Почему партия? Стратегии строительства авторитарных режимов и выбор Кремля

Все правители в мире хотели бы управлять своими странами безо всяких сдержек и противовесов. Однако в условиях стабильных режимов они сталкиваются с ограничениями, которые на них накладывают институты и другие политические акторы (как внутренние, так и международные). Неудивительно, что лидеры вновь возникающих государств порой более успешны в строительстве авторитарных режимов "с нуля", если они способны избежать этих ограничений и не допустить появления альтернатив создаваемым им режимам. В сравнительных исследованиях авторитаризма принято различать персоналистские, партийные и военные авторитарные режимы,

² В рамках данной статьи в качестве доминирующей я рассматриваю партию, которая (1) создана лидерами недемократического режима и тесно с ними связана; (2) сращена с государственным аппаратом и пользуется ресурсами государства для поддержания своего доминирования; (3) обладает возможностями контроля политического процесса в ходе выборов и за пределами выборов, в т.ч. и используя средства, не предусмотренные конституцией [см. Гельман 2006; Reuter, Remington 2008].

стр. 137

лидеры которых опираются на различные базы и используют различные стратегии господства. После распада СССР постсоветские государства демонстрировали широкий спектр вариантов строительства персоналистских авторитарных режимов, некоторые из которых потерпели крах в ходе "цветных революций" 2003 - 2005 гг. в Грузии, Украине и Кыргызстане [см. Хейл 2008]. В этом плане, Россия отличалась использованием иной стратегии строительства авторитарного режима. В то время как "гибридный" российский режим 1990-х годов был преимущественно персоналистским, несмотря на несколько (безуспешных) попыток Кремля по созданию "партий власти", авторитарный поворот в России 2000-х годов сопровождался взлетом "Единой России", в настоящее время доминирующей на парламентских и электоральных аренах национального и регионального уровней. В течение 2000-х годов Кремль предпринял ряд последовательных целенаправленных усилий по созданию доминирующей партии в целях закрепления преемственности складывавшегося в России режима. Исходя из того, что партийные авторитарные режимы в сравнительной перспективе рассматриваются как наиболее устойчивые по сравнению с персоналистскими и военными режимами [Geddes 2003: 47 - 88], эту стратегию Кремля можно считать наиболее рациональной с точки зрения долгосрочных последствий.

Почему Кремль обратился к этой стратегии в 2000-е годы? В известной мере, такой выбор был обусловлен уроками, которые российские лидеры извлекли из опыта России 1990-х годов и из опыта других постсоветских стран. Хотя персоналистский режим 1990-х годов был довольно непопулярен среди российских граждан (главным образом, в силу своей низкой эффективности), он сталкивался с глубоко фрагментированной элитой, группировавшейся вокруг многочисленных клик и кланов, возглавляемых олигархами и региональными лидерами. Такая констелляция акторов оставляла Кремлю пространство для маневра благодаря эффективному использованию тактики "разделяй и властвуй", но в целом персоналистская стратегия была довольно рискованной в плане преемственности режима, о чем свидетельствует опыт других постсоветских стран, в частности, Украины [Хейл 2008; Reuter, Remington 2008]. В России смена президентской власти спровоцировала подрыв лояльности прежде подчиненных региональных и отраслевых элит, создавших в преддверии парламентских и президентских выборов 1999 - 2000 гг. рыхлую коалицию "Отечество - Вся Россия", которая представляла угрозу политическому (если не личному) выживанию Ельцина и его окружения. Хотя Кремль смог избежать такого развития событий благодаря успешной избирательной кампании, которая повлекла за собой переход элит в лагерь сторонников созданного им блока "Единство" [Лихтенштейн 2002: 85 - 106; Shvetsova 2003], в 2000-е годы российские лидеры не хотели вновь наступать на те же грабли. Помимо этих краткосрочных соображений, Кремль стремился и к созданию долгосрочных оснований для стабильности и преемственности российского политического режима. Решение этой задачи включало три компонента. Во-первых, необходимо было монополизировать и усилить инструменты административного контроля Кремля над политическим процессом и повесткой дня, чтобы навязать свою волю всем сегментам элит. Во-вторых, следовало пресечь любые возможности альтернативной координации среди элит путем разрушения или

стр. 138

кооптации независимых организационных структур (партии, группы интересов, общественные организации, СМИ и т.д.). В-третьих, возникла потребность обеспечить лояльность элит и масс существующему режиму статус-кво, независимо от его эффективности и персонального наполнения властных позиций.

С этой точки зрения, "мягкий" вариант персоналистского режима, который формировался в России в начале 2000-х годов, служил для Кремля наименее полезным инструментом для достижения своих целей: подобные режимы весьма уязвимы в плане нарушения равновесия по сравнению с другими авторитарными режимами. Таким образом, российские лидеры вынуждены были выбирать между двумя возможными стратегиями строительства авторитарного режима, претендующего на длительное существование. Одним из вариантов мог стать "жесткий" вариант персоналистского авторитаризма (подобного режиму в Беларуси, если не в Туркменистане), который поддерживает лояльность элит и масс путем интенсивного использования репрессий. Но такая стратегия стала бы для Кремля слишком затратной: помимо необходимости масштабных инвестиций в аппарат подавления, способный пресечь угрозу неповиновения, режим неизбежно столкнулся бы с вызовами международной изоляции, оставаясь при этом неспособным решить проблему преемственности политического лидерства. Поскольку в рамках "жестких" персоналистских авторитарных режимов шансы представителей элит оказаться жертвами репрессий гораздо выше, чем у обычных граждан, то российский правящий класс имел немного стимулов к тому, чтобы идти на столь рискованное предприятие. Говоря словами Роберта Даля [см. Dahl 1971: 15], в посткоммунистической России издержки репрессий были весьма высоки. Альтернатива в виде "мягкого" партийного авторитарного режима выглядела намного привлекательнее как для Кремля, так и для различных сегментов элит. Такой режим мог успешно решить все три упомянутые выше проблемы (установление монопольного контроля, предотвращение альтернативной координации и создание долгосрочной лояльности), будучи не столь репрессивным и потому менее затратным для Кремля по сравнению с "жестким" персоналистическим авторитаризмом. Иными словами, он мог снизить для режима издержки терпения без риска потери власти в условиях политической конкуренции. Более того, "мягкий" партийный авторитаризм мог служить эффективным инструментом правящей группы и в других отношениях: (1) он мог повысить легитимность режима с помощью эффективного политического патронажа и препятствования возникновению альтернатив существующему статус-кво [Greene 2007]; (2) он был способен успешно и гибко реализовывать политический курс правящей группы благодаря неидеологической природе доминирующей партии [см. Гельман 2006; Hanson 2003; Hale 2006]; (3) он мог обеспечить рекрутирование и поддерживать консолидацию элит посредством усиливающих друг друга политических и административных механизмов.

Однако, хотя выбор этой стратегии строительства авторитарного режима мог принести Кремлю крупные долгосрочные выгоды, она также требовала и значительных политических инвестиций, которые не сразу приносили отдачу. Несмотря на то, что политическая среда 2000-х годов была крайне бла-

стр. 139

гоприятной для строительства авторитарного режима в силу рецентрализации российского государства, беспрецедентного экономического роста и концентрации контроля над важнейшими экономическими активами в руках государственного аппарата, успешная реализация стратегии Кремля требовала политической и институциональной инженерии наряду с организационными усилиями. Поворот от непартийного персоналистского режима к становлению партийного доминирования был достигнут в результате ряда последовательных и сознательных шагов.

В 2001 г. после недружественного поглощения прокремлевским движением "Единство" бывшей межрегиональной коалиции "Отечество - Вся Россия" и двух парламентских депутатских групп была создана "партия власти" "Единая Россия", обладавшая большинством мест в Государственной Думе. Вновь созданная партия, безоговорочно поддерживавшая все инициативы президента и правительства [Smyth 2002; Remington 2003], таким образом, установила парламентское доминирование. В 2003 г., хотя список ЕР получил на думских выборах 37.6% голосов, имплицитная коалиционная политика партии в одномандатных округах и последующие изменения думского регламента привели к формированию "сфабрикованного сверх-большинства": ЕР стала обладателем более чем 2/3 думских мандатов [Голосов 2007]. В результате не только парламентское доминирование ЕР укрепилось, но и любые возможные альтернативы ему утратили релевантность.

В 2001 - 2003 гг. Кремль начал реформы региональных избирательных систем с целью усиления влияния ЕР в региональных легислатурах и установления централизованного политического контроля над регионами [Голосов 2006]. Несмотря на то, что в 2003 - 2004 гг. ЕР получила значительную долю голосов на выборах легислатур в ряде регионов, это стало лишь относительным успехом "партии власти". Ее региональные отделения побеждали лишь там, где они находились под контролем глав исполнительной власти регионов и служили политическим инструментом в их руках (но не в руках Кремля) [Кынев 2006; Голосов 2008]. Вместе с тем, губернаторы в ходе этих выборов зачастую опирались на поддержку иных партий, нежели единороссы, или на внепартийные образования. Но после отмены выборов глав исполнительной власти регионов в начале 2005 г. стимулы резко поменялись: назначение губернаторов и последующее сохранение ими своих постов все более зависело от их лояльности ЕР [Goode 2007; Reuter, Remington 2008]. Неудивительно, что большинство региональных лидеров добровольно или вынужденно вступили в ряды "партии власти". ЕР, в свою очередь, смогла сформировать большинство почти во всех региональных легислатурах и к концу 2007 г. достигла своего регионального доминирования: за отдельными исключениями, в регионах почти не осталось значимых политических альтернатив "Единой России".

Начиная с 2003 г., Кремль инициировал новую волну институциональных изменений, направленных на дальнейшее сужение поля межпартийной конкуренции. К ним следует отнести: повышение барьера для прохождения списков в Государственную Думу (и в большинство региональных легислатур) с 5% до 7% и принятие новой редакции закона о политических партиях, ужесточившего организационные требования и требования членства при регистрации политических партий на фоне перерегистрации ранее соз-

стр. 140

данных партий на новых условиях. Это существенно повысило входной барьер на российском рынке партийной политики: создание новых партий стало крайне затруднительным, а численность партий, допущенных к думским выборам 2007 г., сократилась до 15 по сравнению с 46 на предыдущих выборах. Кроме того, запрет на создание предвыборных блоков сделал крайне затруднительным выживание малых партий. Наконец, реформа избирательной системы на думских выборах (замена смешанной системы голосованием за закрытые партийные списки) не только повысила партийную дисциплину внутри ЕР и лояльность ее депутатов Кремлю [Remington 2006; Smyth et al. 2007], но позволила "партии власти" достичь электорального доминирования по итогам думских выборов 2007 г. Успеху единороссов способствовало немало факторов, начиная от высокого уровня массовой поддержки лидера списка Владимира Путина и заканчивая несправедливым характером выборов, но вместе с тем ни одна иная партия не способна была представить значимую альтернативу "партии власти".

Оформление парламентского, регионального и электорального доминирования ЕР ставит под вопрос уместность традиционных классификаций партий ("левые" vs "правые", "кадровые" vs "массовые", "программные" vs "клиентелистские" и т.д.) [Дюверже 2000; Kitschelt et al. 1999] в условиях партийного авторитарного режима. Скорее, критерием классификации партий в рамках новой российской партийной системы может служить их лояльность Кремлю. Эта (ad hoc) классификация может быть представлена как континуум, а не дихотомия (тем более что на практике ни одна из существующих в России партий не является полностью автономной от Кремля). Таким образом, нынешняя российская партийная система выглядит как своего рода "слоеный торт" с тремя иерархическими слоями: (1) доминирующая партия (ЕР); (2) ее сателлиты, включая СР, ЛДПР и некоторые другие "карманные" партии; (3) ее противники, в числе которых - КПРФ, СПС и "Яблоко".