Ha I, II и IV стр. обложки и на стр. 36 и 89 рисунки Ю. МАКАРОВА. 7 страница

— Если возьмемся как следует, — генерал-адмирал хмурил­
ся, в затею не верил, — то в несколько дней управимся.

— Толковый совет! Надо обдумать! — засмеялся. — Изряд­
ный был бы шведам афронт.

Петр вопросительно уставился на Апраксина. Тот сидел, мрачно насупясь. Старик понимал негодность плана и ого ко­нечный неуспех. Но царь за* него ухватился — посему надо было избежать хотя бы больших нелепостей.

Петр уже не ждал.

— А что, генерал-адмирал, — лукаво подмигнул, повесе­
лел. — Птенцы-то стариков смекалкой обскакивают? Вот где,
чай, первый резон! — И улыбнулся довольный.

— Если то согласно постановит военный совет...

— Постановит, — нетерпеливо перебил Петр, добродушно
поглядывая на Апраксина.

— Тогда первоначально так, — слегка споткнулся генерал-
адмирал, как бы борясь с собой, — командору Змаевичу и
бригадиру Бакаеву, не мешкая, отбыть к мысу Лапвик. Вы­
смотреть место, пригодное для устроения переволоки. С гос­
подом! — распустил он совет.

Младшие командиры разошлись, обсуждая дерзкий план. В шатер долго доносились их удаляющиеся голоса. Задержа­лись генералы да Змаевич с Бакаевым — обговорить работы по лесоповалу. Апраксин, начав излагать порядок наведения бревноспуска, остановился на полуслове: к шатру кто-то бе­жал. Бежал торопко, неровно переводя дух. У полога загреме­ла галька. Рука, царапая, искала отстежку. Все удивились: караульные не остановили и даже не окликнули ночного гостя.

Без треуголки, в мокрой одежде с пятнами зелени на коле­нях, — видимо, падал — в шатер ввалился Ягужинский. Понес несуразное:

— Едва добрался из Ревеля на шняве... Сам с парусами упра­
вился... Чуть не утонули... — Голос свистящий, с перебивом
тяжелого дыхания.

Апраксин ласково улыбнулся.

— Адъютант под стать государю!

У Петра гулко отозвалось сердце — горячо ударило в голо­ву. Лизнув пересохшие губы, заговорил строго:

— Добро, что не утонул. А с чего тебя подвинуло на такую
оказию?

— Государь! — Ягужинский медлил, перекатывая неистовые
глаза с генералов на Петра. — По отплытию «Принцессы» сэр
Дженкипс целый.день шнырял по Ревелю. Кого б ему искать,
кроме русского царя? Отчаявшись найти, убыл на остров Нар-
гин, а к вечеру оттуда вашему величеству доставили письма.

Каюсь — принял, не удержался. Одно от британского послан­ника при шведском дворе, другое от Норриса. Найдя в них оскорбления вашего величества, оба воротил назад без ответу...

Петр заметил, что генерал-адъютант говорит не главное.

Все было не новым, обычным, но в глазах Ягужинского стоял страх — он еле заметно вздрагивал.

Царь повел рукой по лицу, словно снимая какую-то паути-ну. Руки подрагивали, быстро белел: от лица отливала кровь. Прыгающими губами что-то говорил беззвучно, потом появил­ся голос.

— Павлуша, неужели?..

Все поразились перемене царя — внезапной, страшной. Ягужинский отрешенно кивнул.

— Царевич Алексей кричал во сне... — у него застревали в
горле слова, — царевич тщится о российской короне... черег>
иноземную помощь...

Генерал-адтзютант в беспамятстве выдавил что-то и далее, но Петр уже не слышал — голос Ягужинского ударил в уши ко­локольным набатом. Гулко застучало в висках — царь снова становился черно-красным, кровью палились даже глаза. Смот­рел немигающе. Перед расширенными зрачками поплыло воспо­минание: повешенные стрельцы качаются на красных кремлев­ских стенах, мерзлые трупы постукивают на ветру... Ярым ог­нем полыхнул в лицо забытый гнев. Закусив губу, силился сде­лать какое-то движение, но не мог. Со стоном повалился на стол.

Долгое время стояла тишина. Дрогнув, потянулась рука Пет­ра, что-то искала — нащупала гусиное перо, сломала, так я не найдя нужное. Медленно стал подниматься.

Ягужинский осторожно продолжил:

— Ваше величество! Не в самом только царевиче Алексее
Петровиче суть дела, но и в его советниках-шептунах, коих
должен указать розыск. Запрятались они, как тараканы, ино­
земные и свои шептуны, и грызут заодно с подлыми врагами,
пакости разные творят. Пора то выводить с корнем...

Царь медленно покивал. Долго сидел неподвижно. Неожи­данно спросил спокойным голосом:

— Павлуша, а как там матросы? Не скорбят ли духом иль
животами? Травленая солонина выброшена, как я велел?

— Не скорбят, ваше величество! Духом и животами бодрые.
Травленая солонина выброшена в море. На кораблях ведется
тайный розыск.

Петр уже приходил в себя. Снова долго сидел неподвижно, отдыхал — только мигали глаза. Шумно вздохнул и поднялся.. Тихо бросил Апраксину:

— Звать Змаевича и Бакаева — иду переволоку смотреть. —
И как был — в лосиной куртке — шагнул за полог.

Еле видимый в сизых тенях, попыхивая трубкой, Петр раз­машисто шагал вдоль пепельно-зеркальной бухты — клонился на ходу, словно шел против сильного ветра. Под ботфортами

с треском и скрипом похрустывали ракушки. Змаевич и Бака­ев торопко шли следом.

Остановились, глядя на росную, исполосованную следами траву. Редкий туман медленно плыл, цепляясь за верхушки со­сен, миновав лес, прозрачным валом припадал к воде.

В жидких строчках ольшаника мелькнул проворный горно­стай. Петр надул щеки, фыркнул, глядя ему вслед, поставил ногу па плоский валун. Загляделся на пустынный морской за­лив, покрытый широкими полосами света, — где-то там, за го­ризонтом, проходила великая морская дорога-Утро входило в полную силу. Быстро отлетал мглистый рас­свет, по зеркальной бухте прошла череда красок — сейчас во­да была уже малахитовой. Из моря показался красный диск солнца, сплюснутый скорым подъемом. Петр длинными тонкими пальцами тронул сосну.

— Материала для помоста в избыток, — заключил корот­
ко. — Ну что ж, начнем рубить. Переволока не выйдет, так
Ватранг страху наберется — может, и глупость какую сотво­
рит. А тогда мы снова хитрость измыслим — так дело и сдви­
нется... — Петр оживленно посмотрел на офицеров, гордели­
вый, радостный и уставший.

На опушку высыпали матросы, солдаты. Прапорщики, вы­шагивая, стали разбивать вырубку на полосы.

Вскоре тонким серебряным звоном запели пилы, дробно и густо застучали топоры. В нескольких местах дрогнула зем­ля — со стоном и гулом повалились сосны спелого корабель­ного бора. В воздухе поплыл терпкий смолистый дух, хмель­ной запах рубленого дерева.

Никола и Антон, вызванивая длинной пилой, стояли на ко­ленях у толстенной, в два обхвата, сосны. Притомившись, оба встали передохнуть.

Никола, задрав войлочную бороду, оглядывал дерево скупым хозяйским глазом.

— Ну и высотища, едрена корепь, — в самое небо упер­
лась! — Он обошел сосну. — А куды станет падать — и не
понять.

Среди лесного зверья и птицы начался переполох. По кронам в разные стороны скакали белки-огневки, тревожно свисте­ли перепархивающие стайки желтогрудых синиц. Красной те­нью метнулась в чащу лисица.

Антон проводил взглядом стрекочущих сорок. Разбойно свистнул и несколько раз бросил шишкой в глазастого фили­на, взлетевшего невысоко на сук.

Никола сладко улыбнулся в бороду.

— Во лешего-то спугнули! Ночью проклятый гудонит — страсть одна!

Солдаты, поснимав кафтаны, махали топорами. Блестели пот­ные спины. От поваленных стволов со звоном летели сучья.

Прикорнув час-полтора в адмиральском шатре, Петр уже раз­машисто шагал по лесосеке — посвежевший, розовый от сна, с поблескивающим взглядом.

— А кто из вас, ребята, — приблизился царь, — сани умеет мастерить?

 

— Сани? - вскинулся Никола. — Да у нас вся округа —
санники. Ентим и промышляем. А пошто сани средь лета, во-
ликий государь? — топор вогнал в свежий пахучий пень. Гля­
дел смирно.

— Галеры на них поставим да и потянем по настилу, —
окинул его блестящими глазами Петр — мужика узнал.

Никола усомнился, заскреб сбитыми ногтями в затылке. Помаявшись, сказал:

— Ого! Тяжесть-то каковская, потянем ли без снегу? — И,
ловя сердитый блеск Петровых глаз, заробел, поддался царе­
вой воле. — Потянем! Выдюжим! Эка невидаль!

Петр медленно одобрительно кивнул и, ощутив прилив сил, навалился плечом на подпиленное дерево. Выждал, когда оно с тяжким гулом легло вдоль просеки, кликнул Бакаева.

Тот любовался царем: спит где придется — да, почитай, со­всем и не спит. Пьет натощак с матросами, что попало ест — и сноса нет. Двужильный! Крепок, ровно железо!

— Бригадир! Переволоку держать в строгом секрете! Посе­
му всех жителей Твермшше переписать поименно и велеть
никуда не отлучаться. Нарядить стражу. Ослушников казнить
на месте.

Бакаев побежал искать переводчика.

С другой стороны вырубки острыми лезвиями блеснул огонь — поджигали лес. Ветер вихрями понес вверх искры. Густые дымы, отгоняя висевшие над людьми комариные стол­бы, потекли к морю.

Петр пытливым взглядом посмотрел на семенивших за Ба­каевым Розенкранца и финна, презрительно поморщился: черт возьми! — без паскудных иноземцев не обходится ни одно дело, даже самое пустое! После доноса о замыслах Алексея он перестал верить всем этим юрким 'прислужникам. Затем, хрустя валежником, пошел следом. Все трое обернулись на ша­ги и робко остановились.

— Пошто он так немощен и слаб? т- еле заметно ухмыль­
нулся Петр, кивая на финна. — Заморыш, да и только. И одеж­
да — рванье! Лапти не чисто сплетены. Смотреть тошно.

Царь играл глазами — во взгляде не то веселье, не то бе­шенство. Датчанин презрительно кивнул в сторону финна.

— Лучше не умеют плести, ваше величество, обленились,
завшивели. Кнут здесь, видать, только понаслышке знают.

— Бригадир! — Петр смотрел мимо Розенкранца, словно не
слыша его ответ. — Повелеть обучить здешних чухонцев пле­
тению добротных русских лаптей!

Царь осмотрелся из-под руки на валку леса, молча зашагал назад, с храпом сминая тонкую поросль. Бакаев проводил его взглядом, скосил глаза на Розенкранца.

— А где здесь лыка надрать на лапти? Спроси финна — ли­
па тут есть?

— Есть, я сам видел, — заторопился датчанин. — Могу лы­
ко устроить с помощью солдат.

— Ладно, займись, — медленно решился Бакаев, — только
без бомбардирады — чтоб тихо все было!

Объяснив финну повеление царя, Розенкранц заспешил

к солдатам. Сминая голубоватую от росы траву и продираясь сквозь смоляно пахнущие ели, Бакаев и финн пошли к де­ревне.

Розенкранц лихорадочно заметался от одной страшной мысли к другой. Потел, бледнел, — путь к тому, что внезапно осени­ло, нащупывал опасливо, как в топком месте. Петр ходит без опаски. Подстеречь, выстрелить из кустов... Под ногами датча­нина грузно проседала болотная тропа, выступала бурая вода. Уверенность пропадала... Он задержался у сосны, злобно по­глядывая на следы, оставленные царем. Собираясь с новыми думами, отколупывал дрожащими пальцами липкие сосульки смолы. Облегченно вздохнул — решился — и надолго засмот­релся уже в другую сторону, в сторону моря, словно при­кидывая путь через болотные кочки, заросшие мхом и багуль­ником. Где-то там, за непролазным древесным подростом, по слитному гулу прибоя угадывался залив...

...Густая вечерняя роса уже клонила травы. Осторожно сту­пая по лесной прели, Розенкранц вороватыми кругами захо­дил вокруг матросов, взблескивавших топорами. Зорко вгля­дывался, что-то прикидывая и выбирая, шевелил сухими гу­бами.

Пожилой солдат, мастеривший здоровенные сани, показался чем-то недовольным и злым — двигал густыми с проседью бро­вями, глухо ругался. Мушкет солдата был прислонеп у толсто­го дерева, шагах в десяти от саней...

Розенкранц, обойдя подвижное кружевное пятно света, стал пробираться к дереву, надеясь незаметно достать мушкет из-за ствола. Когда он был уже почти у цели, под ногой треспула сухая ветка. Солдат повернулся, и Розенкранцу ничего не оставалось, как выйти из-за дерева.

— Что, брат, тяжело? — спросил участливо.

Никола, отдуваясь, выпрямился, метнул острый взгляд из-под бровей.

— Тяжко! — толчками перевел он дух. — На последних си­
лах...

— Вижу, надрываешься! — датчанин затаил под опущенны­
ми веками волчий блеск.

— Не я один, сударь. Вся как есть. Расея вконец умучи­
лась войной.

Иноземец махнул рукой — по лицу зыбью протекла расте­рянность. — Ладно, пойду я лыко драть.

— Лыко! Какое такое лыко? — солдат криво улыбнулся. —
А на что оно надобно тебе?

— Велено обучить здешних чухонцев лапти плести.

— Лапти? — совсем удивился Никола, потирая натруженные
руки. — Да что ты, аль рехнулся? Сам высох и ум у тебя
тож. До того ли теперь? Лезет тебе в голову — неудобь ска­
зать...

— Царь так велел, — тяжело расклеил губы датчанин, —
видать, сани твои не к спеху, раз такое дело велено.

— Ой ли не к спеху? — Никола стал оглядываться, словно
собрался кого-то позвать.

Напряженно следя за солдатом, датчанин юркнул под спасительные лапы елей.

— Вот выползень змеиный! — выругался Никола. По понизовью разливалась прохлада. Повеяло вечерним на­стоем смол, терпкой гарью выгоревших просек, запахами обо­жженной земли. На небо наползла темень.

Розенкранц, рывками хватая воздух, остановился. Оглянул­ся взбешенный и пошел назад, по своим же следам на примя­той траве. Ступал след в след. Вот и толстое дерево. Мушкет был на прежнем месте. Подкрался, качаясь тенью.

Солдат отдыхал — шумно переводил дух, засунув руку под густую бороду. Глянул в небо, взялся за топор и с кряком стал отесывать бревно. Вытянув руку, Розенкранц схватил за­потевший мушкетный ствол и бледным привидением пропал в густеющих сумерках.

Дав большой круг по лесу, Розенкранц успокоился и стал пробираться к лесосеке. Выбрал нехоженое буреломное место, зилег, изготовил мушкет.'Просека была видна как на ладони. Под злым прищуром датчанина сновали матросы, солдаты — носили бревна, тянули к морю огромные сани. Матерно покри­кивали прапорщики. Простоволосый полковник распекал за что-то небольшой замерший строй. Совсем рядом, звякая саблей и придерживая треух рукой, пробежал капитан.

Густея, растекалась темнота. Датчанин вглядывался в расто­ропную суету на лесоповале, со злобой ощущая, что глаза все чаще увлажняются слезой. Неистово тер глазницы кулака­ми, снова напряженно всматривался. Но рассудок уже подсо­вывал резонные сомнения: работы налажены, все идет своим чередом, и царь, видно, сегодня на лесосеку пе придет, тем­но уже...

«А если подобраться к шатру Апраксина? Нет... не удастся. Кругом охрана, караулы, до утра будут тлеть костры...»

Розенкранц поднялся, охваченный ненавистью, в тисках дур-цых предчувствий. Злобно воткнул мушкет стволом в землю. Быстро заскользил от опасного места в сторону темной прозе­лени парного болота. '

С трудом миновал болото. В кровь порезал руки осокой, на­мок по пояс и перепачкался липкой грязью. Впереди, отбра­сывая густые тени, заредел лес, налитый шорохами, духом близкого моря и тревогой.

Под ногами заскрипел перемолотый волнами ракушечник, за­гремела обкатанная морем мелкая галька. Добежал к большой гранитной глыбе, постоял, прислушиваясь, и сполз спиною по камню к земле. Песок вокруг гранитного обломка был пе­ресыпан блестящими чешуйками. Вышелушивали их из камня цепкие корни мхов, выбивали крепкие удары солнца и моро­за. И уже волны и ветры разносили окрест искрящееся слюдя-кое богатство.

...И зыбко закачалась перед глазами Розенкранца приманка, о которой горячим шепотом заливал уши английский послан­ник. Она виднелась такой же искрометной, но только звонкой и тяжелой, мягкой на зуб и даже сладкой на привкус. И уже не слюдяные блестки взвихривались ослепительными прядями из-под обода закатного солнца — перед смеженными ресница-

ми плясали золотые луидоры, рубли, кроны, франки... От бли­зости этого червонного огня датчанину стало жарко. Он уже не чувствовал холода, источаемого ослизлым камнем...

Когда над морем тускло вызвездило, Розенкранц осторожно стал пробираться по песчаным наволокам к западной оконеч­ности мыса, откуда за качавшимся туманом были видны рос­сыпи света шведских кораблей.

Теплая ночь обещала погоду. Под неярким светом" месяца бархатно заблестела на земле темнота. В этой темноте и про­пал беглец.

Русских постов поблизости не оказалось. Послушав текучий шум воды, датчанин окунулся по пояс. Плыл долго и тихо, без всплесков, потом различил впереди силуэт сторожевой шлюпки, растянутый неясным лунным светом. Глухой просту­женный голос окликнул по-шведски из вязкой темноты:

— Кто плывет?

— Свои! — захлебываясь, отозвался Розенкранц, хватаясь
за борт рубчатыми и пухлыми, как у утопленника, пальцами.

Поджидавшие в лодке матросы проворпо вытащили его из воды. Лица шведов были суровы и недоверчивы — готовые

на все.

— Пароль? — спросил угрюмый длиннолицый матрос, держа

руку на рукоятке кинжала.

— Месть принцессы! — пролепетал Розенкранц, стуча от

холода зубами.

Сэр Рой Дженкинс угрюмо осмотрелся.

Каюта шведского адмирала Ватранга на фрегате «Бремен», пропахшая морем, кнастером и одеколоном, напоминала каби­нет редкостей: дорогая мебель, бронза, штофные и гобеленовые обои, итальянские картины.

Ватранг, надменно-гордый, стоял у клавесина — в синем суконном камзоле с блестящими пуговицами, при кружевном галстуке и в ботфортах с твердыми негнущимися раструбами. На бедре — длинная, в дорогих ножнах, шпага, руки заведе­ны за спину. И одежда и поза — точь-в-точь Карл XII на портрете, такие же и глаза — строгие и несколько рассеянные.

Снимая перчатки, Дженкинс холодно улыбнулся.

— Адмирал! Мой приезд для команды фрегата должен оста­
ваться в тайне. Я — частное лицо, скажем, торговец шерстью.
Мистер Гаукинс или кто-то в этом роде...

Ватранг снисходительно оглядел англичанина.

— Хорошо, хорошо.

— На корабле есть пастор, господин адмирал? — в глазах
британца блеснула хитрость.

— Кажется... Да, есть, недавно прибыл из Стокгольма.

— Я с ним хотел бы повидаться.

Адмирал тихо и властно позвал дежурного офицера. Мягко скрипнула дверь каюты.

— Прислать ко мне пастора! — приказал Ватранг, не пово­
рачиваясь к вошедшему.

Толстый офицер оглядел гостя и, звякнув саблей, вышел.

— Вы, мистер Гаукинс, прибыли ради встречи с пасто­
ром? — спросил Ватранг.

— Скажите, господин адмирал, — ответил Дженкинс вопро­
сом на вопрос, — вы внимательно наблюдаете за Петром?

— Еще бы! — у адмирала заметно порозовели щеки: вопрос
был бестактным. — Мне известен каждый его шаг.

— Где же сейчас этот незадачливый мореход?

—А разве этого не знает английский король? В Ревеле.

—Вы в этом уверены? — дипломат ладонью прикрыл лицо,
чтобы скрыть смеющиеся глаза.

—Из порта не выходил ни один корабль.

— И все-таки его там нет.

— Не может быть! — горласто и трубно вырвалось у Ват­
ранга.

— Странная у вас уверенность, господин адмирал, — избе­
гая испепеляющего взгляда Ватранга, Джепкинс рассеянно за­
гляделся на итальянские картины.

Ватранг потяпулся за табакеркой, жадно втянул ноздрями острую пахучую пыль и едко пошутил:

— Значит, он в другом месте! — чихнул громко, неуважи­
тельно — в сторону Дженкинса, в удовольствии блеснул сле­
зой и помял переносицу пальцами. И, теряя самообладание,
продолжил, скрытно злобясь. — Это вы, англичане, помогаете
ему во всем! Почему продаете Петру свои корабли?

— Продажа — суть дело коммерции, господин адмирал, —
с кислой физиономией ответил дипломат. — А политика на­
чинается там, где купленный фрегат идет ко дну... Почему
вы до сих пор не перетопили русские корабли?

— Почему?! — швед вскочил и зашелестел по коврам тяже­
лыми ботфортами. — Потому, что до этого лета у России не
было флота! И, во-вторых, до сих пор мы возились с войсками
Петра на суше. Вы забыли, мистер Джепкинс... то есть Гау-
кпне, Нарву!

— И ославились под Полтавой, — бесстрастно ввернул
Дженкинс.

Ватранг задохнулся — по щекам пополз бледный разлив.

— Я перетоплю русские галеры! Клянусь священным именем
короля! Про Полтаву все забудут!

Джонкинс молодо засмеялся.

— На Руси справедливо говорят — не хвались, идучи на
рать! Мысль проста и мудра чрезвычайно, не правда ли?

— На суше — может быть, — с холодной язвительностью
отрезал Ватранг. — Но Тацит писал: «Каково начало войны,
такова и слава о ней!» — швед явно смаковал ответ. — Поло­
жение галерного флота Петра напоминает судьбу зверя, попав­
шего в яму.

Дверь каюты плавно и широко открылась. В плохо освещен­ном проеме забелело удлиненное лицо, обрамленное вьющими­ся волосами. Тускло блеснула широкая пасторская сутана. Сафьяновый носок сапожка медленно и величаво пересек на полу черту света и тени. Пастор величественно приблизился, ослепительно засияла пышная сутана, осветились волосы, раз­метанные по точеным плечикам. Изумрудные, чуть удлинен­ные глаза святого отца смотрели отрешенно, поверх голов.

Ватранг встал и деревянно подошел под благословение. На­пустив непроницаемый вид, произнес вяло:

— Знакомьтесь, святой отец, — мистер Гаукинс, купец из
Манчестера, торгует шерстью.

Дженкинс подхватился и увалисто засеменил навстречу.

— Весьма, весьма приятно, сын мой, — проворковал пастор
и, блеснув плотной белизной зубов, протянул для поцелуя
узкую холодную ручку.

Англичанин склонился, обволакивая космами парика раз­золоченный широкий рукав. Сухими губами коснулся, не це­луя, молочной кожи надушенных пальчиков: дрогнувшими ноздрями втянул аромат тончайших французских духов.

Ватранг стоял хмурый — ушел в себя; белые пальцы, пере­биравшие по табакерке, мелко подрагивали.

— Дорогой адмирал! — сказал пастор, медленно поворачива­
ясь к Ватрангу. — Сторожевая лодка выловила в море беглеца
с Гангута. Он знает пароль... Видимо, важные вести.

— Я давно их жду. — Ватранг взглядом поблагодарил пасто­
ра и тяжело заспешил из каюты.

Неожиданно резво пробежав на цыпочках, Дженкинс плот-по прикрыл за адмиралом дверь. Прислушался, так же молодо вернулся и схватил пастора за узкие плечи.

— Мадлен! Вы... вы... у меня нет достойных слов...
Красавица засветилась недоверчивой улыбкой. Она-то пре­
красно знала цену искренности своего патрона.

— Ваша школа, дорогой Рой.

— А забавно, черт возьми! — Дженкинс хлопнул себя по
бокам. — Мы здесь оба инкогнито.

— Что ж здесь забавного, милорд, — ведь это наши неиз-
менпые амплуа?

Проворно сунув пальчики за отворот-рукава сутаны, Мадлен быстро вытащила сложенную бумажку — протянула Джен-кинсу.

В каюте зелеными переливами играл утренний свет. Одна за другой срывались и угасали вызревшие за ночь звезды. От­летающая темнота желтилась редкими огоньками шведских ко­раблей.

— Я уже в четвертой роли, сэр, — недовольно сказала- Мад­
лен.

— Увы, такова судьба прекрасной Франции... — глаза Джен-
кинса стали печальными: играл ли, расчувствовался ли всерь­
ез — не понять.

Но в душе он был доволен Мадлен. Вначале через ез по­средство удалось сильно натянуть отношения царевича Алек­сея с отцом. Следующие две роли были довольно серенькими: выполняла в Париже щекотливые поручения английского по­сланника и путешествовала по Голштинии, собирая сведения об отношениях епископа-регента с Петром. Теперь проныр­ливая красавица стала протестантским проповедником на ко­раблях шведской эскадры.

— Ласкаюсь надеждой, — примирительно "улыбнулся он, —
это поручение будет для вас последним.

— Кто знает? — Красавица села в кресло. От длинных опу­
щенных ресниц на щеки пали резкие полукружья теней.

— Вы стали невнимательны к чужим мнениям, — недоволь­
но заметил Дженкинс.

Мадлен мило и совсем простодушно рассмеялась.

— Послушайте пасторскую речь, с которой я обращусь к рус­
ским, как только шведы высадятся на их земле.

Недовольство, досада — все было привычно забрано под мас­ку легкомыслия и веселости.

— О православные! — гортанным смешком залилась Мад­
лен. — Зачем вам гавани на чужих морях? Не проще ли сбы­
вать свои товары заморским купцам? О россияне, глас божий
вопиет во гневе: походы Петра на запад дерзновенны, се —
святотатство! Обратите свои взоры на восток...

— Туда нельзя! — встрепенулся Дженкинс.

— Почему? — притворно удивилась Мадлен. — Ах да! Там
Индия...

Дженкинс промолчал и пожевал бескровными губами. Намор­щив лоб, сухо сообщил:

— Русские уже в Хиве. Кто из нас быстрее двинется в глубь
Азии — неизвестно. Посему не следует торопить Россию на во­
сток. Прошу замечание принять всерьез.

— Тогда я провозглашу иначе: «О верующие! Дома лучше
всего. Дома и солома съедома, как говорит ваш государь царе­
вич Алексой...»

Дженкинс нетерпеливо вскинул сухую руку.

— Манифест никуда не годится! К обращению надо гото­
виться всерьез. — Постучал пальцем по вынутой бумажке, гля­
нул пронизывающе. — Здесь все подробно? Ведь мне придется
писать королю.

Мадлен молча кивнула, остановив на патроне большие пе­чальные глаза. Добродушие и наигранная веселость отошли сразу.

Вернулся Ватранг — углубленный в себя, подошел к столу с картой.

Без доклада вахтенного офицера и без стука быстро вошел шаутбейнахт Эреншильд, дверь каюты открыл резко, не це­ремонясь — спешил. Взгляпул на дипломата и пастора, попри­ветствовал их одним кивком тщательно причесанной головы.

Адмирал выпрямился, немного смущенный, выдержал паузу.

— Господа! Петр находится на Ганге-удд! — мятым голосом пробрюзжал он. Покашливая и борясь с тугой спазмой в горле, окинул благодарным взглядом Дженкинса. — В шторм на ма­лой бригаптипе ночью уплыл из Ревеля... К берегу мыса Ганге-удд добрался в лодке... Петр намерен волоком перетащить га­леры через узкую часть мыса и уйти мимо нас в Або-Аланд-ские шхеры.

Ватранг посмотрел с тревогой и горькой улыбкой одновре­менно. Пошел от стола как слепой — прощупывающей и не­уверенной походкой.

Дженкинс развязно хмыкнул. Заговорил с напускной озабо­ченностью, обращаясь сразу к двум адмиралам:

— Господа! Меня больше беспокоит ваша растерянность. Да пошлите вы в шхеры любую из ваших трех эскадр — Ли-лье или Эреншильда. Пусть они покажутся с пушками напро­тив переволоки!

Ватранг недовольно и суетливо втянул голову в плечи. Пух­ло-белый палец его заелозил по карте.

— Пожалуй, здесь, господин шаутбейнахт... Эскадра шхер­
ных судов этой же ночью должна пройти западными протока­
ми и утром появиться в Рилакс-фиорде.

— Есть! — выпалил Эреншильд сочным спелым баритоном
и сверкнул взволнованной улыбкой.

— Вторую эскадру под командой Лилье я посылаю сюда,
к устью бухты Тверминне. Этим маневром будет отрезан воз­
можный отход к Гельсингфорсу главных сил русского галер­
ного флота. Я с корабельной эскадрой остаюсь на прежней по­
зиции.

Эреншильд, надувая жилами бычью шею и оголяя зверова-тые зубы, внезапно выхватил в исступлении шпагу:

— Клянусь славой великих викингов, топтавших берега Ис­
пании и Африки! Клянусь честью! Я верну Швеции победу,
потерянную под Полтавой!

Ругаясь и выбиваясь из сил у спущенных в воду лежней, солдаты втаскивали на бревенчатый помост первую галеру. Исказясь лицом и блестя зубами, Змаевич тянул канат вместе с Бакаевым.

Галера медленно подалась из воды, выросла вдвое — круто-брюхим чудовищем вползла на сани. Громыхая на бревнах и обдавая солдат острой сыростью, судно со скрипучей тугостью подавалось вперед. Над головами напряженного клубка людей красноватым огнем засияла пушка, надраенная кирпичным по­рошком.

Более тысячи саженей протащились, надрывая спины и глот­ки, раскатываясь матом, сбивая в кровь руки.

Генерал Вейде, бряцая саблей, бегал вдоль крутого борта, — заляпанный грязью, без парика, с порванным рукавом. Яростно округляя глаза, свирепо покрикивал, требовал держаться сере­дины бревноспуска — сани легко могли сползти в болотную топь.

— И здесь — одним вожжи и кнут в руки, а другим — хо­
мут на шею, — глухо бубнил Никол* в разопревший затылок
Антона.

Антон больно лягнулся и злобно отозвался, угрюмо глядя в землю.

— Цыц ты, раздолба! Прищеми паскудный язык!
В узком коридоре просеки показалось море.

Вейде, постукивая палкой, забежал вперед проверить лежни. Остановился и, похоже, качнулся от неожиданности — в ото­ропи замахал руками. Змаевич, почувствовав недоброе, подле­тел к генералу и остолбенел. Не разжимая зубов, крепко вы­ругался. Вокруг них быстро сгрудились возбужденные солдаты. Все ошалело смотрели на море.

Фрегат и девять больших шхерных судов величественно скользили по заливу, приближаясь к переволоке. Их силуэты, палубные надстройки и в особенности форштевень фрегата

со сложной носовой фигурой, не оставляли сомнений — шведы!

— Проклятье! — изумленно и яростно шептал Вейде.
Фрегат сбавил ход напротив бревноспуска, корабли быстро

убрали паруса. У бортов вспухли беловатые всплески, суда становились на якорь.

— Как же они, сволочи, пронюхали?! Я ведь всех жителей
переписал! Беглых нет... — спрашивал себя Бакаев.