Глава 10 как взяли Билли Джейкобса и что случилось с сарой 2 страница

Приятным с виду Кокса назвал бы далеко не каждый. Довольно тучный, нездорово рыхлый, с одутловатым лицом, он явился на деловую встречу в сливового цвета костюме собственного дизайна. Концы лилового шарфа, повязанного под несуразно огромным воротником-стойкой, трепыхались наподобие птичьих крыльев, добавляя фотографу сходства с неким рисованным персонажем из юмористического журнала. Слегка разведенные в стороны руки совершали неконтролируемые жесты; унизанные кольцами и перстнями пальцы поворачивались то туда, то сюда; плечи двигались взад-вперед независимо от туловища, а голос, громкий, пришепетывающий, разносился по всему залу: «Сюда, милый?.. Ах, вот как… Следующий? Какой следующий?.. О, это уже слишком…» Не стоит и говорить, что взгляды всех присутствующих немедленно обратились к нему.

Одно из главных правил Мориарти заключалось в том, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не привлекать к себе внимания. В этом была едва ли не основная причина его долговременного успеха и цель маскировки: оставаться неразличимым в толпе. Но во всех его величайших делах присутствовал венчающий их момент славы, финальный аккорд, когда он вдруг являл себя в образе Профессора, Джеймса Мориарти. Такой же полной неприметности он требовал и от тех, с кем работал на публике. Говоря короче, Джои Кокс оскорбил его, смутил и поставил в неловкое положение. Да еще привлек к нему внимание – непростительный грех.

Между тем фотограф уже приближался к столику, попискивая своим высоким, жеманным голоском, гримасничая, кивая знакомым, главным образом женщинам, и раскланиваясь: «Приветик, дорогуша… а ты?.. Ах, сэр Дункан… И ты здесь, Сесил?..»

Имея в своем распоряжении считанные секунды, Мориарти принял решение и моментально внес соответствующие изменения в первоначальный план: это убрать, то заменить.

– Вы – Джеймс Мориарти? – Распухшее лицо с широкими ноздрями, резиновыми губами и подведенными синеватой тушью глазами смотрело на него сверху и видело – слава богу! – лицо Тоби Смоллетта. – Вы – Джеймс Мориарти? – повторил Кокс недоверчиво. К ним уже поворачивались, на них смотрели, их слушали.

– Увы, нет, – коротко и сухо ответил Мориарти и, не скрывая неприязни, спросил: – Мистер Кокс, полагаю?

– Д-а-а-а-а, – протянул фотограф, придав утверждению некоторый оттенок сомнения.

– Тогда садитесь, сэр. Помолчите и дайте мне объяснить. – Вежливо и в то же время холодно сказал Профессор. С любезной улыбкой, за которой сталь и камень. Если Кокс не дурак и понимает, в чем его выгода, то молча сядет и внимательно все выслушает.

Арман предложил гостю стул, и Мориарти жестом показал, что с меню можно не спешить. Кокс, казалось, понял, чего от него хотят, и как ему следует себя вести, но, едва сев, снова открыл рот.

– Нет! Ни слова! – зашипел Мориарти, прикладывая палец к губам. – Слушайте! Джеймса Мориарти задержали дела. Он просил начинать без него. Я – его представитель и уполномочен рассмотреть деловую часть сегодняшней встречи. Вам понятно?

Кокс хватил воздуху, и Профессору пришлось повторить жест.

– Мой доверитель попросил сделать вам предложение. Заключается оно в том, что вы проведете один день, работая на Джеймса Мориарти. Вам нужно будет сделать серию фотографий, схожих с теми художественными картинками, о которых упоминалось в полученном вами письме. Вам понятно?

И снова он был вынужден сдерживать своего распираемого желанием высказаться собеседника.

– В ближайшие дни вас известят о том, где и когда нужно сделать эти фотографии. Мой доверитель предоставит модели и студию. Вы берете на себя обеспечение фотографическим инструментом и получаете весьма солидное вознаграждение. – Он положил на стол и подтолкнул пальцем небольшую карточку. – Ваши расходы будут, разумеется, оплачены дополнительно. Поскольку от других работ в этот день вам придется отказаться, все связанные с этим потери будут компенсированы. – Какая досада, подумал Мориарти, что у него совсем не остается времени подыскать кого-то другого, кто справился бы с заказом не хуже Кокса. Но время действительно оставалось мало – фон Херцендорф прибывает в ближайший понедельник и задерживаться в Лондоне в ожидании картинок австриец не станет. Фотографическая сессия должна состояться в среду или четверг. Скорее в четверг, чтобы Херцендорф успел отдохнуть.

Кокс все еще смотрел на карточку с обозначенной на ней суммой. Она заметно превышала ту, что он заработал за весь прошлый календарный год, и Мориарти знал это.

– Согласны?

Кокс не произнес ни звука, но решительно кивнул и наконец посмотрел на Профессора изумленными глазами.

«Есть только одно, против чего не могут устоять люди всех слоев, классов и верований. Деньги». Мориарти говорил это часто и сейчас получил еще одно подтверждение нехитрой истины.

– Хорошо. – Он улыбнулся – сухо, одними губами. – Это будет на следующей неделе. Будьте готовы и ждите. Никому ни слова. Вам нужно ясно это понять.

Кокс беспокойно дернулся.

– Вы мне угрожаете?

– В некотором смысле, да. – Подтверждение прозвучало глухо, словно пришло издалека, из какой-то суровой, безжалостной пурги. – Если проболтаетесь, мой доверитель убьет вас. Насчет этого у вас не должно быть ни малейших сомнений. Приятного аппетита. Здесь прекрасно готовят ростбиф – рекомендую. Только не забудьте оставить «чаевые» официанту. – Он посмотрел в сторону. – Похоже, мой доверитель уже не придет. С богом.

Мориарти поднялся, кивнул и вышел из зала как можно незаметнее.

– Подай этому попугаю все, чего пожелает, – сказал он подошедшему Арману. – И никогда больше его в этом зале не обслуживай.

Метрдотель низко поклонился. Профессор прошел в гардеробную, где получил свое пальто, шляпу и трость. Через десять минут он уже сидел в кэбе. Архимед шел легко и спокойно, унося пассажира подальше от «Пресса».

– Бен, я проголодался, – сказал Мориарти, повернувшись к вознице, и Харкнесс, проехав Чансери-лейн, свернул к Холборну, где находился ресторан «Йоркширский герцог», пироги из которого неизменно нравились его хозяину.

Профессор никак не мог забыть Джои Кокса и его птичьи повадки. На фотографической сессии нужно быть осторожным и, как укротителю львов, взять на вооружение стул и хлыст.

Витрину лавки на Хай-Холборн украшали лежащие на подстилке из петрушки угри, пироги с угрями и жестянки с оными. Выставленные на широкое обозрение, эти верткие, скользкие, скрытные создания притягивали взгляд и вызывали обильное слюноотделение у ценителей гастрономических тонкостей, поскольку, будучи приготовленной должным образом, рыба эта отличается нежнейшим вкусом. В данном заведении угря употребляли не только как начинку для пирогов, не только подавали заливным, но и приготовляли особенным образом, о чем извещала сделанная мелом надпись на большой доске выносного меню: «Угорь по-норфолкски».

Народу на ланч здесь собиралось немало, но все же не так много, как к обеду. Хозяин в длинном белом фартуке работал за стойкой; ему помогали две симпатичные дочери. Дело шло споро, пироги появлялись как будто ниоткуда, словно невидимый помощник, спрятавшись под прилавком, подавал их наверх, выхватывая из некоего рога изобилия. Ловко орудуя ножом, хозяин вскрывал жестянку, выворачивал пирог на промасленную бумагу и вручал покупателю, тогда как его супруга принимала деньги и выдавала сдачу. Происходящее здесь напоминало известный трюк с вылетающей из металлической трубы бутылкой; из последней фокусник наливает любой названный зрителями напиток.

Бен Харкнесс попросил две порции угря по-норфолкски – порезанная кусками по два-три дюйма рыба тушилась в масле, а потом хорошенько прожаривалась.

Мориарти никогда не ел угря на публике – употреблять это лакомство – почти то же самое, что играть на губной гармонике, и предаваться такому наслаждению куда лучше в полутьме кэба.

Этим он и занимался по пути домой.

 

Едва выйдя из кэба, Мориарти понял – в доме что-то случилось. Объяснить это чувство, как и свой гипнотический дар, он не мог, но оно всегда проявлялось в привычных уже симптомах: сердце начало вдруг колотиться, внутри все сжималось, как будто он летел навстречу неведомому в некоем новом, еще не испытанном аппарате.

Было холодно, и, словно в надежде сбросить давящее ощущение обреченности, Профессор, поднимаясь к двери, бормотал под нос знакомые строчки:

 

Когда свисают с крыши льдинки,

И дует Дик-пастух в кулак,

И леденеют сливки в крынке,

И разжигает Том очаг,

И тропы занесло снегами.

Тогда сова кричит ночами.^[42]

 

В какой-то момент вспомнилось старое поверье: услышишь ночью крик совы – жди чьей-то смерти.

В холле, сразу за дверью, стоял у лестницы брат Билли Джейкобса, Бертрам. Рядом, положив руку ему на плечо, – Берт Спир. Чуть даль, у обитой зеленым сукном двери в кухню, прислонился к стене Уолли Таллин. Все притихшие, с посеревшими лицами. Глаза у Джейкобса были влажные, губы дрожали, рот как будто съехал набок, руки тряслись.

– Что случилось? – Мориарти сбросил с плеч пальто и передал подбежавшему Уолли шляпу и трость.

– Профессор! Слава богу, вы вернулись! – С этими словами Бертрам упал на колени, схватил Мориарти за руку и, поднеся ее к губам, прижался к печатке на среднем пальце. В христианском мире этим жестом выражают почтение к епископу. В мире уголовном он также не редкость, и члены семьи Профессора нередко выказывали таким способом признательность и покорность.

– Что случилось? – повторил Мориарти.

Ему ответил Спир, стоявший с каменным лицом у лестницы.

– Билли… Он мертв. Повесился на чердаке.

– Повесился?

– Я ничего не знаю, Профессор. Мы только что его нашли.

Лишь теперь Мориарти вспомнил, что Билли хотел поговорить с ним, но он не нашел времени, потому что спешил в «Пресс» на ланч. Вторая ошибка за день; первую он допустил, не присмотревшись, как следует, к Джои Коксу. Билли нужно было выслушать, а теперь уже поздно.

– Где были все, когда это произошло?

Картина складывалась постепенно.

За последние несколько часов члены его преторианской гвардии то выходили из дому, то возвращались. Мальчишки мыли посуду внизу, в старой кухне. Эмбер и Ли Чоу занимались поисками старых товарищей и, как выразился Спир, «уговаривали их вернуться в семью». Тем же занимался Терремант. Билли вместе с братом прибирался в доме.

– Мы делали женскую работу, Профессор, – пожаловался Спир. – Убираться должны женщины.

– Потом я послал Билли наверх, вынести вашу мусорную корзину, – хмуро продолжал он. – Старые газеты и все такое. Он долго не спускался, и мы с Бертом решили подняться. Нашли не сразу. Потом я заглянул на чердак… В общем, он там висел. Уже мертвый.

Чердак в доме был большой, но попасть туда можно было только с одной площадки на самом верху лестницы. В каждой его половине, восточной и западной, имелось по большому мансардному окну, но отсутствовал как таковой потолок – только высокие балки и крыша.

К поперечной балке восточного крыла была прислонена лестница. Перекинутая через балку и завязанная простым узлом веревка заканчивалась петлей, сжимавшей шею Билли. Неподвижное тело висело как-то криво, голова вывернулась под неестественным углом. Что и как случилось, объяснить никто не мог. Ясно было только одно: Уильям Джейкобс мертв. И тут Мориарти вспомнил: накануне вечером, когда Сэл раскладывала карты Таро, ей трижды выпадал Повешенный.

«Дело плохо, – подумал Мориарти. – И особенно плохо оно для Берта Спира».

– Ты не выходил из дому с другими? – спросил он, когда они поднимались на чердак, и Спир, угрюмый и озадаченный, покачал головой. Билли хотел поговорить с глазу на глаз, и Мориарти почти не сомневался, о чем он хотел рассказать. В конце концов он же сам приказал Спиру допросить Джейкобса. Шпион Беспечного Джека встревожился и принял меры.

«Говорит, ему надо много чего вам рассказать. Твердит, что дело срочное».

«Кто-то из троих или Спир…»

Берт Джейкобс плакал и даже не пытался скрыть горя, только стонал и бормотал:

– Билли… братишка… бедный братишка…

Мориарти резко повернулся к нему.

– Наши мужчины не плачут, Берт. Возьми себя в руки. – Он взглянул на Спира. – Где Сэл?

– Ушла час назад. Сказала, что идет на Хеймаркет. Проверить своих веселых пташек. Обещала вернуться к четырем. – Мориарти заметил, что Спир избегает смотреть ему в глаза.

Вместе они обрезали веревку и сняли Билли. «Поставить лестницу, перекинуть веревку через балку, сделать петлю – все это не составляло никакого труда, – размышлял Мориарти. – С другой стороны, кто-то вполне мог втащить оглушенного парня на чердак, засунуть в приготовленную заранее петлю». Профессор уже обратил внимание на узел – крепкий, затянут под левой челюстной костью. Трюк Джека Кетча, так это раньше называли. Голова откидывается назад, позвоночник ломается где-то на третьем позвонке, смерть наступает мгновенно. Лет тридцать назад наблюдать такое мог каждый желающий, достаточно было прийти в день казни к Ньюгейтской тюрьме или на Хорсмангер-лейн. Теперь такими узлами не пользовались. Технология повешения изменилась благодаря Уильяму Марвуду, «гуманному палачу», внесшему немало усовершенствований в инструментарий смерти.

Билли положили на дощатый пол чердака. Оставленное душой, тело как будто съежилось и выглядело жалким. Мориарти вспомнил его мать, Хетти, пришедшую просить за сыновей, когда их арестовали в доме скупщика краденого. Бертрам, помогавший снимать брата, несколько раз пытался поймать взгляд Профессора, словно хотел сказать ему что-то.

Внизу, в крыле для слуг, закрылась дверь и послышались голоса. Громче всех говорил Терремант.

– Альберт, спустись к ним и подожди меня. Я хочу поговорить с Бертом Джейкобсом здесь.

– Может, мне лучше остаться, сэр? – спросил Спир.

«Ну уж нет, – подумал Мориарти. – Нет. На сей раз я поговорю сам». Вслух же он сказал, что отведет Джейкобса в свою комнату и даст ему выпить.

– Спускайся вниз и жди меня там. Я скоро.

Спир неохотно подчинился. Звук его шагов по голым ступенькам разлетался по почти пустому дому глухим, зловещим эхом. Впечатление было настолько неприятное, что Мориарти решил, не откладывая дело в долгий ящик, вызвать Джорджа Хаккета, чтобы он поскорее превратил этот склеп во что-то обитаемое. «Завтра, – подумал он. – Если все пойдет по плану, завтра самое время начать новый этап в жизни семьи».

У себя в комнате Профессор усадил Бертрама Джейкобса в кресло и налил ему бренди.

– Пей, поможет согреться. Мне показалось, что ты хочешь поговорить со мной.

Бертрам дрожал, как человек, с которым вот-вот случится припадок, но Мориарти знал – это лишь ужас от того, что произошло да жуткий холод.

– Давай, Берт, не молчи, выкладывай. Мы же знаем друг друга достаточно долго, чтобы говорить откровенно. – Он сочувственно похлопал парня по плечу.

На щеках у Бертрама еще не высохли слезы. Пару раз сглотнув, он все же сумел взять себя в руки.

– Я хотел сказать, что очень сожалею. Мы оба сожалели, Профессор, что послушались этого паскудника, Беспечного Джека. Что поверили, будто вы уже не вернетесь. Билли так расстраивался, не мог себя простить. Он сам так сказал, когда пришел за мной. Я буду премного вам благодарен, если вы примете нас… то есть меня… обратно…

– С радостью это сделаю, Бертрам, но ты должен хранить верность семье. – Мориарти снова потрепал его по плечу. – А теперь, раз уж мы с этим покончили, скажи, что он хотел рассказать мне?

– Ну… он…

– Я слушаю.

– Вы только сердиться будете…

– Не бойся, говори, – успокоил его Профессор.

– В семье есть крыса, шпион. Кто-то из вашего окружения.

– Ну, это мне известно. Я и сам догадался. Но мне нужно знать, кто он. Как его зовут? Думаю, это кто-то из самых близких. Кто?

Бертрам Джейкобс замотал головой.

– Не знаю, Профессор. И Билли тоже не знал.

– А что, черт возьми, ты вообще знаешь?!

– Мы знаем… то есть Билли, узнал и сказал мне, как сэр Джек связывался с ним. Как он с ним встречается.

– Рассказывай, Бертрам. Это очень, очень важно.

– У Беспечного Джека есть дом. Специально купленный. Дом почти все время пустой, если не считать, что там одна женщина живет. Ханна Гуденоу. Она за домом и присматривает. Когда шпион хочет с ним встретиться, он или посылает кого-то со специальным словом, или помещает объявление в «Стандарте», используя для шифра «Кто убил Кок-Робина».^[43] В объявлении говорится, что он хотел бы увидеться с Кок-Робином в обычном месте, то есть в том доме…

– Где этот дом?

– Возле Паддингтона. Недалеко от железнодорожного вокзала. Маленький домик на Деламэр-террас, около канала.

– Значит, нужно только поместить объявление в «Стандарте»? И как оно звучит?

– Примерно так, сэр. «Желаю встретиться с Кок-Робином на обычном месте в шесть вечера в понедельник». Ну, или как-то так.

Профессор хмуро улыбнулся. «Тогда он наш». Приказав Бертраму Джейкобсу оставаться на месте, Мориарти вышел из комнаты и спустился в кухню, где собралась вся его гвардия.

– Мне нужно, чтобы ты отправил Уокера к Кэдвенору, – сказал Профессор Спиру. – Письмо я подготовлю. – Мориарти уже решил, что Майкл Кэдвенор может присмотреть пока за Бертрамом. – Пусть приедет, когда стемнеет, но только на обычном кэбе, а не на своем катафалке. И пусть поработает с Билли получше. Есть ли у нас такой священник, чтоб лишних вопросов не задавал?

Спир, похоже, думал о чем-то другом, но быстро сосредоточился и ответил:

– Есть, сэр. Преподобный Харбакл. Он трепаться не станет.

В двери появился Терремант.

– Что нам надо от этого нытика?

– Ты ему не сказал? – Мориарти пристально посмотрел на Спира?

– Нет, сэр. Не сказал.

– Что с тобой, Альберт?

– Сказать по правде, Профессор, Билли сильно мне нравился. Хороший был парень.

– Тогда иди и расскажи всем остальным. Расскажи и пусть займутся делом.

Медленно поднимаясь по лестнице, Мориарти подумал, что, может быть, пока не поздно, со Спиром следует поработать Дэнни Карбонардо. Так и не решив ничего, он отказался от этой мысли. Таким разбитым, таким подавленным он не чувствовал себя уже давно.

 

Заведение, известное как Дом Сэл Ходжес, охранялось надежно: по одному сычу на каждом углу, четверо экзекуторов внизу и еще двое наверху. Были еще две «хозяйки» – Минни и Рози, – которые присматривали за девушками и за клиентами. Когда-то лучший бордель Сэл находился неподалеку от Сент-Джеймса, но из-за развернувшегося там строительства ей пришлось перебраться на Хеймаркет.

Приняв к сведению совет Мориарти, Сэл взяла с собой для охраны Гарри Джаджа. Когда они благополучно добрались до места, она сказала, что он может взять любую девушку, но Гарри, к ее удивлению, улыбнулся застенчиво и отказался.

– У меня уже есть девушка, на которой я собираюсь жениться, мисс Сэл. И я этим не занимаюсь. Это не в моей натуре.

Сэл такое заявление даже понравилось – не каждый день подобное услышишь. Тем более, в семье Мориарти.

Возвращению Сэл все обрадовались, потому что кое-какие слухи проникли уже и сюда, и не все ожидали снова увидеть ее живой.

– Сэл вернулась! – крикнул открывший дверь вышибала, и отовсюду, даже из комнат, где девушки развлекали клиентов, послышались радостные вопли.

– У нас пятеро. Все заплатили, – сказала ей Минни.

– Хорошо. Я буду у себя. Передай Полли, чтобы зашла ко мне на минутку.

– Я сама ее приведу, – пообещала пухлая, но крепенькая Минни.

Полли была не шлюхой, а девочкой лет двенадцати или тринадцати, взятой Сэл для мелких дел и поручений. Худенькая, гибкая, чуть выше пяти футов и шести дюймов, миленькая на личико, с темными кудряшками, вольно падавшими на плечи.

Минуты через три после того, как Минни сказала ей подняться, Полли постучала и вошла в комнату с улыбкой, от которой у Сэл потеплело на сердце.

– Мама! – Девочка бросилась ей на шею. – Мама, слава богу, что с тобой ничего не случилось. Здесь такое рассказывали! Будто тебе сделали что-то плохое. Даже убили.

– Никогда, дорогая, не называй меня мамой, когда близко кто-то есть. – Сэл обняла ее, прижала к груди и поцеловала в макушку. – Сейчас много чего плохого происходит. Нам с тобой нужно быть очень осторожными.

 

Глава 12
БЕНЕФИС В «АЛЬГАМБРЕ»

 

Лондон:

19 января 1900 года

 

В одной из дальних комнат нашли старый стол и несколько вполне еще крепких стульев, возможно, стоявших когда-то в холле. И стол, и стулья перенесли в кухню. Мориарти расстелил на столе лист плотной оберточной бумаги, прижал его по углам и, вооружившись чернильной ручкой, нарисовал план Лестер-сквер – с театром «Альгамбра» с восточной стороны^[44] и всеми входами и выходами из него на площадь; с Ковентри и Крэнборн-стрит, идущими с востока и запада; с травянистой лужайкой в центре, известной как Лестер-сквер-гарден, со статуей Шекспира, декоративными дельфинами по углам и дощечкой с надписью «Нет тьмы, кроме невежества». Он также обозначил четыре статуи по углам лужайки, изображающие Рейнольдса, Хантера, Хогарта и Ньютона – четырех знаменитостей, живших в то или иное время в этом районе.

Зная, что его «гвардейцы» – люди здравомыслящие, но не отличающиеся богатым воображением, будут гадать, строить предположения и спрашивать, что происходит, и не желая посвящать их в детали плана, Мориарти выставил всех из дому. Заняться есть чем, дел хватает, надо восстанавливать силы, укреплять семью, возвращать одних отбившихся от стада овечек и отводить на бойню других. Спир еще не нашел подходящий склад, который можно было бы превратить в новую штаб-квартиру.

– Иди и возвращайся с хорошими вестями. Найди мне этот склад, – напутствовал его Мориарти, а когда Спир, ответив хозяину кивком и зубастой, акульей улыбкой, повернулся к выходу, добавил уже другим, глухим, с оттенком угрозы тоном: – И не забудь про Пипа Пейджета. Пейджета и его милашку, Фанни Джонс. – Наказ этот он сопроводил соответствующим жестом – провел ногтем большого пальца от уголка глаза до скулы, едва не оцарапав щеку.

Спир замер, потом повернулся и коротко кивнул.

– Я не забыл, – сказал он и лишь затем вышел в сгущающиеся морозные сумерки, где его ждали остальные «гвардейцы». Вообще-то, Берт Спир уже знал, где можно найти Пипа и Фанни Пейджет. Точнее, он представлял, где их следует искать: под носом у Мориарти, который и сам бы нашел беглецов, если бы пораскинул мозгами. Пейджет жил неподалеку от Оксфорда и Стивентона, где у Мориарти был загородный дом, в одной из многочисленных деревушек, носивших такие причудливые названия, как Кингстон Бэгпьюз и Хэнни. Счастливый и довольный, он работал егерем у сэра Джона Гранта и его жены – леди Пэм, как звали ее соседи, – владевших огромным поместьем, земли которого граничили с принадлежащим Мориарти участком Стивентон-Холл.

Часы показывали шесть. Профессор сидел за столом с Беном Харкнессом. Ждали мальчишек, Уолли Таллина и Билли Уокера, которым предстояло сыграть звездные роли в намеченном на вечер деле. Не хватало только Дэниела Карбонардо, который, как выразился Уолли Таллин, «отправился в Хокстон забрать из дома свое». Сделать это было не просто: Дэниел подозревал, что за домом могут наблюдать люди Беспечного Джека, поэтому в «Боярышник» собирался прокрасться тайком, с маленьким фонариком. Он до сих пор не понимал, почему ему дали уйти живым – разве что Джек, как предположил Мориарти, рассчитывал в будущем воспользоваться его многочисленными талантами.

Пробравшись в гостиную, Дэниел выдвинул ящик стола и отодвинул панель, за которой находилось потайное отделение, где лежало его любимое оружие – пистолет итальянского производства. Конечно, Профессор мог предложить что-то другое, например, автоматический «борхардт», но своя железка привычнее и проверена в самых разных ситуациях: в стрельбе по неподвижным и движущимся целям, в разную погоду и в разных условиях. Длинный ствол и высокий прицел обеспечивали точность, к тому же Дэнни брал уроки у одного знакомого сержанта, бывшего снайпера и знатока всех видов огнестрельного оружия. Карбонардо был высокого мнения о способностях наставника и считал, что он может перестрелять любого как из винтовки, так и из пистолета. Сам он отправлял в цель восемь из девяти пуль.

Карбонардо проверил патроны и опустил пистолет в специальный карман брюк на правом бедре, а коробку с боеприпасами в карман куртки. Покинув дом тем же путем, каким и пришел, он пешком прошел к церкви Святого Иоанна Крестителя, где сел в дожидавшийся его кэб и распорядился ехать в Вестминстер. Миновав дом Мориарти, Дэниел вышел на углу, расплатился с возницей, повернул назад и остаток пути проделал пешком, оглядываясь и прислушиваясь.

Мориарти ждал спокойно, размышляя как о намеченном на вечер предприятии, так и о других делах. Он уже обратился к Джорджу Хаккету, строителю и декоратору из Хакни, с просьбой как можно скорее приступить к обновлению и отделке интерьера дома. Профессор знал, что Хаккет не заставит долго ждать – его заказы он всегда исполнял в первую очередь, качественно и быстро.

Мориарти обвел взглядом большую старую кухню с ее красными глазурованными плитками на стенах и большими, кирпично-красными и белыми плитами на полу. В его воображении здесь уже хозяйничала Фанни Джонс – с парой помощниц, буфетчицей и второй кухаркой. Старую раковину нужно заменить, а вот что понадобится еще? Он склонялся к тому, чтобы установить многофункциональную плиту «китченер». Прошло пятьдесят лет с тех пор, как Лимингтон получил первый приз и медаль на «Великой выставке» 1851 года, но репутация плиты и поныне оставалась непревзойденной. Дорого, да, около двадцати четырех фунтов стерлингов – от господ Ричарда и Джона Слэка, 336, Стрэнд – но экономить Мориарти не собирался. У него уже были планы на большую кладовую и буфетную, кое-какие мысли по поводу переустройства подвала с тем, чтобы там могли одновременно спать десять-двенадцать человек. Потом нужно будет поставить несколько новых каминов, заменить обои, постелить ковры, повесить шторы. Здесь можно проконсультироваться с Сэл Ходжес, у нее глаз наметан на такие вещи, и вкус хороший.

Вернувшийся наконец Карбонардо занял свое место за столом, и Профессор еще раз прошелся по всему плану, водя пальцем по карте, указывая на возможные проблемы, в том числе на вероятность дорожного затора, поскольку движение в этом районе не прекращалось до позднего вечера.

Повернувшись к Бену Харкнессу, он спросил, доволен ли тот назначенной ему ролью.

– Я отвожу вас к театру. Ставлю кэб и Архи на ночь. Мое дело – обеспечить, чтобы пара наших парней, Нед и Саймон Дэй, отправились в Брайт-ярд и взяли там кэб и хорошую лошадку. С ночным сторожем договорились – он ничего не заметит, а лошадку я подобрал. Кличка – Яблочко. Золото. Смирная, послушная.

Большинство возниц брали экипажи и лошадей внаем у владельцев больших конюшен за определенную плату, обычно от девяти до двенадцати шиллингов в день.

Бен Харкнесс был настоящим брильянтом в общей массе извозчиков, людей с ужасной репутацией, что объяснялось, прежде всего, сопутствовавшими данной профессии соблазнами. В Лондоне насчитывалось более четырех тысяч кэбменов, и многие из них обслуживали так называемые «водопои» – трактиры, гостиницы, пивные. Среди них было немало пьющих, причем, некоторые пили сутки напролет, поскольку не имели крыши над головой. Частенько они засыпали в барах и тавернах, а то и в своих же кэбах. Естественно, что при таком образе жизни у людей развивались не самые лучшие стороны характера: несдержанность, грубость, задиристость, лживость. Не таков был Бен Харкнесс – мошенник со стажем, знаток уличных фокусов и афер. Бойкий на язык и не страдающий избытком совести, он мог бы добиться успеха на любом криминальном поприще, но рано задумался о будущем, обучился ремеслу извозчика и поступил в услужение к Мориарти, с которым прошел едва ли не весь путь наверх.

– Дэниела забираю около одиннадцати, – добавил Харкнесс.

– На Чаринг-Кросс, – уточнил Карбонардо. – Держись в сторонке и говори, что ждешь клиента.

Харкнесс кивнул.

– Значит, около одиннадцати. Сделаем пару кругов по Скверу и остановимся возле Крэнборн-стрит, оттуда, когда подойдет время, поедем прямиком к «Альгамбре».

Профессор спросил у Карбонардо, какого он мнения о плане.

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Ты справишься?

– Если окажусь в пятидесяти шагах от цели, я в нее попаду. С пятидесяти шагов я в почтовую марку попадаю. И в неподвижную, и в движущуюся.

– С пятидесяти шагов? – Мориарти с сомнением покачал головой.

– Природный талант, Профессор.

– Природный талант? Хорошо. – Мориарти снова кивнул и повернулся к Уильяму Уокеру.

– А ты, Билли, договорился обо всем?

– Всё сэр Гарнет, Профессор. Парень, что продает газеты возле «Альгамбры», уступит мне свое место с половины одиннадцатого.

– Сможешь узнать Беспечного Джека?

– Видел его два раза. Один раз мне на него показали возле «Кафе Ройяль», а потом я видел его возле того дома, где они взяли мистера Карбонардо. Так что узнаю.

– Молодец. А ты, Уолли?

– Я буду напротив «Альгамбры». Там, где стоянка кэбов. Как только Билли подаст знак, я поднимаю руку и даю сигнал мистеру Харкнессу.

– А дальше будет ад, – мрачно усмехнулся Дэнни.

– И мы попрощаемся с этим честолюбцем, Беспечным Джеком. – Мориарти достал из кармашка сияющие золотые часы, откинул крышку и объявил время. Четыре минуты восьмого. До начала представления в «Альгамбре» оставалось чуть меньше двух часов. Опуская крышку, он скользнул взглядом по выгравированной на ней надписи – «Моему дорогому и любимому сыну, профессору Джеймсу Мориарти, с гордостью – от матери, Люси Мориарти»– и, как обычно, ничего не почувствовал. Часы он снял с тела брата в ту давнюю кровавую ночь, когда убил его на берегу Темзы. Глянув на чинно восседающих за столом мальчишек и взрослых, он пожелал всем удачи, вышел из кухни и возвратился к себе, чтобы перевоплотиться в еще одного из своих персонажей.