ндогенные преступники. Главные их разновидности. Обитая характеристика. 6 страница

Имея в виду, что один из убийц был уже уволен, а другой — намечен к увольнению, о чем он знал, нельзя не признать, что материальное положение их было плохое, хотя нужды, в тесном смысле, еще не было. Оба они имели пристанище у своих родных в деревне и все необходимое. У Григория, в самый момент преступления, было 16 тысяч, так что он не стеснялся выпить 2 бутылки пива; в перспективе у него была скорая получка. Про свое преступление Григорий говорит: «Сделал великую ошибку». «Такая пала мысль, в заблуждении был». «Сам теперь не понимаю». «У меня не было белья, нужны были деньги для поддержания жизни: хотел поступить на другое место, на фабрику в верстах 70 от Москвы, без денег нельзя было, нужно было для этого кое-кому подсунуть, а у меня денег было мало»... «Думая и домой ехать в деревню, и здесь остаться». «Если бы в деревню приехал, отец бы сказал: что же, жил, жил, а денег не привез»... «Сделал очень плохо, большое преступление, у человека жизнь отнял»... «Человек без ошибки не может пробыть». «Это моя великая ошибка»... «Человека втянуло в алкоголь»... Во всех этих его объяснениях ясно сквозит его собственное сознание, что «без ошибки» можно было обойтись, что, хотя была недохватка денег, но не было ничего такого, что говорило бы о действительной нужде; выход был простой и нетрудный: ехать в деревню, поручив приятелям известить его о месте, когда последнее представится, или поехать за 70 верст на фабрику и попытаться устроиться там, на место, без «подсовывания». К чему привела бы эта попытка, неизвестно, во всяком случае, до нее прибегать к такому преступлению никакой нужды не было. Иван Д. также мог ехать в деревню, родные его даже звали, но он находил, что «зимой в деревне делать нечего», и боялся, что его родители женят, а он жениться не хотел и из власти родительской выйти не смел. Обращаясь к фактам, рисующим прошлое наших героев, их нравственный облик и семейные условия, узнаем следующее.

Григорий Н. происходит из крестьян Смоленской губернии, родился в 1895 году. Его родители живы и занимаются крестьянским хозяйством. Живут они, по словам Григория, не богато; у них есть и лошадь, и корова, но хлеба на весь год не хватает. Кроме Григория в семье есть еще брат и две сестры моложе его. Отец его когда-то работал в Ленинграде на заводе, а затем осел в деревне, пьет запоем, часто скандалит, очень горяч, иногда бьет жену. Григорий окончил сельскую школу, учился «так себе»; сравнительно более его интересовала и легче ему давалась арифметика. Вообще его интересует только то, что приносит непосредственную практическую пользу. Книжку с таким непосредственно полезным содержанием он не прочь почитать, но вследствие близорукости читает редко и мало. Романов он не читает, потому что, по его мнению, «романы читать можно, когда есть достаток», интересуется больше книгами, в которых «больше из жизни». Собственных романов у него никогда не было; имел лишь мимолетные половые связи с деревенскими девками, то с одной, то с другой. Выпить любит. «Пью, говорит он, когда есть, приходилось часто и сильно выпивать». В пьяном виде не буянит, но становится весел и очень разговорчив. Судился он лишь раз «за самогонку» и был приговорен к штрафу. Драться ему в жизни никогда не приходилось. Если же его кто бил, то он держался всегда такого правила: «если ударивший здоровее, — спускал, а если слабее, — сдачи сдавал». В семье ни с кем не ссорился. У отца он не любимый, отец его своим не признает и нередко «давал ему по шапке». Но он всегда думал, что на это он не должен обращать внимания и отцу дерзостей говорить нельзя: «а не, то он из дому выгонит». Мать и сестер Григорий любит, к остальным членам семьи — довольно равнодушен. С 1915 года он был на военной службе, по конец 1917 г.; в перестрелке бывал и стрелял по врагу издали; в атаках бывать не приходилось. С 1918 года по 15 августа 1921 года служил в красной армии и участвовал в боях на польском фронте. В конце 1922 года поехал в Москву работать. Ремесла он никакого не знает. Служил чернорабочим. Никаких неладов, которые мешали бы ему вернуться в деревню и пережить там трудное время, не было, одежда и обувь у него были, деньги на проезд также были. Даже если предположить, что своим приездом он доставил бы своей семье, особенно отцу, некоторую неприятность, то ведь преступлением он, несомненно, доставил еще большую. Он сам понимает, что семье тяжело будет узнать о его преступлении. «Сплю плохо, — говорит он, — досадую на себя за свою ошибку». «Стыдно будет, когда узнают в деревне». «Писать домой ничего не хочу, мать узнает, просто с ума сойдет». Итак, ехать он в деревню мог и, во всяком случае, своим преступлением он доставил гораздо более неприятности, чем мог бы доставить своим появлением в качестве безработного, да и работу себе в деревне он мог бы найти. Все дело в том, что его соблазнили 15 червонцев, хотелось из них получить половину, чтобы увеличить свой бюджет, а там видно бы стало, что делать; очень вероятно, что некоторое время ничего делать бы не стал, а сначала попил бы всласть, а потом уже поехал бы в деревню. Интересно отметить, что, решаясь на убийство, он никакой твердо поставленной цели не имел: ехать ли в деревню или искать место и «подсовывать» кое-кому. Он откровенно сознается, что это он потом бы решил, может быть так, а может быть и этак, деньги, же нужны были и для того, и для другого. Григорий Н. — человек сухой, черствый, с эгоцентрическим складом характера. Алкоголик. Он ценит и понимает только непосредственную практическую пользу и последнюю постоянно принимает в расчет. Ему нравится только непосредственно для него полезное, служащее приятному удовлетворению его органических потребностей; и как скоро его сознанию представится возможность получить такую непосредственную для себя пользу, он не останавливается даже перед убийством. На последнее он решился без всяких колебаний, без какой-либо нравственной борьбы: недохватка денег в данный момент и представление возможности получить 71/., червонцев, — вот единственные движущие силы его преступления. Совершенное кажется ему только «ошибкой», и если он считает его плохим, то потому, что в деревне за это осудят. Никакого сожаления к убитой, никакого внутреннего возмущения самым фактом убийства беззащитной женщины, про которую он ничего плохого сказать не может и которая ему ничего не сделала! Только - страх покойников и нерасположение к виду крови заставили его подыскать себе сотоварища, который выполнил бы самый акт убийства. Эта моральная нечувствительность, то, что я называю моральной имбецильностью, выражена у него очень ясно. У него есть некоторая привязанность к матери, не настолько большая, однако, чтобы подумать о страданиях матери перед преступлением, но кое-какая любовь к матери есть; заметны и следы некоторой любви к сестрам, — и только. Более этот человек ни к кому симпатии не питает, ко всем остальным глубоко равнодушен. Интересно отметить еще яркой чертой проходящий через его жизнь расчетливый гедонизм. Он любит выпить, но на выпивку тратит лишь часть наличных сумм, потому что иначе потом не на что будет выпить, да и вообще все тратить нельзя; и он воздерживается от третьей бутылки пива, хотя ему выпить хотелось. Он не прочь вступать в половые сношения с женщинами, но лучше с разными, в связи мимолетные, не заводя продолжительных отношений, «а то еще привяжется». Он очень любит поиграть в картишки—21, но раз сильно проигрался, проиграл сапоги и перестал играть, придя к такому выводу о карточной игре: «последний человек, — кто в карты играет, все проигрывают»... И эта расчетливость проявляется во всех его суждениях. Он осуждает кражу потому лишь, что сидеть в тюрьме неприятно. Украсть все же лучше, по его мнению, чем убить: у человека взяли вещи — он может еще нажить, а у убитого жизнь отнимают. Таков первый убийца этой кровавой драмы.

Его соучастник — Иван Д. несколько моложе его, ему 19 лет, в лице у него есть что-то детское. На руке, между большим и указательным пальцем, татуировка: якорь. Родители его — крестьяне и занимаются крестьянским хозяйством. Кроме него, у родителей есть еще один сын 14 лет. Таким образом, семья их состоит из 4 человек. Отец его — человек тихий и мало пьющий; с матерью он почти не ссорился и не дрался, выпивал лишь иногда по праздникам, детей бил мало, только иногда стегал Ивана ремнем и всегда за дело. Иван также человек тихий; говорит, что обижать ему никого, сколько помнит, не приходилось. Он окончил сельскую школу и после этого еще год пробыл в училище в г. Михайлове; дальнейшему учению воспрепятствовал недостаток средств. Память у него хорошая, учился он недурно; особенно его интересовала русская история. К родителям Иван относится почтительно и отношения у него с ними хорошие. В 1919 году, он, из-за пайка, поступил добровольцем в армию, побывал на войне, в атаках не участвовал, но в перестрелке бывал много раз, причем в кого стрелял — не видел, «в прицел не брал», а стрелял, потому что приказывали. В 1920 году болел тифом и дизентерией, теперь здоров.

Пить он пил всего несколько раз. Водки не пил; раз, выпив самогонки, был совсем пьян. «Пристрастия, по его выражению, к алкоголю не имеет». Умственных интересов, как и у его соучастника, у него нет никаких. Читать не любит; «романов не обожает», потому что в них все пишут про женщин, а он — женофоб. Желает читать «про планету»... Половое влечение у него по временам к женщинам бывает, но это не мешает ему, в общем, их «ненавидеть», и в этой ненависти есть что-то ребячееко-мальчишеское. Признаков склонности к гомосексуализму незаметно. Сильно побаивается, как бы родители его не женили, а из воли их он выйти не решится. Отчасти поэтому он не желает ехать в деревню и долго оставаться там. 26 августа 1923 года он уехал в Москву работать, поступил на железнодорожную ветку и работал вместе с Григорием Н. Отец писал ему из деревни, что прослышал, будто сыну плохо живется в городе, и, если это так, то пусть приезжает домой и, во всяком случае, «избегает плохих людей». «Не подчинился я, дурашливая башка», — говорит про себя Иван. «Дело такое вышло, недели 3 как уволили, деньги прожил, а тут Гришка говорит: у Хряпиной 12 червонцев, давай убьем»... Он сознается, что у него были знакомые, у которых он мог на дорогу занять. Знакомые говорили ему, что верстах в 70 от Москвы можно было бы место получить. Думал и домой поехать, и решил поехать на Рождество, но и не хотелось ему временами ехать: «что делать в деревне зимой»? Побаивался, что и женить его родители могут. На преступление его пригласил Григорий И., который будто бы раньше предлагал ему стащить пишущую машину у инженера, но он на это не согласился. Однако на данное убийство он согласился сразу, без борьбы и колебаний. Когда тот сказал: «у Хряпина 12 червонцев есть, давай, убьем Хряпину»... он сразу согласился, и они вместе в общих чертах наметили план убийства. В условленное время он зашел к Григорию Н., который в то время спал пьяный, разбудил его и, чтобы отвести глаза присутствовавшим жильцам казармы, сказал: «поедем, Гриша, в Москву». Тот понял намек, встал и они пошли. Во время беседы с Хряпиной у него мелькала мысль уйти бы, «провались они, червонцы», но он не шел, и когда Григорий набросил на Хряпину пиджак и сказал ему: «ну, действуй», он быстро нанес ей не то два, не то три удара. Всю обстановку происшествия, фигуру и позу убитой хорошо разглядел и помнит, как она перешла на печку, что на ней был белый платок, помнит ее лицо, помнит, что она была старая. О преступлении вспоминает без особых усилий, но с неприятным чувством. К убитой он относится и относился безразлично, почти не знал ее, видел всего один раз и то издали. Покойников он не боится, кровь особенного впечатления на него не производит; после нанесенных им ударов крови не заметил, сейчас же принялся тащить имущество, при чем во все время убийства волновался, —«как на ходенях ходил», — набрал имущества и негодного, напр., взял два сапога от разных пар, один хромовый, другой — какой-то старый. О своем преступлении он плохого мнения, потому что оно — «позорный поступок». «Теперь себя замарал. Обо мне, — говорит он, — вся деревня отнесется: тихий мальчик». «А теперь будут говорить: разбойник, каторжник». «Теперь мне веры не будет». Украсть, по его мнению, менее позорно, гораздо лучше; украсть у Хряпина червонцы он бы согласен, а убивать не следовало, — позорное дело: «по этому преступлению, говорит он, согласно закона, бить надо». «Должен нести наказание, так как сделал позорный поступок».

Не трудно заметить, что все указанные разновидности импульсивного типа близки друг к другу и часто переплетаются в том смысле, что у одного и того же субъекта мы наблюдаем склонности, характерные для разных разновидностей. В таком случае его, приходится относить к той разновидности, черты которой у него выражены резче всего. Различение этих разновидностей и отнесение субъекта к той или иной из них имеет, однако, несомненное значение, так как фиксирует внимание на тех, именно, элементах конституции личности, которые имеют наибольшее криминогенное значение.

VII.

Перехожу теперь ко второму основному типу импульсивных преступников, к тем, у которых сложилась уже склонность к образу жизни, более или менее резко уклоняющемуся от трудовой жизни и приспособленному к тому, чтобы доставлять субъекту те чувственные удовольствия, к которым у него имеются особые склонности. У этих преступников представление известного образа жизни, с его особыми требованиями, выступает как особая мотивирующая сила, подкрепляющая их предрасположение к преступлению и распространяющая его на все те поступки, которыми поддерживается данный образ жизни. У преступников этого второго типа мы встречаем те же склонности, что и у описанных выше разновидностей, но подкрепленные большею или.меньшею привязанностью к нетрудовому образу жизни. При этом у них чаще встречается совмещение у одного субъекта характерных свойств отдельных разновидностей импульсивного типа с преобладанием тех или иных из них.

В пределах этого второго типа импульсивных преступников я различаю две разновидности: 1) лиц с наметившейся декларацией и 2) деклассированных. Процесс деклассации первых еще не закончился, а только наметился и идет; они не порвали еще окончательно с нормальным, трудовым существованием и, так сказать, одной ногой стоят на трудовом пути, но не сегодня, так завтра они окончательно порвут с ним. У носителей второй разновидности процесс деклассации уже закончился. Но и начало деклассации практически очень важно отметить. К лицам с наметившейся и закончившейся декларацией принадлежит громадное большинство импульсивных криминолоидов и профессионалов. В пределах каждого из этих видовых типов надо различать еще моральных дегенератов от лиц лишь с чертами морального недоразвития, алкоголиков, эпилептиков, истериков, вообще невропатов — от не алкоголиков и людей, вполне здоровых в нервном отношении. Затем, не лишено интереса отметить, что именно особенно привлекает субъекта в нетрудовом, паразитарном образе жизни: возможность ли неограниченных половых удовольствий и излишеств, злоупотребление наркотиком, алкоголизм, кокаинизм и т. п., или просто беззаботное прозябание изо дня в день, без какой-либо дисциплины и труда, с возможностью предаваться лени, азартным играм и т. д. Сначала остановлюсь на преступниках с наметившейся деклассацией, но все-таки еще кое-чем привязанных к трудовой жизни. Вот один из примеров этого рода состояния.

Влас Васильевич Б., 23 лет, и Николай Николаевич Д., 22 лет, познакомились на вокзале и уговорились вместе напасть на сторожку около станции Бескудниково, Савеловской железной дороги. В сторожке в это время находилась одна гражданка Люляева. Придя к ней часов в 12 дня, 9 октября 1923 года, наши молодцы сначала попросили у нее хлеба, а затем, получив отказ, повалили ее на пол и стали душить. Один из бандитов ударил Люляеву несколько раз стоявшим рядом колуном и нанес ей 5 тяжелых ран, от которых она тут же потеряла сознание. Затем, бандиты собрали находившееся в сторожке имущество в принесенный с собою мешок и пытались скрыться. Но один из них — Д. — был задержан погнавшимся за ним братом потерпевшей и несколькими работавшими в поле крестьянами. Б. успел скрыться, но вскоре был задержан в Москве. В преступлении оба сознались и подвергнуты в наказание за него заключению на 4 года каждый с поражением прав на 3 года.

Оба героя этой драмы — русские и имеют по одной судимости за кражи. Оба — холосты. Оба не знают никакого ремесла и не имели постоянной работы, а пробивались случайным, поденным заработком на железной дороге, разгружая вагоны, нося пассажирам вещи и т. д. В день преступления Б. стоял утром на вокзале и ждал прихода пассажирского поезда. К нему подошел Д., заговорил с ним и предложил пойти украсть или ограбить, говоря, что «так больше выработаем». Оба они в данный момент были трезвы. Кокаина не нюхает ни тот, ни другой. Д. утверждает также, что он и не пьет ничего никогда. Б. признается, что пьет, но не сильно, «так себе» и редко. Д. играл более активную роль в преступлении: он повел Б. в сторожку, он и наносил Люляевой удары колуном.

Николай Д. происходит из бедной крестьянской семьи, которая жила в Слонимском уезде, Гродненской губернии, занимаясь крестьянским хозяйством. Отец, кроме того, прирабатывал на заводе в качестве чернорабочего. Детей в семье было трое. У Николая два брата, из которых один — старше, а другой — моложе его. Отец его пил мало и редко, с женой не дрался, детей бил, но редко и только «за дело». Характер у отца — злой и раздражительный. Несмотря на это, семья жила довольно дружно и особого разлада в ней не было. В 1915 году ей пришлось, при отступлении русской армии, бежать, и она переселилась в Гомель. Здесь, верстах в 50 от города, отец получил участочек земли и кое-как устроился; хотя и бедно жили, но имели свою лошадь, корову, телку и несколько овец. Николай и его младший брат попали на казенный счет в гимназию, но проучились там очень недолго. Николай утверждает, что дошел в гомельской гимназии до 5 класса, но при проверке его знаний оказалось такое полное отсутствие всяких следов гимназического образования, незнание даже названий предметов, которые он должен был изучать в третьем или четвертом классе, что в лживости его уверения, будто он прошел 4 класса гимназии, не остается, ни малейшего сомнения. Его образовательный уровень очень низок, он очень малограмотен. Учился, по собственному признанию, неважно. Умственных интересов не имеет никаких; из литературы кое-что читал в тюрьме: русские сказки, некоторые рассказы Гоголя и Тургенева. Умственно он развит мало, его мышление работает медленно и вяло, с эмоциональной окраской злобного характера. Он — зол, раздражителен, мстителен и жесток, склонен к выражению раздражения в насильственных формах, по-видимому, притом, самолюбив, довольно хитер и очень лжив; в разговоре часто противоречит себе. Его узкое лицо, со злыми, серыми глазами, с небольшим, несколько вздернутым вверх носом, бледное и довольно угрюмое, производит неприятное, отталкивающее впечатление. Покончив с школьными занятиями, которые его нисколько не привлекали, он одно время торговал папиросами и газетами, а в 1918 году, по уговору старшего брата, поступил добровольцем в армию, сражался в Сибири против Колчака, под Петроградом — против Юденича, участвовал в усмирении Кронштадтского бунта, в боях против Антонова и против Врангеля. На фронте пробыл около 4 лет, в боях участвовал часто, участвовал не раз и в штыковых атаках. Сначала бывало страшно, бывали случаи, что он убегал с линии, но потом привык. Бывали случаи, что он добивал раненых. Об одном таком случае он вспоминает не без удовольствия: один раненый поляк долго отстреливался ручными гранатами и Д., сильно разозлившись, с удовольствием его приколол штыком, при чем находит, что процесс втыкания штыка в тело малозаметен и что убить человека вообще ничего не стоит, однако «у всякого есть жалость» и у него, — как у других. За время своей военной службы Д. болел малярией, дважды был ранен пулями, один раз в голень, другой — в бедро и однажды — сильно контужен под Кронштадтом. После этой контузии он вылежал более 2 месяцев и стал страдать эпилептическими припадками. О военной службе он, в общем сохранил недурное воспоминание, только к виду крови он привыкнуть не мог, и она на него всегда производила неприятное впечатление. Его товарищ по преступлению — Б. — рисует его как человека очень злого и рассказывает, что он бил Люляеву топором с большим ожесточением, «даже зубами скрипел». В его прошлом есть один условный приговор к шестимесячному заключению за кражу, в 1922 г., один привод за дезертирство в 1923 году и приговор за дезертирство к 6 месяцам лишения свободы в 1923 году. По поводу истории этих преступлений он дает какие-то путанные и противоречивые объяснения, из которых ясно только одно: в 1922 году он украл у кого-то белье, его догнали, избили и арестовали; его дезертирство также не было случайным опозданием из отпуска, как он хочет представить, а было сознательным уклонением от военной службы. Он производит впечатление человека опустившегося и совершенно обленившегося, отбившегося от своей семьи, которая, по-видимому, порвала с ним всякую связь, безнадежно махнув на него рукой; да и он о семье мало вспоминает. Центральным признаком его является склонность к выражению злобного раздражения в насильственных формах и к бесшабашной жизни, без плана и регулярного труда, со скитанием по улицам и притонам большого города, с удовлетворением своих органических потребностей то путем милостыни, то путем недлительной и неутомительной случайной работы, в роде носки пассажирских вещей, то путем преступления. Он совершил лишь одно бандитское нападение с убийством Люляевой, но в нем чувствуется уже профессионал-бандит, рождающийся из криминолоида. Самое пребывание его в Москве имеет, в сущности, лишь одно основание: желание пых формах, повидимому, притом, самолюбив, довольно хитер и очень лжив; в разговоре часто противоречит себе. Его узкое лицо, со злыми, серыми глазами, с небольшим, несколько вздернутым вверх носом, бледное и довольно угрюмое, производит неприятное, отталкивающее впечатление. Покончив с школьными занятиями, которые его нисколько не привлекали, он одно время торговал папиросами и газетами, а в 1918 году, по уговору старшего брата, поступил добровольцем в армию, сражался в Сибири против Колчака, под Петроградом — против Юденича, участвовал в усмирении Кронштадтского бунта, в боях против Антонова и против Врангеля. На фронте пробыл около 4 лет, в боях участвовал часто, участвовал не раз и в штыковых атаках. Сначала бывало страшно, бывали случаи, что он убегал с линии, но потом привык. Бывали случаи, что он добивал раненых. Об одном таком случае он вспоминает не без удовольствия: один раненый поляк долго отстреливался ручными гранатами и Д., сильно разозлившись, с удовольствием его приколол штыком, при чем находит, что процесс втыкания штыка в тело малозаметен и что убить человека вообще ничего не стоит, однако «у всякого есть жалость» и у него, — как у других. За время своей военной службы Д. болел малярией, дважды был ранен пулями, один раз в голень, другой — в бедро и однажды — сильно контужен под Кронштадтом. После этой контузии он вылежал более 2 месяцев и стал страдать эпилептическими припадками. О военной службе он, в общем сохранил недурное воспоминание, только к виду крови он привыкнуть не мог, и она на него всегда производила неприятное впечатление. Его товарищ по преступлению — Б. — рисует его как человека очень злого и рассказывает, что он бил Люляеву топором с большим ожесточением, «даже зубами скрипел». В его прошлом есть один условный приговор к шестимесячному заключению за кражу, в 1922 г., один привод за дезертирство в 1923 году и приговор за дезертирство к 6 месяцам лишения свободы в 1923 году. По поводу истории этих преступлений он дает какие-то путанные и противоречивые объяснения, из которых ясно только одно: в 1922 году он украл у кого-то белье, его догнали, избили и арестовали; его дезертирство также не было случайным опозданием из отпуска, как он хочет представить, а было сознательным уклонением от военной службы. Он производит впечатление человека опустившегося и совершенно обленившегося, отбившегося от своей семьи, которая, по-видимому, порвала с ним всякую связь, безнадежно махнув на него рукой; да и он о семье мало вспоминает. Центральным признаком его является склонность к выражению злобного раздражения в насильственных формах и к бесшабашной жизни, без плана и регулярного труда, со скитанием по улицам и притонам большого города, с удовлетворением своих органических потребностей то путем милостыни, то путем недлительной и неутомительной случайной работы, в роде носки пассажирских вещей, то путем преступления. Он совершил лишь одно бандитское нападение с убийством Люляевой, но в нем чувствуется уже профессионал-бандит, рождающийся из криминолоида. Самое пребывание его в Москве имеет, в сущности, лишь одно основание: желание ютиться в притонах этого большого города незамеченным, изо дня в день, пробиваясь то преступлением, то милостыней, то случайным заработком. Он — нравственный имбецилл, приближающийся в состоянию полного нравственного вырождения. Он нравственно изуродован атмосферой войны, в которой протекала его юная жизнь. Он не имеет ни особого пристрастия к женскому полу, с женщинами имел лишь нечастые, мимолетные половые связи, не вступая ни с кем в сколько-нибудь продолжительное сожительство и никого не любя. У него нет любви к нарядам, хотя он не прочь иметь хороший костюм; но для добывания его особых усилий прилагать не станет. Он не особенно любит вечеринки, редко танцует, не любит карт. Более других развлечений ему нравятся кинематограф, и пойти поухаживать за женщинами, но и к этим развлечениям его не очень тянет, они кажутся ему лишь сравнительно более привлекательными. Убийство он осуждает, осуждает и свой поступок, но делает это холодно, без живого раскаяния, без сожаления об убитой женщине: его осуждение есть лишь слово, с которым в его эмоциональной сфере не связывается отражения, способного удерживать его от таких насильственных поступков. Он холоден, жесток и чувственно-эгоцентричен.

Его товарищ по преступлению — Влас Б. — несколько иного склада. История его жизни, в немногих словах, такова. Родители его — бедные крестьяне Харьковской губернии, Изюмского уезда. Отец его умер в 1912 году, мать — в 1918 году. Родители часто и сильно ссорились. Отец сильно пил и постоянно бил мать и детей, которых было 5 человек, три сына и две дочери. Влас не любил отца и имел тяжелое детство, из которого в его памяти сохранились тяжелая работа и постоянные побои. После смерти отца мать вторично вышла замуж, и Власу жилось гораздо лучше: материальное положение семьи улучшилось и постоянные побои прекратились. Отношения с отчимом до смерти матери были недурны, но, когда мать умерла, отчим прогнал его и братьев из дому. Учился Влас в сельской школе, ходить в нее не любил, ленился и обладал плохою памятью; мать часто прогоняла его в школу, но он не всегда ее слушал. Умственных интересов у него нет никаких, читать не любит. После того, как отчим выгнал его из дому, Б. поступил в сельские рабочие. В 1919 году «белые» взяли его к себе с повозкою в обоз, затем увезли в Крым, а после эвакуировали в Турцию. Из Турции он попал во Францию, поступил в «иностранный легион» и был отправлен в Африку, а оттуда — в Сирию. За полуторагодичную службу в легионе Б. скопил порядочно денег и мечтал на них, по возвращении домой, купить земли и завести хорошее хозяйство. Надо заметить, что в 3 легионе он служил хорошо и за усердную службу получил нашивки. Однако стремление на родину заставило его бежать, и он, вместе с 15 другими товарищами разных, национальностей, с солидной суммой золотых монет, с золотыми часами и с некоторыми другими вещами пустился в бегство. Дорогой их дочиста ограбили арабы. Оставшись без ничего, он с большим трудом добрался до Турции, а оттуда — в Батум. Здесь он попал в тюрьму, как белогвардеец, а затем был отправлен в Нижний- Новгород. Отбыв 6 месяцев заключения, он кое-как дотащился до Москвы и здесь находил себе кое-какую работу на железной дороге — грузил и разгружал вагоны, носил пассажирам вещи, а иногда — нищенствовал, нередко — голодал. В 1923 году был осужден за кражу белья на 6 месяцев заключения. В злополучное утро 9 октября он стоял на вокзале и ждал прихода пассажирского поезда. К нему подошел Д. и предложил идти на грабеж. Он сперва возразил ему, а потом согласился, но никак не предполагал, что будет убийство. Первый бросился на Люляеву Д., стал ее душить и велел Б. держать ее. Люляева отбивалась и кричала «караул». Неожиданно Д. схватил топор и стал наносить удары. Б. категорически осуждает убийство. Ему не приходилось даже скотину убивать. Никакая нужда, по его мнению, оправдать убийства не может. На фронте он не был, раненых, и крови не видел. По природе он человек не злой, добродушный, не злопамятный, сдержанный, никогда не дрался и храбростью не отличается. Во время преступления сильно волновался и испугался. Один такого преступления он никак совершить бы не мог. Из других черт его характера заслуживает упоминания его любовь к красивым нарядам, особенное внимание, как на часть туалета, он обращает на сапоги. Вечеринок, карт и ухаживания за женщинами не любит; имел лишь мимолетные связи с проститутками и то редко. Не прочь выпить в трактире, но, по недостатку средств, позволял это себе редко. Что касается видов на будущее, то желает уехать на родину, в Харьковскую губернию, и там, при поддержке двоюродных братьев, завести свое крестьянское хозяйство. «Умру, — говорит он, — а больше воровать не буду». Сравнивая его с Д. и принимая во внимание, что он не воспользовался возможностью добраться на родину так же, как он добрался до Москвы, вспоминая его судимость за кражу, его следует признать импульсивным кри-минолоидом со склонностью к бесшабашной жизни и к хищническому добыванию средств для нее.