Предыдущая страница | Следующая страница. — Я покажу ей, что значит быть рабыней в северных лесах

 

— Я покажу ей, что значит быть рабыней в северных лесах! — предавалась сладостным мечтам женщина-пантера.

Ужас промелькнул в глазах девушки, но она не оборвала свой танец. Кружась перед своими врагами, она выглядела особенно беспомощной и беззащитной. При каждом повороте её головы надетый на неё ошейник отливал металлическим блеском в тусклом свете ламп на тарларионовом жире. Однако я не испытывала к ней большой жалости. Мне не было до неё никакого дела. Эта девчонка — всего лишь одна из множества ежедневно встречающихся мне рабынь.

— Кое-чему из жизни в неволе я её уже научил, — похвастался Раск.

Глаза танцующей девушки округлились от ужаса.

— И как она? — полюбопытствовала Вьерна.

— Великолепна, — кивнул Раск. Не прерывая танца, девушка съежилась под устремленными на неё взглядами.

— Как она к вам попала? — поинтересовалась Вьерна.

— Наверное, с год назад мне уступил её один торговец. Причем совершенно бесплатно! Очевидно, он был настолько тронут просьбой, с которой к нему обратились люди из города Трева, что решил подарить мне эту девчонку в честь нашего знакомства.

Вьерна расхохоталась, сочтя шутку Раска весьма удачной.

— Вы ведь знаете, я не покупаю женщин, — напомнил Раск Рарлус.

Я вздрогнула при воспоминании о том, как я сама попала к нему в руки.

— Это просто замечательно! — воскликнула Вьерна. — Представить только: ваш военный лагерь находится в пределах владений самого Ара! И в этом лагере для вас танцует рабыня — родная дочь Марленуса, великого убара Ара! Потрясающе!

Я смотрела на танцующую девушку.

Раск дважды отрывисто хлопнул в ладоши. Музыка оборвалась. Девушка застыла, уронив руки вдоль тела.

— Достаточно, — сказал ей Раск.

Девушка поклонилась и побежала к выходу из шатра.

— Не забудь свою накидку, — бросила ей вдогонку Вьерна.

Девушка вернулась с полдороги, смущенно подобрала лежащую на полу шелковую накидку и опрометью выскочила из шатра.

Раск и Вьерна проводили её звучным хохотом.

Они снова потребовали наполнить им кубки, и я поднесла им кувшин с вином.

— Мы вернулись сегодня с богатой добычей и новыми пленницами, — сказал мне хозяин. — Поэтому сегодняшняя ночь будет ночью веселья и удовольствий.

— Да, хозяин, — сказала я и вопросительно посмотрела на него.

— А ты отправляйся к Юте, и пусть она запрет тебя в бараке, — распорядился он.

— Да, хозяин, — ответила я и уныло поплелась к выходу из шатра.

— Почему бы вам не отдать Талену мне? — продолжала наседать на Раска Вьерна.

— Может, и отдам. Мне нужно над этим подумать, — долетели до меня его слова.

Я вышла из шатра и отправилась искать Юту, чтобы она, как обычно, заперла меня в бараке.

На следующий день, впервые за все время моего пребывания в военном лагере, мне с Тейшей, девушкой с острова Кос, позволили выйти за пределы лагеря, чтобы под присмотром охранника насобирать в лесу ягод ирра. Нас с Тейшей привязали друг к другу длинным кожаным ремнем и дали большие корзины.

Ягоды ирра в изобилии росли в здешних местах. По вкусу они очень напоминают обычную сливу, только косточка у них поменьше и растут они на невысоких кустах. Впервые попав на Гор, ещё до моей встречи с караваном Тарго, я, как оказалось, рвала именно эти ягоды.

Я была очень рада возможности выйти за высокий частокол лагеря и хоть немного побыть в лесу, тем более что процесс сбора ягод был для меня делом знакомым и привычным.

Я часто просила Юту, чтобы она позволила мне отправиться в лес для сбора ягод, но она всегда отказывала и посылала других девушек.

— Я не убегу, — клятвенно обещала я.

— Я знаю, — отвечала Юта, каждый раз отправляя в лес кого-нибудь из моих соседок по бараку.

Я никак не могла понять причины её возражений. Наконец сегодня она, очевидно сжалившись надо мной, разрешила мне идти собирать ягоды вместе с Тейшей.

Как славно было оказаться на свободе — пусть даже ненадолго, пусть даже привязанной ремнем к другой девушке! У меня было чудесное настроение.

К тому же сегодня утром в лагерь доставили двух новых пленниц, убежавших из дому от ненавистных им браков, устроенных их родителями. Наши тарнсмены обнаружили беглянок в лесу, поймали их, и по этому поводу сегодня вечером снова, как и вчера, будет организован праздничный ужин. Однако на этот раз Юта сказала, что, если сбор ягод у нас с Тейшей пройдет без замечаний, меня не отправят в барак рано вечером, а позволят остаться до конца праздничного ужина, чтобы прислуживать пирующим.

— Это значит, что на меня наденут прозрачные шелка? — поинтересовалась я у Юты.

— Да, — ответила она. — И ножные браслеты с колокольчиками. Я разозлилась.

— Я не желаю прислуживать мужчинам! — сказала я, — Тем более я не желаю прислуживать им в напяленном на меня огрызке шелка и клоунских колокольчиках, как какая-нибудь дешевая шлюха!

— Ну что ж, тогда сиди в бараке одна, — согласилась Юта.

— Я не думаю, что это справедливо по отношению к остальным девушкам, — возразила я. — Я себе отдыхаю в бараке, а их заставляют прислуживать пирующим…

— Так ты будешь прислуживать на праздничном ужине или останешься в бараке? — теряя терпение, спросила Юта.

— Я буду прислуживать, — ответила я с видом мученицы, приносящей себя в жертву.

— Тогда тебе придется надеть на себя шелка и ножной браслет с колокольчиками.

— Ну что ж делать… — обреченно развела я руками.

На самом деле в глубине души я с нетерпением ждала сегодняшнего вечера. Я была уверена, что в шелковых одеяниях буду одной из самых красивых девушек. Может быть, в шелках и колокольчиках я произведу на Раска большее впечатление?

Как я его ненавидела!

— Однако если кто-нибудь из мужчин обратит на тебя внимание, не спеши падать в его объятия, — предупредила Юта — Помни, что ты — девушка белого шелка!

Я почувствовала, как во мне закипает холодная ярость.

— Значит, я обречена оберегать свою товарную стоимость? — иронически усмехнулась я. — Следить за тем, чтобы она не понизилась?

— Вот именно, — сухо ответила Юта. — Хотя, на месте мужчины, я заплатила бы гораздо больше за девушку красного шелка.

— Таким образом, мне запрещается делать все, что может уменьшить капиталовложения Раска? — продолжала я веселиться.

— Да, — отрезала Юта.

— А как же мне быть, если кто-нибудь из пирующих схватит меня в объятия и не захочет выслушивать никаких отговорок?

Юта рассмеялась; это было в первый раз, когда я увидела её смеющейся в лагере Раска.

— Кричи погромче, — посоветовала она, — и тебя освободят от этого, а ему дадут девушку красного шелка!

— Ладно, — согласилась я. Юта подозвала охранника.

— Свяжите их парой, — попросила она. Охранник привязал нас с Тейшей друг к другу кожаным ремнем и повел к выходу из лагеря.

— Будь осторожна, Эли-нор! — крикнула мне вслед Юта.

Я не поняла, что она хотела сказать своим предупреждением.

— Хорошо, — ответила я, оборачиваясь и вопросительно глядя на нее.

Кожаный ремень у меня на шее натянулся.

— Пойдем скорее, Эли-нор, — поторопила меня Тей-ша. — Нам отвели немного времени.

Я разозлилась на нее. Такая молодая, совсем недавно носит ошейник, а туда же — указывать мне!

Солнце светило ярко. Его лучи, казалось, пронизывали меня насквозь, и вскоре настроение у меня улучшилось.

Когда ни охранник, ни Тейша не смотрели в мою сторону, я потихоньку подкрадывалась к корзине девушки и пригоршнями воровала собранные ею ягоды, пересыпая их в свой кузовок. Она — новенькая среди нас невольница. Почему я должна работать наравне с ней? Пусть потрудится!

Когда я знала, что меня не видят, я бросала в рот ягодку-другую, внимательно следя за тем, чтобы не вымазать соком губы. Я и прежде себе в этом не отказывала, ещё когда собирала ягоды для Тарго, чего же бояться сейчас? Ни Юта, ни охранник никогда не ловили меня за руку. Я всегда умела их провести. Куда им! Я гораздо умнее их всех, вместе взятых!

Наконец обе корзинки у нас были наполнены, и мы вернулись в лагерь.

Охранник передал наши корзины другим девушкам, чтобы те отнесли их на кухню, и отвязал удерживающий нас с Тейшей друг рядом с другом кожаный ремень.

— Эли-нор, Тейша, следуйте за мной, — приказала подошедшая к нам Юта.

Она подвела нас к длинному шесту, закрепленному в горизонтальном положении на двух деревянных опорах — к тому самому, который предназначался, как я раньше считала, для развешивания вяленого мяса. Рядом с шестом Юта приказала нам опуститься на колени.

У одной из деревянных опор стояла медная жаровня, наполненная раскаленными добела углями. Из жаровни выступали рукояти четырех тавродержателей для проставления невольничьего клейма. Судя по раскаленным углям, огонь в жаровне поддерживали не меньше двух-трех часов — то есть в течение всего времени, пока мы с Тейшей занимались сбором ягод.

Я почувствовала смутное беспокойство.

Вокруг собралось несколько охранников и выполнивших свою работу невольниц. Здесь же находился и охранник, сопровождавший нас с Тейшей во время сбора ягод.

Тейша тревожно оглядывалась по сторонам. Она казалась до предела напуганной. Мне тоже все происходящее не доставляло большого удовольствия, но я изо всех сил старалась держать себя в руках.

— Тейша, — строгим голосом обратилась к девушке Юта.

Моя напарница подняла на неё наполненные ужасом глаза.

— Ты воровала ягоды из корзины Эли-нор? — спросила Юта.

— Нет! Нет! — воскликнула моя напарница.

— А ты, Эли-нор, — посмотрела на меня Юта, — ты воровала ягоды у Тейши?

— Нет! — не моргнув глазом ответила я. Юта обернулась к сопровождавшему нас в лесу охраннику.

— Первая говорит правду, вторая — лжет, — сказал охранник.

Юта посмотрела на меня.

— Это нетрудно определить, Эли-нор, — сказала она. — Иногда охранник успевает заметить твои движения, иногда — обо всем можно догадаться даже по твоей тени. Он может определить, воруешь ты или нет, по быстро изменяющемуся количеству ягод в твоей корзине.

— Нет, — застонала я. — Нет, я этого не делала!

— Ты часто воровала ягоды и из моей корзины, — продолжала Юта, — но я просила охранника, который тоже был в курсе дела, чтобы он молчал об этом.

Я уронила голову.

— Я никогда больше не буду воровать ягоды, — пробормотала я.

— Я тоже так думаю, — кивнула Юта.

Я подняла на неё удивленный взгляд.

— Но на этот раз ты обворовала Тейшу, девушку честную и наивную, и этого так оставить нельзя.

— Я ничего у неё не воровала! — воскликнула я. Юта снова взглянула на охранника.

— Лжет, — отрезал охранник, пожимая плечами.

— Ну я не буду, больше никогда не буду у неё ничего воровать! — закричала я.

Юта нахмурила брови и обернулась к Тейше.

— Ты ела ягоды, когда их собирала? — спросила она.

— Нет, не ела! — испуганно замотала головой девушка.

Юта подошла ко мне.

— А ты, Эли-нор, ела ягоды?

— Нет, Юта, не ела! — ответила я. Юта нахмурилась ещё больше и повернулась к Тейше.

— Открой рот, — приказала она, — и покажи язык! Я застонала. Я поняла, чем это мне грозит. Юта проверила язык Тейши.

— Хорошо, — сказала она.

Я со страхом ждала своей судьбы.

— Теперь ты, Эли-нор, открой рот, — потребовала Юта.

— Пожалуйста, Юта, прошу тебя! — взмолилась я.

— Открой рот и покажи язык! — приказала Юта. Мне оставалось только повиноваться. По рядам зрителей пробежал взрыв довольного хохота.

— Ты можешь идти, Тейша, — распорядилась Юта. Молодая невольница вскочила на ноги и поскорее убежала прочь от опасного места.

Я также начала подниматься с земли.

— А ты, Эли-нор, оставайся там, где стоишь, — остановила меня Юта.

Я снова преклонила колени. Теперь уже я испугалась не на шутку.

— Сними свою тунику, — приказала Юта.

Не понимая, что происходит, я дрожащими руками стянула с себя короткую грубую рубаху. На мне остался только ошейник.

— Теперь проси охранника, чтобы он поставил клеймо на твоем теле и наказал тебя плетьми! — скомандовала Юта.

— Нет! — закричала я. — Нет! Нет-нет-нет!

— Я сам поставлю клеймо на её теле, — произнес у меня за спиной до боли знакомый голос. Я обернулась и посмотрела в глаза Раску.

— Хозяин! — разрыдалась я, уронив голову к его ногам.

— Держите её, — приказал он четверым охранникам.

— Пожалуйста, хозяин, не надо! — взмолилась я. — Прошу вас!

Охранники схватили меня за руки и ноги и прижали к земле у пылающей медной жаровни. Угли в ней были раскалены так, что я за два фута ощущала исходящий от неё жар.

— Пожалуйста, — рыдала я, — не надо!

Раск надел на руку толстую, плотную рукавицу и вытащил из жаровни один из тавродержателей. Длинный металлический прут оканчивался крохотной, не больше четверти дюйма, буквой, раскалившейся в жаровне добела.

— Это обличающее клеймо, — сообщил Раск. — Оно пометит тебя как неисправимую лгунью.

— Пожалуйста, хозяин! — бормотала я, задыхаясь от слез.

— Я потерял с тобой всякое терпение, — сказал Раск. — Получай то, что ты заслужила!

Он прижал клеймо к моему телу, и я зашлась в душераздирающем вопле. Через две-три секунды он отнял клеймо от моего бедра. Жуткая боль раздирала мое тело. Я не могла остановиться и продолжала кричать. В воздухе запахло горелым мясом. Я задыхалась. Меня била крупная дрожь. Четверо мужчин ещё сильнее навалились мне на грудь, прижали к земле мои ноги.

— А это клеймо, — сказал Раск, вытаскивая из жаровни другой тавродержатель, — будет всем говорить о том, кто ты есть на самом деле — воровка!

— Ну, пожалуйста, хозяин, не надо! — бормотала я. Под тяжестью навалившихся на меня мужчин я не могла пошевелить ни одним мускулом. Мне оставалось только ждать, пока моего левого бедра не коснется второй раскаленный прут.

Новая вспышка боли ворвалась в мое сознание, ударила по обнаженным нервам. Я застонала.

На теле у меня теперь стояло и клеймо воровки.

— Это третье клеймо, — словно издалека донесся до меня голос Раска, — также является обличающим. Оно будет поставлено на твоем теле за преступление перед Ютой.

Сквозь застилающие мне глаза слезы я с трудом рассмотрела крохотную, добела раскаленную букву на конце толстого металлического прута.

— Это клеймо отметит тебя как предательницу, — сказал Раск. — Пусть все знают, что ты собой представляешь! — Голос у него звенел от справедливого гнева.

Он прижал клеймо к моему телу. Сквозь волны боли, застилающей мое сознание, я непроизвольно бросила взгляд на Юту. На её лице не отразилось никаких эмоций. Это поразило меня больше всего, и я дала волю слезам и зашлась в душераздирающем крике.

Мужчины продолжали прижимать меня к земле.

Раск вытащил из жаровни последний тавродержатель. Он был самым толстым из всех предыдущих, и буква на конце железного прута была никак не меньше полудюйма высотой. Она также была раскалена добела. Я узнала это клеймо. Я уже видела его на ноге у Ены. Это было клеймо города Трева. Раск решил, что с. сегодняшнего дня я буду носить на своем теле ещё и это клеймо.

— Не надо, хозяин, пожалуйста! — умоляла я его.

— Надо, никчемная рабыня, — отвечал он. — Когда кто-нибудь из мужчин спросит тебя, кто поставил на твоем теле клейма лгуньи, воровки и предательницы, ты покажешь ему это клеймо и ответишь, что это сделал один из граждан Трева.

— Не нужно подвергать меня такому наказанию, — взмолилась я. — Прошу вас!

Руки мужчин удерживали меня плотно прижатой к земле. Я не могла пошевелиться. Раскаленный конец прута замер в каком-нибудь дюйме от моего беспомощно распластанного тела.

— Нет! — бормотала я. — Не надо!

Я поймала на себе взгляд Раска из Трева и по выражению его лица поняла, что пощады мне не будет. Он был воином, предводителем тарнсменов.

— Этим клеймом города Трева, — суровым голосом произнес он, — я объявляю тебя своей рабыней!

Раскаленный конец прута с яростным шипением впился в мое тело.

Пытка продолжалась не менее пяти секунд.

Захлебываясь рыданиями, я почувствовала, что сознание начинает меня оставлять. Я ощутила головокружение. К горлу подкатила тошнота.

Когда перед глазами у меня прояснилось, я поняла, что руки у меня связаны и меня поднимают с земли стягивающим их ремнем. Ремень был переброшен через проходящий над моей головой укрепленный в горизонтальном положении шест. Мои ноги оторвались от земли. Конец связывающего мои руки ремня закрепили на поддерживающей шест деревянной опоре.

Зрители отступили назад.

— Принесите плеть, — приказал Раск.

Я висела, наверное, в футе над землей. Ноги мне стянули вторым кожаным ремнем, конец которого привязали к металлическому кольцу, прикрепленному к верхней части вкопанного в землю каменного столба. Распятая таким образом, я не могла уворачиваться от наносимых мне ударов.

Как-то очень давно мне уже пришлось испытать на себе наказание плетьми. Меня била Лана. Я навсегда это запомнила. Я была слишком утонченной, нежной и не могла выносить подобных истязаний. Я не какая-нибудь простая горианка! Мне даже страшно было представить себя под настоящей рабовладельческой плетью-семихвосткой, находящейся в руках мужчины.

— Пожалуйста, хозяин! — взмолилась я. — Не подвергайте меня наказанию плетью! Я не вынесу боли! Это убьет меня! Я из города Нью-Йорка! У меня слишком нежная кожа, чтобы выдержать удары плетьми!

Собравшиеся вокруг зрители рассмеялись.

Я была подвешена над землей. Руки и ноги у меня были связаны. Левое бедро горело от нестерпимой боли. Из глаз ручьем катились слезы. Я задыхалась. Словно сквозь густую пелену до меня доносился суровый голос Раска.

— Для начала, — говорил он, — ты получишь по одному удару плетью за каждую букву в слове “лгунья”, затем по одному удару за каждую букву в слове “воровка”, а после этого — по одному удару за каждую букву в слове “предательница”! Ты сама будешь считать удары.

Я разрыдалась.

— Считай! — приказал Раск.

— Я не могу! — воскликнула я. — Я неграмотная! Я не знаю, сколько букв в каждом из этих слов!

— В первом — шесть, во втором — семь, а в третьем — тринадцать, — подсказала Инга.

Я в ужасе посмотрела на нее. До сих пор я не замечала её среди собравшихся. Мне не хотелось, чтобы она видела, как меня избивают плетьми. Я невольно обвела глазами присутствующих и заметила стоящую рядом Рену. Лучше бы они обе были сейчас где-нибудь подальше!

— Ну и орала же ты, когда на тебе ставили обличающие клейма, — заметила Инга.

— Это верно, — покачала головой Рена.

— Считай! — скомандовал Раск.

— Один! — в отчаянии воскликнула я.

Спина у меня буквально взорвалась от боли. Я пыталась закричать, но из груди у меня не вырвалось ни звука. Я не могла даже вздохнуть. Перед глазами у меня все поплыло. Снова раздался свист рассекаемого плетью воздуха, боль накрыла меня второй волной. Я едва не потеряла сознание.

Я не в силах была этого выдержать.

— Счет! — вонзился в мое ускользающее сознание чей-то требовательный голос.

— Нет, я не могу, — простонала я.

— Считай! — крикнула Инга. — Иначе тебя будут бить без счета.

— Веди счет, не думай ни о чем, — настаивала Рена. — Эти плети не изуродуют твое тело. Они для этого слишком широкие. Главное — не сбейся со счета!

— Два, — выдавила я из себя.

Боль обрушилась на меня с новой силой.

— Счет! — потребовал Раcк.

— Я не могу, — пробормотала я. — Не могу!

— Три, — сказала за меня Юта. — Я буду считать вместо нее.

Плеть снова опустилась на мои плечи.

— Четыре, — ухватило голос Юты ускользающее сознание.

На меня обрушился поток ледяной воды. Я с трудом открыла глаза, возвращаясь в мир сжигающей мое тело боли.

— Пять… — механически отметило сознание очередной удар плетью, сопровождающийся доносящимся издалека приглушенным голосом Юты.

Я потеряла сознание, и меня немедленно облили холодной водой.

Наконец прозвучало спасительное:

— Шесть!

Окончательно обессиленная, я висела на кожаном ремне, стягивающем мои руки, и даже не пыталась поднять упавшую на грудь голову.

— А теперь, — объявил Раск, — я буду бить тебя, пока сам не сочту, что с тебя достаточно.

Еще десять ударов плетью нанес он беспомощно висящей на шесте невольнице. Еще дважды я теряла сознание, и меня дважды приводили в чувство, обливая холодной водой. И лишь после этого, уже прощаясь с жизнью, я каким-то образом сквозь сплошную пелену боли сумела разобрать его слова:

— Спустите её на землю!

Я почувствовала, как натяжение стягивающего мои руки ремня ослабло. Меня опустили на землю, развязали мне ноги и защелкнули на запястьях соединенные цепью металлические наручники. После этого меня, еле передвигающую ноги, потащили за волосы к находящемуся неподалеку железному ящику, втолкнули в него и закрыли дверь.

Я слышала, как задвигаются снаружи железные засовы и как на них навешивают тяжелые замки.

Ящик был прямоугольным, очень маленьким, площадью не более квадратного ярда и высотой чуть больше моего роста. Он раскалился на солнце, в нем было темно и душно. На уровне моих плеч в двери ящика была сделана прорезь шириной в семь и высотой в полдюйма. Такая же щель, но высотой дюйма в два и шириной, наверное, в фут, находилась у самого пола.

Мне вспомнилось, как одна из невольниц в первый день моего пребывания в лагере Раска предупредила, что, если меня поймают на лжи или на воровстве, меня подвергнут наказанию плетьми и посадят в железный ящик.

Я застонала и без сил опустилась на пол, обняв колени руками и уперевшись в них подбородком. Сожженное клеймами левое бедро у меня горело огнем, но ещё сильнее давала себя знать исполосованная плетью спина.

Подумать только: с этой минуты Элеонора Бринтон с нью-йоркской Парк-авеню носила на себе клейма лгуньи, воровки и предательницы, а какой-то воин из далекого, варварского мира, объявивший себя её хозяином, поставил у неё на теле знак своего города! Мало того что он изуродовал её тело, так он ещё безо всякой жалости, как какое-нибудь животное, избил её плетьми и засунул в железный ящик! Разве может позволить себе настоящий хозяин так обращаться с тем, что ему принадлежит? Мне трудно было в это поверить.

Напряжение последнего часа и нечеловеческая боль наконец сломили меня, и я, кое-как свернувшись на полу железного ящика, забылась сном.

Пришла в себя я только поздно вечером. Каждая клеточка моего тела все ещё стонала от боли. Снаружи доносились звуки музыки, хохот мужчин и возбужденные, радостные голоса девушек: праздничный ужин, посвященный пленению двух беглянок, оставивших родительский дом из-за нежелания соединиться брачными узами с найденными для них претендентами, был в самом разгаре.

Я оставалась в ящике для невольниц в течение нескольких дней. Железная дверь открывалась только на те короткие мгновения, которых хватало, чтобы накормить меня и дать мне напиться. Все это время на мне были надеты наручники, и я не могла даже прикоснуться к зудящим ожогам от проставленных у меня на бедре клейм. На пятый день наручники с меня сняли, но из ящика не выпустили. К этому времени ожоги у меня на теле начали подживать, но даже одно лишь пребывание в темном, тесном, раскаленном под солнечными лучами железном ящике уже само по себе было настоящей пыткой.

В первые дни, когда запястья у меня были скованы наручниками, я пинала дверь ногами, ругалась и умоляла выпустить меня из ящика. Позднее, когда цепи с меня сняли, двери ящика вообще перестали открывать и тарелки с едой подсовывались в щель, расположенную у самого пола. Я окончательно упала духом и только жалобными стонами пыталась привлечь к себе чье-то внимание. Я боялась сойти с ума, сидя в этом жутком ящике в полном одиночестве. Принося мне еду и подливая в чашку свежую воду, Юта никогда со мной не разговаривала. Лишь один раз в ответ на мои стенания она бросила:

— Хозяин выпустит тебя отсюда, когда сам сочтет нужным, не раньше!

В другой раз на мои рыдания откликнулись проходящие мимо Инга и Рена, но они сделали это только для того, чтобы меня подразнить.

— Раск давно забыл о твоем существовании, — презрительно фыркнула Инга.

— Да-да! — смеясь, подхватила Рена. — Хозяин и думать о тебе забыл!

На десятый день моего прозябания в железном ящике Юта вместо тарелки с обычным хлебом подсунула мне под дверь миску с совсем другой едой. Я даже вскрикнула от омерзения. В миске копошились, взбираясь один другому на спину, маленькие жирные насекомые. Я с воплями оттолкнула от себя миску, вышвырнув её из своего ящика. Это были те самые насекомые, которых мне показывала Юта во время нашего с нею бегства и говорила, что они не только съедобные, но даже очень полезные для здоровья. Сама она довольно часто отыскивала этих жуков под корой деревьев и поедала их без промедления.

 

Пленница Гора

Часть 23

Written by Джон Норман