Voyage autour du gaucase, chez les tcherkesses et les abkhases, en colchide, en georgie, en armenie et en crimee

История черкесской нации ¹

Я хотел бы посвятить несколько страниц истории черкесской нации. Великая борьба, которая возгорелась между племенами этой нации и Россией, привлекает внимание всей Европы, и я не думаю, чтобы можно было избрать время более благоприятное для того, чтобы опубликовать начала истории этого народа, никем до сих пор еще не написанной. Источники так скудны, что это представит, несомненно, только набросок, но другие придут после меня, найдут другие материалы и выполнят лучше эту задачу.

Составляя историю черкесов, я поставил главной своей целью проследить их нравы и общественный строй, начиная с того времени, когда мы впервые узнаем о них, и кончая нашими днями, и указать на одно замечательное явление, а именно на то, как мало изменений претерпела и с каким постоянством придерживалась своих древних обычаев черкесская нация.

Часть горной цепи Кавказа, вдоль берега Черного моря, представляет ряд горных вершин, высотой от двенадцати до тринадцати тысяч футов; Джумантау, ближайшая горная вершина к Эльбрусу, образует с этой горной цепью угол в направлении Колхиды. Здесь, именно, лучше всего можно одним взглядом обнять гранитные и порфировые вершины, с бесформенными массами черного сланца вокруг, и прислоненную к ним гряду юрского известняка, высотой от 7-ми до 8-ми тысяч футов, иссеченную глубокими ущельями, по которым, как будто сквозь шлюзы, устремляются реки к морю. У выхода к морю рек Колхиды (под термином Колхида я подразумеваю бассейн, к которому принадлежат Гурия, Мингрелия и Имеретия) эта стена гор юрской формации еще отделена от моря однообразной равниной шириной от 7-ми до 8-ми миль, которая окаймляет подножье высокой горной цепи на расстоянии 30-ти миль, и затем, понемногу суживаясь, тянется до Гагр; здесь стена Юрских гор встречается с морем, сталкиваясь с ним всей высотой своего массива, и оставляя узкий проход, подобный Фермопильскому в Греции; песчаный отлогий морской берег, иногда не более 8-ми саженей ширины, — единственный возможный путь из этой длинной равнины к тем горам, [10] которые тянутся дальше, совершенно изменяя свою природу. Высокие горные вершины становятся ниже; породы черного сланца и юрского известняка скрываются мало-помалу в волнах или уходят под широкие пласты меловой формации, заканчивающей здесь кавказский горный массив. Вы уже не увидите белоснежных вершин; длинная цепь гор, низких, закругленных и покрытых лесом, идет невдалеке вдоль возвышенного морского берега; этот горный ряд изрезан множеством узких боковых долин, тесно охваченных стенами гор и орошаемых потоками, из которых ни один не становится судоходной рекой. Самое море обрамлено длинной лентой крутых белых и серых берегов, о которые разбиваются волны.

Вот та местность, которая досталась в удел черкесам и абхазам; последние сосредоточивались на высотах горной цепи; черкесы всегда довольствовались меловыми отрогами, и никогда, повидимому, ни одно из их племен не занимало горных долин. Благодаря своему необыкновенному строению, страна эта была всегда хорошо защищена от постороннего вторжения с суши, и только море лишало ее, до известной степени, неприступности.

Еели верить греческим историкам, уже в самой глубокой древности, когда отважный, предприимчивый дух греков заставлял их рыскать по морям, увлекая то в Трою, то к острову Кипр, то в Колхиду, они основали на этом берегу две греческие колонии ахеян и гениохов.

Не подлежит сомнению, что когда милезийцы ², господствуя над Черным морем, рассеивали свои колонии по его берегам, они не пренебрегали ни одной местностью, которая могла бы представить какую-либо выгоду для их промышленности и торговли.

В устьях больших рек, по берегам удобных бухт, у доступных выходов к морю — везде вырастали их населенные города. Когда эти колонии превращались в богатые метрополии, они в свою очередь рассеивали вокруг себя местечки (les bourgades) и другие колонии, и везде каждый стремился использовать как продукты почвы, так и склонности и дарования жителей.

Ольбия ³, господствуя над устьями Днепра и Буга, вывозила богатые урожаи скифов-земледельцев в обмен на вина и фрукты Греции.

Танаис, на Дону, у выхода к морю внутренних водных путей и караванов Сибири и Индии, обменивал на золото ткани и пряности Индии и меха Сибири (Strabon, р. 486, ed. Basil). [11]

Фанагория, благодаря своему счастливому расположению в устье реки Кубани, а также своему порту, имевшему выход к Понту, Босфору Киммерийскому и Азовскому морю, представляла эмпориум ⁴ для босфорцев Азии, меотов и всех народов Северного Кавказа (Strabon, p. 475).

Пантикапея, царица Босфора, соединила в себе все разнообразные интересы Танаиса и Фанагории, которые вскоре признали ее своей метрополией. Эта колония положила на чашу торговых весов зерновой хлеб своего полуострова и соль своих соляных озер.

Греческие города Торикос и Бата высились в глубине бухт Геленджика и Суджук-Кале.

Диоскурия, в центре прекрасной Абхазии, обменивала соль Пантикапеи жителям соседних высоких гор на звериные шкуры и различные продукты их страны и даже открыла себе путь через горный хребет Кавказа (Strabon, p. 486).

Фазис, эмпориум колхов, находился в устье реки того же названия; отсюда вывозили лен, коноплю, воск, смолу, строевой лес, мед (Strabon, p. 478).

Были ли все эти колонии основаны милезийцами или же они только восстановили их?

Черное море таит в глубокой древности тайну, сбросить завесу с которой составит для нас немало трудностей. Местные мифы, приноровленные к основанию большинства колоний, восходят почти всегда к временам более древним, чем времена милезийцев; факты, скрывающиеся под мифологическими аллегориями, относятся к событиям более или менее известным, но, несмотря на это, мы не сможем разгадать истины под ее сказочным покровом.

Так, Страбон (Strabon, p. 476) полагает, что гениохи происходят от колонии лаконийцев ⁵, которыми управляли Rhecas и Амфистратус — возницы Кастора и Полукса (Плиний приводит названия Тилхиус и Амфитус, кн. VI, гл. 5), между тем как ахеяне черкесских берегов, по мнению автора, это ахеяне-фтиоты из войска Язона, которые основали свои колонии в Колхиде.

Аппиан объясняет все дело иначе (Appien, р. 1066). Автор, правда, также предполагает на основании рассказов самих колхов, что гениохи являются как бы памятником посещения Колхиды Кастором и Полуксом вместе с аргонавтами, но [12] ахеяне для него — это потомки греков, которые, возвращаясь из Трои, были выброшены бурей на берега Колхиды; здесь они подвергаются жестокому обращению со стороны варваров, населяющих эту страну; им удается, однако, отправить несколько человек из своей среды за помощью на свою родину, но там отвергают их просьбу, и это приводит их в такое неистовство, что они начинают по обычаю скифов убивать всех чужеземцев, которые причаливают к их берегам; сначала они приносили в жертву всех без различия, затем избирали самого красивого, и, наконец, жребий решал участь пленника (эта колонизация чужеземного народа на черкесских берегах не представляет ли памятник киммерийцев, которые, спасаясь от преследования скифов, прошли вдоль берега моря, между тем как скифы скрылись через Дарьял или Дербент? Это событие заслуживает изучения).

Что истинного таят в себе, эти мифы?

Уже с древних времен Европа, заимствуя культуру из Греции, привыкла воспринимать все иллюзии, которые создавали себе греки из-за своего тщеславия; по их убеждению, Греция является светочем мира; ослепленные своей гордостью, они хотели бы, чтобы все просвещение, вся наука, вся цивилизация, все системы религий исходили из недр Греции. Эллинисты наших дней стараются часто поддерживать такие воззрения.

Между тем мифы, рассказанные греками, часто опровергают эти гордые представления. Кто читает Гомера, кто изучает историю аргонавтов Фрикса и Геллы, историю похищения Европы в трудах Геродота и многое другое, тот склонен часто к обратным мыслям, а именно, что Греция получила цивилизацию, в большей или меньшей степени, от тех, кого они называли варварами. Народ и царь Колхиды, оказавшие радушный прием аргонавтам, а также тирийцы, трояне и другие — все стояли на значительно высшей ступени цивилизации, чем те искатели приключений и их войска, которые приходили к ним, подобно норманам средних веков, грабить, нарушая все законы гостеприимства.

Кажется, что все древние поэты и историки избрали Черное море ареной подвигов своих героев. Во всех своих повествованиях они относят своих героев к Востоку, как источнику цивилизации и богатства. Еще в наши дни стремятся перенести место действия событий, изображенных в книгах X, XI, XII Одиссеи, на берега Сицилии и Италии. Там ищут циклопов и лестригонов, Сциллу и Харибду. Но это напрасно. Одиссей заставил своего героя плавать по [13] тому морю, которое находилось, как казалось автору, на краю света.

Как будто бы видишь себя на берегах Черного моря в тот момент, когда Улисс выходит на сушу у берегов лестригонов, являющихся несомненно берегами Крыма времен варваров. Кто не узнает в описании порта лестригонов единственного в своем роде порта Балаклавы, откуда тавры производили свои разбойничьи морские набеги. Гомер справедливо дает здесь таврам прозвище лестригонов, так как слово это происходит от греческого listhV что означает «пират» или «разбойник».

Затем Улисс устремляется к низким берегам острова Ака, где царствует Цирцея, сестра Aetes. И вот мы в Колхиде. Кто не признает ее в описании этой широкой реки, в которую входят суда Улисса, этих обширных лесов, покрывающих берег, где находят приют лани, этого величественного дворца, спрятанного среди деревьев, подобно Николакеви наших дней? Вино здесь так же пленительно, так же душист и свеж мед, как и во времена Гомера, и попрежнему занимаются вышиванием женщины… Кроме того, разве поэт, стремясь рассеять всякое сомнение, которое могло бы возникнуть относительно расположения острова Ака, не указывает там дворца Авроры, где звенят песни и происходят танцы Часов Времени и где возрождается Солнце?

Цирцея посылает затем Улисса за советом к оракулу подземных богов. Только когда герой этот переплывает все царство Нептуна, которое представляется ему как бы краем света, он находит очень удобный для причаливания морской берег, покрытый высокими тополями и чахлыми ивами; здесь ютятся, покрытые всегда черными тучами и мраком, жилища киммерийцев.

Мы знаем о местонахождении киммерийцев от Геродота и Страбона; они указывают народ этот на полуостровах Керчи и Тамани, у крайних пределов Черного моря, что для Гомера, вероятно, представлялось пределами царства Нептуна. Здесь именно, Улисс сходит на берег и обнаруживает один из выходов ада; здесь же, среди этих киммерийцев, находятся источники черной нефти, которые несут свои смрадные потоки подобно адским рекам Коциту и Ахерону, а также высятся вулканы, извергающие потоки грязи во время своих вулканических вспышек.

Улисс возвращается к Цирцее и затем снова направляет свой путь на остров Ифаку; выходит он из Черного моря между Сциллой и Харибдой — двумя скалами, окруженными морскими пучинами и заграждающими вход в это море. Это Цианеи или Симплигады — морские рифы, так [14] хорошо известные в древности неопытным мореплавателям; эти скалы торчат у входа Босфора Фракийского, по направлению к Черному морю. Гомер не подразумевает Мессинского пролива, но ясно указывает, что это именно Цианеи, те две скалы, которые могла миновать счастливым порывом ввысь только Арго — героиня всех песен, когда летела в царство Actes — Колхиду.

Риттер (Carl Ritter's, Vorhalle Europaischer Volkergeschichten von Herodotus, um den Kaukasus und an den Gestaden des Pontus, Berlin, 1820, p. 8) пошел еще дальше в своих «Пропилеях»: автор задался целью, насколько возможно, доказать на основании древнейших памятников античной географии, археологии, мифологии, архитектуры и религиозных систем, что в доисторические времена Греции колонии индусских священников, со своим древним буддийским культом, пришли из центра Азии, прямыми или окольными путями, и основались на берегах Фаза, вокруг Понта Эвксинского, во Фракии, на берегу Истера, во многих странах Западной Европы и даже Греции, везде оказывая на население замечательное религиозное влияние. Автор стремится также доказать, что эти события подтверждаются не только рассказами самих азиатов, но вытекают, главным образом, из изучения отрывков древнейших историков Греции и Малой Азии и, в особенности, из картины, которую дает Геродот, описывая скифов в своей книге IV-ой.

Я не хочу в данное время касаться вопроса о том, что есть верного в этой гипотезе; для этого необходимо было бы избрать ареной страну более известную, чем черкесский морской берег, стоять у источников более изобилующих фактами, среди могущественного народа, который, находясь с исторических времен в непосредственном общении со всеми другими народами и не покидая поста, назначенного ему провидением, был бы причастен ко всем переворотам Азии и некоторой части Европы, пострадав с большей или меньшей силой от всех столкновений и ударов, связанных с переселениями политического или религиозного характера. Я говорю о великой картвельской или грузинской нации, которая со времен, скрытых во мраке, прошлого, охраняет кавказский перешеек и берега Черного и Каспийского морей. Подобно длинным виноградным лозам, брошенным на древний вяз, бури увлекали ее, сотрясали и вздымали, но при всем своем бешеном порыве не могли вырвать из этого убежища. Грузинские предания могли бы пролить свет на историю Азии; отсылая к этой области для [15] разрешения, если только возможного, поднятых мною сомнений, я снова возвращаюсь к черкесской нации, следы которой постараюсь разыскать вплоть до наших дней, так как нельзя назвать историей те редкие и разрозненные сведения, которые мы находим у древних географов и историков.

Когда Скилакс, один из древнейших географов, живший в царствование Дариуса Гиспаса (522 г. до нашей эры), описывает в своих «Пропилеях» берега Понта и сообщает самые древние, какие только нам известны, сведения об этих берегах (Scylax Caryand. ed. de David Hoesсhel, Auguste Vindel. 1600), он перечисляет следующие племена, начиная от Дона до Фаза.

1. Савроматы Гюнократумены (Sauromates Gunocratoumenes, или управляемые женщинами) — на берегах Дона.

2. Маэты (Maёtes) — на берегах Азовского моря.

3. Синты (Sintes), занимающие почти весь Таманский полуостров и берег Черного моря до Анапы.

4. Керкеты (Kerketes), Натухаи (Natoukhai) наших дней, распространяющиеся на юг от Анапы до Геленджика; среди этого народа находится греческий город Торикос, который дал свое название бухте (в настоящее время бухта Геленджик).

5. Ахеяне (Akheens) — вдоль морского берега на юго-восток от Геленджика; их соседями являются гениохи.

6. Гениохи (Hеniokhes), граничащие на юго-востоке с Великой Диоскурией.

7. Колхи (Colches), занимающие пространство между гениохами и рекой Фазом.

В первый раз в истории появляется название керкеты (черкесы) (Орфей Кротонский в своей поэме об аргонавтах упоминает также синтов и керкетов; автор был современник Скилакса). Какие другие народы относятся к черкесской нации и какие к ней не принадлежат? Boeсkh относит сарматов и синдов к народам индо-германского происхождения или, вернее, к мидянам (Medes) (Corpus Inscriptionum, II, 83), между тем как скифов автор считает монголами (Id. II, 81. Vide Niebuhrius, стр. 362). Иван Потоцкий, имея значительно больше оснований, рассматривает скифов как племя, принадлежащее к финской расе, подобно племени чуди (Jean Potocki, Voyage au Caucase et dans les steppes d'Astrakan, II, p. 20). [16]

Гениохи, окружая Великую Диоскурию и находясь в местности, занимаемой в настоящее время абхазами, достигли своего могущества благодаря развитой торговле.

Полиполис ахеян остался неизвестен истории. Близость царства Босфора его затмила, и кажется даже, что часть черкесских племен перешла под власть государей Босфора, так как названия кавказцы, татеяне (Thateens), тореты (toretes), которые встречаются в прекрасных надписях Перизад, принадлежат, несомненно, черкесским народам.

Памятники Пантикапеи представляют для нас особую ценность, которой не имеют памятники Греции: они дают нам правдивые, сделанные искусной рукой местных художников, изображения всех народов, которые находились в постоянных сношениях с пантикапейцами, подчиняясь их государю. Изучение этих памятников могло бы пролить луч света на многое, что еще остается неясным в истории.

До времен Митрадата мы не находим в истории прямых указаний на племена, нас наиболее интересующие? керкетов, ахеян и гениохов. Труды Скимнуса хиосского, единственного автора, который мог бы рассказать нам о них, представляют в этом отношении большой пробел.

В 65 г. до нашей эры Митридат, преследуемый Помпеем, своим победителем, перешел с берегов Ефрата в Колхиду и оттуда отправился зимовать в Диоскурию. Продолжая свой путь, Митридат предпринял то, на что до него никто не покушался: он совершил путь от Диоскурии до Босфора вдоль черкесских морских берегов. (Strabon, p. 476)

В те времена гениохи имели четырех вождей (rois).

Впервые на арену выступает имя зихов: Страбон указывает, что это племя находится между гениохами и ахеянами, между тем название «керкеты» уже исчезает из тех мест, где указывает их Скилакс.

Страбон, который писал за 26 лет до нашей эры и имел возможность основательно ознакомиться с условиями этих стран, первый приводит название «зихи». Существовало ли оно ранее? Это более, чем вероятно. Если народ, оставаясь в одной и той же местности, не изменяет ни своего духовного облика, ни свойств своей природы, почти наверняка можно сказать, что у него имеются свои собственные названия, которые проходят сквозь века неизменными; чужестранцы дают им прозвища, но они забываются, и только имена национальные сохраняются. Не только грузины, народ такой же древний, как сама история, не знали других названий, кроме «джихи» и «Джихетия», которыми они [17] называли морской берег Черкесии и его обитателей, но, повидимому, и сами черкесы не знали никакого другого своего национального наименования, кроме «Adighes», как они ceбя и называют. Измененное под влиянием греческого языка «Zyghes» представляет, вероятно, истинное местное название, затемненное впоследствии греческими названиями «ахеяне» и «гениохи», а также «керкеты», — племени, которое стало известно благодаря своему соседству с Босфором.

Эти зихи, джихи, или, вернее, адиги занимали ту часть морского берега, где больше всего теснилось меловых гор, иссечённых множеством оврагов. Страбон изображает нам замечательную, поразительную своей правдивостью картину жизни этой части черкесской нации.

«За пределами Синдикии и Горгиппии, — говорит автор (Strabon, p. 476), — вдоль моря, на гористом берегу, почти без бухт, составляющем часть Кавказа, обитают ахеяне, зихи и гениохи. Все они живут морским разбоем. У них имеются маленькие галеры, легкие и изогнутые, вмещающие двадцать, редко тридцать человек. Греки называют эти галеры камарами. Образуя флотилию из этих камар, они то нападают на суда, нагруженные товарами, то подплывают к берегам какой-либо страны или города, господствуя, таким образом, над морем. Босфорцы часто принимают их в своих бухтах и снабжают припасами, предоставляя им возможность продать свою добычу. Когда они уже не могут держаться в открытом море вследствие бурного времени года и возвращаются к себе, они уносят на плечах свои камары в лес, где живут и обрабатывают немного малоплодородной земли. Когда наступает время плавания, они снова относят свои камары к морю. Так же они поступают повсюду, где причаливают, так как им хорошо известны все эти лесистые местности; спрятав свои камары, они бродят пешие ночью, а иногда и днем для того, чтобы захватить пленников, за которых можно легко получить выкуп; прежде чем удалиться, они дают знать всем потерпевшим, какую добычу они с собой унесли. Поэтому местности, подчиненные государям и ограбленные, получили от своих начальников охрану, которая часто преследует пиратов, захватывая их в плен вместе с камарами.

Край, подчиненный римлянам, менее других обеспечен помощью, вследствие недобросовестности тех лиц, которые туда посылаются. [18]

Такова жизнь этих пиратов. У них имеются вожди и ими управляют скептухи, которые, в свою очередь, подчиняются тиранам или государям».

Не только вследствие тех затруднений, которые представляла местность, но также из-за воинственного духа племен зихов, шапсугов и убыхов (сахов наших дней) не решился Митридат проникнуть в глубь страны, но предпочел плыть с большими трудностями, следуя извилинам скалистых морских берегов. Но как только он достиг берегов ахеян (натухаев наших дней), они помогли ему закончить путешествие до Босфора. Ахеяне были, повидимому, с босфорцами в дружбе, если только они не были им подчинены.

Я не буду долго останавливаться на Плинии, который в 64 году после нашей эры скомпилировал труды древних и современных авторов, очень часто смешивая события.

Несравненно богаче сведениями Арриан. Путешествуя по приказанию императора Адриана, который царствовал от 117 до 138 года после нашей эры, Арриан доносил этому великому монарху обо всем, что могло интересовать его: лично посещая эти страны, автор приводит названия только действительно национальные. Название «гениохи» совершенно исчезает, уступив место названиям «саниги», «абаски», «абсилы». Зихи заставляют забыть ахеян, от которых сохранилось только название древнего местечка Ахаия, называемого в наши дни Пшад. Все эти народы покоряются римлянам, и четыре их вождя назначаются императором.

Аппиан, который писал приблизительно в то же время, употребляет еще название «ахеяне» и «гениохи», но автор, составляя историю Митридата, мысленно переносится в его эпоху. После Аппиана эти названия совершенно исчезают из истории.

В 455 г. грузинская летопись сообщает, что Вахтанг Гургаслан завоевал снова Мингрелию и Абхазию, оторванные у Грузии греками, и покорил также местность Пачанги, называемую в наши дни Абатой.

Прокопий, родившийся в 529 г. после нашей эры, являет пример тех ошибок, в которые легко впадает автор, если он пишет без критики и знания предмета, пытаясь при этом согласовать то, что он скомпилировал у древних авторов, с современными ему представлениями. Прокопий подробно говорят об Абхазии, о народах, ее населяющих, об их сношениях с греческой империей в царствование Юстиниана; это самые верные сведения, которые только можно найти. Как секретарь Велизара, Прокопий имел, несомненно, возможность видеть донесения военачальников Юстиниана двору, поэтому он говорит обо всём с совершенным знанием [19] дела и описывает местности Абхазии, являвшиеся театром военных действий, с редкой истинностью. За абасгами автор помещает Zeckhis на продолжении морского берега, по направлению к Босфору. Такова география того времени. Но затем, найдя у своих авторов, вероятно, у Арриана, трудами которого он часто пользуется для справок и охотно их компилирует, название «сагиды» (Кажется, что у Арриана и Плиния имеется искажение текста; следует читать, как это делает Прокопий, сагиды вместо саниги, так как это древнее черкесское племя и сейчас находится под именем сахи (Sakhi) там, где его указывали Арриан и Плиний), затемненное в его время именами «Zeckhis» и «Abasghis», и, не зная куда их отнести — он отбрасывает их за пределы страны, населенной Zeckhis, там же указывая Себастополис и Пифиус, которые он ранее помещал среди абхазов.

Ни один луч света не пронизывает историю черкесов на протяжении VII, VIII и IX веков. Только в X столетии мы находим историческое свидетельство о них, когда могущественному монарху Константину Порфирородному явилась счастливая мысль оставить памятник своего царствования более ценный для нас, чем триумфальная арка; это была его книга об управлении империей, написанная его сыном. Это столь правдивое описание доказывает нам, что во времена Константина, как и во времена Прокопия, на черкесских морских берегах были известны только два больших народа — зихи и абасги, за которыми автор указывает Папагию, Казакхию и Аланию. Все эти народы, за исключением аланов, — черкесы (Аланы — осетины наших дней, ассы или иассы — средних веков. Сами осетины называют себя ирами или иронами, а свою страну — Иронистаном…).

Массуди, который писал в 943 г. в одно время с Константином или на несколько лет ранее его, рассказывает о черкесском народе еще более подробно (Massoudi, dans le Magasin asiatique de Klaproth, p. 289). На берегах Кубани автор помещает народ адемдхат или адеми, занимающийся рыбной ловлей в водах этой реки. За пределами страны аланов, между Кавказом и морем Рум (Roum, или Черное), обитают кешеки (Оссеты называют черкесов kasakh, мингрельцы — kachak).

«Эта нация миролюбивая, — говорит автор, — и исповедует религию магов. В этих краях нет ни одного народа, мужчины которого имели бы более правильные черты, более яркий цвет лица и были бы так стройны станом. Говорят, что их женщины изумительной красоты и весьма сладострастны. Для своей одежды кешеки употребляют белые полотна, греческие шелка, малинового цвета атлас [20] (ecarlate), а также другие, затканные золотом, шелковые ткани. Несмотря на то, что аланы более могущественный народ, они не могли, однако, покорить кешеков; они сопротивляются, укрываясь в крепостях, которыми владеют по берегу моря. Одни утверждают, что это море Рум, другие, что это Нитис (Понт). Несомненно, однако, что кешеки находятся недалеко от города Трапезунда; они постоянно сообщаются с этим городом, плавая к его берегам в своих галерах, в которых отвозят и привозят товары. Кешеки еще не смогли померяться силами в открытом бою с аланами, потому что у них нет вождя, который мог бы их объединить. Если бы они жили в полном согласии, ни аланы, ни какой другой народ не смогли бы устоять против них. Слово «кешек» — персидское и означает — «гордый», «надменный».

По берегу моря, по соседству с ними, обитает другой народ, занимающий страну, называемую «Семь Кантонов» (Sept Cantons) (Не есть ли это Алты-Кесек наших дней, или шесть семейств Тапанта?).

Народ этот воинственный и многочисленный, и его страна неприступна. Вера его мне неизвестна».

Эти кешеки, которых описывает Массуди, те же зихи Константина. Массуди указывает также, что их соседями с юга являются абхазы. Сравнивая это описание Массуди с той картиной, которую нам рисует Страбон, можно легко найти общие черты: та же нация, преданная торговле, те же обитатели морских берегов, плавающие по Черному морю к берегам Трапезунда. Восхваление Массуди красоты мужчин и женщин говорит нам о том, что главной основой этой торговли служили рабы; к рабам, как предмету торговли, Массуди присоединяет также и ткани. Кешеки, так же, как и во времена Страбона, не имеют общего вождя и подчиняются независимым друг от друга правителям, или скептухам, как называет греческий автор. Я вижу только одно различие: нравы кешеков или зихов смягчились под влиянием их соседей — абхазского народа, который достиг, благодаря своим сношениям с греческой империей, высокой степени могущества и цивилизации.

В 1015 г. умер русский князь Владимир, оставив двенадцать сыновей, между которыми он поделил, по обычаю, свое государство, под верховной властью Ярослава.

Мстислав, один из этих двенадцати сыновей, после того, как он помог константинопольскому императору Василию II уничтожить царство хазаров в Крыму, продолжал [21] свои военные подвиги дальше, на востоке. Во главе своих русских славян Мстислав отправился на Таманский полуостров, где он объявил войну кассогам (кешеки, черкесы) и победил их; вождя Редедю в бою «один на один»; он покорил также иассов, которые подчинялись, повидимому, князю кассогов. Мстислав основал княжество, назначив престольным городом Тмутаракань или Тамань наших дней (Тамартарка по Константину Порфирородному, Матерка у генуэзцев). Это маленькое княжество существовало в течение нескольких веков под верховной властью России.

В то время, когда русские осваивались понемногу на северных склонах Кавказа, на противоположных склонах происходили события, которые должны были оказать еще более прямое влияние на черкесский народ.

Абхазия и Колхида, или Лазика, покоренные сначала римлянами и греками и затем разоренные персами, начали снова возрождаться и даже возвели своих вождей (rois) на престол Грузии. С начала XI века и до конца XIII Грузию окружала блестящая слава, благодаря целому ряду царей мудрых и храбрых, изменивших даже самый облик этой страны, составляющей часть Азии. Вторжение Сельджукидов в Армению расшевелило отвагу в христианских народах (Так мы видим в истории, как пробудилась, выйдя из состония косности, литовская нация при появлении рыцарей Тевтонского ордена и меченосцев и ведет борьбу в течение двух с половиной веков против мощных армий, все время возрождающихся), и Тамару, знаменитую царицу, которую так хорошо поддерживали ее военачальники, признали смиренно все народы Кавказа. Когда аланы или оссеты (иассы), обращенные в христианство, в 931 году изгнали своих епископов и священников, Тамара приказала восстановить среди них христианство и построить церкви.

Среди черкесов, до тех пор язычников, заботами Тамары также загорелся свет этой веры, озаривший впервые неведомые долины: церкви, заброшенные руины которых встречаются то здесь, то там, относятся именно к этой эпохе Грузии, и преданья приписывают их обыкновенно царице Тамаре.

Но от подчинения черкесов не осталось и следа, когда на престоле Грузии могущественных государей сменили слабые. Уже около 1390 года Дадиан Вамек, эристав Мингрелии при Баграте VI, вынужден был предпринять большой поход против черкесских народов для того, чтобы привести их к послушанию. Дадиан достиг полного успеха и в качестве трофей увез множество капителей, обрубков колонн и мраморных обломков, которые взял в [22] христианских и, быть может, языческих храмах; он приказал построить из всех этих колонн, капителей и обломков мрамора часовню у стены епископальной церкви Хопе, в Мингрелии. Вот та надпись на грузинском языке, которую Дадиан приказал сделать на дверях, часовни:

«Во имя бога господин эристав, начальник мандаторов Дадиан Вамек наследовал своему отцу господину приставу эриставов Дадиану Георгию. Он пошел на Джихетию и Аланетию из-за их неверности и непокорности, с целью усмирения, и победил эти страны; стали презренными и ничтожными их крепости; силою он овладел всеми их ущельями и непроходимыми дорогами и произвел большие опустошения среди многих джихских князей; у всех покоренных он взял заложников, обратив в бегство остальных. Тогда он воздвигнул эти колонны и мрамор и опустил здесь гроб с прахом отца своего и матери; хорошо подумать о них несколько мгновений» (Перевод князя Левана Дадиана, просмотренный Броссэ Младшим).

Но когда в 1424 г. Александр, царь Грузии, вознамерился окончательно разделить свои владения между сыновьями, это послужило как бы сигналом к мятежу горных народов и всех крупных вассалов Грузии, и между этими народами первыми были черкесы.

На севере Кавказа уже с давних пор прекратило свое существование княжество Тмутараканское, и страна эта изменила свой облик.

В то время, когда еще существовало это княжество, несколько черкесских племен спустилось с гор и рассеялось по равнинам Азовского моря и даже проникло в Крым. Самое главное и известное из них, кабардинское, основалось среди татар (Татары завладели Крымом в 1237 г.), между реками Каче и Бельбек. Верхняя часть реки Бельбек и сейчас называется Кабардой. Долина между этими реками и до сих пор сохранила татарское название Черкес-Тус, или «долина черкессов».

Здесь и сейчас можно видеть развалины дворца Черкес-Керман, который господствовал над этой долиной.

Абдун-Хан, согласно преданию, потомок аравийских князей (Ив. Потоцкий приводит в своем «Путешествии по Кавказу» Т. I, стр. 155, генеалогию кабардинских князей, разъясняя её так же, как это делает и Клапрот; см. также Рейнеггс, I, 243) находился во главе этих кабардинцев в Крыму, в конце XIV и начале XV столетия.

Кабардинцы покинули Крым в своих ладьях и причалили к берегу Суджук-Кале; отсюда они перешли к устью [23] реки Кубани и основались по равнине, расположенной к югу, заложив город Шанчир. Здесь и сейчас еще заметны ров и вал, окружавшие город, и несколько курганов, которые могли служить укреплениями (Эта насыпь имеет четыре выхода, как в лагере римлян. Pallas I, 423).

Самым замечательным потомком Абдун-Хана был Инал или Инал Тегенн. Это был храбрый, осторожный и великодушный вождь. Во время его управления многие народы покорились ему для того, чтобы жить под его законами. Инал правил долго, был известен по всему Кавказу и отличался удачей в войнах.

Под управлением этого вождя джихи, конечно, и произвели свой большой набег на Имеретию в 1509 году. Во всяком случае не подлежит сомнению, что это Цандия Инал Дафита, называемый грузинской летописью Броссэ «ненавистным» (execrable), тот вождь, который отразил нападение мингрельцев и гурийцев, когда они хотели отомстить джихам за их набег, и совершенно разбил тех и других. Дадиан, многие князья и военачальники подверглись избиению, другие были захвачены в плен. Малакий, патриарх Абхазии, явился в лагерь Инала для выкупа тех, кого пощадил меч (Chronique georgienne, trad. par M. Brоsset jeune, p. 7. et 8).

Эта согласованность грузинской летописи с генеалогическими преданиями представляет тем больший интерес, что она дает возможность установить определенно время правления Инала, между тем как Паллас, Иван Потоцкий и Клапрот имели об этом только неясные данные.

Со временем правления Инала связано другое предание; оно было рассказано мне генералом Энгельгардтом в Пятигорске; позднее я нашел его у только что названных авторов, но расскажу то, что слышал.

«Франки или генуэзцы обитали по всем долинам северного подножья Кавказа и находились в мире и дружбе с жителями этой страны. Жилища франков заполняли главным образом долину Кисловодска, распространяясь даже за рекой Кубанью. Один из вождей франков полюбил жену кабардинского вождя и просил кабардинца уступить ему ее, но кабардинец и слышать не хотел об этом. Между тем жена кабардинца, быть может, любившая франка или, скорее, движимая желанием послужить родине, посоветовала своему мужу уступить ее франку, но с тем, чтобы он исполнил все условия, которые предложат ему на третий [24] день после свадьбы. Франки собрались с кабардинцами в церкви за рекой Кубанью, напротив Камары; здесь их вожди принесли взаимную клятву. Затем они повторили эту клятву перед языческими идолами кабардинцев. Наступил третий день, и кабардинский вождь объявил свои условия: он потребовал, чтобы франки удалились за Кубань, что они и вынуждены были исполнить. Часть их ушла к подножию Эльбруса, где они забыли и свою веру и свое происхождение. Между тем население сильно негодовало на своего вождя за то, что он уступил свою жену франку, и даже выдвинулся другой вождь, грозивший лишить его власти. Уже не было франков, которые могли бы поддержать кабардинца».

Клапрот передает это предание менее подробно, но он добавляет, что и сейчас среди кабардинцев существует поговорка: «Мы отдали своих жен за эту страну» (Klaproth, Voy. au Cauca.se, I, 347, ed. fr.)

Такова история переселений черкесов-кабардинцев по рассказам их самих, а также захвата берегов Кубани и равнин Кабарды, откуда они изгнали племя оссетов, которые вынуждены были удалиться в горные долины.

Инал рассматривается, как вождь всех этих первичных родовых групп, которые разделили между собой власть над вновь завоеванными странами; кабардинские князья, однако, не могли подчинить себе джихов морских берегов, оказавшихся после поражения Мамия Дадиана в сущности свободными.

Генуэзец Георг Интериано, описывая в 1551 г. джихов, рисует картину, которую я не хотел бы обойти молчанием: это истинное и очень интересное изображение того, чем они были в его время. Тем охотнее я привожу это извлечение, что само описание на итальянском языке находится в собрании Рамузио (Ramusio, Della navigationi et viaggi in Venetta, 1583, II, p. 197—198), которое не каждому доступно, кто пожелал бы с ним познакомиться.

«Зихи, называемые так по-итальянски, гречески и латински и известные у турок и татар под именем чиаркаси (Ciarcassi), сами себя называют адигами; они обитают по всему азиатскому морскому берегу от Тана или Дона, до Босфора, называемого в наши дни Восперо, «устьем» св. Иоанна, «устьем» моря Забаш; они распространяются затем вдоль берега моря, к югу, до Самшитовой бухты (Саvo di Bussi), по направлению к реке Фазу, и граничат здесь с Авогазией, составляющей часть [25] Колхиды. Весь этот морской берег, вместе с береговой линией Палуса, имеет приблизительно 500 миль длины, распространяясь в глубь страны, на восток, на расстояние не более пяти дней пути.

Они населяют эту страну, не имея ни одного места, которое было бы защищено стенами. Самая хорошая и обширная их местность — маленькая долина в центре страны, называемая Кромю: она имеет лучшее расположение и более населена, чем остальная их страна. С суши они граничат со скифами и татарами.

Их язык ничуть не похож на язык их соседей, и звуки его произносятся гортанно.

Они называют себя христианами и имеют греческих священников, но своих детей они крестят только после восьми лет, причем священники просто окропляют их, по своему обычаю, святой водой, произнося краткое благословение. Дворяне не входят в церковь до тех пор, пока им не исполнится лет шестьдесят; они живут все разбоем и поэтому совестятся входить в церковь, полагая, что они могут осквернить ее своим присутствием. Но когда проходят для них такие лета, и они перестают уже воровать и грабить (robarе) они посещают богослужение, которое слушали в своей молодости за стенами церкви, сидя верхом на лошади.

Их женщины, разрешаясь от бремени, ложатся на солому, так как солома, по их мнению, должна быть первой постелью каждого создания (ребенка). Новорожденного относят на реку и моют его там, хотя бы стоял мороз и холод, свойственные этим странам. Ребенку дают имя первого постороннего человека, который войдет в дом после его рождения.

У них нет своих письмен. Священники, совершая по-своему богослужение, пользуются греческими формулами и письменами, которых зихи не знают. Когда они желают написать кому-либо, что случается среди них очень редко, эту обязанность за них исполняют евреи, пользуясь при этом еврейскими буквами. Все их вести, обычно, передаются устно, через гонцов.

Они разделяются на дворян, вассалов, крепостных и рабов. Дворяне пользуются большим почетом среди других и проводят все свое время на коне. Они не терпят, чтобы у подданных были также кони. Начни кто-нибудь из них растить жеребенка, дворяне уводят его и дают взамен какое-либо другое животное, из породы рогатого скота, говоря при этом: «Вот что создано для тебя, но не конь».

Многие из дворян имеют вассалов и живут независимо друг от друга, не признавая над собой никакой власти, [26] кроме бога. У них нет ни писаных законов, ни лиц для выполнения правосудия. Сила, ловкость и посредники решают все их тяжбы.

Дворяне постоянно избивают друг друга. Ни родственник не щадит родственника, ни брат брата. Если брат убивает брата, ничто не помешает убийце провести первую же ночь с женой убитого, тем более, что они разрешают себе иметь по нескольку жен, считая их всех законными.

Как только дворянский сын достигает двух или трех лет, его воспитание поручается слуге, который учит своего воспитанника ездить верхом, стрелять из маленького лука в кур, птиц, свиней и т. д. Когда мальчик подрастает, он один начинает охотиться за этими животными внутри владения; когда же он возмужает, вся жизнь его становится одной непрерывной охотой за дикими и, в особенности, домашними животными и даже человеческими существами. Большая часть их страны болотиста и покрыта камышами и тростником. У них есть свои тропинки и потайные проходы, по которым они тихонько пробираются грабить бедняков-крестьян и похищать у них не только cкот, но и детей на продажу. В этой стране, в особенности внутри неё, нет денег, и поэтому все сделки производятся на бокассины (boccassins) или отрезок полотна на рубашку.

Большую часть рабов отвозят в Каир, где они из самого низкого состояния выдвигаются иногда на первые места и становятся первыми вельможами нашего века — султанами, адмиралами и т. д.

Верхняя одежда их состоит из войлочного плаща с разрезом для того, чтобы можно было высвободить правую руку; на голову они надевают войлочную шапочку, похожую формой на сахарную голову. Под плащом они носят шёлковый или полотняный terrilicci со складками от пояса до низу, как в древности у римской юбки. Щегольские сапожки они надевают поверх таких же красивых сапогов и носят широкие холщевые панталоны (calzebrache). Усы у них очень длинные.

Всегда они носят, привесив сбоку, кожаную маленькую сумку, где они хранят огниво; эти сумочки для них вышивают их жены; они никогда не расстаются также с бритвой и точильным камнем, которые они носят с собой для того, чтобы можно было всегда побрить друг друга, при этом на темени они оставляют только одну длинную прядь волос для того, чтобы в случае, если голова будет отрезана, убийца, ухватись за эту прядь, не осквернил и не загрязнил ее своей окровавленной рукой. [27]

У них имеются массивные чаши из золота, ценностью от 300 до 500 дукатов, и другие, сделанные из серебра; из них они пьют с большой торжественностью во имя бога, святых, в честь родителей, в память умерших друзей, в ознаменование подвига или выдающегося события, при этом они низко склоняются, как при жертвоприношении, и головы их обнажены в знак большого смирения (Это напоминает золотые чаши, которые играли такую большую роль в церемониях героев Гомера. Iliade, ch. IX, I, 167).

Они спят, положив под голову свою кольчугу и рядом с собой оружие, для того чтобы не быть застигнутым врасплох. Их постель представляет звериные шкуры, набитые цветом камыша.

Они находят, что дворянином не может быть человек, не рожденный им, хотя бы это был сам вождь; они хотели бы, чтобы дворянин не умел ни считать, ни заниматься торговлей, если только дело не касается, однако, продажи добычи; обязанности дворянина состоят в том, чтобы управлять своими подданными, защищать их, ходить на охоту и заниматься военными упражнениями.

Они высоко ценят щедрость и охотно отдают все, чем обладают, исключая, впрочем, коней и оружия. Если бы кто-нибудь из них, надев в первый раз верхнюю одежду или новую, малинового шелка, рубашку, не отдал их немедля и вполне охотно первому, кто попросит, то это было бы величайшим стыдом для него. Как только к ним обратятся с такой просьбой, они сейчас же сбрасывают с себя эту одежду и надевают жалкие, иногда загрязненные, лохмотья просителя; поэтому дворяне почти всегда хуже одеты других, но обувь, оружие и конь — эти три предмета, которые они никогда не дарят, составляют их главную роскошь. Иногда дворянин отдает все, что имеет, за коня, — настолько он ценен для него.

Если они найдут в своей добыче золото или серебро, или же достанут каким-либо иным способом, они тотчас же заказывают из них те большие чаши, о которых я уже говорил, или же употребляют для украшения своих седел и оружия, так как металлы не имеют здесь денежного обращения; обитатели морских берегов более приспособлены к торговле.

Они постоянно бьются с татарами, которые окружают их со всех сторон. Иногда они переходят Босфор ⁶ по льду, чтобы грабить татар Херсонеса Таврического ⁷; небольшая [28] их горсть может прогнать целое полчище татар, так как они лучше вооружены, более ловки и смелы.

Татары лучше переносят всевозможные лишения и трудности; они часто побеждают своих врагов, заманивая в болота, снега и льды или пустыни, где и побеждают их своим упорством и настойчивостью.

Зихи в большинстве случаев красивы и хорошо сложены и вызывают своей красотой восхищение среди мамелюков Каира ⁸. Женщины нисколько не дичатся мужчин.

Они оказывают гостеприимство с самой искренней сердечностью и называют кунаком хозяина, принимающего гостя, а также и самого гостя. Когда гость уходит, они провожают его до следующего хозяина, защищая его даже с опасностью для своей жизни и, хотя они и смотрят на добычу от грабежа как на вполне законную, кунаки, однако, отличаются необыкновенной верностью друг другу как в стенах дома, так и за их пределами.

Они живут главным образом ловлей рыбы anticei (осетр), которую они и сейчас так называют, и пьют воду своих рек, весьма полезную для пищеварения. Они едят мясо всевозможных домашних и диких животных; у них нет ни пшеницы, ни вина: они имеют много проса и других злаков, из которых приготовляют хлеб и различные кушанья; их напиток — буза и мед. Все их дома строятся из соломы, камышей или дерева. Позорно было бы для господина или дворянина построить себе каменный дом или крепость, так как это означало бы признаться в недостатке мужества и неуменьи охранить и защитить себя. Так они и продолжают жить в своих жилищах; ни в одном владении, ни во всей стране нет ни одной обитаемой крепости, встречаются то здесь, то там древние башни и стены, но их употребляют себе на пользу только крестьяне, между тем дворянин считал бы для себя это позорным.

Каждый день можно видеть, как зихи изготовляют себе сами стрелы, занимаясь этим делом даже верхом на лошади; их стрелы представляют верх искусства; по легкости, закалке острия, изяществу и верному действию немногие стрелы могут выдержать сравнение с ними.

Все занятие дворянок заключается только в вышивании сумочек для огнива и поясов из очень мягкой кожи.

Их похороны чрезвычайно странный обряд. Когда умирает дворянин, они устраивают в поле деревянный помост, на который помещают тело умершего в сидячем положении, вынув предварительно внутренности. Затем в течение восьми дней родные, друзья и вассалы навещают покойного и приносят ему в дар серебряные чаши, луки, веера и т. д. [29]

По обеим сторонам эстакады, облокачиваясь на нее и опираясь на палку, стоят двое, самых преклонных лет (stretti d'оta) родственников, с левой стороны находится молодая девушка, держа в руке опахало из шелковой материи, которым она отгоняет мух от умершего; она машет им даже если морозно. Напротив, на сиденьи, поставленном на землю, сидит главная жена умершего и смотрит на него, не отрывая глаз; она не плачет, так как это большой стыд для нее, и в течение восьми дней не покидает тела. Когда проходят восемь дней, берут большой ствол дерева, раскаливают его на две части и выдалбливают, чтобы можно было положить внутрь тело и дары, и затем переносят этот гроб на место, предназначенное для погребения; здесь толпа, которая следовала за похоронной процессией, насыпает могильный холм, забрасывая гроб землей; чем богаче и знатней был умерший, чем больше он имел друзей и подданных, тем больших размеров вырастает этот могильный холм.

Совершив погребение, в течение нескольких дней, в обеденное время, седлают коня умершего и приказывают слуге отвести его под уздцы к свежей могиле и позвать умершего до трех раз по имени, приглашая его таким образом к обеду от лица родных и друзей. Исполнив данное ему поручение, слуга возвращается с конем обратно, сообщая, что покойный не отзывается; после этого родные и друзья, полагая, что они исполнили свой долг, садятся за стол.»

Вот та картина нравов зихов, которую изобразил нам Георг Интериано в 1551-м году.

Спустя четыре года для Черкесии начинается новая эпоха. До сих пор черкесам приходилось бороться только с татарами, которые окружали их со всех сторон, но уступали в силе. Соперником татар выступает другой народ: русские славяне, уничтожив татарские царства в Казани и Астрахани, надвигаются на черкесов с востока, между тем как татары теснят их с запада. С тех пор история черкесов, между этими двумя соревнующимися силами, сводится к непрерывной борьбе, и эта борьба продолжается еще и сейчас.

В 1555 г. черкесы с Бештау подчинились царю Ивану Васильевичу (Иван Васильевич женился в 1560 г. на черкесской княжне Марии, дочери Темрука); их приняли в войско, где они отличились своей храбростью (См. выдержки из Ив. Потоцкого у Клапрота в его «Voyage au Caucase», ed. all., I, 389 et seq.) [30]

Крымский хан Шах-бас-Герай, ревниво относившийся к влиянию России, которое она все более приобретала, собирает большое войско и обрушивается на черкесов, грабит их селения и вынуждает переселиться на берега Кубани и принять мусульманство. Уступая силе, они оставались там несколько лет, но когда Россия снова начала войну против турок и татар Крыма и Кубани, вернулись при помощи калмыков, подданных русского царя, в свой прежний край у горы Бештау. Но кубанские татары постоянно их здесь тревожили, заставляя снова подчиниться крымским ханам; черкесы, измученные этой беспрерывной войной, покинули, наконец, Бештау, отправилась к Тереку и осели по берегам реки Баксана, на территории русских (Рейнеггс объясняет иначе это переселение. “Когда кабардинцы, - говорит автор, - стали многочисленным и сильным народом, живя мирно в своей плодородной стране, они начали так сильно тревожить черкессов и досаждать им, что это заставило их, спасаясь от гибели, покинуть свой край; они ушли за Терек и выбрали себе на востоке новые места для своего поселения, назвав его Агко-Ка-Бак. Только единственному черкесскому князю было разрешено остаться на левом берегу Терека; этим князем был Dephschorughа, которого кабардинцы почитали за отвагу.)

Во главе черкесов находились два князя, братья Кабарти-Бек, по всей вероятности Тау-султан и Каитуко (очевидно, Qaitэqua), внук Инала (См. генеалогию Инала у Палласа «Voyage dans les gouvern. Merid»., part I-re, p. 428 et dans J. Potocki «Yoy. au Caucase» I, 159. Эти генеалогии совершенно не согласуются между собой. Что делать?). Со времени переселения на новые места у братьев начались разногласия; они разъединились, поделив черкесский народ между собой. Старший остался на берегах Баксана, младший ушел на Терек; отсюда и произошло впоследствии деление страны на Большую и Малую Кабарду. Князья и дворяне называли себя магометанами (Кабардинские князья и дворяне, покинувшие Крым в XV веке, были, надо думать, магометанами, между тем черкесский народ берегов Кубани и Черноморья, обращенный в христианство русскими князьями из Тмутаракани и позднее царём Иваном Васильевичем, оставались христианами), но народ придерживался христианства греческого вероисповедания, и церкви с их священниками в селениях были православными.

Между тем крымские ханы не оставляли своего намерения подчинить себе черкесов и вырвать их из-под власти России и ее верований; в 1570 г. они разбили черкесов. [31]

Наконец, черкесы Кабарды и Бештау, истерзанные нападениями, грабежами, опустошениями, которые производили татары крымские, аккерманские и ногайские, обязались платить ежегодную дань крымскому хану и ногайскому князю, лишь бы только они защищали их от своих подданных. Эта дань должна была состоять из 6000 рабов и такого же количества лошадей.

Но это послужило для татар только доказательством слабости черкесов и поводом к новым грабежам. Такое нарушение слова так возмутило черкесов, что они отказались платить дань.

Хан решил наказать их за это и с согласия Порты поставил на ноги в 1705 г. войско татар в 100000 чел. и отправился к горам Бештау. Черкесы приготовились их встретить, но, чувствуя, что сила не на их стороне, решили прибегнуть к хитрости. Татары расположились лагерем у подножия высокой горы, на равнине, узкой и длинной; палатки хана и начальников были раскинуты у самой горы. Черкесы отступили в глубь гор, охватывающих реку Баксан; там они построили, в наиболее узких местах ущелья, каменные укрепления, которые и сейчас называются Крымской стеной (Pallas, Voyage dans les prov. merid., I, 429). Так как черкесы не хотели вступать в открытый бой, татары довольствовались тем, что мародерствовали, рыская по всем направлениям. Наконец, черкесы, как бы объятые страхом от этого непрерывного грабежа и разбоя, послали к татарам своих представителей, прося пощады, а также изъявляя покорность. Суровы были условия татар, но черкесы приняли их, обещая доставить татарам требуемое ими количество юношей в течение десяти дней, а девушек — двадцати, на том основании, что их было труднее найти и выбрать. Когда миновали десять дней, они действительно сдержали свое слово и доставили татарам юношей, прислав вместе с тем всевозможные припасы и крепкие вина. Накануне двадцатого дня, когда войско вдоволь натешилось и предалось отдыху, к которому воинов склонил хмель, ползут вверх по склонам гор черкесы и принимаются скатывать сверху громадные камни прямо на палатки татар под горой; другие, хорошо вооруженные, бросаются на лагерь, не давая ошеломленным от ужаса татарам опомниться. Лунный свет направляет черкесов: столько татар они изрубили, что только очень немногие из них спаслись. Хан потерял там брата, сына, свое войско и все свое имущество. [32]

С тех пор черкесы Кабарды освободились из-под ига татар; они снова обратились за помощью к России и присягнули ей на верность.

Между тем черкесы гор и морских берегов были избавлены природными условиями своего края от вторжения татар, влияние которых на эти уединенные племена никогда не было значительным: татары пытались распространить там исламизм, и его приняла знать, но это не дало им истинной власти над этими племенами.

Власть татар стала еще более ничтожной, когда Россия, признанная, по Кучук-Кайнарджийскому договору в 1774 г. властительницей той и другой Кабарды, получила еще в 1781 г. Кубань и Крым. Только два порта, Суджук-Кале ⁹ и Анапа, остались у турок, которые присвоили себе верховную власть над натухаджами и шапсугами.

С 1731 г., после уступки России керченской и таманской крепостей, турки перенесли свои силы в две новые крепости, Суджук-Кале и Анапу, выстроенные ими около этого времени (Анапа была выстроена в 1784 г.) Обязанностью паши, имевшего резиденцию в Анапе, было не только сохранять, но и развивать торговые сношения с горцами, стараясь всё более возбуждать их против России; Анапа была очагом всех тайных коварных умыслов Турции. Этот порт сделался главным или, вернее, единственным выходом для промышленных продуктов Черкесии, рынком, доставлявшим в гаремы Константинополя черкешенок, этих столь восхваляемых красавиц, которых так домогались.

Русские употребили все усилия, чтобы завладеть Анапой; они хорошо знали, что это был один из самых верных путей овладеть Кавказом и усмирить его. Анапа была взята в 1791 г. и 1807 г. Они сохраняли за собой эту крепость до 1812 г., когда снова отдали ее Турции. Только тяжёлые, гибельные условия, переживаемые тогда Россией, могли заставить Кутузова отдать Порте ¹⁰ эту местность, которую последняя, не переставая, требовала обратно: её гаремы ведь находились в отчаянном положении. Нелъзя было нанести России удара более жестокого; это означало отдалить замирение Кавказа на 20 —50 лет.

Турки не теряли своего времени напрасно и старались снова приобрести влияние над черкесами для того, чтобы возбудить их против России и, обратив в правоверных мусульман, еще более разъединить с этой империей.

Турки достигли вполне успеха в намеченной ими цели, и горцы натухаджи, шапсуги и абадзехи с еще большим [33] рвением и пылом принялись за свой прежний разбойничий образ жизни; вследствие своих постоянных битв с татарами они изощрились в уменье воевать, и командиры войсковой линии убеждались, что с каждым днем возрастали трудности борьбы с их набегами.

Герцог Ришелье, генерал-губернатор южной России, которому уже наскучило такое положение дела, задумал испробовать новый способ привлечь черкесов к России и покорить их, а именно, прививая им цивилизацию. Герцог, с энтузиазмом относившийся к этому проекту, представил его в 1813 г. на рассмотрение императора Александра. Как правильно замечает Гамба ¹¹, герцог Ришелье находил в горцах-черкесах, несмотря на их беспутную склонность к грабежам, довольно высокие стремления и чувства; он полагал, что их постоянные набеги не столько зависели от их воинственного пыла и возможности легко укрыться в неприступных горах, где только им известны проходы, сколько от чрезвычайного бедствия, которое они испытывали с тех пор, как, сжатые на территории, не находили из-за отсутствия внутренней торговли сбыта продуктам своей охоты и своих лесов.

Способ цивилизовать черкесов, предложенный генуэзцем Скасси ¹², первым автором этого проекта, заключался в том, чтобы дать почувствовать этим разбойничьим племенам необходимость заниматься промышленностью и торговлей вместо торга рабами, привить им такие потребности, которые можно удовлетворить только при условии трудовой мирной жизни, внушить им мысль о превосходстве России и т. д.

В этом проекте нет ничего кроме благородства и великодущия. Но был ли он исполним? Быть может.

Но исполнялись ли обещания, данные правительству? Осуществлялись ли его приказы, его намерения? Ничуть не бывало. Сколько ложных мероприятий! Сколько потерянного времени! Пускай прочтут со вниманием донесения Тетбу де Мариньи ¹³, которого послал Скасси в Геленджик в 1818 г., и мне не надо будет объяснять причины этой неурядицы.

Первые дружеские и коммерческие сношения были начаты с Мехмет-Иендер-Оглы, князем натухаджей из Пшада, при участии одной из его родственниц, красавицы княгини (Эта княгиня была еще жива, когда я находился в Крыму, и я часто ее видел), замужем за генералом Бухгольцем, покровителем Скасси. [34]

При содействии князя открыты были два торговых учреждения: одно в самом Пшаде, другое в Геленджике. Маленькая флотилия в 15 парусных судов была отдана в распоряжение генуэзца Скасси. Тетбу де Мариньи командовал одним из этих судов.

Скасси назначил начальниками обоих учреждений Тауша, отличавшегося как своими способностями, так и осторожностью, и одного грека, по имени Мудрова.

Мехмет-Иендер-Оглы, кунак русских, самым чистосердечным образом поддерживал их торговые дела; он горячо желал способствовать успеху этого проекта замирения и цивилизации черкесов, но преступная небрежность Скасси помешала его развитию.

Уже в течение более семи лет находились в сношениях с черкесами, но дело ничуть не подвинулось вперед, и все оставалось по-старому; большие суммы денег, предназначенные для того, чтобы оживить предприятия, таяли и при этом неизвестно ради каких целей. Быть может, скажут, что я слишком беспощадно раскрываю истину, тем более, что я связан с Скасси узами гостеприимства, но эта правда была сказана до меня; она необходима, и беспристрастный суд истории выше личных соображений.

Проходили года, и вместе с тем не было заметно никаких результатов. Горные черкесы, верные своим старинным привычкам, все те же черкесы, или зихи, какими их изобразили Страбон, Интериано и др., то и дело переходили Кубань, прятались в камышах и затем бросались грабить и опустошать русские деревни.

Два важные обстоятельства еще более веско доказали несостоятельность надежд России и содействовали ее разочарованию.

В 1829 г. была осаждена Анапа; экспедицией командовал князь Меньшиков. Скасси готов был сделать всё на свете для того, чтобы только прекратить осаду; он убеждал, что это являлось изменой своему слову, а также неправильной политикой по отношению к черкесам, которые были уже так близки к тому, чтобы признать над собой власть России. Но Меньшиков доказал ему, что пять тысяч черкесов служили среди турок, и заставил его замолчать. Это было началом их вражды.

Второе обстоятельство, сгубившее Скасси, заключалось в следующем. Генуэзец задумал отдать под суд одного генерала за то, что он перебил три тысячи и утопил тысячу семьсот черкесов в Кубани, вблизи Колаус, когда они приходили грабить русские деревни. Скасси защищал их, утверждая, [35] что это были мирные и верные черкесы. Но это представлялось слишком невероятным.

В особенности враждебно был настроен по отношению Скасси Меньшиков. Генуэзца, наконец, отдали под суд, и он должен был благодарить судьбу за то, что его помиловали…

Правительство отказалось уже от своих прежних намерений, которые так плохо приводились в исполнение, и обратилось всецело к мерам жестокости и возмездия. Решено было во что бы то ни стало покорить черкесов и силой прекратить их разбой, если не могли заставить их отказаться от этого по доброй воле.

Вернуться к мыслям Скасси было уже невозможно: черкесов разъярили ложными мерами, дали время туркам снова взять верх над собой; удобный момент был упущен, так как забыт был отчасти тот ужас, который сеяла чума, занесенная турками и сгубившая две трети населения.

Народ, подобный черкесам, для которого разбой является насущной необходимостью и даже добродетелью, удивляется, что ему ставят такую жизнь в преступление, лишая его в этом отношении свободы; это его оскорбляет, и чем он мужественнее, тем с большей силой он дает отпор своему несправедливому врагу, стремящемуся отнять у него свободу и право разбойной жизни, которое он себе присвоил.

Прежде чем продолжать говорить о действиях русских, я хотел бы нарисовать картину современного состояния Черкесии, описав ее жителей, их нравы и общественный строй.

Черкесские племена, т. е. народы Кавказа, которые близко соприкасаются между собой по сходству их общего языка, разделяются на черкесов, в подлинном смысле, или адигов, кабардинцев, абадзов и абхазов.

Языки, на которых говорят народы этих четырех главных разветвлений, более или менее сходны между собой; мы находим в них общие формы и корни; все они приближаются к финскому языку больше, чем к какой-либо другой системе языков; но в особенности резко выражено это сходство с языками вогулов и остяков Сибири ¹⁴.

Кабардинский язык очень мало отличается от собственно черкесского, но нельзя того же сказать относительно двух других диалектов, — абадзского и абхазского; имея большое сходство между собой, они настолько отличаются от кабардинского и собственно черкесского, что только [36] после глубокого изучения можно убедиться, что они принадлежат к одной и той же ветви (См. сборники слов Гюльденштедта, Клапрота, Тетбу де Мариньи).

Ни один язык не казался мне таким трудным для произношения и письменного изображения как черкесский. Нет ничего более изменчивого, чем гласные и двугласные этого языка, которые подвергаются множеству колебаний, изменений ударения, трудно уловимых для европейского уха. Гласный звук то длинный, то краткий; он может быть то жестким и резким, то нежным и гортанным, с придыханием или без него, и каждое из этих изменений придает особый смысл слову. Гортань ни одного европейца не в состоянии передать горловые и нёбные звуки, выражающиеся своеобразными прищелкиваниями и изменениями голоса.

Россия владеет большею частью Малой и Большой Кабарды, и не на эту часть Черкесии устремляет она теперь свои взоры. Этот край, уже давно покоренный, за последнее время получил необыкновенно сильный толчок к развитию, и удивительной кажется та быстрота, с которой размножаются там новые колонии (Черкесов из Кабарды имеют в виду, главным образом, в своих описаниях Паллас, Гюльденштедт, Штелин (Nachrichten von Tchirkassien, Buschings magazin, VI Theil, p. 457).

Я расскажу в своем месте об абхазах и абадзах, их соседях.

К Черкесии, в собственном смысле, будет относиться теперь та картина, которую я постараюсь нарисовать согласно тому немногому, что я видел лично и узнал от других, и на основании того, что другие написали о них ранее меня.

Собственно черкесы были мало-помалу оттеснены и замкнуты в остром углу, который образует Черное море вместе с рекою Кубанью. Их племена расположены по отрогу (eperon) Кавказского горного хребта, не поднимаясь выше первых вершин горного массива; этот отрог, или как бы контрфорс, тянется на 280 верст (70 французских лье), окаймленный полосой морского берега, исчезая вблизи устьев реки Кубани. Первая горная группа Ошетэн, вздымающаяся с этой стороны над Гаграми, является как бы границей их племен с племенами абхазов и абадзов; на севере