которое может изменить судьбу не только истерзанной войной Франции, но и судьбу всей Европы. Да поможет нам бог!