Россия 1905 года на перекрестке эпох: задачи и модели

При переходе к индустриальному (в данном случае капиталистическому) обществу Россия, в ходе реформ Александра II вплотную подходившая к «ранней» революции, все же сумела ее избежать. В результате к началу ХХ века ряд задач «ранней» революции оставался нерешенным, что требовало «доводящих» реформ или революции. Прежде всего, речь идет о ликвидации авторитарно-аристократического режима самодержавия. Таким образом, либерализация политического режима во второй половине 1904 года, известная как «весна» Святополк-Мирского, была реализацией этой потенции «Славной революции» по-русски.

Революции решают три группы задач: национальные, гражданско-демократические и социальные.

- Решение «национальных вопросов» обеспечивает этногенетические задачи - либо организацию социально-культурного пространства (нации, национальной общности), либо защиту этнонациональных меньшинств или ликвидацию национально-колониального господства. Отсюда следует разделение национальных задач на объединительные (например, революции в Германии и Италии 1848-1849 годов) и национально-освободительные (например, Нидерландская революция XVI века).

- Решение гражданско-демократических задач призвано укрепить гражданские права личности, механизмы обратной связи между правящей элитой и населением, расширить социальные слои, допущенные в правящую элиту и влияющие на ее политику.

- Решение социальных задач должно обеспечить расширение социальных прав большинства населения, укрепление социальной защиты, снижение уровня социального расслоения.

Либеральная часть элиты рассчитывала ограничиться гражданскими задачами. Но процесс развития индустриального общества зашел значительно дальше, в России уже давно происходил промышленный переворот, сопровождавшийся урбанизацией и аграрным перенаселением. Поэтому, раз начавшись, революция не могла удержаться в антиаристократических рамках. 1905 год в России был обречен на то, чтобы решать задачи первой межформационной революции, открывающей эпоху конфронтации между индустриальным и традиционным укладами российского общества. Используя кальку с привычного нам языка, ее можно условно назвать «индустриалистической». Революция 1905 года, как и революция 1917 года, не могла не стать социальной.

Более того, являясь, по определению Теодора Шанина, «развивающимся обществом»[2], Россия втягивалась в глобальную систему, которая приступила к решению задач, характерных для следующего этапа развития индустриального общества. Ориентируясь на западноевропейскую ситуацию, политические силы ставили «завышенные» задачи. Быстрое развитие индустриального сектора в России, разрастание рабочего класса, еще в значительной степени маргинализированного, длительная традиция развития социалистического движения - все это способствовало постановке левыми социал-демократами вопроса о «перерастании» буржуазной революции в пролетарскую. Как известно, такую постановку вопроса о «непрерывной революции», продолжая мысль Карла Маркса, отстаивали Александр Парвус и Лев Троцкий, и несколько осторожнее - Владимир Ленин. Эта точка зрения принималась и частью эсеров, которые выдвинули ее самостоятельно и даже раньше Парвуса[3]. Эсеры в этот период оказались теоретическими лидерами, так как они не были скованы догматами о пролетарском характере социалистической революции и обязательном вызревании предпосылок социализма на почве крупной капиталистической промышленности. Они видели своей задачей проведение аграрной революции, которая создаст предпосылки не для капитализма, а именно для социализма.

Даже в условиях, когда предпосылки революции налицо (так называемая «революционная ситуация»), социальное напряжение может быть снято с помощью реформ. Таким образом, важнейший «субъективный фактор» начала революции - политика власти. Революция 1905 года и ее предыстория являются классическим подтверждением этого правила.

Позиция правящей элиты резко форсировала события. Император и его администрация могли либо возглавить процесс социальных реформ, либо встать на его пути, усилив раскол общества. Как известно, правящий режим упустил возможность избежать революционного взрыва. Инициативы Георгия Гапона, которые имеют европейские аналоги в чартизме и лассальянстве, открывали перед правящими кругами возможность получить мощный рычаг модернизации, расширить свою социальную базу и сделать политическую структуру режима более гибкой.

Переход к индустриальному обществу требовал организационного оформления рабочего движения и его включения в социально-политическую систему страны и выдвижения социальных задач.

Но очевидно, что аристократическая элита не видела не только самой необходимости этого, но и опасности сохранения существующего положения. Поведение власти во многом было детерминировано самой системой самодержавия, предопределявшей консервативное, если не сказать архаичное, понимание ситуации.

События 9 января, подорвавшие основы авторитета самодержавия - ключевой скрепы традиционного общества в России, перевели революционный процесс на стадию межформационных задач с одновременной постановкой задач ранней социал-этатистской революции (то есть задач создания социального государства и государственно-монополистического общества, характерных для ведущих стран мира во второй половине ХХ века). Одновременное решение двух групп задач создало серьезные трудности для оценки ситуации, и не только российскими мыслителями и политиками. Революция 1905 года стала серьезным теоретическим вызовом и для западноевропейского марксизма. Она была очевидно небуржуазной по своим проявлениям. Роза Люксембург предложила разделить буржуазные задачи революции и ее пролетарские методы, которые германские левые социал-демократы не прочь были заимствовать (именно осенью 1905 года съезд партии признал возможность организации всеобщей политической стачки)[4]. Но и задачи революции уже не укладывались в капиталистическое прокрустово ложе. И даже ортодокс Карл Каутский пошел в оценке этих событий дальше Розы Люксембург. По его мнению, это не буржуазная революция в обычном смысле и не социалистическая революция, а «совершенно особый процесс, происходящий на границах буржуазного и социалистического обществ...». Она служит ликвидации буржуазного (а не феодального) общества и обеспечивает условия для развития социалистического, стимулируя в то же время и развитие «центров капиталистической цивилизации»[5]. Позднее Каутский будет доказывать, что в России нет достаточных предпосылок для социализма, не решены еще буржуазные задачи. Но в 1905 году он видел в России возможности для разрушения буржуазного общества в пользу социализма. Оценить такой процесс в привычной ему формационной парадигме он не мог, отсюда и неопределенная формула об особом «процессе», который обеспечивает переход от буржуазного общества к социализму. Но тогда по марксисткой логике это должна быть социалистическая революция, а она таковой не является. Каутский не мог и помыслить, что между современным ему капитализмом и социализмом может быть еще какая-то стадия развития.

События в городской и деревенской среде развивались по разным алгоритмам. Если в городе ставились уже ранне-социал-этатистские задачи «рабочего вопроса» (воспринимавшиеся как социалистические), то в деревне революция взламывала межформационный барьер помещичьего землевладения, решая задачи, воспринимавшиеся марксистами как капиталистические, а народниками - как создание предпосылок для социалистического развития на основе общинной традиции. Такое различие затрудняло выбор модели для оценки ситуации. Марксисты предпочитали модель 1848-1849 годов, и с этим были связаны их ошибки, на которые указывает, в частности, Теодор Шанин[6]. Но важно понять причину такого выбора модели.

Великая французская революция подошла к постановке задач «социального государства», но первая попытка их решения была предпринята в 1848 году. Революция 1848-1849 годов, поставившая на повестку дня «рабочий вопрос», воспринималась значительной частью марксистов как модель для революции 1905 года. Это, в частности, укрепляло их в представлении о консерватизме крестьянства. Но 1848 год, затмивший собой уроки Великой французской революции, оказался не во всем удачной моделью, так как русская деревня развивалась в иной фазе, чем французская, пережившая Великую революцию.

Основные события революции 1905-1907 годов как целого связаны с межформационной ситуацией конфликта традиционного общества и не укладывающегося в ее рамки индустриального сектора, что вело к общей радикализации как крестьянства, так и городских слоев.

 

Классы и потоки

Соотношение различных задач социально-стадиального характера определяется по «гегемонам» и «движущим силам» революции. Революция часто представляет собой сложный комплекс нескольких революционных потоков. В 1905-1907 годах выделяются либеральный («буржуазный»), пролетарский, крестьянский, национальный потоки. Особое внимание привлекают солдатские выступления, но в целом по своим задачам и социальной психологии они укладываются в вышеперечисленные «потоки».

Национальные задачи в революции ставились этническими меньшинствами, положение которых было неравноправно. Дело было не только в нарушении гражданских прав, но и в неравномерности стадиального развития народов. Империя объединяла несколько формационно-цивилизационных блоков, и анализ их реакции на дестабилизацию империи должен проводиться отдельно. Скажем, польское национальное движение давно ставило задачи создания национального государства, ситуация в Латвии и Грузии способствовала приоритетному выдвижению социальных задач. Русское национальное движение ставило охранительные задачи.

Указание на классовое содержание «потока» является условным. Даже политически активная часть какого-либо класса не придерживается единой позиции. Классовая характеристика тех или иных сил относится к преобладающему социальному составу их сторонников, который также не однороден.

Движение либеральной интеллигенции можно характеризовать как «буржуазное» с большими оговорками. Это не было движение буржуазии, буржуазия поддерживала не только либералов. Основание для такой характеристики заключается прежде всего в том, что в результате победы либералов может победить капиталистическое («буржуазное») общество. Но тогда рабочее движение можно было бы характеризовать как «бюрократическое», ибо в результате его успеха, как правило, усиливаются позиции бюрократии - господствующей элиты в системе этатизированного индустриального общества и социального государства. «Пролетарский» поток реализует задачи социальной революции, что в индустриальной фазе означает переход к социальному государству.

В этом отношении характеристика революции не по «гегемону», а по господствующей идеологии оппозиционного движения более корректна. Но и тогда нужно учитывать, что в демократическом «потоке» «перемешивались» сторонники как капиталистической, так и социалистической перспективы. Революция 1905-1907 годов в этом отношении является либерально-социалистической (роль социалистов вторична, но весома). По «движущим силам» революция 1905-1907 годов включает интеллигентско-рабочий и крестьянский «потоки». Революция показала, что догмат о консервативной сущности крестьянства в межформационной революции не соответствует действительности. В этом отношении в старом споре народников и марксистов события подтвердили правоту первых. Ленинская концепция революции учитывала революционный потенциал крестьянства, что стало важным фактором успеха большевизма в 1917 года.

 

Вожди и общество

Революции с одинаковым формационным положением могут быть осуществлены с применением разных средств и их сочетаний - переворот, вооруженное восстание и гражданская война, радикальные реформы с опорой на массы, манифестации и забастовки. Эти средства имеют различную разрушительность, причем в отношении не только «взламываемой» системы, но и общества в целом. Выбор средств в значительной степени определяется «субъективным фактором» лидерства.

Отношения идеологических центров оппозиции и массового движения редко подчиняются логике «руководства». Характерно, что ведущие лидеры, выдвинувшиеся в 1905 году (Гапон, Носарь, Шмидт), воспринимались партийными деятелями как «случайные» фигуры. Ведущей формой организации революционных сил были не партии, а союзы (в том числе профсоюзы и крестьянские союзы) и советы. Таким образом, по своей организационной основе революция 1905-1907 годов является гражданской - структуры гражданского общества ведут за собой партии, а не наоборот. Это могло вызывать серьезные конфликты. Так, ЦК РСДРП в своем письме 27 октября 1905 года осудил Петербургский совет за отказ присоединиться к РСДРП и призвал социал-демократов «доказывать всю бессмысленность подобного политического руководства», «развивая свою собственную программу и тактику»[7]. Впрочем, этот конфликт удалось сгладить.

В тех случаях, когда партии отрываются от гражданской почвы, их сила ослабевает. Впрочем, это не значит, что самоорганизация масс спасает от экстремизма - кризис был настолько «запущен», что широкие массы были готовы применять насилие, чтобы добиться решения социальных проблем. Так, декабрьское восстание в Москве не было спровоцировано революционными партиями, а было инициировано радикальной частью социального движения. Но главным средством революционной борьбы стала всеобщая политическая стачка - метод ненасильственной, как сейчас принято говорить - «бархатной», революции, впервые примененный в октябре 1905 года с таким размахом и успехом.

Гражданские организации действовали как в рамках либеральной модели - давление общества на власть со стороны, так и в синдикалистской модели - превращение в систему контрвласти. В этом отношении характерно одно из высказываний забастовщиков: «“Тогда приказано было бастовать, мы и забастовали, а теперь приказано требовать - мы требуем”. - “Кто приказал?” - “Правительство”. – “Какое правительство?” - “Новое правительство”»[8]. Забастовщики воспринимали советы и стачкомы как власть, правительство.

 

Ученики революции

Очевидная незавершенность революции 1905-1907 годов ставила на повестку дня вопрос о «доводящих» революциях - и типологически близких либеральной «Славной революции» (как планировали организаторы военного переворота в феврале 1917 года), и социальной революции, которая немедленно регенерировала структуры советов в том же феврале 1917 года. Задержка с реализацией программы социальных преобразований, намеченных 1905 годом, привела к быстрой эскалации революционного процесса в марте-октябре 1917 года и перерастанию его в скоротечную гражданскую войну ноября-декабря 1917 года по сценарию декабря 1905 года, но с иной позицией солдатской массы и, соответственно, с другим исходом вооруженной борьбы. В этом отношении можно сказать, что только большевики сумели извлечь адекватные уроки из революции 1905-1907 годов. Не случайно теория «перманентной революции», предложенная для России в 1903-1905 годах, своевременно трансформировалась в теорию «перерастания» революции, провозглашенную в апрельских тезисах 1917 года.

Уроки 1905 года требовали теоретического синтеза, и наиболее успешно он был проделан эсерами и большевиками, из чего последовало их превращение в ведущие силы драмы 1917 года. Идеолог Партии социалистов-революционеров Виктор Чернов стремился синтезировать народническое и марксистское учения и, несмотря на критику в адрес ортодоксального марксизма, проникался пониманием сложности конструктивных задач, склонностью к эволюционному продвижению в сторону социализма после победы демократии. В 1917 году это вылилось и в тактическую умеренность, которая контрастировала с быстротой развития социально-политического кризиса. Поддерживая необходимость немедленного решения социальных задач, центр эсеров не решился на политический конфликт с «буржуазией», блокировавшей социальные преобразования. Признавая возможность антикапиталистических преобразований в «благоприятных» условиях, эсеры не сочли момент благоприятным, отдав инициативу большевикам.

Эволюция взглядов Ленина шла во встречном направлении. Сначала он принимает модель 1848 года, но ищет возможности привлечения крестьянства к революционному блоку. Оценивая противоречивую картину революции, Ленин принимает «теоретический выход» Розы Люксембург. Из различия характера революции по задачам и методам, движущим силам исходит ленинская лекция о революции 1905 года, прочитанная в январе 1917 года. Однако Ленин уже говорит о «пролетарском характере в особом значении этого слова». Он теперь предпочитает модель Великой французской революции и подчеркивает отличие буржуазной революции от буржуазно-демократической, в которой пролетариат как авангард революции может пойти дальше собственно буржуазных задач. Возможность такого прорыва непосредственно не связана с уровнем развития России, так как «ни в какой стране мира, даже в самых передовых странах, вроде Англии, Соединенных Штатов Америки, Германии, мир не видал такого грандиозного стачечного движения, как в России в 1905 году»[9]. Это значит, что Россия при определенных условиях может ступить на неизведанную землю, лежащую за пределами «буржуазных задач». Что это за земля, каков характер этого общества, будет ли это «диктатура пролетариата» или что-то другое? Эти вопросы Ленин предпочел разрешать экспериментальным путем. Но он, учтя позицию Троцкого, обосновал для себя и своих сторонников саму возможность такого эксперимента.

Те задачи, которые в 1905 году не могли реализоваться из-за «раннего» характера соответствующего революционного потока, в 1917 году стали адекватными ситуации. Понимание этого стало ключом к политическому успеху в 1917 году.

[1] См.: Шубин А.В. Ритмы истории. Периодическая теория общественного развития. М., 1996.

[2] ShaninT. Russiaasa «DevelopingSociety». London, 1985.

[3] Шанин Т. Революция как момент истины. 1905-1907 - 1917-1922. М., 1997. С.349.

[4] Первая революция в России. Взгляд через столетие. М., 2005. С.576-578.

[5] Каутский К. Движущие силы и перспективы русской революции. М., 1926. С.29.

[6] Шанин Т. Указ. соч. С.30.

[7] Васильев-Южин М.И. Московский совет рабочих депутатов в 1905 году и подготовка им вооруженного восстания. По личным воспоминаниям и документам. М., 1925. С.16-17.

[8] Первая революция в России. Взгляд через столетие. С.205-206.

[9] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 30. С. 306-328.